"Четыре года назад, 24 сентября 2011 года, на съезде "Единой России" Путин и Медведев объявили о "рокировочке", поставив всю страну перед фактом: власть в России окончательно узурпирована и расценивается как пожизненное право действующего правителя. Удержание власти стало единственным смыслом всех действий государственных органов".

Это фрагмент объявления об оппозиционном митинге "За сменяемость власти", который пройдет 20 сентября в московском районе Марьино. Основные требования: доступ оппозиции на выборы, прекращение войны, отмена цензуры, освобождение политзаключенных и борьба с коррупцией.

Четыре года после "рокировки" в России вместили многое: массовые протесты против нечестных выборов, начавшиеся в 2011 году, последовавшая реакция, ужесточение внутренней и внешней политики, конфликт на Украине, крайнее ухудшение отношений с Западом.

Политолог Дмитрий Орешкин – один из тех, кто принимал активное участие в событиях 2011 года. На митинге на Болотной площади 10 декабря он зачитывал со сцены данные о фальсификациях на думских выборах, и тысячи манифестантов бурно реагировали, услышав, что "Единая Россия" набрала куда меньше, чем официально объявлено.

Сейчас оппозиция готовится к новым выборам в Госдуму. Прологом к этому стали региональные выборы. Оппозицию допустили к участию в них только в Костромской области, и там она набрала лишь 2 процента голосов. На митинг в Марьино к утру субботы, судя по странице мероприятия в "Фейсбуке", собирались идти менее 10 тысяч человек.

Таков итог четырех лет после "рокировки". Дмитрий Орешкин называет ее судьбоносной:

– Она стала одним из событий, которые меняли восприятие мира у российских демократически мыслящих людей. Для значительной части людей, которые до 2011 года склонны были предполагать, что в принципе мы находимся в демократическом обществе, просто с некоторыми особенностями, скажем так, после того как Дмитрий Анатольевич Медведев объявил, что у него совершенно нет настроения идти на второй срок, а у Владимира Владимировича Путина настроение как раз появилось, многое стало понятно. И когда в декабре 2011 года проявились технологии, с помощью которых нами намереваются управлять, – в Москве тогда на выборах вместо 30%, которые "Единая Россия" получила в реальности, ей нарисовали 46,6%, все это было зафиксировано наблюдателями новой гражданской школы, которая называлась "Гражданин наблюдатель", – после этого произошла Болотная площадь со всеми последующими событиями.

Но это все было благополучно сломлено, протест рассеян, лидеры протеста локализованы, и страна благополучно стала погружаться опять, что не все еще понимают, в лоно вполне советского застоя. Для экономистов было понятно, что в 2011 году экономика прекратила рост. Для широких народных масс это непонятно до сих пор, они думают, что это какие-то локальные неприятности, связанные с санкциями. Начинается период осознания уже не политического отступления "назад к совку", а экономической деградации, когда цены растут, доходы падают, качество продуктов снижается, а нас обильнее и обильнее кормят жирной пропагандой. Теперь мы переживаем фазу пошагового осознания разными группами людей, что живут они хуже, чем им обещали, и через некоторое время станет понятно, что никаких перспектив улучшения не просматривается. Сейчас люди думают, что через месяц-два начнет работать присоединенный Крым, раз уж мы дали отпор Соединенным Штатам, освободились от зависимости, от доллара, что мы начнем приподниматься и, наконец, наступит советское счастье. Что тут объяснишь? Советское счастье нарисовано яркими красками у них в голове, но они думают, что это реальность. Так вот, 2011 год – это перелом от разочарования в политической сфере к некоторому застою, а теперь застой переходит в коллапс, но уже не в политической, а в экономической сфере, люди на своем кармане ощущают, что доигрались.

– Ужесточение внутренней и внешней политики, Крым, Украина, антиамериканизм – это было заложено "рокировкой"? Когда власти объявили о ней, другого пути уже не было?

