Стирание границ между детством и взрослостью

Татьяна Ткачук: Детство – это особый период в развитии человека. Это не только начало начал, когда закладывается фундамент личности, это еще и определенный социальный статус, свой круг прав и обязанностей. В конце XX века ряд зарубежных ученых выдвинули теорию об исчезновении детства как социального конструкта, или – о стирании границ между детством и взрослостью. Действительности ли дети стали как взрослые, а взрослые – как дети, и почему?

Об этом сегодняшний разговор с Анной Варга – президентом Общества семейных консультантов и психотерапевтов, заведующей кафедрой в Институте практической психологии и психоанализа, и Мариной Арутюнян – кандидатом философских наук, членом Международной психоаналитической ассоциации.

Нам не хватит эфирного часа на то, чтобы проследить судьбу детства на протяжении веков, однако буквально несколько слов об этом все-таки нужно сказать. В греческой античности не было детства, как особой возрастной категории. Вплоть до IV века до нашей эры в Греции отношение к детям, по нынешним меркам, было весьма жестоким. Смутно прозревать идею детства греки стали, только начав культивировать образование. В римской культуре понятие детства выделено уже куда отчетливей: появился запрет на распущенный язык и вольное поведение в присутствии детей.

С наступлением средних веков исчезли очень важные параметры, выделяющие в обществе ареал детства: грамотность, приобретаемая в школе, и чувство стыда. Считалось, что человек становится полноценным уже в 7 лет (мальчик – взрослым мужчиной). В условиях неразвитой медицины дети массово умирали, а у взрослых отсутствовал комплекс сопереживания детям.

Лишь изобретение книгопечатного станка в XV веке привело к формированию концепции взрослости и детства. Главной фигурой эпохи Возрождения стал образованный человек, а взрослости можно было достичь, лишь сперва научившись грамоте. В XVII веке у детей появилась особая одежда, поведение, свой жаргон, то есть так называемая молодежная культура.

В самом конце XIX века Фрейд и Дьюи синтезировали образ детства, и к XX веку образ ребенка имел следующие основные черты: дети существенно отличаются от взрослых; чтобы встать взрослым, ребенок должен приложить усилия; ответственность за выращивание и воспитание детей лежит на взрослых.

И вот в 80-х годах прошлого века ряд зарубежных ученых, в частности Нейл Постман, американец, специалист по так называемой медиа-экологии, заговорили о том, что детство исчезает как социальная категория, как социальный конструкт. Анна, что заставило ученых именно в это время выдвинуть такой тезис? И как к этому отнеслись в России?

Анна Варга: Действительно, детство как социальный конструкт исчезает, потому что изменились коммуникативные технологии. Вот вы говорили о том, что появление книгопечатания как новой коммуникативной технологии изменило мир в каком-то смысле. Действительно, потому что чтение книги – это индивидуальный акт, человек один на один с книжкой. И после этого возникло вот это представление об индивидуальности в современном понимании, чего, мне кажется, не было в средние века. И действительно, тогда возникло детство как представление о том, что ребенок не умеет читать, а взрослый умеет читать. И, скажем, неграмотных взрослых тоже называли детьми.

Сейчас у нас появился компьютер, Интернет, телевизор – и это такие коммуникативные технологии, которые уравнивают детей и взрослых. И полно есть, например, детей, которые владеют компьютером гораздо лучше своих родителей. И есть мамы, которые просят ребенка принять ее электронную почту, потому что она не умеет этого делать. Но, кроме того, из-за того, что информация стала доступна, стираются эти грани, например, между взрослым языком и детским языком. И многие взрослые пользуются детским сленгом. Появилась, например, детская порнография, и дети используются, и никого уже, в общем… то есть как бы ужасает, но широко распространяется эта детская порнография.

Татьяна Ткачук: Уголовно наказуема остается до сих пор, но, тем не менее, конечно…

Анна Варга: Да, но при этом детское тело используется многими людьми. То есть многие люди считают это для себя приемлемым. И надо сказать, мне кажется, что вот эта вот идея, что ребенок – это не такой агнец, она давно появилась. Например, если мы вспомним Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», у него есть целый кусок про то, что нет ничего страшнее подростков-сидельцев, потому что они самые жестокие. Вот он видел этих детей уже как жестоких, что противоречило этому социальному стереотипу восприятия ребенка как такого вот прелестного, милого, изначально доброго и так далее.

Татьяна Ткачук: Знаете, Анна, на бытовом уровне люди, конечно, в штыки воспринимают формулировку «исчезновение детства», потому что каждый считает, что у его ребенка детство точно есть, и он старается все для этого делать. Нейл Постман действительно пишет о том, что «виновником» считает появление электронных медиа. Вслед за появлением этих электронных медиа исчезает стыд в обществе как средство ролевой дифференциации, и исчезают сами по себе авторитеты для детей в виде взрослых, потому что дети начинают ориентироваться на информацию, поступающую «ниоткуда».

Марина, на ваш взгляд, в какой мере натуралистическое изображение жизни такой, как она есть, способно подорвать веру ребенка в возможности взрослого как-то упорядочить этот мир? И готово ли оказалось общество к последствиям того, что секретов больше нет фактически?

