Тамара Ляленкова: Сегодня мы поговорим о том, как в России развивается инклюзивное образование. Об этом рассказывали на третьей международной научно-практической конференции "Инклюзивное образование: результаты, опыт и перспективы", в рамках которой состоялось и награждение победителей Второго всероссийского конкурса "Инклюзивные школы России". Одним из победителей в номинации "Лучший детский сад, реализующий инклюзивную практику, стало отделение "Наш дом" школы 1206 города Москвы, его руководитель - Елена Цырульникова - в московской студии. По телефону к нашему разговору присоединятся еще два призера - директор Центра диагностики и консультирования Новосибирской области Светлана Самуйленко, и учитель русского языка и литературы Наталья Колпашникова, город Ирбит, Свердловской области. В московской студии также - руководитель городского ресурсного центра Института инклюзивного образования МГППУ Елена Самсонова; школьница Дженнет и ее мама Светлана Базарова.
Елена, ваш Московский городской психолого-педагогический университет сразу практически начал заниматься проблемами инклюзивного образования, как только эта тема, уже лет 10, стала востребованной. Что изменилось за этот период?
Елена Самсонова: На самом деле, много что изменилось. Изменилась прежде всего законодательная база. Если мы раньше говорили о каком-то частичном опыте, создавались какие-то уникальные площадки, на которых происходила как раз инклюзия, в частности, детский сад "Наш дом", он был одним из первых, кто сделал такое совместное обучение детей, нормативно развивающихся, и детей с особенностями развития, а сейчас на основе законодательной базы это стало просто массовой практикой. Возможность инклюзивного образования стала массовой практикой. Я не говорю о реальности, которая сейчас нас окружает.
Тамара Ляленкова: Но звучит довольно странно - возможность стала практикой. Все-таки между практикой и возможностью, наверное, есть какие-то сложные шаги. В чем главная проблема, как вы думаете?
Елена Самсонова: Да, есть законодательная база, и должны быть механизмы, которые начнут эту практику реализовывать. Поскольку только что приняты все эти законы, еще не все до конца приняты, не все еще гладко. И я думаю, еще достаточно времени пройдет, прежде чем это станет хорошо и правильно всем. Потому что инклюзия – это когда хорошо всем в образовательном пространстве, и для этого надо много усилий приложить. Но обратного хода нет, и по-другому никак нельзя, дети имеют право учиться там, где хотят родители. И родители все больше детей приводят в массовые школы, и больше и больше требуют, чтобы в массовой школе были условия, благоприятные для обучения разных детей.
Тамара Ляленкова: Светлана, вы сразу решили, что Дженнет пойдет в общеобразовательную школу? Был ли период подготовки?
Светлана Базарова: Я сразу понимала, что мой ребенок должен пойти в школу. В садик она не ходила, я нанимала репетиторов частных, чтобы она была готова к школе, это были преподаватели младших классов школы.
Тамара Ляленкова: Вы выбирали школу, смотрели, есть ли там пандусы, еще такие детки?
Светлана Базарова: Мы вообще родом из Туркмении, и в первый класс Дженнет ходила в Туркмении. У нас школы недоступны, я ее сопровождала в школе, помогала преподавателю. В первом классе у них было 40 человек, я заполняла дневники, помогала. А уже в третьем классе Дженнет пошла в московскую школу, когда мы переехали сюда, чтобы быть поближе к специалистам. Потому что заболевание редкое, и нам могут пока помочь только в Москве.
Тамара Ляленкова: Дженнет, а в московской школе удобнее все устроено? Или тоже есть какие-то проблемы у тебя?
Дженнет Базарова: Проблемы есть у меня технические – не везде был пандус в школе. И тот, который установили, заедал немного, но его уже починили, он хорошо работает. А так в основном с ребятами я нормально общаюсь, проблем особо не возникает.
Тамара Ляленкова: А внутри школы есть лифт?
Дженнет Базарова: Только в одном корпусе школы есть лифт – в художественном, а в основном пока нет.
Тамара Ляленкова: Кто-то помогает?
Дженнет Базарова: Школа предоставила услуги тьютора, который сопровождает меня в школе. Она находит ребят, которые помогают меня поднимать по этажам и в переходах.
