Иван Толстой: Как, сколько, с чем, с кем, когда и почему пьет русский человек? Какую водку любят в других "водочных странах"?
Как - выпить и не отравиться? Обо всем этом в программе "Мифы о водке".
(Поет Петр Лещенко)
С чего начать? С какой стороны многогранного мифа? С истории водки? С происхождения самого слова? Тут есть ценный поводырь Вильям Васильевич Похлёбкин, человек редких познаний, написавший по заказу советских внешнеторговых организаций специальное исследование, посвященное выяснению (цитирую) «конкретного, узкого и притом чисто исторического вопроса: когда началось производство водки в России, и было ли оно начато раньше или позже, чем в других странах? Иными словами, (продолжаю цитату) задача автора состояла в том, чтобы выяснить, была ли наша страна, Россия, в деле производства водки вполне оригинальна, или же и в этом сугубо, как мы считаем, национальном вопросе нам кто-то из Европы (а может быть, и из Азии?), так сказать, «указал путь»? (конец цитаты).
Похлёбкин весьма убедительно доказывает, что Россия оказалась в этом вопросе совершенно оригинальна. Но ёрнический, местами, тон автора говорит о том, что ему страсть как хочется утереть нос иноземцам, замахнувшимся на приоритеты. И эта установочная удаль заводит Похлёбкина далеко: при всем уважении к его познаниям, никак не убеждает его тезис, что водка – русское по происхождению слово, а не польское. Не верю, Вильям Васильевич, ухо не верит.
Ну… Не будем спорить. Наша программа не об этом. Послушаем, каков Денис Давыдов – гусар, герой, певец!
Ну, что ж, пускай,
Как зюзя, натянуся,
На тройке ухарской
Стрелою поскачу.
Проспавшись до Твери,
В Твери опять напьюся
И пьяный в Петербург
На пьянство прискачу.
(Песня «Водочка кремлевская»)
В последние месяцы водочный вопрос в России был поставлен в грубую медицинскую плоскость, даже в патологоанатомическую: тысячи отравлений, сотни смертей. С одной стороны, из-за чиновничьей глупости, наплевательства жадности и категорического неумения думать о последствиях, с другой стороны, из-за наплевательства русского человека на самого себя, народ пьет черт знает что. Вот как пишет об этом одна из интернетовских статей:
Диктор: Уже в 12-ти регионах страны люди пачками попадают в больницы с диагнозом токсический гепатит. Самая сложная обстановка сейчас в Иркутской, Саратовской, Воронежской, Свердловской, Волгоградской, Белгородской, Кировской, Владимирской областях и в Пермском крае. В Москве пока тьфу, тьфу – тихо. Аж шесть ведомств в стране призвано следить за алкогольным рынком… У регионов соответствующие полномочия недавно отобрали, повысили акциз на этиловый спирт. И если раньше всякого рода жидкости типа «Максимок», «Мозаик», «Роял-Люксов», «Фиалок» и «Монолитов» делались на основе этилового спирта, то сейчас совсем на другом, опасном для здоровья сырье, а надписи остались старыми.
Пятилитровые «Максимки» до сих пор продаются под вывеской «сделано на основе этилового спирта, без технических примесей». И народ по старой памяти пьет эту гадость. А еще на дефиците дешевого алкоголя ушлые люди в глубинке зарабатывают: закупают спиртосодержащую бытовую химию десятками тонн и распродают в мелкой таре. В результате имеем то, что имеем. А объемы производства легальной водки из-за недавно начавшейся алкогольной реформы в нашей стране тем временем падают. И только не говорите, что народ стал меньше пить! Вон, господин Онищенко недавно сказал, что эта реформа за первые пять месяцев текущего года уберегла от смерти около двух тысяч россиян, а потом, ближе к осени, как понеслись души в рай... Как уберечься? И пить, и жить очень хочется. Тем более, что скоро куча праздников и алкогольно-новогодние каникулы приближаются».
Иван Толстой: Но песня о водке сильнее разума, даже в писательском сердце. Венедикт Ерофеев, «Москва – Петушки».