Марина Арутюнян: Вы знаете, я думаю, что секретов нет в каком-то таком плане, что американцы называют «факты жизни»: как человек рождается, как происходит какой-то физиологический акт, например, совокупления, или подробно показывают роды, или операции, или смерти, или убийства, которые уже не предмет для разгадки детектива, а как будто бы это фотографии из реальной действительности, даже если это фильм, например. Но на этом фоне, по-моему, секретом как раз, очень большим секретом все больше и больше становятся человеческие отношения. Потому что вот какие-то вещи тонкие, мало заметные, очень медленные, очень постепенные, которые между людьми происходят, они становятся секретом.

Я сейчас вспомнила, например, по ассоциации просто недавно вышедший фильм «Эйфория». Там есть очень интересный момент, как главный герой объясняется главной героине в любви. Он все время говорит слово «короче». Он говорит: «Ну, короче, ты че на меня смотрела?.. Ну, короче…» Это наша задача – зрителя – расшифровать, о чем идет речь, что, вообще-то, он влюблен, что весь переполнен каким-то чувством, что он видит в ней это ответное чувство. Но вот «улица корчится, безъязыкая» - словами Маяковского.

Языка нет, нет расшифровки для самого человека, он не может определить, дифференцировать, как-то выделить то, что он чувствует. Все сливается в какой-то один нечленораздельный комплекс. И дело не только в словах, о чем Аня сказала, что детский язык есть. Это детский язык – «короче… короче… короче…», все становится очень коротко. Если мы посмотрим, сравним, как наше поколение, к какому кино или к какой книге мы были приучены, - все очень медленно развивалось. Надо было большое терпение и большую какую-то идентификацию с персонажем в себе развить, чтобы понять, что же он чувствует. Долго, помните, крупные планы – советский фильм. Я не говорю сейчас о Бунюэле, а я говорю о самом массовом кино. Долгий-долгий, длинный крупный план, где человек смотрит другому человеку в глаза, и ты – человек, зритель – в глаза другого человека. Ты должен с ним отождествиться, ты должен проникнуться, ты должен быть в контексте происходящего – и тогда ты понимаешь, ты сочувствуешь, сопереживаешь, и ты развиваешься душой. И вот это становится секретом. Короче… короче… короче…

Татьяна Ткачук: Спасибо, Марина.

Критериев взрослости, наверное, можно привести сотни, и каждый человек даст какое-то свое определение, если он не будет заглядывать в справочник или в словарь какой-то. Мне, наверное, ближе всего обозначение взрослости, как этапа в жизни, когда появляются заботы, отличные от забот детей (я бы сказала, заботы другой весовой категории), и когда человек становится готов принять на себя ответственность (причем не только за себя, но и за другого). Размытые границы между детством и взрослостью неизбежно должны привести к тому, что появится некое новое поколение – безответственное. Анна, в американской психологии сейчас выделяют три возраста: младенчество – полудетский-полувзрослый возраст – и сразу глубокая старость? Связана ли такая классификация с тем явлением, о котором мы сегодня говорим, и как вы к этому относитесь?

Анна Варга: Конечно, связана. Представьте себе животное, мы примерно так же их делим: смотрим – щенок, потом собака, потом старый пес. Мы так вот на них смотрим и не ошибаемся никогда, потому что мы опираемся на биологические характеристики. И поскольку стирается грань между детством и взрослостью, то появляются такие вот описания возраста: щенок (младенчество), собака и старый пес (глубокая старость). Как я к этому отношусь? Честно говоря, меня это мало волнует, потому что это объективная реальность. Да, вот сейчас так развивается общество во многих местах нашего мира, что с этим поделаешь? Это так.

Для меня как для психотерапевта это ставит передо мной некие новые задачи, когда ко мне приходит семья, и я вижу, что это семья без иерархии, где нет ни мамы, ни ребенка, они в каких-то странных таких отношениях. И действительно, мать не берет на себя ответственность, и раньше это было бы описано как нарушение материнского поведения. А ребенок, наоборот, такой обродителенный, парантифицированный, он может сказать: «Ты на работу идешь, мама, а ты ключи не забыла?» (а ему 7 лет!) «А телефон мобильный ты взяла?..»

Татьяна Ткачук: Правильно, когда вы формулировали тему нашего сегодняшнего эфира, вы сказали, что разговор пойдет о том, что дети стали как взрослые, а взрослые как дети. А вот вам нравится такой тип людей, как детей, так и взрослых? То есть не поймешь, то ли это ребенок, то ли взрослый. У вас есть какой-то внутренний протест против того, что происходит, или все-таки ребенок должен оставаться ребенком, а взрослый должен быть взрослым человеком?

Анна Варга: У меня нет внутреннего протеста, потому что это бессмысленно.

Татьяна Ткачук: Только поэтому…

Анна Варга: Дело в том, что я со своим детоцентризмом долго боролась. В частной жизни, конечно, мне очень нравится, когда дети – детки, а мамы такие ответственные. Но потом выясняется, что эти детки до старости детками остаются при ответственных мамах.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Анна. Примем первый звонок. Петербург, Сергей, здравствуйте.

