Выходные ознаменовались в России одиноким протестом замечательного петербургского критика и писателя Самуила Лурье. Он обратился с открытым письмом к Герману Грефу:
Многоуважаемый (нет, лучше все-таки дорогой) господин Греф!
Я – Самуил Лурье, русский литератор, очень мало известный (Вам – наверняка нет), но все-таки профессионал: полвека печатаюсь, полтора десятка книг, премии (потешные, конечно), — словом, потратить на мое письмо минуты четыре даже такому важному человеку, как Вы, не западло.
В настоящее время я проживаю в Америке, «лечусь» от cancer’a в этой щедрой, великодушной, милосердной и человечной стране.
Но все равно, как Вы (и некоторые Ваши починенные) догадываетесь, умираю. И осталось мне от нескольких дней до нескольких недель.
А денег семье не оставляю. Не заработал за всю жизнь. И я подумал: хоть шерсти клок. И выслал моей сестре в СПб. доверенность, чтобы она успела получить недозабранную (за год, кажется) пенсию. Речь идет о сумме, едва ли превышающей дневной заработок. (Ну ладно: у уборщицы, может, месячный).
И сестра пришла с доверенностью в Сбербанк. Где ее, конечно, завернули: попросили подождать десять дней. Которые необходимы для проверки. Потому что, — сказала старухе оператор или как ее, длинноногую:
— Такую бумажку может изготовить любой.
А я-то не знал: в Сан-Франциско ездил, к консулу (чтобы заверил), и деньги платил.
Нужна, видите ли, серьезная проверка – на какую-то безопасность. Кажется, даже на финансовую. Причем времени она потребует едва ли не больше, чем всем банкам Европы понадобилось на проверку долга Греции.
Грошовый и гнусный расчет понятен: я умру раньше, или сестра, не дай Бог, заболеет и не доедет до Старо-Невского. Они спишут эти деньги как выморочные и потом как-нибудь перепишут на себя, на банк, не знаю.
Грошовый-то он грошовый, но в масштабах города стариков можно недурно приподняться. Курочка по зернышку клюет, а сыта бывает (вариант: а весь двор изгадит).
Поймите правильно: я вовсе не жалуюсь на эту компанию бездельников на Старо-Невском. Я даже считаю, что они поступают правильно, своими методами посильно разрушая это отвратительное государство. Я приветствую саботаж и коррупцию и с удовольствием наблюдаю за пандемией глупости.
Правы они, а не мы – несчастное поколение родившихся при Сталине, умирающих при Путине. Мы не боролись с этим государством, а работали на него, рабы.
Слишком поздно — и то немногие, — поняли, что ничего этого не существует (литература, впрочем, указывала, пока была): ни страны, ни погоста, ни
государства. Есть только ГБ, нацеленная на единственную задачу: уничтожить на планете Земля человеческую цивилизацию. И что бы мы ни делали, мы фактически работали на нее, рабы.
Так что я вовсе не желаю ни соблюдения закона, ни наказания виновных.
Да и на деньги мне, если честно, плевать: есть прекрасные дети. Но все-таки отдайте. Это мое. У Вас (хорошо, у вас, согласен, наверное, разница какая-то есть) они пойдут на убийства и на выплату страховки за лошадиные призы, то есть опять-таки на убийства. Не позволяю.
Между нами: больше всего мне хотелось бы финала в духе Диккенса: чтобы минут через десять после получения Вами этого письма группа хорошо одетых людей вывалила из конторы на Старо-Невском и кортеж полетел на Шоссе Революции, где живет сестра (предупредить, не напугать!). Извиниться, вручить цветы, вообще ни разу не хамить. Не скрою: не возражал бы и против небольшого веселого (не траурного!) оркестра. Пожалуй, клезмеры тут были бы хороши.
Ну, посмотрим.
Самуил Лурье
27 июня 2015. Пало Альто, Калифорния.
Замечательное это письмо многие сочли бестактным и возмутительным:
Дмитрий Шерих: Сочувствую Самуилу Лурье, конечно.
Но текст его - гадкий. И слова "это отвратительное государство" больше характеризуют автора, чем государство.
Нелли Градова: После фразы "не западло" читать дальше уже не хотелось. Прочла. Он даже не знает, о чем пишет, как происходит выдача пенсий при жизни и после смерти. Проблему придумал на ровном месте. А доверенность, составленную и заверенную консулом, сотрудница Сбербанка в тот момент увидела впервые в жизни и просто обязана проверить! С нее потом спросят кому и на каком основании отдала она деньги. Попробовал бы он по не по стандарту оформленной доверенности хоть что получить в Америке...