Юлиан Панич: «Так. Стакан зубровки. А потом - на Каляевской – другой стакан, только уже не зубровки, а кориандровой. Один мой знакомый говорил, что кориандровая действует на человека антигуманно, то есть, укрепляя все члены, ослабляет душу. Со мной почему-то случилось наоборот, то есть душа в высшей степени окрепла, а члены ослабели, но я согласен, что и это антигуманно. Поэтому, там же, на Каляевской, я добавил еще две кружки жигулевского пива и из горлышка альб-де-десерт.
Вы, конечно, спросите: а дальше, Веничка, а дальше - что ты пил? Да я и сам путем не знаю, что я пил. Помню - на улице Чехова я выпил два стакана охотничьей. Но ведь не мог я пересечь Садовое кольцо, ничего не выпив? Не мог. Значит, я еще чего-то пил.
А потом я пошел в центр, потому что это у меня всегда так: когда я ищу Кремль, я непременно опадаю на Курский вокзал. Мне ведь, собственно, и надо было идти на Курский вокзал, а не в центр, а я, все-таки, пошел в центр, чтобы на Кремль хоть раз посмотреть: все равно ведь, думаю, никакого Кремля не увижу, а попаду прямо на Курский вокзал».
Иван Толстой: «Москва – Петушки». Запись 1977 года из архива Радио Свобода. Читал Юлиан Панич. Швеция с появлением водки «Абсолют» заслуженно вошла в элиту зеленозмиевцев. Многие считают абсолютку безупречным напитком, но, конечно, не все. А пользуется ли она славой в самой Швеции? Я спросил об этом известного профессора-слависта Бенгта Янгфельдта.
Бенгт Янгфельдт: Я думаю, что да. Дело в том, что я предпочитаю русскую водку. Вы знаете историю этой водки? Она ведь была придумана во время эмбарго на русскую водку после Олимпийских игр. Поэтому она завоевала так быстро американский рынок. Она предназначена, на самом деле, для американцев, которые мешают водку с соком, и так далее. Пить ее, по-моему, не вкусно, она никакого вкуса не имеет. Но она очень популярна. Главным образом, я думаю, благодаря форме бутылки, которая отличается от всех форм бутылок. Но здесь пьют ее, наверное. Но я всегда пью русскую водку, потому что она имеет вкус. Я пью русскую водку не очень холодную, так что мне трудно ответить на этот вопрос, что пьют другие шведы в смысле водки.
Иван Толстой: А есть такие же любителя русской водки, как и вы?
Бенгт Янгфельдт: Я не знаю, потому что ее трудно достать. Всегда у нас была «Столичная» и «Московская», а сейчас все эти другие водки у нас просто не продаются. Вообще, водочная культура в Швеции немножко изменилась. Молодые люди не пьют водку, как раньше. Они пьют вино. Это страшно быстро изменилось за последние 20 лет.
Иван Толстой: А когда швед пьет водку, он смешивает ее с чем-то - с вином или с пивом?
Бенгт Янгфельдт: Всегда пьем с пивом. Я знаю, что в России это не полагается, но мы всегда пьем с пивом. Желательно с легким пивом. Это очень вкусно. Я понимаю, что от этого голова болит, но ничего не поделаешь. Я так привык.
Иван Толстой: А в какой пропорции? Сколько водки, сколько пива?
Бенгт Янгфельдт: Это просто запивается пивом. Я не знаю пропорцию.
Иван Толстой: А как швед относится к водке, привозимой из-за границы?
Бенгт Янгфельдт: По-моему, нормально. Когда я даю людям здесь пить русскую или польскую водку, им всем очень нравится.
Иван Толстой: Как шведы относятся к водке «Финляндия»?
Бенгт Янгфельдт: Я думаю, что финская водка очень похожа на нашу. Она почти без вкуса. Чистый алкоголь. По-моему, довольно противный. Но вы знаете, мы принадлежим к водочной полосе северной Европы, так что если люди пьют водку, чтобы напиться, - им совершенно все равно.