Слушатель: Добрый день. Мне нравится следующая точка зрения. Обязанность ребенка до 16 лет – расти. Он должен вовремя станцевать, вовремя спеть, вовремя пересчитать, вовремя, вовремя… Не сделаете, как в детдомах, в не очень хороших семьях, где родителей днем с огнем на найдешь дома, - не будет ничего. Второе, наверное, специалисты должны знать, есть такой автор – Эрик Берн, книжку его припомню «Игры, в которые играют люди». Оцените себя, в каждом из нас есть ребенок, взрослый и родитель. Я видел многих взрослых, в которых ребенок задавлен был в детстве. Я много видел родителей, которые так и не стали родителями. Я видел много взрослых, которые так и не поняли их назначение. Естественно, взрослые – это стабильность, ребенок – это мечта и прогрессивность. Нет ребенка в человеке – все, не надо его ни на какие креативные должности назначать. А родитель… В студии так много женщин, вы сами расскажете, что такое родитель. Если вы так не будете обсуждать, простите, это неинтересно уже дальше слушать.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Сергей. Очень люблю наших слушателей за подготовленность их к звонкам, книжки правильные упоминаются. Приятно, что такая точка зрения прозвучала. Интересный вот такой момент, на сайт Радио Свобода по объявленной теме пришли письма, и я задавала вопрос сразу в двух ключах: «Исчезает ли детство? Исчезает ли взрослость?» Все, кто откликнулся, говорили сразу о детстве. То есть в данном случае люди довольно определенной точки зрения придерживаются. Мария, тоже из Санкт-Петербурга, пишет: «Стоит ли в раннем детстве нагружать ребенка подготовкой к освоению наук или лучше дать набегаться, напрыгаться, наиграться?» Владимир из Владивостока пишет: «Мне жалко детей, у них отнимают законное право быть ребенком». А о второй вот грани – о том, как взрослые продолжают оставаться детьми, почему-то никто не написал. Я думаю, потому что мы себя со стороны не видим.

Марина, вы в одной из своих статей пишете: «Легкий шаг. Свободный стиль. Живи настоящим. Живи легко… Слоганы повсюду. Не рассуждающая, легкомысленная, и в то же время эгоцентричная и потому расчетливая молодость становится современным эталоном». И – чуть дальше: «Старшие, вместо того, чтобы помогать младенцам осваивать свой сложный язык, сами постепенно начинают изъясняться их лепетом, поместив весь категориальный аппарат эмоциональных состояний в резиновое словечко «прикольно»…» Почему, на ваш взгляд, вот это новое массовое явление – исчезновение взрослости – так «прижилось» в России? Очень почва благодатная?

Марина Арутюнян: Я хотела бы немножко, так сказать, отнестись к звонку, который здесь прозвучал. Потому что человек говорит абсолютно бесспорную вещь. «Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел». И как будто бы вот тезис мой, который вы сейчас процитировали, он больше относится к тому, что вот что такое «вовремя созрел» - это становится все более и более смутным и непонятным. Как это происходит – созревание взрослого во взрослом? Действительно, Эрик Берн сделал целый ряд красивых и точных наблюдений над той игровой природой человека, которая в нем всегда сохраняется, и он не первый и не последний, кто сделал это наблюдение, если вспомнить знаменитую книгу «Человек играющий» (Homo Ludens). То есть речь идет не о той творческой, свободной, веселой, раскрепощенной игре ребенка, в том числе игре его фантазии, игре его мечтаний, которые у взрослого приобретают характер или какой-то игры ума, мысленного полета, или какой-то реализации в творчестве (что психологи называют сублимацией, когда наши фантазии реализуются в каком-то взрослом труде, одухотворяют его и порождают некоторое вдохновение наше в нашей работе, в нашей повседневной жизни). А речь идет об игре, которая отключает человека от взрослости, которая игнорирует новые задачи развития, которая отрицает необходимость переходить с одного возрастного этапа на другой и, в сущности, заставляет нас застрять в этом полудетском-полувзрослом возрасте.

У Эрика Эриксона была такая большая статья, которая называлась «Восемь возрастов человека» (или, может быть, это был подзаголовок). Восемь возрастов, понимаете, то есть человеческая жизнь дробится на небольшие этапы, и на каждом следующем этапе новая задача развития перед человеком стоит. Кода восемь возрастов сводятся к трем, это означает, что человек, как сказать…

Татьяна Ткачук: Упрощается.

Марина Арутюнян: Душевно неразвит, да, он упрощен.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Марина. Мы примем звонки, сразу два звонка из Москвы у нас. Эля, здравствуйте.

Слушатель: Здравствуйте. Спасибо большое за тему интересную. Мне кажется, что в современной жизни мало возможностей взрослому выказать, не демонстрировать, а вот выказать навыки, жизненно важные, от которых зависит жизнь ребенка. То есть если, например, раньше кушать можно было сесть, только когда приготовит мама, то теперь с утра проснулось чадо, пошло в холодильнику, открыло и наелось. Или, если раньше, чтобы печь разворошить, там папа должен был полено расколоть и все это сделать, то теперь, в общем, тоже…

Татьяна Ткачук: В микроволновку сунул – и все в порядке.