Но в основном, конечно, текст признали очень точным. Потому что точный он и есть.
Татьяна Лиханова: Гадкий не текст - он пронзителен, как все, вышедшее из под пера Самуила Лурье. Гадко именно государство (не путать со страной, если для кого еще есть разница), агонию которого - как всякую агонию вообще, - ни принять, ни унять невозможно. Никакое обновление этой системы (=государства) невозможно без полного и окончательного ея краха, чего Самуил Аронович ей и желает. Сквозь всю свою боль и любовь. Дай бог ему сил и хоть полоску света в этой обступающих всех нас тьме. И простите, простите, простите, что мы так мало смогли сделать...
Леонид Кроль: Самуил Лурье, с моей точки зрения, блестящий критик и литератор. Несколько лет назад я издал одну из его книг (не по профилю). Прогулки с ним по Питеру, -из тех, что запоминаются навсегда. Невесело умирать, надо думать. Видимо, это последний текст автора - насмешка, артикулированный жест, долго сдерживаемое проклятье. Не захотел замолчать мелочность и бездушность - в этих отнимаемых, коротких рублях.
Диккенсовский финал, однако, последовал. Герман Греф ответил Самуилу Лурье таким же письмом:
Уважаемый Самуил Аронович!
Позвольте от имени Сбербанка и от себя лично принести Вам самые искренние извинения в связи с инцидентом, произошедшим с Вашей сестрой. Я знаю, что в настоящее время проблема решена, Ваши пенсионные средства выданы по доверенности в полном объеме.
Каждый подобный инцидент, который происходит с клиентом Сбербанка, меня по-настоящему огорчает. Несмотря на то, что формально сотрудники нашего банка не нарушили правил и инструкций, считаю, что формализм по отношению к клиентам недопустим. И Ваша ситуация – пример недопустимости такого подхода. Мы действительно очень много делаем для того, чтобы нашим клиентам было комфортно общаться со Сбербанком. Да, получается это не всегда, но мы стараемся каждый день меняться к лучшему.
Самуил Аронович, я знаком с Вашим творчеством и знаю, что Вы – не только талантливый, но и сильный человек. От всей души желаю Вам побороть Ваш недуг!
Герман Греф
Президент, Председатель
Правления Сбербанка
Леонид Кроль: Достойная отписка. И скорая реакция бюрократической машины. Вполне себе хеппи- энд. При этом все понимают, что при некоторых преувеличениях, все написанное Самуилом -чистая правда.
Одинокий протест увенчался успехом. Теперь сеть следит за протестами массовыми – за так и не разогнанным вчера ереванским электромайданом:
Собственно момент несостоявшегося разгрома красочно описал Евгений Фельдман (смотрите его фотографии в «Новой газете»):
Это непередаваемый момент всегда - когда столкновения еще не случилось, но оно кажется неизбежным. Ты стоишь на баррикаде: с одной стороны от тебя, вдалеке, спецназ с щитами и дубинками: офицеры что-то втолковывают первому ряду, те гремят щитами.
На это отвечает площадь - она взрывается рёвом и грохотом - долбят по баррикаде из поваленных на бок мусорных баков, на которой ты стоишь. Кажется, что до столкновения - секунды.
Первые ряды садятся на землю: так сложнее выдавить людей с площади простой массой толпы спецназа. Такого не видел никогда: в этой сцепке на асфальте - не только молодежь. Добрая половина - седые бабушки и дедушки, они тоже держат друг друга локтями, машут кулаками в такт негодующих зарядов и не собираются уходить. Мне нравится этот кадр - тут совсем разные люди и в этот решающий момент они делают совсем разные вещи.
Столкновения не случилось: пока спецназ выстраивался и полицейское руководство решалось выполнить свое обещание о разгоне толпы (водометы обещали всем, кто останется на ведущем в правительственный квартал проспекте и не уйдет в парк, куда двинулись согласные с противоречивым компромиссным предложением президента) - проспект заполнился людьми и штурм стал очевидно бессмысленным.
К утру лагерь почти опустел, но остался.
Сегодняшний репортаж с Баграмяна – у Зары Харатюнян:
На Баграмяна после 12 было спокойно. Образовались новые "квази-лидеры", непонятные ребята с микрофоном и динамиком, которые пытались как-то что-то координировать. получалось провально.