Иван Толстой: Когда вы бываете за границей и у вас есть возможность выбрать между какими-то разными водками, что вы предпочтете?
Бенгт Янгфельдт: Я всегда пью русскую водку.
Иван Толстой: Бенгт Янгфельдт. Наш человек… Угодив в лагерь за печатание своих книг на Западе, Андрей Синявский литературной деятельности не оставил и в Дубровлаге, на зоне, в виде писем к жене, написал несколько новых книг. Одна из них – «Мысли врасплох» - вышла в 66-ом.
«Пьянство – наш коренной национальный порок, и больше – наша идея фикс. Не с нужды и не с горя пьет русский народ, а по извечной потребности в чудесном и чрезвычайном. Пьет, если угодно, мистически, стремясь вывести душу из земного равновесия и вернуть ее в блаженное бестелесное состояние. Водка – белая магия русского мужика; ее он решительно предпочитает черной магии - женскому полу. Дамский угодник, любовник перенимает черты иноземца, немца (чорт у Гоголя), француза, еврея. Мы же, русские, за бутылку очищенной отдадим любую красавицу (Стенька Разин).
В сочетании с вороватостью (отсутствие прочной веры в реально-предметные связи) пьянство нам сообщает босяцкую развязность и ставит среди других народов в подозрительное положение люмпена. Как только «вековые устои», сословная иерархия рухнули и сменились аморфным равенством, эта блатная природа русского человека выперла на поверхность. Мы теперь все – блатные (кто из нас не чувствует в своей душе и судьбе что-то мошенническое?) Это дает нам бесспорные преимущества по сравнению с Западом и в то же время накладывает на жизнь и устремления нации печать непостоянства, легкомысленной безответственности. Мы способны прикарманить Европу или запузырить в нее интересной ересью, но создать культуру мы просто не в состоянии. От нас, как от вора, как от пропойцы, можно ждать чего угодно. Нами легко помыкать, управлять административными мерами (пьяный – инертен, не способен к самоуправлению, тащится, куда тянут). И одновременно - как трудно управиться с этим шатким народом, как тяжело с нами приходится нашим администраторам!..»
Вернемся к историку Вильяму Похлебкину – и для того, чтобы засвидетельствовать почтение, и чтобы показать: даже там, где у него нет фактов, он поэтически убедителен:
«Надо сказать, что уже некоторые русские историки, изучавшие правовые институты Московского государства подчеркивали, что такой продукт, как хлебное вино (водка), требующий введения государственной монополии на него, мог возникнуть исключительно в условиях создания централизованного, абсолютистского (самодержавного) государства. И это как бы косвенно доказывало то, что водка возникла именно в Московском княжестве, а не в соседних русских землях. Характерно и то, что уже в 17 веке, а затем и на протяжении 18-19 веков в народном языке стойко удерживается выражение «московская водка». В наше время, в 20-м веке, оно стало, между прочим, официальным наименованием одного из сортов водки, и потому не воспринимается ныне так, как оно звучало в далеком прошлом. А в прежние века оно имело точно такой же смысл, как и наименование других типичных, специфичных для какого-либо города или местности «фирменных» товаров: московские калачи, московская водка, тульские или вяземские пряники, коломенская пастила, валдайские баранки, выборгские крендели. Иными словами, все эти названия целиком связны с возникновением данного производства, изначально в определенном месте и с продолжением специализации в производстве именно этого вида продукта. Причем важно отметить, что продолжение специализации влекло за собой стремление закрепить репутацию товара и потому обязывало подымать всемерно его качество. Тем самым, название «московская водка» или «вяземские пряники» звучали уже через несколько десятилетий как гарантия высокого качества, как призвание, похвала качеству.
Характерно, что даже значительно позднее, в период развития капитализма, когда водка начала производиться во многих городах России почти повсеместно, она не стала называться ни киевской, ни тверской, ни петербургской, ни рязанской, а так и осталась московской. Это как раз и говорит о древнем, средневековом возникновении этого наименования и о том, что в более позднее время подобного рода названия возникнуть просто не могут. Они не приобретают ни всенародной известности, ни своей нарицательности».