– Мне кажется, что развилки были, но власть их не замечала и не могла заметить в силу специфического устройства своего мыслительного аппарата. Самая простая развилка: в стране есть институты, парламент, партии, избирательные законы, конституция, суды, и либо мы эти институты развиваем, либо оставляем их декорацией, а их функции забираем в Кремль. Второй вариант органичней для Путина по психической и социальной природе этого человека. Все-таки он ставленник КГБ, он верит только в силу, в институты он не верит. Могут быть другие причины. Я думаю, в значительной степени откат к советским ценностям был неизбежен просто потому, что огромное количество людей, прежде всего спецслужбистов, бюрократов, военных, которым в советские времена было относительно хорошо, хотели бы это восстановить. И этим людям, почувствовав, что экономика работает, паровоз поехал, было очень трудно отказать себе в удовольствии оседлать этот процесс, сказать, что это благодаря им паровоз поехал, и, соответственно, получать первыми пряники, которые этот паровоз по дороге выпекает. Но как выясняется, монополия позиции машиниста приводит к тому, что паровоз работает все хуже и хуже и постепенно останавливается. Здесь очень трудно обвинять Путина. Группу людей, его поддерживающую, я для себя называю бюрнесом, то есть союз бюрократии и бизнеса, когда бюрократия своему прикормленному бизнесу позволяет занять монопольное положение на рынке и качать прибыли, а бизнес поддерживает эту бюрократию. Этот бюрнес заинтересован в монополизации, а монополизация неизбежно ведет к застою. Так вот, ограничить их, заставить их жить по закону – для этого надо быть мужественным человеком. Владимир Владимирович Путин таким мужественным человеком не является, поэтому он не с народом, а с этими элитными группами, которые контролируют ключевые позиции, и заключил нечто вроде общественного договора, главный пункт которого можно назвать коррупционной скупкой лояльности: мы вам позволяем воровать, мы вам позволяем нарушать законы, мы вам позволяем устраивать монопольный контроль над определенными секторами экономики, а вы в ответ обеспечиваете нам политическую поддержку.

Я думаю, что Путин как политическое явление был неизбежен. Куда было деться этим миллионам людей, которые после крушения Советского Союза остались, если не в материальном смысле ущемленными, то в социальном и престижном совершенно точно. Все эти полковники и даже генералы КГБ, которые привыкли быть в своих представлениях небожителями, которым можно все, все эти партийные руководители, идеологи, миллион человек, они что, должны были уйти на задний двор и сделать себе харакири? Нет, они этого не сделали. Они стали встраиваться в новую рыночную экономику, используя старые конкурентные преимущества, а это связи, это возможность использовать силовой ресурс по знакомству, прислать роту автоматчиков на конкурентный какой-нибудь производственный комплекс, чтобы там жизнь медом не казалась. Трудно же удержаться от соблазна использовать такого рода преимущества в конкурентной борьбе. Поэтому раньше или позже такая реставрация, реванш псевдо-Советского Союза должен был состояться, и Путин эту реставрацию персонифицировал. Вряд ли этого можно было избежать. Другой вопрос, что реставрация может быть мягкая и жесткая, умная и глупая. У Путина она была мягкая, сейчас становится все более жесткой. И что самое главное, она глупая. Завинчивать гайки вплоть до срыва можно и дальше, но тогда уже будет Северная Корея, и здесь может рухнуть тот самый социальный договор – не с широкими массами, которые плохо понимают, какие у них есть права, и мало готовы эти права защищать, а с элитными группами товарищей, с теми миллионами людей, которые обладают достаточным образованием, достаточными ресурсами, достаточными связями для того, чтобы помогать двигаться колеснице вперед или тормозить эту колесницу. То есть они ее тормозили раньше неосознанно просто потому, что к этим колесам привязывали мешочки со своими деньгами, чтобы крутились их деньги тоже, таким образом затрудняя движение всей колесницы, но это понятно – это бюрократический тормоз. А если Путин нанесет серьезный удар конкретно по их интересам, то они будут тормозить целеустремленно, вставлять в эти колеса палки. Этого Путин допустить не может, а сейчас проблема как раз в этом. Потому что санкции, на которые он нарвался, снижение доходов, на которые он нарвался, – это все бьет по интересам не только трудящихся, но в гораздо большей степени элит, потому что они как раз понимают разницу между валютами, связь между экономическими решениями правительства и доходами своего бизнеса и так далее. Сейчас начнется раскол и брожение в самих элитных слоях.

