Межрегиональная правозащитная организация "Комитет против пыток" продолжит работу, несмотря на ожидающуюся в ближайшее время ликвидацию. Об этом заявил ее председатель Игорь Каляпин после того, как Нижегородский областной суд 8 июля отказался исключить организацию из реестра "иностранных агентов". По словам Каляпина, суд просто не оставил правозащитникам выбора, поскольку статус "иностранного агента" для организации неприемлем.

Комитет против пыток был включен в реестр Министерства юстиции 16 января, поскольку прокуратура сочла, что организация участвует в политической деятельности, и в частности, информирует общественность и представителей власти о фактах незаконного насилия в полиции и неэффективном расследовании этих случаев.

По словам Игоря Каляпина, такой исход событий был хоть и не запланированным, но вполне предсказуемым. Окончательное решение о ликвидации организации должно быть принято на конференции в конце июля. Там же, по словам Каляпина, руководство и сотрудники Комитета против пыток обсудят, в какой именно форме они будут продолжать деятельность.

– Запланированным решение о ликвидации у нас, конечно, не было, – говорит Игорь Каляпин. – Боюсь, что оно было запланированным в суде – судя по тому, как нас слушали в суде первой инстанции, апелляционной инстанции. Все достаточно понятно. Для нас это не было неожиданностью, мы понимали, что, скорее всего, решение будет таким. В процессе мы действительно не сказали ничего нового. Один из оппонирующих нам прокуроров совершенно правильно сказал, я с ним согласен: правовая позиция осталась прежняя, никаких новых фактов не представлено.

Все верно: никаких новых фактов не представлено, и правовая позиция осталась прежняя. Мы по-прежнему считаем, что Комитет против пыток никогда не занимался деятельностью, направленной на изменение государственной политики. Не потому, что это плохо, а потому, что государственная политика по отношению к проблеме пыток в Российской Федерации сформулирована всегда была достаточно четко: пытки в России запрещены. В Конституции запрещены, в федеральных законах запрещены, запрещены в должностных инструкциях полицейских, сотрудников ФСИН, сотрудников ФСБ. Везде они запрещены! Та практика, с которой мы постоянно сталкиваемся, с которой мы в меру своих сил боремся, – это борьба с преступлениями.

И собственно, все наши дела, наши расследования направлены именно на то, чтобы изобличить конкретного преступника, помочь государству очистить государственную машину от негодяев, которые применяют пытки. И доказываем мы это не где-то на митингах, а в рамках установленных законом процедур: мы это доказываем в кабинете следователя, в кабинете прокурора, мы это доказываем в судебном зале. И успешно доказываем! У нас на сегодняшний день 107 сотрудников посажено за пытки и 11 находятся под судом. Мы эту деятельность ведем вполне результативно и в рамках закона. Конечно, мы не согласны с тем, что эта деятельность является политической и направленной на изменение государственной политики.

– Насколько я понимаю, решение о ликвидации организации принимаете не вы единолично, но вас должны поддержать ваши коллеги. Как это будет происходить?

– Формально все выглядит так. Я являюсь руководителем организации, но я при этом не являюсь самым большим начальником. Надо мной есть совет, над советом есть конференция, которая собирается раз в три года. Моя позиция поддержана всеми членами совета, но формально решение о ликвидации должна принимать конференция. Насколько мне известно, все члены организации мою позицию разделяют. Нас поставили в безвыходную ситуацию, потому что статус "иностранного агента" предполагает не просто какую-то отчетность. Мне на нее совершенно наплевать, я признаю за государством право контролировать нас как угодно, путем гласных методов, негласных методов, путем отчетности – тут я не вижу проблем.

Я проблему вижу в том, что этот закон предписывает нам представляться агентом, да еще и иностранным, то есть неким субъектом, который действует не самостоятельно, а по чьему-то заказу и в чьих-то интересах. За 15 лет работы нашей организации ни одного заказа ни из-за границы, ни от администрации президента, которая нам тоже гранты выделяла, мы ни разу не получили. Поверьте, если бы нам попробовали такой заказ спустить, отреагировали бы мы весьма бурно.

Буквально на днях я получил письмо за подписью заместителя министра юстиции Герасимова, в котором он предупреждает официально меня о том, что наша организация злостно не исполняет требование так называемого закона "Об иностранных агентах", что мы не представляемся "иностранными агентами" в публикациях, в интервью, в печатных материалах, которые время от времени издаем. Тем самым мы нарушаем требования Федерального закона, и нас могут подвергнуть для начала штрафу. Штраф начинается с 300 тысяч рублей. Господин заместитель министра совершенно прав, закон действительно предписывает нам представляться агентами, коими мы не являемся. Это никто ни разу нигде не доказал, это никто ни разу даже не пытался доказывать.

Наши господа депутаты, погрешив против русского языка, взяли и издали такой закон: раз вы иностранные деньги получаете, то вы вот – "выполняете функцию иностранного агента". Что это за ругательство они придумали? Можно было точно так же написать "выполняете функцию верблюда или зебры" – смысла было бы нисколько не больше. Если вы хотите сказать, что организация является иностранным агентом, господа, докажите это! Для этого нужно доказать не наличие иностранного финансирования, для этого нужно доказать наличие заказов. Покажите где-нибудь, вы же получаете все наши договоры, получаете всю нашу переписку с этими иностранными донорами, покажите, где хоть раз за 15 лет хоть от одного донора мы получали какое-нибудь поручение? Вот разработать законопроект, его где-то пролоббировать – это было бы агентское поручение. Но ведь такого же ни разу не было! Почему я должен публично на себя наговаривать?