Еще один, вполне поэтический фрагмент из Похлебкина, где даже лексика не то приказчика, ни то лаборанта, кажется языком Державина.
«Гастрономическое значение и правильное употребление водки. Водка как застольный напиток предназначена для придания кулинарно-сопроводительного акцента к блюдам исключительно русского национального стола.
Прежде всего, водка подходит к жирным мясным и мясо-мучным блюдам и соленым острым рыбным: к упитанной разварной говядине, к поросенку жареному с кашей, к бараньему боку или седлу с луком, к жирным блинам с маслом, сметаной, икрой или семгой, к пельменям, к солянкам (селянкам). В применении к этим блюдам, водка помогает их усвоению и производит утрамбовывающий пищу, освежающий и смывающий жир и запах эффект.
Однако основное применение водки в русской застольной практике связано с употреблением ее в качестве обязательного приложения к русском закусочному столу. Русский закусочный стол сложился окончательно лишь в 18-м веке. На этот же период пришелся расцвет русского домашнего винокурения с его богатым и разнообразным водочным ассортиментом. Таким образом, характер водки, ее органолептические свойства, ее ароматизация и очистка, все это приноравливалось к вкусовым особенностям и пищевому составу русского закусочного стола. Вот почему эти два понятия – водка и закуска – стали, в конце концов, неразрывными и как лексический идиом, и как гастрономическая реальность. Однако, укоренившись в сознании народа эти понятия, в силу изменения и неравенства социальных условий, стали, в течение последних двухсот лет, искажаться и приобретать неадекватные значения в разных группах населения России. Суть этих изменений состояла в том, что водка оставалась как непременный компонент, а закуска любо обеднялась, либо редуцировалась, либо исчезала вовсе».
Потом Похлебкин перечисляет подходящие закуски и заканчивает так:
«Под все эти закуски водка – естественный и идеальный гастрономический дополнитель. При этом сочетаются сливочное масло и отварной картофель. Хрен употребляется только к заливной рыбе и севрюге, а к рыбе соленой и холодно-копченой хрен недопустим».
Так писал Вильям Похлебкин в книге «История водки». Борис Парамонов, откликаясь на наше приглашение принять участие в программе, сказал: я выскажусь дважды: о мифе, а потом о репутации.
Микрофон – Борису Парамонову.
Борис Парамонов: Основной вопрос водки – есть ли она базис или надстройка русской жизни? Я бы сказал так: базисом водка выступает в качестве мифа; а так называемая репутация может уже рассматриваться в плане культурных надстроек, как элемент национальной кухни.
Миф, как мы теперь поняли, это и есть основное в судьбе народа, - то, что Шпенглер назвал прасимволом. Это та форма, в которую отливаются все определения той или иной культуры, того или иного типа культуры. Прасимволом России Шпенглер назвал бесконечную равнину, нескончаемую горизонталь. Русскому нет надобности смотреть вверх, он растворен в окружающем пространстве. Поэтому у русского нет сыновнего отношения к Богу как к небесному Отцу, а есть только растворенность в братстве, то есть отношение, строящееся по горизонтали. Так говорит Шпенглер, и очень вдохновенно писал о том же Бердяев, причем раньше Шпенглера: см., например, его эссей «Душа России», написанный в 1914 году.
Что бы я добавил к этим наблюдениям и прозрениям? Вспомнили Отца и братьев, но забыли о Матери. Россия для русского – мать-земля, и эта ассоциация приобретает в русском сознании даже религиозный обертон: Богородица – Мать сыра земля. Лучше всех об этом высказался Достоевский в «Бесах» устами Марьи Лебядкиной, святой дурочки. Но вдумаемся в символический смысл матери: это вместе и рождающая утроба, и могила. Известно, что человек, рождаясь на свет, испытывает страх, это так называемая травма рождения; страх смерти, говорят психоаналитики, есть воспоминание о страхе рождения. И вот в психике русского присутствуют оба эти страха одновременно. Он, так сказать, страдает и агорафобией – боязнью открытого пространства, широких площадей, - и клаустрофобией, боязнью замкнутого пространства. Русскому неуютно в России – и основание тут отнюдь не политическое: демократии, мол, нет, а власть жестока; нет, это мистическое чувство, укоренившееся в коллективной прапамяти.