А общество, – насчет этого у Путина отработано все хорошо, общество он очень глубоко презирает, он считает, что это манипулируемая масса, которой руководят какие-то силы, соответственно, на общество он обращает внимания чрезвычайно мало, а на силы, которые этим обществом руководят, он обращает внимания чрезвычайно много. Он думает, что если отрезать деньги от финансирования какой-то общественной активности, эта общественная активность задыхается. Или стоит отрезать лидеров этой общественной активности, эта общественная активность задыхается. И надо отдать ему должное, это весьма близко к истине. Поэтому он сейчас уничтожает то, что раньше называлось неправительственными организациями, поэтому он сейчас изымает политически активных людей, репрессирует или запугивает. Вопрос в том, насколько такая методика управления страной разрушительна для собственности тех людей, которые этой страной владеют. Для них ведь Россия – это частная собственность, это корпорация, они с этой корпорации кормятся. Народонаселение для них никакие не избиратели, а персонал, обслуживающий персонал. Допускать этот персонал до выборов – довольно странная идея, вместо этого лучше поставить члена своей корпорации, выученного в Комитете государственной безопасности Владимира Евгеньевича Чурова считать голоса, который всегда посчитает их так, как надо его корпорации. Как только все это сгниет до основания, мы войдем в новый цикл перестройки, разрушения, увидим, может быть, территориальный распад России, и в любом случае – кризис российской государственности в том виде, в котором ее построил Путин. Как выйти из этого кризиса мирно, я просто не представляю. Можно было бы выйти, если бы были честные выборы, если бы был какой-то институт, на который можно было бы опереться. Реального улучшения ситуации просто неоткуда ждать. На каких крыльях, каким ветром может быть улучшение занесено – я не очень понимаю.

– В декабре 2011 года вы выступали на митинге на Болотной, помните то ощущение? Сейчас у вас есть ощущение, что общество может каким-то образом подняться, что митинг, который 20 числа собирает Алексей Навальный, может к чему-то привести? Или теперь речь идет только о том, когда сгниет устройство нынешнее российской государственности, а общество само по себе никак повлиять на это не может?

– Я принадлежу к числу пессимистов. После "болотных" протестов 2011 года, когда примерно треть объема голосов, набранного "Единой России" оказались приписанными, ситуация в Москве, где город поднялся на дыбы, поменялась. Через три месяца, в марте 2012 года, реальный результат у Путина был где-то между 40 и 45 процентами в Москве, что очень много на самом деле. Но он в Москве не победил в первом туре, по официальным данным, ему показали 47, где-то 3-4 процента прибавили. Москва проглотила эти 47 процентов, потому что в принципе претензии не было к чему предъявлять, ну приписали пару процентов, как без этого? Вся остальная Россия, за исключением активистов, отчаянных смелых людей в крупных городах, даже не пошевелилась. Как жили люди помимо выборов, так и живут помимо выборов, смотреть на процессы, которые происходят в Москве и их экстраполировать на то, что происходит в России, довольно глубокое заблуждение. Да, раньше или позже Москва победит Путина, так или иначе крупные города выигрывают, вопрос только во времени и вопрос в том, что они выигрывают, какую территорию. Москва свое право честно считать голоса завоевала. Кстати говоря, на выборах в 2013 году, когда соревновались Навальный и Собянин, голоса считали вообще почти идеально, то есть за путинскую эпоху никогда так честно не считали, там украли всего полтора процента голосов. Правда, этого Собянину хватило, чтобы победить в первом туре, но по сравнению с 17 процентами, приписанными два года назад, в декабре 2011 года, это совершенно безумный прогресс. Поэтому Москва как бы достигла того, чего хотела. А дальше что? Действительно, выборы честные, действительно, Навальный проиграл, набрал в два раза меньше, чем Собянин – и это правда. Что дальше? Наступил какой-то период доброкачественного отступления, потому что, с одной стороны, нас эта власть не устраивает, а с другой стороны, вот они, результаты выборов, вот она, демократия. Большинство проголосовало в 2013 году за Собянина. В общем большинство народонаселения сейчас в стране по имени Россия поддерживает этот режим. Другой вопрос, что когда это народонаселение этот режим поддерживать перестанет, вот тогда на выборах этого продемонстрировать будет нельзя, будет уже поздно, потому что выборы уже деградировали.

