В Обществе "Мемориал" – дни памяти Натальи Эстемировой, правозащитника и журналиста, убитой в Чечне 15 июля 2009 года. Фильм “Чечня. Война без следа” и выставка плаката “Бесконечная история: насилие и безнаказанность на Северном Кавказе”, подготовленная чешской неправительственной организацией “Человек в беде”. Светлана Ганнушкина, член Совета Правозащитного центра "Мемориал", председатель Комитета "Гражданское содействие", член Экспертного Совета при Уполномоченном по правам человека в РФ;
Игорь Каляпин, председатель "Комитета против пыток", член Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека; Татьяна Локшина, программный директор Human Rights Watch, член Экспертного Совета при Уполномоченном по правам человека в РФ; Олег Орлов, член Совета ПЦ "Мемориал", член Экспертного Совета при Уполномоченном по правам человека в РФ;
Вадим Прохоров, адвокат семьи Бориса Немцова; Александр Черкасов, председатель Совета ПЦ "Мемориал", член Экспертного Совета при Уполномоченном по правам человека в РФ.
Полная видеоверсия программы
Елена Фанайлова: В Обществе “Мемориал” – дни памяти Натальи Эстемировой, правозащитника и журналиста, убитой в Чечне 15 июля 2009 года. Фильм “Чечня. Война без следа” и выставка плаката “Бесконечная история: насилие и безнаказанность на Северном Кавказе”, подготовленная чешской неправительственной организацией “Человек в беде”. Документальный фильм француженки Мари Луазо о Чечне через 20 лет после начала первой чеченской войны в России был показан впервые. Он сделан для канала Arte и получил главную премию на международном фестивале документальных фильмов о правах человека “Единый мир” в Брюсселе. В картине – три мира. Это мир официального Грозного, города, который пытается стереть свою память о войне и свою национальную историю, город культа Рамзана Кадырова. Это мир чеченских матерей, которые до сих пор ищут тела сыновей, некоторые поиски длятся уже 19 лет. И мир новых жертв режима за фасадами прекрасного возрожденного Грозного.
(Фрагмент фильма)
Рамзан Кадыров: Восстановленный город, восстановленная республика, восстановленная экономика, восстановленный авторитет нашего народа – мы должны этим гордиться. Сегодня мы должны сказать слова нашему патриоту, нашему духовному лидеру, нашему верховному главнокомандующему Владимиру Владимировичу Путину, что мы помним и никогда не забудем те самые трудные дни, которые были у нашего народа, и как нас поддержал наш президент Владимир Путин.
Елена Фанайлова: Так выглядит мир под руководством Рамзана Кадырова. А вот – мир людей, которые приходят в Комитет против пыток и рассказывают, как их близких пытали совсем недавно.
(Фрагмент фильма)
- Вы посмотрите, как его пытали, палец ему отрезали на ноги. Вот таким образом они добиваются то, чего они не делали.
Адвокат “Комитета против пыток”: Этот случай жуткий, но я вам могу сказать, что хотя бы дети живые. К сожалению, в большинстве наших случаев люди просто не возвращаются. Такая ситуация: молодой человек пропадает, родители начинают искать — пропал, похитили, исчез. Звонят: слава Аллаху, он в тюрьме. Когда он попадает в тюрьму, он хотя бы будет жив и через какое-то время, возможно, вернется. Но, к сожалению, такое бывает не всегда, очень многие не возвращаются. Вот это, на экране, господин Апти Алаудинов, начальник полиции, заместитель министра внутренних дел. Вы понимаете, этот посыл идет сверху. Начальник полиции дает указания милиции РОВД.
- Они только хотели работать ради своих детей, их обувать, одевать. Когда я узнала о пропаже своих дочерей, мне позвонил участковый: «Ты так свободно живешь? Твоих дочерей нет, есть море крови и осколки». Тогда я удивилась и сказала: «Может, я приеду?». Я поехала к дочери. У них все привернуто было. Потом они кровь вымыли и осколки забрали. Нам сказали, что военные машины заехали, и сказали помыть машины.
Елена Фанайлова: С героями фильма мы еще встретимся на протяжении этой передачи. Предлагаем вам фрагменты круглого стола на открытии выставки плаката, посвященной Наталье Эстемировой и еще 12-ти жертвам нового чеченского режима за последние годы. Ведет круглый стол Светлана Ганнушкина, председатель комитета “Гражданское содействие”, член экспертного совета при Уполномоченном по правам человека.