В этом контексте становится понятной водка как способ национальной жизни. Известно, что опьянение снимает страх, делает человека нечувствительным к окружающему. Человек, напившийся водки, выходит из-под контроля устрашающей матери.
Россия в русском сознании, даже бессознательном, - это Космос. И он испытывает космический ужас, как Паскаль, непосредственно чувственно ощущавший свою выброшенность в это пустое, бесконечное, ледяное пространство. Но там, где у Паскаля была мистика, у русского – физиология. Потом Хайддегер назвал это заброшенностью и возвел в разряд философского экзистенциала. То есть это как бы всеобщее содержание человеческой жизни. Но тут можно сказать по-орвелловски: все заброшены, но русские заброшеннее других.
Символика водки в России универсальна. Сосцы России - матери-родины текут водкой. Это важнее золотого запаса или даже нефти. Вспомним, что никогда, даже в самые неблагополучные советские годы в водке недостатка не было. Я и говорю: водка в России – это земля и одновременно средство ее преодоления, взлета в русскую невесомость. Водка – универсальный эквивалент, причем не абстрактный, как деньги, а предельно-конкретный. Водка – это судьба, русская судьба. А на Западе водка – игрушка: смешно сказать, ее пьют после обеда. Ее надо пить даже не до обеда, а вместо обеда, тогда любой обед превратится в так называемую закуску. Водка первична, как дух: спиритус вини, винный дух, как переводили в петровское время.
Иван Толстой: Ближайшие к России северные соседи – финны. Их пристрастие к водке давно и хорошо известно и, как полагается, мифологизировано. Вот что рассказывает наш хельсинкский корреспондент Геннадий Муравин.
Геннадий Муравин: «Два сантиметра», - говорит посетитель бармену, заказывая порцию водки. При этом бармен обязательно спросит, чем разбавить. Если сказать финскому бармену: «Водочки, 100 грамм!», он не поймет. В Финляндии водку и другие крепкие напитки в питейных заведениях дозируют не граммами, а сантиметрами и миллилитрами.
Разумеется, в Финляндии водку пьют. И не только пьют, но и производят. Причем, настоящую. А таковой финны признают только водку, сырьем для которой служит картофель или зерно или, на худой конец - сахарная свекла. Все водки не из этого сырья финны считают не настоящими, но это не препятствует их употреблению. А употребляют финны водку в весьма значительных количествах. Водку здесь обычно принято разбавлять, например, в последние 50 лет, разбавляют кока-колой или апельсиновым соком. Закусывать не принято. Правила «Выпил - закуси» финны не знают.
Наиболее известная в мире финская водка – «Финляндия», хотя финны недавно продали все права на ее производство и рекламу американцам. В самой Финляндии самая популярная водка «Кос-кенкорва». Но в последние лет десять самые популярные водки у финнов эстонские: «Виру валге» и «Сааремаа». Финны, которых немногим боле 5 миллионов, совершают ежегодно более 6 миллионов поездок в Таллинн и наверняка 90, если не 95 процентов этих туристов, возвращаясь, везут с собой водку. И не литр или два, а литров 10 - 20. И не 40-градусную, а 80-градусную. В Эстонии водка значительно дешевле, а по вкусовым качествам не уступает, и, в некоторых случаях, превосходит финские водки.
Разумеется, пьют и российскую водку, но поездок, чтобы попьянствовать в Петербурге или Москве, как бывало в советские времена, теперь практически нет. Раньше финн привозил дешевые джинсы, продавал их за углом гостиницы и пил на эти деньги три дня не просыхая. Теперь такой практики нет. Из поездок в Россию финны привозят 1-2 бутылки водки, ибо на ввоз алкоголя из стран не членов Европейского союза имеются сильные ограничения. К тому же, для поездки в Россию требуется виза, получение которой все же процесс бюрократический, да и не очень дешевый. Российские туристы, приезжающие, например, в Хельсинки, привозят с собой бутылку – две водки, чтобы продать за евро. Но полиция следит, чтобы туристы не торговали. В Финляндии водка, другие крепкие напитки, вина и крепкое пиво продаются только в специализированных магазинах «АЛКО» и ни в каких других.