– То есть по большому счету не важно, что сейчас делает оппозиция, система должна сама сломаться, оппозиция здесь ни при чем?

– Я думаю, что эту систему легальными методами нельзя оптимизировать, нельзя улучшить, хотя московский опыт показывает, что это получилось. Навальный пытается играть в другую игру, в ответ система действует против него самым эффективным образом: она объясняет людям, что он ставленник американского империализма. Люди верят, ну только в Москве не верят. У нас в России 14 процентов граждан обладают зарубежными паспортами, по странному стечению обстоятельств как раз 14 процентов не поддерживают курс Путина, ясно, что это не одно и то же множество, но в значительной степени это пересекающиеся множества. У нас в стране у 9 процентов населения есть долларовые накопления в банке, у остальных нет. Все эти проблемы с курсом рубля, с выездами за границу, со свободой, все эти возможности сравнивать достижения российской экономики и европейской экономики – это все касается 15, максимум 20 процентов населения. Они, русские европейцы, понимают, что им здесь душно и тесно. Но эскадра движется со скоростью самого маломощного корабля, а такими у нас в смысле политических реформ являются республики Северного Кавказа и юга Сибири, какая-нибудь Тыва, или Ингушетия, или Калмыкия. Навальный говорит о понятных и нужных вещах для москвичей, и его поддержка в Москве почти 30 процентов, что очень много. Во всей остальной стране его просто не понимают. Да, власть ворует, но она всегда воровала. Да, мы могли бы, наверное, жить лучше, если бы власть не воровала, но откуда же ее взять другую?

Да, люди и в советскую эпоху жили за счет того, что сажали картошку и собирали грибы, солили на зиму огурцы с капустой. И в постсоветскую эпоху они точно так же работали, только в советскую был какой-то завод, который платил им регулярно зарплату, а теперь этот завод разорился, и им стало жить гораздо хуже, а виноватыми в этом были слишком умные москвичи, которые какие-то непонятные слова про либерализацию произносили. Поэтому, когда власть направляла Яшина и Навального в Кострому, она прекрасно знала, что делает. Она прекрасно знала, что в Костроме, может быть, в самом городе их кто-то и услышит, а в костромской глубинке типа города Буй просто не поймут, о чем идет речь. Да, там люди понимают, что начальство ворует, но связи между начальственным воровством и оптимизацией экономики они не наблюдают, у них нет идей начать свой собственный бизнес. Все люди, у которых такие возможности или идеи были, они уехали в Москву давно. Какие-то улучшения могут быть там при случае идеального варианта, когда есть великолепная власть, которая себя не жалеет и людей просвещает, им помогает и так далее. И улучшения могут начаться лет через пять-семь, когда люди подумают, а не начать ли производить что-нибудь, чтобы продавать. Сейчас у них этого просто нет в голове, нет в повестке дня. Поэтому выступления очень, может быть, правильные и умные господина Навального и господина Яшина, которых я искренне уважаю, в Костроме выслушивались с некоторым недоумением. А когда приезжали абсолютно дешевые пропагандисты из молодежных движений, привязанных к "Единой России", и рассказывали, что на самом деле Навальный – ставленник Госдепа, то людям становилось очень многое понятно: то-то он так непонятно говорит, то-то он говорит о чем-то нам не очень ясном. Да он же просто американец, он же в американском университете учился, он ставленник тех сил, которые хотят поработить небывало богатую природными ресурсами Костромскую область, ввести туда войска НАТО и топтать ее сапогом под бряцание натовского оружия. Вот это они понимают, потому что это советское, это у них заложено на генетическом уровне. А то, что необходима экономическая свобода, то, что необходимы независимые суды, какие суды, с властью судиться, о чем речь? С сильным не дерись, с богатым не судись – это они прекрасно знают. Суды вообще для них ничего не значат. В ментовку – это они понимают, ты подрался, тебя забрали, а суд-то здесь при чем?