Светлана Ганнушкина: Вы видите эти изображения — это почти комиксы, но в каждом из этих комиксов, а мы привыкли к этому жанру относиться почти как к юмористическому, детскому, рассказана какая-то трагическая история. Во всех этих 12 случаях в их расследовании, в помощи людям, которым еще можно было помогать, принимали участие наши коллеги. Это дела, которые мы знаем очень хорошо, это наши товарищи, с которыми мы всегда поддерживали самые тесные отношения. Случаи все очень яркие. А на самом деле таких случаев очень и очень много. Это далеко не единственные 12 случаев, таких аналогичных случаев сотни и может быть даже тысячи. Я хочу только сказать, что цепь насилия продолжается, она не прервана. И наш долг, наша обязанность перед памятью Наташи продолжить работу, которую она так самоотверженно вела, которой посвятила свою жизнь и за которую отдала свою жизнь. Насилие охватывает не только Северный Кавказ, оно распространятся и дальше. Две недели назад в Москве был похищен и исчез Заурбек Джамалдаев, гражданин России, житель Чеченской республики, который был в 2007 году арестован по сфабрикованному обвинению, год провел в тюрьме, непрерывно продолжали его и его семью преследовать. Он провел несколько лет в Польше, в 2013 году был депортирован. Преследования продолжались. Недавно его жена была задержана и сказала, что он находится в Москве. 8 числа он был похищен, он предупредил, что за ним ездит какая-то машина, что его преследуют, но его товарищи его не уберегли. Он оставил телефон нашей организации, и мы найти его не можем. Работы у нас еще много. Я хотела бы сейчас попросить Александра Черкасова, председателя совета правозащитного центра “Мемориал” рассказать о том, как идет расследование по делу об убийстве Наташи Эстемировой.
Александр Черкасов: Когда мы узнали, что Наташа убита, мой коллега Олег Петрович Орлов заявил об ответственности за это преступление Рамзана Кадырова, главы Чеченской республики. Кадыров пытался судиться с “Мемориалом”, с Орловым, но в итоге, как мы знаем, это ему успеха не принесло. Но одно дело ответственность руководителя за все, что происходит в республике, другое дело — установление заказчика, организаторов, исполнителей преступления. Первые месяцы казалось, что следствие расследует все возможные варианты, все возможные версии. Что ж, это их работа. Нас допрашивали о самых разных возможностях и версиях, нам казалось, что следствие движется в естественном направлении, что могут быть расследованы версии о причастности чеченских силовиков к этому похищению и убийству. Однако где-то через полгода, в начале 2010 года, в следственную группу сверху, из руководства Следственного комитета, поступила единственно верная версия и доказательства к этой версии. Единственно верная версия заключалась в том, что Наташу убили боевики, конкретно боевик Алхазур Башаев, и мотивом было то, что Наташа про Алхазура Башаева, что он своих односельчан вербовал в боевики, писала весной 2009 года. Тут вообще-то можно было насторожиться, потому что вся информация, которую публикует правозащитный центр “Мемориал” из Чечни, лишена персональных подписей, неизвестно, кто готовил какой материал, а то, что именно Наташа занималась этим делом, можно было установить из черновиков, которые были у нее в компьютере, изъятом в ходе следствия. Но были так же спущены в следственную группу “доказательства”, кавычки очень жирные: найден был пистолет, из которого было совершено убийство, и найден был отдельно глушитель от этого пистолета. Пистолет был найден не просто так, а в тайнике вместе с милицейским фальшивым удостоверением на имя Алхазура Башаева, куда была вклеена фотография Алхазура Башаева. Один следователь, который узнал про такую чудную находку, спросил: “А там явка с повинной, им написанная, не лежала ли?”. Впрочем, спросить у Башаева ничего было нельзя, потому что к тому моменту он уже числился убитым, он вроде бы был убит осенью 2009 года в чеченских горах и ничего возразить бы не смог. Отдельно в Грозном в гараже была найдена машина, на которой Наташу якобы увезли, и в багажнике глушитель к этому самому пистолету, орудию убийства. Эти доказательства спустили в следственную группу из руководства Следственного комитета, туда они поступили из управления ФСБ и МВД по Чеченской республике. Вроде бы все, дело раскрыто. Но мы, друзья, находимся в XXI веке, а в деле лежали еще и другие материалы. Дело в том, что Наташа сопротивлялась, ее приходилось похитителям удерживать, когда они ее везли из Чечни в Ингушетию. В результате на ее одежде остались потожировые выделения одного из похитителей, который ее держал. У нее под ногтями частицы кожи тех, кто ее похищал, она сопротивлялась, царапалась. И то, и другое было подвергнуто экспертизе следственной группой, не очень, впрочем, тщательно, но тем не менее, и эти материалы, профили ДНК лежали в уголовном деле. Алхазур Башаев имел родственников, в частности, его двоюродный брат Анзор Башаев за несколько недель до убийства эмигрировал из России, выехал через польскую границу в Европу и затем оказался во Франции. К 2001 году удалось по законам Франции и Швейцарии в присутствии юриста взять образец генетического материала у Анзора Башаева, двоюродного брата Алхазура, и по методикам, которые используются в Российской Федерации, сделать профили ДНК Анзора Башаева, сравнить их с лежащими в уголовном деле. Материалы были переданы лучшим специалистам, какие есть в России, в Ростов. Результат следующий: нет никаких оснований утверждать, что Башаев каким бы то ни было образом причастен к убийству Наташи и имеет отношение к каким бы то ни было вещественным доказательствам. Нам очень тяжело удалось получить доступ к отдельным материалам дела. Адвокаты не получили доступ к полным материалам дела, через суд это не удалось сделать, ознакомились только с отдельными томами.