Слушатель: Да, сунул – и все. И сейчас есть такие умения, как, например, те дети, которых отвозят в школу на машине, в общем, понимают, что они машину пока не водят, и от этого зависит их существование, допустим, в школе. А насчет того, что заигрывание есть мамы с дочкой, ну, эта же тема очень широко муссируется во всяких глянцах. И, в общем, этому тоже есть свои объяснения. Если бы у мамы было хотя бы три ребенка, то не до заигрываний, и дети тоже друг с другом в основном играют. То есть это действительно какая-то скука. Человек индивидуализирован в обществе, и ему тоже хочется с кем-то пообщаться, особенно если папа на работе, и от этого, наверное, все происходит.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Эля. Ну, не только мамы заигрывают с дочками, с сыновьями тоже заигрывают. Я знаю очень много примеров, где взрослые сыновья, и в семьях такие непонятные отношения, то есть мама – подружка скорее, мама не мама, а мама - подружка: вместе на дискотеку, вместе выпить пива, лихо прокатиться на машине, поделиться сигаретами. То есть даже эта внешняя атрибутика вся, она так наигранно очень используется и создается. Анна, прошу.

Анна Варга: Я согласна, что, да, теперь, в современной жизни родителю трудно быть родителем. Но на самом деле все равно остаются очень серьезные родительские задачи. Они действительно уходят в сферу психической жизни, и поскольку жизнь многообразная и сложная, то очень важно научить ребенка каким-то психическим что ли или психологическим компетенциям: научить учиться, научить как-то разбираться со своими чувствами, научить какой-то вере в себя, не бояться неуспехов. Потому что этому можно научить только в семье, это не учится в других местах, вот это все.

Татьяна Ткачук: И это как раз функция старшего.

Анна Варга: И это, конечно, функция взрослого. Если он сам этого не умеет, тогда трудно.

Татьяна Ткачук: Марина, ваш взгляд?

Марина Арутюнян: Я согласна, конечно, то течение семейной жизни, которое описала наша слушательница, действительно ушло. И действительно, может быть, еще и поэтому человеку так трудно, взрослому, родителю. Он раньше об этом как-то не вынужден был задумываться – вот про это «научить». Вот эти все психические способности, психологические способности осваивать мир, они передавались в процессе вот этой жизни, где кололись полена или мама готовила, а вся семья собиралась за столом. Теперь это как будто бы требует какого-то искусственного, специального усилия. И конечно, не так просто перейти в этом немножко таком безматериальном пространстве к этому «научить». Как можно научить компетенции?

Татьяна Ткачук: Приготовить завтрак проще, чем научить учиться, да?

Марина Арутюнян: Когда человек готовит завтрак, он учит, он чему-то учит, как из ингредиентов что-то складывать и так далее. А тут приходится перейти на другой режим.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Марина.

«Ни в коем случае не исчезают понятия детства и взрослости, - пишет на сайт Свободы Наталья из Новгорода. – Меняются отношения между детьми и взрослыми, это естественно. Дети становятся в чем-то другими, но это два качественно разных состояния». «Отчасти утверждение верно, однако не вижу каких-то кардинальных изменений. Может, изменилось количество слишком взрослых детей и количество слишком детских взрослых. Но, мне кажется, такое явление было всегда после появления первых цивилизаций», - считает москвич Александр Глузкер.

И с нами на связи Людмила Михайловна из Москвы. Здравствуйте.

Слушатель: Здравствуйте. Принимаю на себя задачу как родителя, родитель должен знать свои задачи. Вот в нашей семье задача для развития самого себя и ребенка – психология. То есть, добро, зло, безразличие, реакция характера на настроение, ум, карьера, созидание, семья, эстетика, культура. Потом – физиология: глаза, ушки, нос, рот, тело, ноги, руки и развитие в каждом возрасте. И безопасность. Потом – неадекватная среда жизни и выход из нее, сроки, место и способ. То есть мы перед собой всегда ставим эти задачи в семье. Поэтому мы с детьми как бы сразу даем линию жизни: родился – в три года детский сад – школа – в 23 институт – в 55 пенсия, создание семьи и поддержание. Потом – мы сразу же даем профессии, призвание ребенка по отношению к психологии, уму и физиологии человека, о которых я говорила, и безопасности. Какие перед человеком встают жизненные проблемы, то есть: дом, воздух, питание, одежда, гигиена, безопасность, образование, транспорт, в общем, социальное «Я», имидж…

Татьяна Ткачук: Людмила Михайловна, а кто вы по профессии?

Слушатель: Вы знаете, я экономист-финансист.

Татьяна Ткачук: А муж?

Слушатель: А муж у меня строитель.

Татьяна Ткачук: А сколько у вас детей?

Слушатель: У меня одна дочь, будем говорить так, что я практически воспитывала ее одна, потому что муж всегда занимался у меня материальной стороной дела.

Татьяна Ткачук: И вы вот ее по этой системе воспитывали, соблюдая все пункты, которые вы перечислили?

Слушатель: Да. Потому что я сразу же поставила перед ребенком, когда я родила ее, что есть социальное «Я», личностное «Я» и есть как бы среда обитания.