Непонимание московской демократической публикой той пропасти, которая отделяет Москву, вообще крупногородскую Россию от всей прочей, – это одна из проблем, на которой действующая власть Навального и поймала. Ведь его не послали в Новосибирск, где совершенно другая городская культура, где его бы услышали и поняли, его не послали в Калужскую область, где близко Москва и достаточно продвинутое население, и не послали в Магадан, где потомки ссыльных переселенцев не любят московскую власть и коммунистов они еще не любят, они систематически поддерживают Жириновского, потому что они лихие ребята, то, что в Америке называется Дикий Запад, у нас называется Дикий Дальний Восток. Такие вот специфические избиратели. Там бы Навальный как человек достаточно брутальный, как человек достаточно патриотичный, мог бы набрать голоса. В Костроме ему просто не за что зацепиться. Кремлевские люди, достаточно тонко чувствующие ситуацию, именно там позволили ему пробежаться, с тем чтобы он в результате занял какое-то почетное 10-е место с 2 процентами голосов. И это почти правда. Но если бы он набрал больше, возможность чего тоже рассматривалась кремлевскими стратегами, то там поправили бы результаты голосования с помощью фальсификаций, благо в провинции наблюдателей все равно нет, наблюдатели Навального смогли закрыть 400 избирательных участков из 600, оставшиеся 200 вполне могли быть использованы для фальсификата, если что-то пойдет не так. Но все пошло так, и Навальный действительно не набрал двух процентов.

На самом деле креативный класс Москвы оторвался от широких народных масс, в некотором смысле взлетел в стратосферу, на что ему кремлевские начальники с издевкой систематически указывают. В этом есть своя правда. Тут вопрос такой: ждать, пока вся остальная страна подтянется к уровню Москвы, довольно бессмысленное занятие, потому что она не потянется никогда. Соответственно, европейски мыслящие люди, испытав два из трех возможных варианта, выбирают третий, последний. Три варианта следующие: Россию попытаться втянуть в европейское пространство целиком – не проходит. Второй: пытаться втянуть в европейское пространство отдельные регионы России. С Советским Союзом прошло – это Прибалтика, это Молдавия более-менее удачно. Или присоединиться к европейскому пространству в индивидуальном порядке. Все больше людей из продвинутого класса выбирают именно этот вариант, за что им кремлевская власть бурно аплодирует. Потому что чем меньше их будет, тем легче будет обеспечивать азиатский статус России, опираясь на господ Кадыровых и на эксплуатацию природных ресурсов, у которых голоса нет. Чем меньше народу на нефтяную ренту, тем легче ренту распределять. Так что уезжайте, все слишком умные, все слишком продвинутые, европеизированные, разочарованные, милости просим, границы открыты, скатертью дорожка. Логика примерно такая. А что можно еще предложить? В принципе, я думаю, раньше или позже произойдет распад Российской Федерации на какие-то политически обозначенные или де-факто существующие территории с более независимым управлением. Потому что Москва однозначно ориентирована на Европу, а Чечня однозначно ориентирована на Азию. Для того чтобы их удерживать в одном пространстве, надо Москву держать за штаны и лидеров протеста сажать в КГБ, а Чечню еще более сурово держать за штаны. Две разные территории, как их вместе втянуть в европейское будущее, у меня в голове не укладывается. Я могу себе представить, что Москва туда раньше или позже продвинется, но что она при этом будет делать с братской Чечней, Ингушетией, Калмыкией, Тывой и многими другими достойными всяческого уважения субъектами Федерации, я не понимаю. Поэтому мы переживаем когнитивный диссонанс, мы не знаем, что делать. Я вижу, как московские тусовки пустеют, люди отзываются кто из Латвии, кто из Соединенных Штатов, кто из Израиля, кто из Канады, кто из Испании, но уже не из Ясенево или Чертаново. Люди уезжают.