Светлана Ганнушкина: Из этого рассказа, который на самом деле типичен как рассказ о расследованиях, мы можем сделать вывод о безнаказанности того насилия, которое происходит на Кавказе. О его истоках я попрошу рассказать Олега Орлова.
Олег Орлов: Это выставка о преступлениях. За каждым из этих комиксов лежит большая и серьезная исследовательская, юридическая, правозащитная работа представителей различных организаций. Все случаи, представленные на выставке, серьезно задокументированы. В одних случаях представители правозащитных организаций подробно знакомились с материалами уголовных дел, представляя интересы потерпевших, в других – выступали в качестве защитников на судебных процессах, когда защищали людей, которых обвиняли по явно сфальсифицированным обвинениям. В третьих случаях мы занимались мониторингом судебных процессов и внимательно следили за тем, что там происходит. Поэтому за каждым словом, за каждой фразой, представленной на этих рисунках, есть факты, документы и наша работа. По большинству из этих дел поданы жалобы в Европейский суд. По четырем делам Европейский суд уже вынес свои решения и признал Россию виновной в нарушении норм Европейской конвенции по защите прав человека и основных свобод.
Преступления, о которых здесь идет речь, были совершены в последние годы, это 2007-2014 годы. Важно при этом понять, что это не отдельные эксцессы, что все эти преступления – часть большой системы организованного безнаказанного, незаконного насилия со стороны представителей государства на Северном Кавказе. По сути дела, речь идет о системе государственного террора. Эта система сложилась отнюдь не в 2007 году, а значительно раньше, то есть во время второй и даже, может быть, в начале первой чеченских войн. Российское государство боролось и борется на Северном Кавказе вначале с сепаратистами, незаконными вооруженными формированиями, потом на смену побежденному сепаратизму пришел исламский фундаментализм и террористическое подполье.
И с самого начала противостояния на Северном Кавказе мы, правозащитники, говорили: государство для защиты своих граждан обязано, не только может, но даже обязано применять силу. Вопрос – каким образом применяется сила, какими методами. Если ставка делается прежде всего на незаконное насилие, то это чревато тяжелейшими последствиями и для законопослушных граждан, и для самого государства.
Преступления в ходе конфликта на Северном Кавказе, продолжающейся борьбы с вооруженным подпольем совершают все стороны, но преступления боевиков государство стремится расследовать, и мы знаем множество примеров, когда боевики подвергались наказанию, получали приговоры. Между тем преступления, совершаемые представителями государства, сотрудниками МВД, ФСБ, военными, остаются безнаказанными. Почему? Дело тут не только в том, что налицо нежелание “сдавать своих”. Это, конечно, тоже есть, и дело не в боязни политического руководства России потерять главную опору среди силовиков, хотя это тоже есть.
Но главная причина глубже. Главное то, что речь идет не об эксцессах, повторяю, а о системе организованного незаконного насилия. Естественно, что безнаказанность участников этой системы является ее неотъемлемой частью. Заметим, что уже с середины 2000-х годов на Северном Кавказе за фасадом официальных правоохранительных структур, которые должны поддерживать закон и порядок, действовала неофициальная карательная система, в рамках которой существовали систематические похищения людей, действовали системы незаконных, нелегальных тюрем, пытки стали, по сути дела, единственным способом получения информации. Составной частью этой системы была машина ликвидации людей, попавших в жернова этой системы, и избавление от тел. Доказательств тому масса.
В нашей базе данных по людям, подвергшимся насильственным исчезновениям в ходе второй чеченской войны, зафиксировано 3 тысячи случаев, и за редким исключением, которые можно перечислить по пальцам одной руки, дела эти не раскрыты.