Татьяна Ткачук: Это вы в каком возрасте ей объяснили?

Слушатель: А, вы знаете, я все это делала в соответствии с возрастом. Потому что возрастная психология, хотя бы Абрамовой, или Аристотель дает параметры жизни человека, насколько он физически способен воспринять что-то. То есть существует восприятие, когда ребенок может анализировать то, что он видит.

Татьяна Ткачук: Людмила Михайловна, простите, снова перебью. А сколько сейчас дочери лет?

Слушатель: 30. Внучке – 9.

Татьяна Ткачук: И как, с вашей точки зрения, все периоды взросления дочка прошла вовремя?

Слушатель: Да. И причем вот эти параметры, как, например, подростковый возраст, очень трудно дался, потому что в эту физиологию входит как бы еще сексуальная линия жизни. То есть у нее вот этот гормональный физический всплеск был довольно-таки большой. И когда я уже ребенку объяснила, что существует так, что три дня человек может жить без воды, а две недели – без нормального питания, физиологического, здорового, где все белки, жиры, углеводы…

Татьяна Ткачук: Людмила Михайловна, очень уходим уже от темы. Спасибо вам за звонок. Ну, что, нам остается только порадоваться за то, что у вас есть такая стройная система, вы ее соблюдаете. Марина хочет прокомментировать. Прошу.

Марина Арутюнян: Я только хотела одну фразу сказать, что, с одной стороны, можно только позавидовать, наверное, такой ясности этой мамы в том, как надо воспитывать дочь.

Татьяна Ткачук: Четкости.

Марина Арутюнян: Четкости, да, что я бы сказала, что подавляющему большинству родителей очень, наверное, трудно быть такими определенными. А с другой стороны, относясь к тому звонку, который был раньше, мне кажется, мы сейчас услышали в чистом виде берновского родителя, то есть в родителе один только родитель, нет никакого творческого поющего ребенка.

Татьяна Ткачук: Ребенка нет совсем…

Марина Арутюнян: По крайней мере, его совсем не слышно.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Марина. Примем еще звонок. Петербург, Светлана, здравствуйте.

Слушатель: Добрый день, уважаемые эксперты. Не считаете ли вы, что самое губительное влияние оказывают на детские души всевозможные извращения, к которым нашу страну как бы, понимаете, ненавязчиво так приучают через всевозможные СМИ, печатная продукция и так далее? Я не буду распространяться, этой мрази очень много. Как вы относитесь к очередному изыску гомосексуалиста Элтона Джона (кстати, этот изыск был передан по Радио Свобода), который заявил, что нужно запретить все религии, так как они мешают однополым сексуальным отношения? И голубая мечта этого извращенца, чтобы на всех углах наших городов…

Татьяна Ткачук: Все, Светлана, я вас прерываю, потому что совсем уходите от темы. У нас абсолютно сегодня не о сексуальных меньшинствах программа. У вас был вопрос о том, что средства массовой информации несут, пропагандируют извращения, которые лишают наших детей детства. Анна, прошу, буквально несколько слов.

Анна Варга: Я, честно говоря, не понимаю, по поводу звонка у меня нет комментариев никаких. Я не считаю гомосексуализм извращением, поэтому не понимаю, что тут обсуждать.

Татьяна Ткачук: Я полагаю, то, что является извращением в общепринятом понимании этого слова, это плохо, с этим никто спорить не будет. И те СМИ, которые это пропагандируют, наверное, лучше от детей как-то подальше держать, это тоже довольно бесспорная точка зрения. Я не знаю, о чем тут дискутировать. Но вот оказалось, что в Интернете достаточно много форумов, что меня поразило, на которых люди разных возрастов обсуждают, что такое взрослость, когда она наступает, наступает ли вообще. И один мужчина вспоминает главного героя фильма «Красота по-американски», который бросил работу, пошел (извините, я цитирую, не очень понимая смысл) «флиппать бургеры», купил спортивную тачку. И на форуме задается вопрос: «Что происходит с этим героем, он впадает в детство или вступает в новую стадию взросления?» Анна, у вас есть ответ на этот вопрос?

Анна Варга: Ой, не знаю. Я, наверное, согласна с идеей, которая там, по-моему, тоже была, что он просто живет так, как ему нравится. Тут очень сложная тема. Если общество таким образом устроено, что все люди находят там себе место и применение – и умственно отсталые, и дауны, и безответственные взрослые, – то, в общем, мы считаем, что это гуманное общество. Там для всех есть вот это место. А с другой стороны, получается, что вот такое общество в каком-то смысле поощряет такое безответственное существование, да.

Татьяна Ткачук: Марина, прошу.