Тамара Ляленкова: По идее любая школа сейчас может взять ребенка с ограниченными возможностями, другое дело – насколько школы готовы технически помогать и предоставить тьютора, поскольку это тоже ставка, есть пропорции, и финансовые возможности не позволяют школе к каждому ребенку с особыми заболеваниями приставить тьютора.
Светлана Базарова: Мы долго искали подходящую школу, и нашли вот школу 548 в Орехово-Борисово, где много дополнительных занятий, параллелей, есть художники, китайский класс. Дженнет сразу определилась, что она хочет стать художницей и пойдет в художественный класс. Мы ищем школу сначала, а потом в шаговой доступности ищем жилье.
Тамара Ляленкова: Елена, а у вас в детском саду есть подготовка в школе для таких детей? Или не всех детишек с особенностями развития вы готовите?
Елена Цырульникова: Всех детишек с особенностями развития мы обязательно готовим к школе, есть специалисты, обязательно есть помощники, мы эту проблему в инклюзивной группе решили. В инклюзивной группе не могут все дети жить в одном режиме, в одном темпе, кому-то нужна помощь на бытовом уровне, кому-то надо помочь включиться в занятия, кого-то надо научить общаться с детьми. И обязательно нужен второй взрослый в группе, который может оказывать детям помощь, хотя бы один на 2-3 детишек.
Тамара Ляленкова: А как общеобразовательное учреждение может реализовать ту же программу, по которой работает ваше отделение "Наш дом" в школе 1206?
Елена Цырульникова: Мне кажется, что основное – это желание школы, детского сада сделать инклюзивную группу, инклюзивный класс. Понятно, что это требует дополнительного напряжений, дополнительной подготовки к занятиям, адаптации занятий к особому ребенку, то есть дополнительная нагрузка для педагогов и воспитателей. И если люди готовы к ней, то не вижу проблем.
Тамара Ляленкова: Наверное, и психологический аспект не менее здесь важен. Светлана, у вас такой ресурсный центр, к вам приходят из разных учебных заведений?
Светлана Самуйленко: В нашей области больше трех лет уже реализуется региональный проект обучения, воспитания и социализации детей с ограниченными возможностями здоровья в инклюзивном образовательном пространстве. В это проект включено 113 школ, и мы, как ресурсный центр, стали региональным оператором этого проекта, сопровождаем школы и помогаем им освоить эту новую, инновационную практику. Согласна, что самое сложное – позиция педагога. Нам много усилий пришлось затратить на изменение ценностных ориентиров наших педагогов, чтобы ими была понята и принята эта практика. Сначала многие педагоги и руководители школ задавали вопросы, зачем это нужно, а сейчас все чаще задают вопрос – как? Мы продолжаем осваивать эту новую практику, которая очень сложна, очень важна, и это коллективный труд многих специалистов.
Тамара Ляленкова: А как вы объясняете педагогам, что они должны делать и как себя вести? Даже в современных стандартах сказано, что педагог должен обладать навыком психологического распознавания проблем у ребенка, там вообще очень много качеств ему приписывается, которыми он должен владеть, в том числе предполагается, что и дети с особенностями развития придут в школу.
Светлана Самуйленко: Нам наверное, повезло, но у нас есть понимание между управленцами и общественностью. Поэтому у нас в Новосибирске действует ведомственная целевая программа, по которой мы обучали эти все три года учителей. Наше учреждение проводило курсы повышения квалификации, Институт повышения квалификации, в Педуниверситете у нас тоже есть отдел инклюзивного образования. Есть много структур, которые оказывают такую помощь учителю в плане подготовки и переподготовки. Но кроме того, наше учреждение имеет еще 10 филиалов по области. Есть методические центры, которые непосредственно осуществляют сопровождение образовательных организаций. Поскольку в структуре нашего учреждения есть комиссия, центральная комиссия, то к нам обращаются практически все категории, и наша задача – определить специальные образовательные условия, которые нужны тому или иному ребенку. Мы видим ресурсы в районе, которые могут использовать родители, и адресно даем рекомендации, а выбор за родителями. И родители должны понимать ответственность, которую они берут на себя вместе с педагогическим коллективом.