В ходе чеченизации конфликта, в 2003-2007 годах, эта машина, это право на беззаконное насилие постепенно передавалось от федеральных силовых ведомств местным формированиям, вначале незаконным, потом становившимся законными, прокремлевским чеченским формированиям. И так называемые кадыровцы были одним из видов таких формирований. Потом они в ходе конкурентной борьбы смогли уничтожить своих конкурентов и, по сути дела, присвоили себе монопольное право на такое беззаконное насилие. С самого начала они были достаточно автономной частью этой большой, общей системы государственного незаконного насилия и государственного обеспечения безнаказанности.
Затем, в 2004-2006 годах, этих кадыровцев государство стало пытаться инкорпорировать в официальные силовые ведомства, прежде всего в МВД и во внутренние войска. И парадоксальным образом оказалось, что их автономность от этого отнюдь не уменьшилась, а наоборот, резко возросла. Более того, люди, связанные с этой машиной, этой системой незаконного насилия в Чеченской республике, оказались участниками преступлений, совершаемых не только за пределами Чечни, но уже и за пределами России. Стенд по Умару Исраилову – один из ярких примеров этого.
Заметим, подчас ясно и очевидно, откуда растут ноги преступления, известны заказчики, известны организаторы, но они спокойно уезжают в Чечню, где нет для них никакой угрозы. Машина этого беззаконного насилия используется для подавления любого инакомыслия в Чеченской республике. Вот стенд Руслана Кутаева, дело Руслана Кутаева – яркая иллюстрация.
Теперь уже, к сожалению, есть серьезные основания считать, что люди из силовых ведомств Чеченской республики оказались замешенными в убийстве одного из лидеров оппозиции в Москве Бориса Немцова. Таким образом, борьба с инакомыслием с помощью незаконного насилия отнюдь не ограничивается только Чеченской республикой.
Светлана Ганнушкина: Наверное, самое чудовищное преступление последнего времени, которое встряхнуло все общество, это было убийство Бориса Немцова. Сейчас я хочу передать микрофон адвокату семьи убитого политика Вадиму Прохорову.
Вадим Прохоров: Я полагаю, что следы от этих преступлений, убийства Натальи Эстемировой и убийства Бориса Немцова, по-видимому, ведут куда-то в один источник. Я полагаю, что следы эти ведут в Грозный. Напомню, что по делу об убийстве Бориса Немцова были задержаны, и сейчас они находятся в Лефортово, пять лиц, все выходцы из Чечни, нельзя их отнести к боевикам, к исламистам, ИГИЛ — это люди, некоторые из них просто из достаточно близкого окружения Рамзана Кадырова. Например, Заур Дадаев, тот человек, которого сейчас следствие, с моей точки зрения, небезосновательно подозревает в совершении данного преступления, собственно говоря, офицер батальона “Север”, близкий человек не только к Руслану Мухутдинову, но и к Руслану Геремееву, а этот господин, с которым следствие пока мечтает пообщаться, просто человек из самого ближайшего окружения Рамзана Кадырова. Это двоюродный брат Адама Делимханова, депутата Государственной думы от Чечни, известен инцидент с золотым пистолетом, который у него выпадает из кармана периодически в ходе разных конфликтов, племянник Сулеймана Геремеева, сенатора от Чечни — это представители высшей элиты нынешней Чеченской республики. Именно в его отношении Рамзан Ахматович сказал: “Ну как, скрывается, а что же ему делать?”. 22 апреля нами, адвокатами, мною и моей коллегой Ольгой Михайловой, которая много работает с Европейским судом по правам человека, было заявлено известное, появившееся в СМИ ходатайство, которое, кстати, вовсе не сводилось к допросу Кадырова, хотя такое пожелание там содержалось, но в основном это передавали. Мы просили следствие дать ответ на несколько вопросов и в том числе допросить ряд лиц, которых бы, мы полагали, было бы полезно допросить при расследовании данного преступления. Это Руслан Геремеев, заместитель командира батальона “Север”, непосредственный начальник и соратник Заура Дадаева, это начальник МВД по Шелковскому району Ваха Геремеев, командир батальона “Север” Аликбек Делимханов, выше указанный Адам Делимханов, депутат Госдумы, Сулейман Геремеев, сенатор, и наконец, Рамзан Кадыров. Был поставлен ряд вопросов, из которых главным я считаю следующий: имеются ли факты, свидетельствующие о противодействии следствию со стороны высших должностных лиц Чеченской республики и силовых структур, расположенных на территории Чеченской республики? Как раз этот вопрос как один из главных в числе других мы задавали следствию. И надо же такому случиться, что 22 апреля около трех часов дня мы подали это ходатайство, оно начало свой путь по коридорам СКР, путь неблизкий, два-три дня занимает поступление бумаги из приемной на набережной Академика Туполева туда, куда полагается, непосредственно следователю, ровно в этот же вечер глава Чечни выступил со своим знаменитым заявлением о том, что если федеральные силовики проводят какие-то операции, то они обязаны согласовывать их с руководством Чечни, а иначе открывать огонь на поражение. Собственно говоря, мы ответ на свое ходатайство получили в тот же вечер, причем непосредственно от самого Рамзана Кадырова, оказывается ли противодействие следствию на территории Чеченской республики. Мне кажется, это самый внятный, вменяемый и четкий ответ, кстати, мягко сказать, сильно не порадовавший, насколько мне известно, многих федеральных силовиков, но это уже отдельный разговор. Было бы странно, если бы они радовались, когда глава одного из субъектов федерации предлагает открывать огонь на поражение, если с руководством данного субъекта не согласованы те или иные операции. Забегая вперед, скажу, что на наше ходатайство был дан ответ, удовлетворено только в части допроса Руслана Геремеева, которого, правда, невозможно допросить, потому что он неизвестно где. А вот насчет, оказывается или нет противодействие на территории Чеченской республики, это относится к тайне следствия. Тоже лучше не скажешь.