В какой-то момент наши друзья начали раздавать листовки: про социальную справедливость, солидарность и "необщение" с полицией. Я согласилась помочь с раздачей. В итоге небольшая толпа людей выхватила меня, потащила в круг и начала кричать, что я провокатор, призывающий к вражде с полицией. Пока я стояла в круге, человек с микрофоном объявил, что "я не армянка" и "позорю республику", призвал журналистов запечатлить провокатора. Часть людей автоматически присоединилась к освистыванию, часть - встала на мою защиту. После того, как я попыталась объяснить, что происходит и почему попытки выдать любого неугодного за провокатора обслуживают властей, вторых стало больше, чем первых.
Как пишет ТАСС, " В частности, в этих материалах отмечается, что любые контакты с полицией являются нежелательными, а если с сотрудниками силовых структур и возникает какой-то диалог, то он должен быть сведен к минимуму и вестись только на вербальном уровне и в рамках своих прав.
В другом пункте отмечен призыв помнить, что полицейские служат властям и не являются друзьями демонстрантов, даже если среди них могут быть родственники. Поэтому, исходя из изложенной в листовках информации, протестующие должны значительно дистанцироваться от сотрудников правоохранительных органов. Кроме того, в агитационных материалах содержится призыв не надеяться на то, что полицейские не применят силу".
Действительно, в листовках об этом говорилось. И да, люди набросились на меня с обвинениями в провокации, аргументируя это тем, что "на самом деле мы все армяне, а полицейские наши братья". После того, как меня выпустили из "круга позора", мы с товарищами нашли самопровозглашенных организаторов и пытались выяснить у них, на каком основании они выдают людей за провокаторов и кто они, вообще, такие. После невнятных объяснений и извинений, люди с микрофоном заявили, что прежде, чем что-то распространять, нужно это предварительно с ними согласовывать. потому что они организаторы, хотя это самоорганизованный протест, и тут нет организаторов, но с ними лучше согласовать, потому что надо согласовывать и провокации нам не нужны. Замешкались. попросили еще раз прощения. признали, что да, они не организаторы, и ничего с ними согласовывать не нужно. еще раз попросили прощение. и ушли на передние ряды продолжать говорить о том, что уже не я, а мы все - провокаторы, призывающие к вражде с полицией. Впрочем, к тому моменту на них, в массе своей, всем было наплевать.
К утру началась уборка. На Баграмяна к тому моменту остались в основном знакомые мне люди. Непонятных ребят с непонятным политическим прошлым стало на порядок меньше. После уборки, кажется, впервые было организовано горизонтальное обсуждение дальнейших шагов. Прозвучали предложения о создании рабочих групп и организации пересменки. Кажется, все согласились.
Происходящее в Ереване сильно волнует Эдуарда Лимонова:
Несомненно, что в Ереване протестующие пытаются сменить власть.
Их уверениям, что нет, не о власти идёт речь, а о несущественном на самом деле повышении на 15 % тарифов на электроэнергию, верить не следует.
Задача держать людей на улицах целую неделю - сложная задача, протестующие оказались к ней хорошо подготовлены. У них налажено снабжение.
То, что акция мирная, и на её мирном характере настаивают протестующие, не должно сбивать с толку. И киевский майдан начинался при музыке и танцах. Оружие всегда появляется ближе к концу истории.
Видимо, есть задача установить в бывших советских республиках враждебные России режимы.
Обама действует во всю, это понятно, но вот объяснение Вадима Дубнова о том, почему протесты в Армении не станут Майданом – его текст публикует сайт carnegie.ru. Сыр-бор возник, конечно, не из-за семи драмов, что в пересчете на российскую валюту составляет меньше рубля:
При всей «семидрамовости» протест никак не походил и на действо в жанре «марша пустых кастрюль». На улицу вышли те, для кого подорожавший счетчик катастрофой точно не будет. Семь драмов стали собирательным образом несправедливости, которую в сложившихся обстоятельствах только и остается считать исключительно социальной. Совершенно искренне смиряя себя в поисках идейных продолжений и альтернатив. <…>
И в этом месте наступает апофеоз семидрамового лукавства. Власть умело находит себе место по одну сторону баррикад с этим обществом, что особенно удобно, поскольку по другую, оказывается, никого и нет. Ведь само формулирование требований для протестующих – некоторая проблема. Кому их адресовать? Власти? Так она Бибина не может вызвать даже на заседание парламента. Москве? Так она ничем никому в Армении не обязана.
«Интер РАО» и прочие особенности российского бизнеса для армянской власти оказались идеальным способом ухода от ответственности. Но улица, пытаясь грамотно и безопасно найти правильного адресата для своих требований, нащупала не только его, но и суть всего кризиса: а как вообще получилось, что власть так неплохо устроилась и что она с этим положением вещей намерена делать дальше?