Тамара Ляленкова: Да, тут такой тандем должен быть. Елена, вы тоже проводите какие-то специальные курсы, обучаете. В чем главный навык педагога, который преподает в школе, чтобы он мог работать в системе инклюзии?
Елена Самсонова: Я бы тоже хотела сказать, что сопротивление педагогов достаточно большое. И чаще всего у тех, которые не сталкивались с детьми, которые требуют особых усилий. Основной перелом в понимании происходит, когда эти педагоги встречаются с теми, кто работает уже. У нас на курса, которые проводит Институт проблем инклюзивного образования, есть практика, что мы приезжаем на базовые площадки, "Наш дом" – тоже такая базовая площадка, и школы показывают нам свой опыт работы. И люди видят, что не так все страшно. И важен, скорее не навык, а позиция, подход. Инклюзия вызывает творческий потенциал у человека, когда он начинает думать, что эта проблема может быть решена, и для этого надо применить что-то, чего еще не было в его практике, то есть какое-то творчество. Люди заражаются этим творческим началом и те, кто может меняться, посмотреть на свою практику иначе, они присоединяются к этому движению, и после этого уже все происходит. Надо просто барьер внутри себя перейти, чтобы начать заниматься этим делом с удовольствием.
Тамара Ляленкова: Наталья, действительно ли не требуется дополнительных знаний, чтобы работать в системе инклюзивного образования?
Наталья Колпашникова: Конечно, нужны какие-то дополнительные еще знания, нужно повышать свой уровень. Коллектив нашей школы проходит сейчас курсы повышения квалификации для обучения детей с ОВЗ.
Тамара Ляленкова: А как это выглядит? Это какие-то лекции по разного рода заболеваниям или психологического свойства?
Елена Цырульникова: Наше жюри проголосовало как раз, чтобы Наталья заняла первое место, и материалы, которые она нам представила, это творчество, очень много необходимых находок. И конечно, для этого нужны знания особенностей детей. Я должна понимать, что является препятствием для того или иного ребенка, это простое препятствие, чисто двигательный барьер, или оно связано с его особенностями восприятия, памяти, мышления, для чего нужны как раз какие-то новые приемы и средства. И конечно, знания особенностей детей – это важно. И тогда это лекции, занятия, показ мастер-классов.
Тамара Ляленкова: Наталья, а что вы показали на конкурсе?
Наталья Колпашникова: Я представила приемы работы на уроках русского языка и литературы, связанные с психологическим строем. Разминки на уроках, которые позволяют расслабиться, снять напряженность, стабилизировать настроение, вообще состояние. И приемы, связанные уже конкретно с предметом – русский язык и литература.
Елена Самсонова: Важная тема – адаптирование программы. Учителю приходится работать и по основной программе со всем классом, и адаптировать программу для детей с особенностями развития. Не для всех детей это нужно. Если у ребенка, как у Дженнет, все хорошо с программой, здесь адаптация нужна чисто физической среды. Но каждый ребенок требует особого внимания. И учитель начинает в классе проводить дифференциацию, выявлять разные потребности, пробовать разные задания для разных детей. Инклюзия в этом смысле является очень хорошей, позитивной практикой, и не только для особых детей внутри совместного обучения, но и для каждого ребенка в этом классе.
Тамара Ляленкова: Да, это стимул и для учителя развиваться дальше, это может положительным образом сказаться и на классе в целом.
Дженнет, я так понимаю, что ты со школьной программой справляешься спокойно.
Дженнет Базарова: Да.
Тамара Ляленкова: И еще рисуешь, и занимаешься активной деятельностью, на конференции у тебя был доклад.
Дженнет Базарова: Да, я рассказывала про бывшую школу, где я училась в начальных классах, и в которой я учусь сейчас. Какие плюсы в этих школах, какие минусы, как меня принимали. Меня в обеих школа уговаривали на надомное или дистанционное обучение, отговаривали ходить в школу.
Светлана Базарова: Они просто боялись, у них не было опыта.
Тамара Ляленкова: А у тебя самой не было сомнений, что лучше, например, дома посидеть?