Светлана Ганнушкина: Мы все, наверное, видим по телевидению постоянно картины расцветшей Чечни, где все счастливы, все довольны жизнью и все прекрасно. Я должна сказать, что это производит впечатление на наше население, на наших граждан и так же и на Западе. И все труднее и труднее становится добиться того, чтобы те, кто находится в опасности в Чечне, на Западе получили убежище. Я вам рассказала об одном примере, когда такой депортированный чеченец, который ни в каких особо преступлениях не был замечен, исчез и вряд ли нам удастся здесь его найти. О том, что происходит в Чечне, хорошо знает руководитель Комитета против пыток и Сводной мобильной группы в Чечне Игорь Каляпин.
Игорь Каляпин: Я сейчас впервые вижу эту выставку, эти плакаты. Вижу, что три дела, которые здесь представлены, это дела, по которым работали наши юристы, являясь представителями потерпевших. Зарема Гайсанова, пропавшая в 2009 году после того, как была задержана полицейскими, лично Рамзаном Кадыровым, как он сам в этом признался, исчезла бесследно. Абдул-Езит Асхабов после того, как был задержан полицейскими, исчез бесследно. Руслан Кутаев, к счастью, жив, хотя и находится в местах лишения свободы за преступление, которое он явно не совершал. И это понятно было всем, в том числе судье, который его судил, в том числе прокурорам, которые его обвиняли. Нужно было просто видеть этот процесс, там Кафка неравно курит в сторонке, извините за выражение, это был просто театр абсурда, где всем все совершенно очевидно, где было совершенно очевидно, что наркотики, за которые Кутаева посадили, их даже поленились подбросить, их не было на задержании, не было у полицейских, которые его якобы задерживали. То есть дело не просто сфальсифицировано, его даже не фальсифицировал никто, оно просто было написано от корки до корки, как некий фантастический роман, совершенно никак не привязанный ни к каким реальным событиям.
(Фрагмент фильма, чтение приговора на процессе Кутаева)
Игорь Каляпин: Я хочу обратить внимание на то, что сейчас со стороны властей Чеченской республики ведется очень активная пропагандистская кампания, которой доктор Геббельс мог только позавидовать. Потому что отрицается все, что только можно, при этом высшие должностные лица Чеченской республики совершенно не стесняются откровенно врать, придумывая, либо искажая те факты, которые на самом деле являются очевидными, свидетелями которых были сотни людей. Происходит это просто каждый день, происходит это в средствах массовой информации. Несмотря на неоднократные наши обращения в разные органы и прокуратуры, и Следственного комитета, и суда, мы никоим образом призвать этих людей к ответу в какой-либо форме не можем. Постоянно озвучивается идея, совсем недавно герой многих комиксов, которые здесь присутствуют, нынешний новоизбранный или новоназначенный руководитель чеченского парламента господин Даудов не так давно сказал, что “я вообще не понимаю, что делает в Чеченской республике Комитет против пыток. Они пытками занимаются? Пусть их ищут где-нибудь в другом месте. В Чечне их сейчас точно нет. Когда-то были, может быть, когда тут были российские войска, сейчас, какие у нас пытки?”