Понятно, что у армянской власти на эти вопросы конкретных ответов было не больше, чем рычагов влияния на ценообразование в электроэнергетике. А разгонять нельзя – не Майдан. Поэтому власть сделала то, что и должна была сделать, – расплатилась. Пообещала компенсировать повышение тарифов из бюджета на то время, пока будет идти аудит ЭСА. И теперь логично предположить, что определенный счет за эту операцию, выручившую всех, она предъявит Москве. Возможно, Москва не останется безучастной, тем более что для нее семь драмов по нынешним временам майданобоязни – сущий пустяк.
Итог, как всегда, двусмыслен. Социальный характер протеста хорош тем, что власть вынуждена с ним считаться. Но есть и недостатки: расплатившись, она совершенно не обязана что-то менять. Но любую проблему нельзя откладывать до бесконечности, поэтому если когда-нибудь в Армении Майдан все-таки случится, то его предтечей, скорее всего, станут именно нынешние семь драмов, а не грандиозные и действительно походившие на Майдан политические протесты после выборов в 2008 и 2013 годах.
Но если это и случится, то очень не скоро. И понимание этого, может быть, такая же неотъемлемая часть революции семи драмов, как причуды «Интер РАО».
Александр Шмелев ставит текущие протесты в Армении в общемировой контекст революционной волны – его текст публикует «Слон» (что приятно, в бесплатной части):
Летом 2013 года на обложке журнала The Economist были отмечены четыре периода революций: 1848 год – Европа, 1968-й – Европа и США, 1989-й – Восточная Европа, 2013-й – ВЕЗДЕ. За последние семь лет, начиная с кризиса 2008 года, массовые гражданские протесты прошли почти в 80 государствах. И, несмотря на то что это были очень разные страны, а в каждом случае были свои причины выхода на площадь, легко можно выявить несколько характерных особенностей, объединяющих эти протесты между собой и отличающих их от того, к чему все привыкли.
Во-первых, современным протестам не нужны лидеры и организаторы. Политики, партии, профсоюзы больше не выводят людей на улицу и не могут взять под контроль уже вышедших. Благодаря интернету и социальным сетям у людей теперь гораздо больше возможностей для горизонтальной координации, поэтому вертикаль воспринимается ими в штыки даже в мелочах. <…>
Во-вторых, протестовать выходят не сторонники какой-то одной идеологии: группы правых соседствуют с группами левых, а основная масса людей и вовсе аполитична. Участники протестов могут выдвигать какие-то конкретные требования (как правило, предельно конкретные: отменить решение о застройке такого-то парка или о закрытии таких-то фабрик, подписать соглашение об ассоциации с ЕС, снизить тарифы на электроэнергию). Однако на глубинном уровне ими обычно движет глобальное недовольство властью, которую они воспринимают как отсталую и несовременную. Некоторые политологи, например Фрэнсис Фукуяма, говорят, что в мире сейчас происходит «революция глобального среднего класса», другие считают, что это некоторое упрощение, однако в большинстве случаев современные протестующие действительно представляют собой чуть более образованную и продвинутую часть общества.
В-третьих, поводом для массовых гражданских протестов в наше время может стать все, что угодно. Любое событие, на которое в ином случае никто бы и внимания не обратил. <…> Закрытие нескольких фабрик в провинциальном городе Тузла (Босния), отказ от подписания соглашения об ассоциации с ЕС на Украине, намерение стамбульских властей вырубить деревья в парке Гези (Турция), повышение стоимости проезда в общественном транспорте на 10% (Бразилия) – к десятым годам XXI века власть повсеместно должна быть готова к тому, что любое ее действие или решение может вызвать толпы людей на улицу. И предотвратить это практически невозможно. <…>
Через двадцать с небольшим лет после конца Второй мировой войны на улицы вышло новое поколение европейцев, которое уже не устраивал послевоенный уровень гражданских прав и свобод. Судя по всему, постсоветский мир сейчас стоит на пороге своего «1968 года», и все происходящее в Молдавии, Белоруссии, на Украине, в Армении, России и т.д. можно воспринимать как волну «вторичных антикоммунистических революций», попытку поставить власть под контроль общества.
Никто не знает, чем закончатся события в Ереване. <…> Тем не менее, если говорить в глобальных исторических терминах, почти очевидно: будущее каждой из постсоветских республик за теми, кто сейчас протестует на улицах. Поколенческое и образовательное преимущество на их стороне, в то время как нынешнее состояние власти воспринимается как временное и переходное даже самой властью. Рано или поздно и Лукашенко, и Назарбаев, и Путин, и Саргсян, и Алиев, и Каримов уйдут в историю вместе с созданными ими системами. Вопрос только в сроках и в жертвах.