Марина Арутюнян: Я могла бы, может быть, добавить немножко, что часто мы смешиваем довольно разные вещи. Допустим, я не знаю про этого героя, я сейчас думаю о фильме Иоселиани, последнем, где герой – министр, и потом он уходит со своего поста и живет в свое удовольствие, такой подростковой будто бы жизнью, пьет вино, тусуется, как теперь говорят. Мне кажется, тут разные вещи могут быть. С одной стороны, мы можем говорить, как в этой схеме, о регрессе, и это представление о том, что человек как будто спускается на ранние возрастные, психические возрастные ступени, он становится снова ребенком, безответственным, таким-сяким, пятым, десятым. А можно говорить об очень старом, давно описанном конфликте (в литературе экзистенциализма, например) – о так называемом ложном «Я». Как будто бы человек всю жизнь живет не своей жизнью, он всегда только притворяется, и в какой-то момент это ложное «Я»… тут у него уже выбор такой: или пан, или пропал. Или он должен действительно вернуться туда, где он был еще собой, и начать сначала, - и тогда мы видим, как рушится не взрослость, а личина взрослости.

Татьяна Ткачук: Ну, да, и в такой ситуации люди очень радуются, когда у них появляется возможность вернуться к своему истинному «Я», как они себя представляют.

Марина Арутюнян: Радуются они или страдают – это второй вопрос. Тут по-разному бывает, могут и не радоваться.

Татьяна Ткачук: Анна, прошу.

Анна Варга: Мне кажется, что эта вот идея, я согласна с Мариной, что есть вот эта вот личина взрослости, и люди ясно понимали, что это, в общем, бремя – жить под этой личиной. Помните, все вот эти вот книжки, например, тот же «Питер Пен», - это книжки про мечту взрослых людей, чтобы детство никогда не кончалось. И мне кажется, что это потому, что очень жесткие требования мира к тому, как быть взрослым, они такие на самом деле, довольно травмирующие многих людей.

Татьяна Ткачук: Цитата замечательная с форума, того же, о котором я говорила: «Если б можно было не расти – я осталась бы пятилетней. Золотые годы! В школу ходить не надо и можно пальцем варенье есть!» Вот этот образ – пальцем варенье – он такой очень выразительный.

Звонки примем. Александр Васильевич, Ленинградская область, здравствуйте.

Слушатель: Здравствуйте. Надо принять как должное, что каждое последующее поколение умнее предыдущих. Но только единственное, что умнее – это в смысле больше имеет объем получаемых знаний, но не более того. Но ведь знания можно использовать совершенно по-разному, и здесь нужен как раз опыт, опыт родителей. Смотрите, в наши времена, например, мы и наши родители, получая знания, придумывали какие-то изобретения, какие-то рационализаторские предложения и так далее, то есть в этом смысле. Сейчас ум прикладывается – как, используя компьютер и Интернет, украсть деньги, как придумать какие-то схемы ухода от налогов и так далее. То есть получается, что здесь опыт родителей перестает использоваться. Сегодняшнее время, которое существует, оно перепутало все. И родители уже… то есть они жили в старое время. Молодое поколение сейчас идет – которое не знает старого, и они считают, что те, которые были, они не умные были, ненормальные, и сами пытаются что-то делать. Но они взяли ложную идею! И на сегодняшний день все решения, которые пытаются принимать, они принимают ложно. А родители просто не понимают, что они могут посоветовать, что они должны делать, они просто ушли от этого. И получается, что дети вроде бы…

Татьяна Ткачук: Спасибо, Александр Васильевич, поняли идею. Я очень не люблю обобщения. Марине передаю микрофон. Марина, прошу. Вот все родители, все дети…

Марина Арутюнян: Я думаю, то, что говорит Александр Васильевич, относится к определенной группе людей. Не все родители, не все дети, но есть такое явление, он его наблюдает, и другие его могут наблюдать, действительно. И это как раз относится к этой вот идее «живи легко», когда кажется, что все, что накоплено предыдущими поколениями, это мусор. И это не первый и не последний раз в истории, когда так происходит. И поэтому это новое поколение на это ориентироваться не может. Оно знает, что надо жить легко, а как жить легко…

Татьяна Ткачук: … непонятно.

Марина Арутюнян: Не то что непонятно, а вообще эта задача никогда не стояла – жить легко. Ее просто не существует, жить легко нельзя. И вот это остается как бы за кадром, непонятно. И родители сдаются. Те родители, о которых говорит Александр Васильевич, это родители, которые сдались, которые сами обесценили свой прошлый опыт. Единственное, в чем бы я поспорила, это что каждое следующее поколение умнее предыдущего. Да, оно может быть более информировано в каких-то областях, но если мы, например, почитаем дневник, допустим, Анастасии Цветаевой, маленькой девочки, 13-летней, которая описывает книги, которые она читает, мысли, которые она думает, с сестрой общается и с матерью, - вот уж нельзя сказать, что современный подросток, даже из образованной, даже из интеллигентной семьи, может быть сравним здесь.

Татьяна Ткачук: Обладает таким кругозором, таким образом мышления… Спасибо, Марина. И Анна Варга не согласна со своей коллегой. Прошу, Анна.

Анна Варга: Я на самом деле хочу сказать, что мир меняется очень быстро. И опыт прошлого поколения, он действительно в очень малой степени может пригодиться последующему поколению. И это, мне кажется, довольно бесспорная, такая объективная реальность. И дело не в том, что родители, так сказать, как-то неадекватны детям, и вот дети пытаются жить легко, а родители, стремясь сохранить с ними контакт, тоже поддерживают эту идею легкой жизни. Когда два разных поколения живут действительно в двух разных мирах, люди вынуждены искать общие точки соприкосновения в упрощенной реальности. Потому что только там можно быть в каком-то диалоге. Поэтому, может быть, не жить легко, а жить проще – это вроде как правда.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Анна. Примем звонки. Петербург, Иван, здравствуйте.