. И действительно, нам часто в качестве то ли вопрос, то ли претензии говорят: вот вы там работаете, вы вроде как юристы, а где хоть один приговор, где факты? Я когда пошел сюда, я подумал, что, наверное, мне не стоит сейчас здесь рассказывать в очередной раз скучные цифры про то, сколько было незаконных постановлений об отказе в возбуждении уголовного дела, которые наши юристы отменили в судах, сколько было раз чеченским судом установлена неэффективная работа следственных органов по этим делам. Я, наверное, просто коротенько расскажу про одно свежее совсем дело, дело 2015 года, про события, которые произошли буквально 18 марта 2015 года. Зачитаю, что нам человек рассказал сразу после этих событий, и расскажу, почему этот человек неделю назад попросил нас этим его делом больше не заниматься. “…Меня вновь увели в кабинет, где пытки продолжились. Меня избивали и пытали дальше. Кто бил, я не видел, так как на мне была надета маска. На следующий день 20 марта 2015 года утром меня вывели из кабинета и на улиц посадили в машину черного цвета, не тонированную. Вместе со мной в автомобиле сидели двое полицейских, оба одеты в камуфляж. Одного из сотрудников звали Альви, он, насколько мне известно, был оперуполномоченным. Они повезли меня в следственное управление Следственного комитета к следователю Соболю. Соболь допросил меня в качестве свидетеля и после этого отвезли в ОРЧ, где я разобрал свои вещи и смог поехать домой”. Это так происходил допрос, подчеркиваю, свидетеля по уголовному делу. Поскольку человек после этого всего оказался в больнице, уже будучи в больнице, обратился к нам, мы начали проводить по этому делу стандартную работу, опросили свидетелей, в том числе родственников, которые эпизодически там присутствовали. Мы привезли этого человека в Москву, провели экспертные исследования, медицинское исследование, химическое исследование, которые подтвердили, что те телесные повреждения, в частности, борозды, которые остались на мизинцах — это действительно электротравмы, эти электротравмы имеют металлизацию, то есть мы таким образом получили подтверждение того, что человек действительно подвергался пыткам электротоком, на спине у него есть воздействия электрошокера характерные, тоже с характерной металлизацией, отличающейся от мизинцев. А неделю назад этот человек попросил, мне буквально вчера передали его заявление, в котором он просит прекратить работу по его делу. Он отказался письменно писать, что же произошло, почему он отказывается, но устно сотрудникам объяснил, в чем дело. Я просто зачитаю выдержку из справки моих сотрудников, где они пишут: “По прибытии в город Аргун Аюб и его жена сообщили нам следующую информацию, что сегодня по прибытии ими в Заводской отдел МВД по городу Грозному на них было оказано серьезное психологическое давление в связи с подачей Каляпиным Игорем Александровичем заявления о преступлении, совершенном в отношении Аюба. Описывать людей, оказывавших давление, а также в точности то, что они им говорили, Аюб не стал. Однако сообщил, что сотрудники полиции возили его и его родственников, брата, сестру и жену в два места, находящиеся в городе Грозном, в том числе к Апти Алаутдинову. Со слов Аюба Апти Алаутдинов сначала разговаривал спокойно, говоря, что они поступили неправильно, обратившись в Комитет против пыток, а затем Апти Алаутдинов перешел на грубый резкий тон, стал жестко угрожать Аюбу и его родственникам, в частности, угрозы адресовались брату Аюба. Так же Апти Алаутдинов со слов Аюба и его жены сказал Аюбу и его родственникам, что он, Алаутдинов, «уничтожит весь род Аюба, включая даже детей, если Аюб не заберет заявление из Комитета против пыток и не сделает так, чтобы работа по этому заявлению была прекращена». Со слов Аюба и его жены Апти Алаутдинов подкрепил свои слова об истреблении их рода клятвой в случае, если они не выполнят поставленные ими условия. Аюб также добавил, что они пробыли в городе Грозном до вечера и течение целого дня с ними общались многие другие сотрудники полиции, смысл общения с которыми сводился опять же к необходимости отказаться от сотрудничества с Комитетом против пыток.
Светлана Ганнушкина: Это Чечня. А о Дагестане – Таня Локшина, руководитель представительства Human Rights Watch.