Дженнет Базарова: Практически не было. На улице ко мне дети подходят, я нормально с ними общаюсь, говорю, что со мной случилось, разрешаю покатать меня, если они хотят. В школе, когда меня уже приняли, я быстро адаптировалась. И детям было интересно узнать меня. Я быстро привыкаю, минус только в том, что не очень удобно перемещаться физически. В начальной школе я сидела на одном этаже, было удобнее, а сейчас приходится по этажам переходить, и это не очень удобно без подъемников.
Тамара Ляленкова: Светлана, а вам не страшно отпускать ребенка в школу? Ведь у Джанет такое заболевание, что она хрупкая очень, и любое движение по школьному коридору может стоить вам проблем.
Светлана Базарова: Нет, у меня абсолютно нет страха. Все переломы, которые случались, были при мне. Ну, сломается, ничего с этим не поделаешь… До пятого класса я сидела вместе с ней, а когда мне сказали, что будет тьютор, мне первые два дня было непривычно, что я дома, а она в школе, и я несколько раз бегала в школу. (смеется) А потом мне Наталья Анатольевна, тьютор, говорит: "Идите спокойно домой, идите…" У Дженнет шестидневка, и в субботу тьютор не работает. И Дженнет отказывается от моей помощи, она самостоятельно ходит, ребята ей помогают.
Тамара Ляленкова: А тьютор не мешает при общении с ребятами? Или она помогает, только когда надо куда-то переехать?
Дженнет Базарова: Нет, она не мешает. Она помогает перемещаться, просит мальчиков, чтобы я не теряла времени на перемене. А когда ее просят, иногда она заменяет уроки. Правда, первое время я не могла привыкнуть к ней, так как она боялась, ей сказали, что у меня хрупкие кости, она держала меня за коляску и катила в школе. А я привыкла, что я сама в школе езжу, поэтому сначала я убегала от нее. А в общении старается не мешать.
Тамара Ляленкова: Родителям сложно выбрать всегда, то ли дома ребенка оставить, то ли привести.
Елена Цырульникова: Я думаю, что большинство детей, как и нормативный ребенок, к трем годам им дома становится скучно. У особого ребенка те же социальные потребности, он тоже хочет расширять среду обитания и количество контактов. Даже аутичный ребенок нуждается в контактах. И родители это понимают к трем годам, что ребенку нужна среда, и даже самые тревожные просят хотя бы на несколько часов вводить ребенка в группу. Как правило, очень охотно отдают, все хотят, чтобы ребенок был больше в группе, больше времени проводил с детьми.
Тамара Ляленкова: А вы сохраняете какое-то соотношение в группах?
Елена Цырульникова: Да, обязательно. Мы считаем, что примерно 20-25 процентов детей, то есть у нас в группе примерно 17-18 детей, и из них 3-5 детей имеют инвалидность, это достаточно сложные нарушения, и, как правило, еще 2-3 ребенка с речевыми нарушениями, с какой-то задержкой развития попадают к нам. Остальные – нормативно развивающиеся дети. Мы считаем такую пропорцию правильной. Если ребенок в нарушениями попадает один в группу, даже если хороший воспитатель, поневоле образуется такая структура, что все дети – обычные, этот – особый, и дети быстро это выделяют. Наши дети понимают, что люди разные, и учатся общаться с детьми с самыми разными проблемами. Это могут быть проблемы двигательные, речевые. Как правило, они быстро выстраиваю отношения и понимают, что с этим ребенком можно поиграть в догонялки, а с этим вместе порисовать или поиграть в настольную игру.
Тамара Ляленкова: Мне тоже казалось, что дети дошкольного возраста естественнее относятся ко многим вещами и легче воспринимают любое отклонение от нормы.
Елена Цырульникова: Мы считаем, что когда инклюзия начинается в три года, для ребенка она совершенно незаметна. Не умеет говорить – так он и сам недавно не умел. Когда возникают вопросы, у нас они чаще возникают, когда мы празднуем дни рождения, они спрашивают, сколько лет ребенку, и выясняют, что он их ровесник, и они спрашивают: "Почему он еще не разговаривает?" Ну, объясняем, что некоторые дети учатся позже говорить. Их вполне такое объяснение устраивает. А способы коммуникации они все равно находят. И чем старше к нам попадают нормативные, 5-6-летние дети, из других садов перешедшие, их приходится специально, отдельно этому учить часто. Он теряется, для него это незнакомая ситуация, он видит какого-то не такого ребенка и не знает, как с ним общаться.