За праздничным столом, в дни рождений или, скажем, на Новый год водки пьют немного, рюмку-две. И не принято произносить тосты. Поднимая рюмку, могут сказать нечто похоже на «на здоровье!».
Вообще-то алкоголь всегда был бичом здоровья финского народа. Даже и теперь, когда финны научились цивилизованному питию, и больше употребляют легкие вина. По только что опубликованным данным, непосредственно от алкоголя, и, в первую очередь, от водки, в прошлом году умерло 2000 финнов, и еще примерно тысяча погибла в результате наездов пьяных водителей автотранспорта и пьяных драк.
Финны упорно боролись и борются с алкоголизмом. Еще в 19 веке возникло много обществ трезвости, с 1919 по 1932 год в стране существовал сухой закон. Имеются специальные лечебницы для алкоголиков. Большое внимание проблеме алкоголизма уделяет пресса. Но все эти меры давали и дают, можно сказать, ничтожные результаты. Финны водку всегда пили, пьют, и будут пить.
Иван Толстой: Из Финляндии – назад на Русь, на страницы поэмы «Москва – Петушки». Читает Юлиан Панич.
Юлиан Панич: «Да знаете ли вы, сколько еще в мире тайн? Какая пропасть не исследованного, и какой простор для тех, кого влекут к себе эти тайны. Вот самый простой пример. Отчего это, если ты вчера пил, положим, 750, а утром не было случая опохмелиться – служба и все такое – и только далеко за полдень, промаявшись шесть часов или семь, ты выпил, наконец, чтобы облегчить душу. Ну, сколько выпил? Допустим, 150. От чего твоей душе не легче. Дурнота, которая сопутствовала тебе с утра, от этих 150-ти, сменяется дурнотой другой категории, стыдливой дурнотой, щеки делаются пунцовыми, как у бляди, а под глазами так сине, как будто накануне ты и не пил свои 750, а как будто тебя накануне, взамен того, весь вечер лупили по морде. Почему? Я вам скажу почему. Потому что человек этот стал жертвой своих шести или семи служебных часов. Надо уметь выбирать себе работу. Плохих работ нет. Дурных профессий нет. Надо уважать всякое призвание. Надо, чуть проснувшись, немедленно чего-нибудь выпить. Нет, вру. Не чего-нибудь, а именно того самого, что ты пил вчера, и пить с паузами в 40-45 минут, так, чтобы к вечеру ты выпил на 250 больше, чем накануне. Вот тогда не будет ни дурноты, ни стыдливости, и сам ты будешь таким белолицым, как будто тебя уже полгода по морде не били. Вот видите, сколько в природе загадок роковых и радостных, сколько белых пятен повсюду».
Иван Толстой: Другая водочная держава, спорящая с Россией за водочное первородство, - Польша. Еще Польска не сгинела, еще водка не сквашнела. Рассказывает наш варшавский корреспондент Алексей Дзиковицкий.
Алексей Дзиковицкий: По сравнению с целым рядом других польско-российских исторических споров, спор о том, кто же придумал водку можно назвать одним из наиболее «молодых». Ведь он начался всего-то неполных 30 лет назад. Когда в 1977 году Советский Союз попробовал продать свою водку в США, ей было отказано в сертификации – советская сторона должна была доказать, что «настоящая водка это водка из России». Неожиданно поляки, тогда союзники СССР по Варшавскому договору и социалистическому блоку, заявили, что водка это чисто польский напиток и советские товарищи не могут забронировать это название исключительно для себя.
После этого в СССР появился Вильям Похлебкин, который в своей книге попытался доказать, что в Польше производство водки началось на несколько десятков лет позже, чем в России. Польские историки, в свою очередь, нашли документы суда в городе Сандомеж, датированные 1405 годом, в которых содержится слово «водка» и на этом основании заявили, что русские опоздали с производством водки на 100 лет.