Татьяна Локшина: Эта выставка необычная, яркая, которую в “Мемориале” в память о Наташе разместили сегодня, называется “Бесконечное насилие”. С авторами не поспоришь, но если бы у меня была возможность ее переназвать, я бы, наверное, не стала бы пользоваться словом “бесконечное”, потому что то, чего пыталась добиться Наташа, то, чего мы все и многие другие пытаемся добиться все эти годы — это чтобы цикл насилия, системного насилия, безобразного насилия закончился. Я надеюсь, что это получится. Когда совсем буквально незадолго до Наташиной гибели мы с ней говорили о том, чтобы хотелось бы сделать по работе, что хотелось бы сделать вместе, и у Наташи была навязчивая идея сделать большое исследование по ситуации женщин в Чечне, в частности, о том, как чеченские власти принуждают женщин носить платок, принуждают их следовать определенному дресс-коду, определенным нормам. Наташа очень хотела это сделать, у нас были огромные планы. Наташа погибла, где-то чуть больше, чем через год после ее гибели Human Rights Watch этот доклад выпустил и посвятил ей. Дагестан — это тоже было одно место, одна тема, которая Наташу очень сильно интересовала. Это был 2009 год, “Мемориал” только начал активно работать в Дагестане, а Human Rights Watch только собирался приступить. Наташе было очень интересно поработать в месте, которое вроде бы рядом, которое вроде бы понятно, но которое принципиально другое. Чечня к 2009 году уже сформировалась как своеобразный тоталитарный анклав, как государство внутри государства, где вместо закона Российской Федерации, где вместо права существовала и существует до сих пор одна норма – “Рамзан сказал”. В соседнем же, сопредельном Дагестане тоже похищали людей, тоже исчезали люди, тоже были внесудебные казни. И ситуация стремительно ухудшалась на глазах, но она была не столь законсервировавшейся, как в Чечне, в ней наблюдалась серьезная динамика. Казалось, что на это можно повлиять. И Наташа очень хотела работать по Дагестану, поучаствовать, но не успела.
Буквально только что у нас вышел доклад по Дагестану “Война без войны”, в котором описываются такие проблемы, по которым всю свою профессиональную жизнь работала Наташа, – как похищения людей, как пытки, как внесудебные казни, как проблемы и сюжеты, представленные на этих стендах, на этой выставке. Но описана еще и несколько другая система. Система, которая меня поразила своим характером бессмысленного конвейера. Эта система называется в Дагестане “вахучет”, то есть учет ваххабистов. Официально он называется “профилактический учет”, по статье религиозный экстремизм. Что на самом деле происходит? С определенного момента мусульмане-салафиты (в Дагестане мусульман-салафитов меньшинство, но это меньшинство очень динамичное, растущее) воспринимаются сотрудниками правоохранительных органов и в принципе властями как сочувствующие вооруженному подполью, или просто как пособники, или даже как участники. И людей ставят на специальный учет. Их регистрируют как религиозных экстремистов, в регионе используют термин “ваххабит”. Как их регистрируют, по какому принципу? По принципу того, как они одеты. Если это мужчина – есть ли у него борода. Если речь идет о женщине – носит ли она хиджаб.
Что случается с человеком, когда она попал на этот учет? Его не то чтобы сразу похищают, начинают пытать и убивать. Просто у этого человека заканчивается нормальная жизнь. Его непрерывно задерживают, его останавливают на блок-постах, его останавливают сотрудники полиции, они понимают, что человек находится в списке и далее с ним необходимо работать. Что значит “работать”? Регулярно – это значит несколько раз в месяц, иногда несколько раз в неделю. У него регулярно снимают отпечатки пальцев, регулярно фотографируют. Зачем сотрудникам правоохранительных органов одного и того же человека нужно в течение года 15 раз фотографировать и 15 раз у него, который уже находится в базе данных, снимать отпечатки пальцев, – это никому неведомо, но зачем-то это делается.
У многих из этих людей зачем-то принудительно берутся образцы на ДНК. Окружающие все знают людей, которые изначально на этом учете состояли, которых таким образом дергали, которые потом оказались похищенными, на которых потом повесили уголовные дела, вполне серьезные, связанные с деятельностью вооруженного подполья, которых потом пытали, которых потом посадили. Их собственная дальнейшая судьба более или менее очевидна. И жить, конечно, так нельзя. Поэтому совершенно неудивительно, что в последние месяцы мы столько слышим о жителях Северного Кавказа, и в частности – республики Дагестан, которые отправляются в Сирию, которые присоединяются к ИГИЛ. Красочная, на самом деле мощная пропаганда ИГИЛ на очень благодатную почву ложится в Дагестане, особенно среди молодежи. Молодые люди начинают воспринимать ИГИЛ как единственную реально сильную альтернативу коррумпированному, дисфункциональному, порочному государству – государству, которое не дает им жить нормальной жизнью. Это очень важно понимать.
И наконец, сейчас в Дагестане проходили спецоперации в населенных пунктах, которые по жесткости, по ужасу можно сравнить разве что с определенными реалиями и спецоперациями времен второй чеченской войны, по которым так много работала Наташа. В первую очередь речь идет о спецоперации в поселке Временный, недалеко от села Гимры, в горах Дагестана. Когда мы слышим слово «спецоперация», мы думаем – ну, один день, два, три... Нет, спецоперация во Временном продолжалась примерно два с половиной месяца. 18 сентября поселок был оцеплен сотрудниками силовых структур, военными, сотрудниками спецслужб – там были как местные, так и федеральные сотрудники. 19-го они вошли в село, провели тотальную зачистку, полную фильтрацию для всего населения, а дальше практически всех мужчин из села выгнали. Во время фильтрации были увезены в непонятном направлении шесть человек, и один из них так и не нашелся, он до сих пор остается исчезнувшим, ничего о его судьбе неизвестно. Остальных как-то потом в разных местах отпустили, выбросили силовики, дали им возможность вернуться. Мужчинам по окончании фильтрации было сказано: “Вы уходите. – Как уходить? Здесь женщины и дети. –Хотите, берите с собой, хотите – оставляйте, вы здесь совершенно не нужны”.