Тамара Ляленкова: А у вас не было проблем с родителями нормативных детей?
Елена Цырульникова: Мы предупреждаем родителей, как только они приходят в наш сад, что у нас инклюзивная группа, что в ней будут дети с особенностями развития. Бывает, что на этом месте мама спрашивает тревожно: "А какие же там дети?" Услышав слова "синдром Дауна" и "ДЦП", может уйти. Ну, значит, это не наши родители. Но такие случаи единичны. В Ясенево сейчас достаточно свободно с детскими садами, у нас 4 или 5 садов в комплексе, и в двух садах, наверное, нет мест, в том числе и в нашем.
Тамара Ляленкова: Замечательная история, и она внушает надежду, что все-таки меняется отношение к обществе к людям с инвалидностью. Вы как-то подбираете в группы по заболеваниям ребятишек?
Елена Цырульникова: Ну, как пришли, так и пришли. Немножко мешает электронная система, потому что дети, например, с синдромом Дауна, так как диагноз известен с рождения, мамы встают на очередь первыми. А с аутизмом например, проблема становится очевидной к трем годам, и мама встает на очередь в три года. До этого он стоял на очереди в обычный сад, а сад не готов его принять. Есть готовность ребенка к саду, если ребенок не готов, он идет в группы специализированные. Но если ребенок готов, умеет подражать, взаимодействовать, мы вводим независимо от диагноза в общие группы. Лучше когда в группе собираются дети с разными диагнозами.
Тамара Ляленкова: Светлана, а у вас каждый по-своему решает вопросы толерантности внутри учебного заведения, или это какой-то единый стандарт?
Светлана Самуйленко: Ну, есть такая практика, технология – сопровождение, и мы помогаем в образовательных организациях наладить деятельность консилиума, который организует сопровождение ребенка. Дети, конечно, все разные, и нужно, конечно, знать особенности ребенка, его ресурсы и возможности, потребности. Практики разные, они формируются, накапливаются, но главное – не бояться идти вперед и что-то делать. Тревожность наших педагогов очень высокая, и наши центры стараются поддержать их во всем, помочь.
Тамара Ляленкова: А что касается тьюторов, на которых идет дополнительное финансирование для таких детей, справляются школы с этим?
Светлана Самуйленко: Да, с тьюторами у нас проблема. Вообще, в Новосибирской области всего шесть тьюторов, по данным нашего мониторинга. Но это не значит, что нет финансирования. За такими детьми в общеобразовательных школах у нас идет коэффициент – 2. Это позволяет руководителю образовательной организации привлечь дополнительные ресурсы – психолог, социальный педагог, логопед, дефектолог… Но тьюторы – это еще проблемное звено, хотя работа в этом направлении ведется, они готовятся. Если есть в коллективе человек, который готов выполнять такую миссию, то хорошо, но в нашей области кадровый дефицит вообще очень актуальный вопрос. По области в качестве тьюторов привлекаются либо специалисты сопровождения, либо классные руководители, либо старшеклассники.
Елена Самсонова: Надо пояснить, что законодательная база у нас ввела два понятия - тьютора и ассистента педагога. Ассистент педагога – это такой сопровождающий. Тьютор – это вообще из другого, хотя очень сопряженного пространства взялось понятие. Тьютор – это человек, помогающий другому человеку в индивидуальном развитии, сопровождение его индивидуальной образовательной программы. И сейчас выходят два стандарта как раз – по ассистенту и по тьютору, и там разводятся эти разные квалификации. И в зависимости от заболевания ребенку может быть нужен или ассистент, или тьютор. У нас общие стандарты, которые декларируют то, что у нас индивидуализируется процесс образования, и как раз тьютор – тот самый помощник, который помогает индивидуализировать процесс, то есть он мотивирует, подбирает средства, которые ребенку конкретному понадобятся. Если эту линию развивать, тьютор нужен каждому ребенку. Если наша страна выйдет на этот путь индивидуализации, то потребность в тьюторах у нас будет очень большая, и тогда мы обеспечим всех детей, в том числе и с ограниченными возможностями, и всех остальных как раз этой тьюторской сопровождающей. Это, конечно, очень затратно, но тьютором может быть и учитель с тьюторской квалификацией, это может быть один ребенок по отношению к другому ребенку, это может быть психолог, в принципе, это такое расширенное понимание компетенций. А ассистент – это такой вот технический сопровождающий. В туалет надо ребенка сопроводить, до парты довести, в зал сводить… И это, скорее, функция социальной защиты, а не образования. Сейчас разграничение этих позиций достаточно тонкое, и здесь ведутся споры, механизмов пока нет.