Для меня "иностранный агент" – это неприемлемо! Я не хочу сказать, что это плохо, но это для меня неприемлемо. Я присягу принимал, я работаю в интересах российских граждан, в целях развития своей страны. Я пытаюсь устранить те явления и те причины, которые, по моему глубокому убеждению, мешают стране развиваться, из-за которых страна скатывается в какие-то очень мрачные времена. Я это делаю совершенно не по чьему-то заказу, я это делаю потому, что я гражданин России, немало повидавший на своем веку.

– В случае, если организация все-таки будет ликвидирована, вы планируете продолжать работу в рамках новой какой-нибудь организации, как поступил "Голос", или как-то иначе?

– Я могу гарантировать, что наша работа будет продолжена. Наши юристы сейчас участвуют в 234 процессах, и ни один из этих процессов не будет прерван, приостановлен, ни в одном не будет ослаблена позиция. Мы и дальше готовы помогать гражданам, готовы затевать и вступать в новые процессы. "Комитет против пыток" – это прежде всего команда юристов. Мы ведь участвуем в процессах не как представители общественной организации. Для нас общественная организация – это некая форма нашего объединения. Мы можем вообще без организации обойтись. Но мы для облегчения коммуникации с государством, с людьми, которые к нам обращаются, со СМИ пользовались до сих пор такой организационной формой. Но раз не хочет государство с нами взаимодействовать, государству нравится нас шельмовать – мы другую организационную форму придумаем. И с финансированием мы разберемся, и закон при этом не будем нарушать, и шельмовать себя сами не будем и никому другому не позволим. Я совершенно точно могу сказать, что деятельность будет продолжена. Есть много вариантов. Наверное, на конференции, которую мы будем в конце июля проводить, мы окончательно и определимся с организационной формой.

– И это будет касаться также ваших представительств, в частности Сводной мобильной группы в Чечне?

– Конечно. Это же все одна организация. Но Сводная мобильная группа в Чечне известна не как представительство Комитета против пыток, а именно как Сводная мобильная группа, и она так и останется. Будет она там немножко из других организаций состоять, какая разница? Я своим коллегам в ходе этой конференции готов предложить на выбор целый набор вариантов, как можно жить дальше. Мы будем выбирать наиболее удобный. Очевидно, что мы в меньшей степени сейчас будем как-то коммуницировать с органами государственной власти. Это не мы так решили, это они так решили. Мы и раньше часто спорили, судились, но раньше не было такого откровенного шельмования, раньше не было этой агрессивной политики в отношении нас, а сейчас она есть. Мы можем вообще для них исчезнуть с экрана, быть вообще без государственной регистрации. Мы можем быть общественным движением, объединением без государственной регистрации, и с нами вообще никакой Минюст ничего не сможет сделать.

– Насколько серьезный урон вам и в целом правозащитному сообществу наносит включение в реестр "иностранных агентов"?

– Если говорить о нашей организации, то она все-таки достаточно крупная. Некоторое время назад у нас два сотрудника организации и еще один привлеченный сотрудник из организации "Агора" потратили несколько дней на всю эту эпопею с "иностранными агентами", с судами, с подготовкой каких-то писем и так далее. Наверное, если бы нас было три человека в организации, это было бы существенно, но поскольку нас в организации 40 человек, это не очень существенно.

Другое дело, что вокруг нас создается некий скандал, который, по-моему, не нужен совершенно никому, и государству в том числе. Где-то этот скандал используют для того, чтобы на нас натравить людей. Но я не ощущаю, что к нам люди стали относиться хуже. По-моему, даже лучше. Другое дело, что где-то, вот как в Чечне, например, у Рамзана Ахматовича Кадырова случилась истерика, и он стал использовать занесение нас в этот реестр для того, чтобы нас там всячески шельмовать. Уж как нас там только ни называли – и враги народа, и шпионы, и представители Госдепа... Кончилось это тем, что наш офис разгромили, имитируя народное возмущение. Я убежден, что никакого возмущения не было, были совершенно конкретные люди с совершенно конкретной задачей. Но эта истерия дает возможность на ее фоне имитировать как бы "общественные процессы", направленные против людей, которые являются носителями либеральных ценностей, сторонников западного пути развития. В обществе создается такая истерия, которая почему-то называется при этом патриотизмом. Это, конечно, создает некую эмоциональную нагрузку для каждого, кто у нас работает, – делится Игорь Каляпин.

3 июня группа неизвестных, вооруженная ломами, разгромила офис Сводной мобильной группы Комитета против пыток в Грозном. Нападение произошло во время акции протеста в связи с гибелью 19 апреля находившегося в федеральном розыске Джамбулата Дадаева при его задержании ставропольской полицией. После погрома из офиса Комитета против пыток в Грозном исчезли все документы и дела, которыми занималась организация. Вскоре после этого Игорь Каляпин заявил, что организация продолжит работу в Чечне – из квартиры в Грозном, где жила сотрудница центра "Мемориал" Наталья Эстемирова, которую убили в 2009 году.

Комитет против пыток был основан нижегородскими правозащитниками в 2000 году. Организация имеет офисы и представительства, помимо Нижнего Новгорода, в Москве, Оренбургской области, республиках Марий Эл и Башкортостан. Кроме того, Сводная мобильная группа Комитета против пыток – одна из двух правозащитных организаций (наряду с "Мемориалом"), которые работают на территории Чеченской республики.