Слушатель: Добрый день. Мой вопрос, точнее, не вопрос, а высказывание, может быть, не очень согласуется с темой вашей передачи. Но я внимательно слушаю передачи Радио Свобода, и меня поражает, до какой степени любую тему вы можете использовать для того, чтобы под ней проскользнула какая-нибудь гадость. И вот сейчас эта ваша участвующая в этой передаче мадам вдруг произнесла фразу: «А я не считаю гомосексуализм извращением».

Татьяна Ткачук: Так, понятно, нас тот звонок уведет сейчас совсем от темы. Я тоже, кстати, не считаю, Иван, но мы на этом с вами закончим разговор, потому что тема у нас все-таки сегодня – исчезновение границ детскости и взрослости. Будет другой эфир – пожалуйста, звоните, мы с удовольствием вас выслушаем и тогда прокомментируем ваше мнение.

Сейчас Москва, Александр на связи с нами, здравствуйте.

Слушатель: Добрый день. Знаете, на мой взгляд, надо было бы еще обратить внимание на такой важный мультипликатор этого стирания грани между детством и взрослостью, как Интернет. Как только ребенок начинает иметь доступ в Интернет (а, к сожалению, большинство, у кого есть деньги, такой доступ имеет), они из детей переходят в каких-то непонятных то ли взрослых, то ли не взрослых. У них вырабатывается какое-то мозаичное мышление. Потому что ведь Интернет – на сегодняшний день это свалка информации, ничем совершенно не ориентированная, не компенсируемая, не устоявшаяся. И взрослые в этот процесс вмешаться не могут. Поэтому ребенок переполняется знаниями, знания эти бессистемные, и останавливается в своем развитии. И в то же взрослые, которые пользуются тем же Интернетом, они впадают в детство, потому что опять мозаичное мышление, потому что отсутствует кредо, отсутствует стержень. Вот я думаю, психологи должны внимательно рассмотреть роль и влияние Интернета и на детство, и на взрослость. Потому что, на мой взгляд, это великий уравнитель перед шизофренией.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Александр. Я думаю, что исследований немало на эту тему. Кто готов ответить? Анна, прошу.

Анна Варга: Да, действительно, Интернет уравнивает детей и взрослых; и это, собственно, было начало нашей передачи, о чем вы, Татьяна, говорили. Да, это новые коммуникативные технологии. Да, перед Интернетом в каком-то смысле все равны. Насчет того, что он вредит, что это мозаичная какая-то ментальность возникает, это очень дискутируемая тема, огромная есть литература по этому поводу. И я должна сказать, что, когда книга пришла в общество, я еще помню бабушек, которые запрещали читать внукам, говорили: «Иди, гуляй!», отнимали книжку вечером. Человек читал под одеялом с фонариком.

Татьяна Ткачук: Только хотела сказать – с фонариком под одеялом, да.

Анна Варга: Считалось вредным! Фамусов какой-нибудь: «Ученье – вот чума! Ученость – вот причина!».

Татьяна Ткачук: И, кстати, если говорить о фильтрах и о доступе, то можно просто ограничивать доступ ребенка к компьютеру. Не к Интернету, а вообще к компьютеру, что в принципе не полезно ни для зрения, ни для спины…

Анна Варга: Правильно, будет под одеялом с фонариком пялиться на экран.

Татьяна Ткачук: Марина, прошу.

Марина Арутюнян: Я бы хотела, тем не менее, поддержать слушателя, что книга и Интернет не одно и то же, и роль книги и роль Интернета – разные. И действительно, Аня совершенно права, и бабушки говорили «иди, гуляй», но мамы и папы, домашняя библиотека или библиотека, которая тут, по соседству, районная, и мама говорила ребенку (я тоже еще помню это время): «Вот сейчас, наверное, тебе было бы интересно почитать вот это». То есть в каком-то смысле книга была еще и тем стержнем, о котором слушатель говорит, на котором нанизывалось это предыдущее поколении, связь между предыдущим поколением и следующим. Одни и те же книги могли переходить из поколения в поколение. Это совершенно нерелевантно использованию Интернета. И когда по-настоящему взрослый человек пользуется Интернетом, и он его тоже нанизывает - вот я готова поддержать слушателя в слове «стержень» - на некий стержень. Когда этого стержня нет, получается мозаика, получается некое клиповое, вне историческое сознание. Я даже писала об этом, что удивительным образом фильмы и книги, которые, так сказать, не хаотичны, а вот и взрослыми, и детьми как-то сортируются и прослеживаются по все-таки некоторой идее, абсолютно скрытой, она не явная, не педагогическая, это просто внутренняя душа взрослого передается через это душе ребенка. И это другая роль, чем у масс-медиа и особенно электронных средств информации сегодня.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Марина. Вы сейчас говорите о том, как взрослый может формировать вообще…

Марина Арутюнян: Формировать – это слово…

Татьяна Ткачук: Влиять на формирование, то есть все равно как-то… Папа дает сыну книжку и говорит: «Мне кажется, тебе хорошо было бы сейчас это прочесть» - это ведь может вызывать и протест, с обратной стороны. И не всегда книжка, может быть, которую этот ребенок взял бы сам и прочел, будет прочитана в случае, когда она навязывается папой. То есть тут тоже все не очень просто.