Как бы то ни было, благодаря водке и поляки и русские известны во всем мире, а производители этого напитка из обеих стран получают огромные прибыли от продажи водки.
Когда известного музыканта Жана Мишеля Жара спросили в Польше, что он делает в свободное время для того, чтобы расслабиться, тон без колебаний ответил «Слушаю Шопена», затем, подумав секунду, добавил: «А еще охотнее его пью».
«Шопен» наряду с «Выборовой» и «Бельведер»- одна из наиболее популярных польских водок за границей.
А какую водку пьют в самой Польше?
По данным опросов, немногим более половины поляков заявляют, что время от времени покупают водку. Причем, наиболее популярна, как говорят в Польше, «краёва чыста» - «отечественная белая». Чаще всего поляки выбирают водки «Абсольвент», «Больс», «Собески», «Зубровка», «Финляндия» и «Смирнов». Импортные водки, хотя их цены после вступления Польши в ЕС и ликвидации таможенных пошлин, не так уж значительно отличаются от цен хороших польских водок, все же не могут опередить своих польских конкурентов. Российская «Столичная» по цене сравнима с другими импортными водками, однако особенной популярностью в Польше не пользуется. В последнее время на польский рынок усиленно прорывается украинский «Немиров». Поляки среднего и старшего возраста чаще всего пьют водку не смешивая. Молодежи по душе всевозможные коктейли – с соком, колой и, даже, энергетическими напитками.
Закусывают, обычно, немного. О том, чем нужно закусывать какую водку говорит Януш Ковальски – владелец магазина «Алкоголи мира» и знаток водок.
Януш Ковальски: Известно, что наш традиционный напиток – белая водка, которую поляки наверняка до сих пор предпочитают видеть на своем столе. Такая водка лучше всего подходит к нашим традиционным блюдам из сельди. Употребление селедки требует как раз белой водки из зерна или картофеля. Что касается более изысканных блюд, так здесь в магазинах есть целая гамма водок: перцовки, наливки, водки, которые готовятся в дубовых бочках – «Старка» например. Такие водки подходят к паштетам, мясным закускам, горячим блюдам из дичи, сытным мясным блюдам. Молодежь любит «Жолондкову» - это горькая водка отличного качества, которая хороша к десертам – запеченной груше в шоколаде, крем-брюле или миндальным орехам. После обеда лучше всего выпить водки типа «зубровки» или наливок - ореховых, на травах - которые после обильного приема пищи помогают отрегулировать работу желудка.
Алексей Дзиковицкий: Примечательно, что «война» с Россией за право называться родиной водки, не единственная, которую Польша ведет из-за этого напитка. По иронии судьбы спор продолжается, но теперь уже с новыми союзниками – Европейским союзом, но теперь уже из-за того, что можно называть водкой. Варшава настаивает на том, чтобы водкой можно было называть только крепкий напиток, сделанный из зерна или картофеля, а не, например, из винограда, как хотят в Брюсселе. Вице-премьер и министр сельского хозяйства Польши Анджей Леппэр заявил, что не позволит, чтобы водку делали «из любого мусора».
Анджей Леппэр: Согласиться на то, чтобы водкой называли любой крепкий напиток, сделанный из чего попало, мы не можем.
Алексей Дзиковицкий: Примерно с средины девяностых, в Польше водку постепенно вытесняют пиво и вино. В настоящее время больше поляков заявляют о том, что покупают пиво, а не водку, вино предпочитает примерно каждый четвертый поляк. Тем не менее, водка все еще очень прочно стоит на своих позициях. Сотни тысяч поляков, которые выехали на работу в страны западной Европы, ищут там в магазинах свою водку – фирмы немедленно откликнулись на эту тенденцию и экспорт польской «краевой чистой» в те страны, где больше всего поляков, стремительно растет. В самой Польше производители водки разрабатывают специальный этический кодекс.