Елена Цырульникова: Для нас это проблема двойная. Помощь ребенку должна быть разумная и дозированная. Тьютор, неграмотно стоящий за спиной ребенка, может отгораживать его от детей. Есть опасность, когда рядом с ребенком становится взрослый, во-первых, воспитатели невольно выпускают его из своего поля, за ребенком уже смотрят, во-вторых, дети, видя ребенка со взрослым, ограничивают количество контактов. Мы решили так, что мы взяли две ставки младших воспитателей, и у меня на три группы одна женщина приносила обед, помогала воспитателю его раздавать и мыла потом посуду. И в каждой группе, кроме воспитателя, есть младший воспитатель, на эти должности мы брали либо студентов-психологов, либо заинтересованных, хорошо контактирующих с детьми взрослых. То есть основное требование к этим людям – умение хорошо выстраивать отношения с детьми и умение слышать главного взрослого в группе.
Тамара Ляленкова: Это детский сад, а что касается школы, в обычном классе несколько детей с разными особенностями – это, наверное, много...
Елена Самсонова: Европейский опыт – когда есть помощник, второй учитель в классе. Два учителя может по-другому и уроки вести, будет распределение на подгруппы, например. Мы должны каждый раз условия понимать индивидуально. Тьютор – это позиция, которая тоже, может быть, не панацея. Инклюзивное образование – адресное решение ситуации, и мы должны понимать в каждом случае, нам нужен помощник педагога, тьютор или ассистент. И мы не можем сказать, сколько на это нужно денег. Другая сторона вопроса, что если учитель начнет по-другому работать с классом, научится организовывать процесс так, чтобы делить класс на подгруппы, выделять разные, адресные задания, относиться ко всеми ученикам с индивидуальным подходом, это и прописано в общих стандартов. Не инклюзия требует смены методов работы, а наши новые решения, и время требует. Инклюзия – это всего лишь одно из направлений развития общего образования.
Тамара Ляленкова: Да, и это возможность для определенной категории ребят получить нормальную социализацию. Светлана, а вы когда выбирали школу, вас везде соглашались принять?
Светлана Базарова: Я очень долго звонила, слышала от людей про школы, самые разные, и обзванивала. Мне подсказывали, что эта школа считается инклюзивной, и я узнавала, какая там доступность. Когда мне отвечали, что школа инклюзивная, есть доступность, я уточняла, что значит – доступность. Есть пандусы – хорошо, мы въехали, а дальше? А дальше ничего, вот и вся доступность. Некоторые школы мне предлагали закрытые классы. То есть школа обычная, но всех детей с особенностями в отдельный класс собирают, они и в столовую ходят отдельно, и везде. Их как бы огородили от обычных детей, а меня это не устраивало. Очень долго я искала школу!
Тамара Ляленкова: Сколько вы нашли подходящих вам школ, куда вы могли бы пойти, если не учитывать, что Дженнет хотела рисовать?
Светлана Базарова: Вот одна школа 548-я меня устроила. Я и от родителей слышала хорошие отзывы.
Тамара Ляленкова: А по закону любая школа должна принимать таких детей?