Марина Арутюнян: Малышам книжки читают, начнем с этого. Малышам сначала читают книжки взрослые и вместе с ними их переживают. Это другое.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Марина. Анна, прошу.

Анна Варга: Просто Интернет – это новое, поэтому еще нет у тех взрослых, в жизни которых появляется Интернет, а детство было без Интернета, у них еще нет способов обращения с этим. А вот представим себе современных детей, у которых будут их дети. И я легко могу себе представить, что он вместе с ребенком говорит: «Давай, вот сейчас тебе полезно будет посетить вот этот сайт». Почему нет?

Татьяна Ткачук: Спасибо, Анна. Примем звонок. Москва, Наталья Михайловна, здравствуйте.

Слушатель: Здравствуйте. Мне кажется, взрослым человек становится тогда, когда он перестает следовать обезьянообразной толпе, где очень сильны понятия престижности в самом низком смысле слова – купить супермашину, чего бы это ни стоило, курить суперсигареты и так далее. Когда юноша может противостоять ксенофобам. Когда человек смеет выйти на площадь. От возраста это не зависит. Задача педагогов, по-моему, это воспитать добрую личность. Спасибо.

Татьяна Ткачук: Спасибо вам, Наталья Михайловна. И, Марина, вопрос к вам, потому что вы в своей статье пишете о том, что старшие создают нынче подростковый мир вне истории и культуры, навязывая молодежи образ «адаптированного оптимиста». Поясните, пожалуйста, что вы вложили в эти слова?

Марина Арутюнян: Адаптированный оптимист – это тот, который не смеет выйти на площадь, и не только не смеет выйти на площадь, но и не смеет подумать даже о том, чтобы выйти на площадь, и не смеет даже подумать о том, что кто-то подумал о том, чтобы выйти на площадь. Наша слушательница цитирует Галича, это я понимаю, какое поколение, видимо, и почему она его цитирует, как мне кажется. Это нонконформизм, это какая-то способность к самостоятельному мышлению, невзирая на давление. И в этом смысле адаптированный оптимист – это человек, который… Это не мое словосочетание, оно заимствовано из одной внутренней, так сказать, газетной ориентировки: для кого пишут в газете? – для адаптированного оптимиста. То есть человек, который полностью сливается с образом, так сказать, конформным тому, что сегодня считается успешным. Вот такой веселый, молодой, здоровый…

Татьяна Ткачук: Беззаботный.

Марина Арутюнян: … улыбающийся, делающий карьеру и ни про какие площади не думающий.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Марина. Нейл Постман, о котором мы уже сегодня говорили, пишет, что каждой американской семье под силу дать полноценное детство своим детям, только осуществить нужно при этом почти невозможное: резко ограничить, если не вовсе исключить пребывание у телевизора и воспитывать критическое отношение к происходящему на экране. «Такие семейные пары редки, но они существуют, - и именно они сохраняют духовную и интеллектуальную элиту для общества», - пишет Постман. Анна, подписались бы вы под этими словами и применительно ли это к российским условиям?

Анна Варга: Да, подписалась бы я под этими словами. Я считаю, что бегать от новых технологий не надо. Но их надо осваивать вместе с ребенком и комментировать происходящее, чтобы ребенок мог усвоить все-таки ту систему восприятия, которая принята у его родителей, и таким образом, эта связь времен бы не прерывалась, чтобы ребенок оставался все-таки в культуре своей семьи. Просто резко ограничить, убрать, например, совсем телевизор из дома и не заводить компьютер – я знаю такие семьи, и дети там действительно много читают, и они лучше понимают своих родителей, а родители их, но когда они выходят к своим сверстникам, им трудно, потому что у них нет общего языка со сверстниками. Вот здесь надо какой-то такой баланс находить.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Анна. И, Марина, коротко тот же вопрос.

Марина Арутюнян: Мне кажется, что действительно очень важно находить этот баланс, чтобы это не превращалось в некое сектантство, потому что это тоже опасно. Просто получается, что «все книги бы да сжечь». Поэтому мне кажется, что очень важно не столько даже ограничивать какой-то доступ физически, сколько находить способы как-то транслировать ценности или какие-то представления, пусть даже и спорить, и убеждать своего подрастающего ребенка, и не быть закрытым к тем вызовам, которые он нам, так сказать, бросает.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Марина. И, к сожалению, наше эфирное время подошло к концу.

Примерно при одном и том же биологическом строении ребенка на протяжении всей истории человечества уровень психического развития, которого он достигает на каждом историческом этапе развития общества, – неодинаковый. Те, кто изучают процесс взросления ребенка, знают: это напрямую зависит от уровня материальной и духовной культуры общества. Ну, в общем, что посеешь – то и пожнешь, иначе, увы, не бывает…