Там большие семьи, горное село. Как ты вывезешь жену и пять детей? Куда ты их денешь в один день? Никакого предупреждения, естественно, сделано не было. Более того, им говорилось, что это на несколько дней. Мужчины вышли, женщины и дети остались, несколько дней растянулись на неделю, потом на две недели. Примерно через две недели уже все оставшееся население – тех самых женщин, детей и стариков – начали тоже потихоньку из села выдавливать. Люди и сами уходили – страшно, где-то рядом стреляют, каждый день происходят обыски, каждый день дома переворачивают вверх дном. Кто-то все равно оставался, люди боялись за свои дома, за свою собственность, они там сидели. Но наконец терпение силовиков лопнуло, и всех, кто там оставался – довольно мало уже народа – принудительно вывели за границу села, сказали, что тут будут боевые действия, а к вечеру или завтра самое позднее вы сможете вернуться. Но они смогли вернуться через два с половиной месяца после начала спецоперации. Вернуться они смогли уже в ноябре. Когда эти люди вернулись в ноябре, ближе к зиме, они поняли, что вернуться-то они вернулись, только дома у них больше нет. Некоторые дома – больше десятка – были взорваны, они были сровняны с землей, и вообще не осталось ничего. Другие были сильно повреждены – в общей сложности больше сорока домов очень сильно пострадало во Временном в результате спецоперации, а те, которые не были повреждены, вроде бы они оставались жилыми, были очень сильно разграблены и как-то изувечены.
Я сама попала во Временный уже в январе этого года. Мы с Олегом Петровичем и другими коллегами из “Мемориала” сделали попытку туда проехать в сентябре вскоре после начала спецоперации – не смогли, нас не пропустили силовики, а потом еще показали по телевизору в новостном сюжете в прайм-тайм, что мы, такие ужасные, пытались проникнуть в зону спецоперации для того, чтобы оказать содействие, естественно, вооруженному подполью и помешать работе силовых структур. Но доблестные сотрудники силовых структур все поняли про наши намерения, не пропустили нас туда, а боевики все равно были убиты. Дальше показан большой взрыв – где этот взрыв, что это... Такой был интересный сюжет.
В результате в январе я все же проехала туда и испытала абсолютный шок. Я до этого довольно много выезжала в командировки на восток Украины, где, к несчастью, совсем война, и вдруг ты в Дагестане, в котором вроде как нет войны, попадаешь в село, которое выглядит как зона боевых действий, только что случившихся, которое просто разнесено – разнесено полностью, в котором нет инфраструктуры, которое совершенно нежилое, и это происходит как бы без войны. Конечно, это ситуация, в которой люди не могут жить нормальной жизнью.
И пока это не прекратится, пока ровно то, что пыталась остановить Наташа Эстемирова, не будет остановлено в регионе – в Дагестане и, шире, на Северном Кавказе, – ситуация будет ухудшаться, а популярность таких группировок, как ИГИЛ, запрещенный в Российской Федерации, и не только в Российской Федерации по понятными причинам, – будет расти. Это очень плохая новость для России и гораздо шире — это в принципе очень плохая новость для мира и для человечества.
Вопрос из зала: Я хотел уточнить: убийство Эстемировой и Немцова будет раскрыто или нет? В перспективе эти события, которые на Кавказе, будет законность наведена там? или сколько надо ждать, сто лет, двести?
Сергей Ковалев: Не случайным образом 1 сентября 2014 года в не случайном месте, в Варшаве, президент Германии произнес отчетливые слова: “Нельзя потакать агрессору”. Я не буду говорить, что вся немецкая пресса обрушилась на господина Гаука — это не так, но значительная часть стала возмущаться таким намеком государственного лица Германии, формального главы Германии в том, что он, видите ли, хочет забыть агрессию против Советского Союза, видите ли, он портит отношения с Россией и так далее. Это не единственный пример, потому что 60 видных немцев, экс-руководителей на государственном уровне и знаменитых ученых прямо сказали: нельзя ссориться с Россией. Если нельзя, тогда нельзя. Тогда я кончу свое бурное выступление украинской поговоркой: “Бачили очі, що купували, їжте, хоч повилазьте”.