Елена Самсонова: По закону – любая. И готовность школы – всегда процесс динамический. Появляется такой ребенок – и школа создает условия под этого ребенка, то есть она меняется в процессе того, какие приходят дети. Дети могут совершенно разные приходить, и я подготовлю среду для глухих детей, а придет ребенок незрячий и что? По закону, любая ситуация должна разрешаться так, что школа изменяет свою среду, изменяет подходы и так далее. Если нет пандуса, мы придумываем, что сделать чтобы ребенок заехал не только на первый этаж, но и дальше. Если нет лифта и старое здание, возможно, мы расположим класс на первом этаже. Каждый раз это не только творчество педагога, но еще и административное творчество. И есть западный опыт, когда на 10 таких детей, в школе появившихся, появляется координатор в школе, который может решать административные, организационные вопросы.
Тамара Ляленкова: Вы смотрели, по Москве прибавилось школ, которые работают с инклюзивным образованием?
Елена Самсонова: В Москве был сложный процесс развития инклюзивного образования. В какой-то момент появились площадки, назначенные инклюзивными, потом появился закон об образовании, который говорил, что ребенок может прийти в любую территориально доступную школу по желанию родителей. Это привело к тому, что все школы, все детские сады могу принимать таких детей. Началась массовая практика, и мы в каком-то смысле потеряли экспериментальные площадки, он размылись в этой реорганизационной системе. А вот аккумуляция опыта очень важна, шаг за шагом накапливается опыт, к которому могут присоединяться другие школы. Сейчас вопрос – как сохранить то, что было достигнуто, и не размыть эти рамки, границы в массовой ситуации сейчас.
Тамара Ляленкова: А бывают случаи, когда детям лучше оставаться дома? Я слышала мнение, что не всем детям показано общение со сверстниками, включение в общую образовательную систему.
Елена Цырульникова: Мне кажется, ни одному ребенку не полезно быть дома. Инклюзия может быть в разных формах, и я не всегда уверена, что ребенку с проблемами интеллектуального развития надо сидеть на всех уроках в массовом классе. Для таких детей, допустим, математика может идти в отдельном классе на том уровне, который нужен группе таких детей. Но важно то, что дети учатся взаимодействовать друг с другом вне уроков. Всегда можно построить в школе разные формы, от общего урока труда, общей работы на рисовании, даже простые игры, в которые могут включаться дети с разным уровнем развития. Человек – существо социальное, и ему не может быть хорошо одному, даже при серьезных проблемах. Мы закрываем ему путь в жизнь. Самый большой страх родителей – что ребенок не включится в социальные связи, останется один.
Тамара Ляленкова: Светлана, вы тоже рекомендуете инклюзивное образование, а не домашнее?
Светлана Самуйленко: Да, мы рекомендуем, используя при этом разные формы включения ребенка в образовательный процесс, в зависимости от состояния его здоровья. Ведь оно очень динамично меняется, и если сегодня ребенок может пробыть целый день в классе, то на следующий день нужно более гибко подойти. От состояния здоровья ребенка это зависит во многом.
Тамара Ляленкова: Мы все время говорим про идеальный класс как бы, а школьники, особенно в подростковом возрасте, могут быть очень жестокими. Вы учитываете как-то эти опасности?
Светлана Самуйленко: Это сложный вопрос – соотнести в образовательном процессе общее образование и адаптированную образовательную программу. И еще очень много вопросов – как разработать эту адаптированную программу, как ее использовать. Система гибких классов уже появляется, эта практика уже есть, и приемы взаимодействия на уроке тоже учителя придумывают, технологии разрабатывают и используют. Идеальной среды, конечно, нет. Как комиссия, мы рекомендуем какие-то условия, но то, что происходит в коллективе, зависит от профессионализма людей, которые это делают, и их желания это сделать.
Тамара Ляленкова: Дженнет, вот ты пришла в новую школу, и обычно всегда трудно бывает приходить в новую школу, как тебя приняли твои одноклассники?
Дженнет Базарова: Когда я приходила в старую школу, и когда пришла в новую, меня постоянно встречали с вопросами, как и почему я так передвигаюсь. В основном это вопросы, удивление, иногда непонимание. Я всегда терпеливо объясняю. Я понимаю, что чем больше людей будут знать об этом, мне кажется, это правильно, когда знают все о твоей проблеме, чтобы уже знали, как помогать. Я всегда стараюсь всем объяснять. И меня это пока как-то не раздражало.