Вальдемар Рудник: Мы не хотим, чтобы на нас клеветали, что мы являемся авторами какого-то неправильного поведения типа скрытой рекламы или, что используя разные трюки, мы подталкиваем поляков, особенно молодежь, пить крепкие напитки. Нет, мы хотим культивировать модель здорового употребления водки, которая не ведет к патологии.
Алексей Дзиковицкий: Заявил представитель ассоциации производителей спиртного Вальдемар Рудник.
Иван Толстой: Знаете ли вы человека, которому за питье водки еще и приплачивали бы? А я знаю. Это мой коллега – поэт Алексей Цветков.
Алексей Цветков: Идея была моего тогдашнего коллеги, а ныне американского дипломата Ильи Левина, который организовал курс в открытом американском университете образования для взрослых. Курс питья водки по-русски. И первое занятие заключалось в том, что выставили закусочку, водку, и он обучал народ тостам. Но оказалось, что народ собрался уже опытный, знал, на что шел, и быстренько всю водку выпил. И все кончилось пьянкой.
Но потом как-то прослышали об этом, и дело стало на серьезную ногу. Компания «Пепси» заинтересовалась, она тогда продавала «Столичную» водку в Америке. И нас вдвоем пригласили в Нью-Йорк, оплатили самолетный билет, две ночи в «Хилтоне» и само шоу, которое было организовано в каком-то кафе, где все столы были уставлены водкой, закусками.
Зачем я был нужен здесь? Илья Левин читал лекции, учил тостам, показывал, что чем закусывать, как поднимать рюмку. А чтобы у него язык в ходе этого действия не заплетался, он посадил меня, чтобы я правильно пил одним глотком. И вот я выпил пару рюмок. И было мне заплачено 150 долларов гонорара. Ему, естественно, больше, потому что он вел эту лекцию. И в итоге я оказался самый высокооплачиваемый пьяница в истории этого порока.
Потом мы себе даже замышляли большую карьеру, но поскольку «Столичная» в связи с афганской войной стала не популярна, то Илья сунулся было к «Абсолюту». Но его сразу развернули и сказали, что раз мы уже хвалили конкурента (все время надо было упоминать, что «Столичная» водка, а не просто водка), то спасибо. От наших услуг отказались, и карьера эта наша так никуда и не пошла.
Иван Толстой: Алексей Петрович, скажите о самом организаторе всего этой действия, об Илье Левине. Он ведь известен своими настойками…
Алексей Цветков: Почему он и взялся за это дело, он большой энтузиаст составления и производства разных домашних наливок и настоек. Коронный его номер - это хреновая водка. Потом, когда он уже попал в Москву, в качестве помощника культурного атташе американского посольства, он ввел эту практику в клубе «Петрович», где были водки Ильи Левина. В частности, хреновая была наилучшей. Сейчас он, насколько я понимаю, работает в американском посольстве в Багдаде.
Иван Толстой: Удалось ли ему приручить американцев, привить им любовь к этому напитку?
Алексей Цветков: Ну, видите, карьера наша была короткая. Но, судя по дальнейшей судьбе водки, мы были на самом взлете. И если бы не такая досада, что мы поставили не на ту лошадь, может быть, мы бы сейчас были в совершенно другом состоянии - и материальном, и прочее. Но сама водка раньше рассматривалась американцами просто как составная часть коктейля, с тех пор, за прошедшие годы масса американцев научилась пить водку в естественном виде. Чаще всего это ароматизированные водки типа клюквенной, абрикосовой и еще что-нибудь. В общем, питье водки под закуску в Америке не редкость и не странность.
Иван Толстой: Водки Ильи Левина, его настойки не запатентованы?
Алексей Цветков: Я не знаю, тут я с ним сейчас, к сожалению, редко общаюсь, и я не знаю, как обстоит дело у самого «Петровича», потому что там планировалась что-то. Но закончился срок пребывания Ильи в Москве, он отбыл, долгое время служил в Африке, и я не знаю о судьбе его напитков в «Петровиче» и, в дальнейшем, в «России» и в Америке.
(Песня «Чтоб не болела голова»)
Иван Толстой: Вокс попули, глас народа. «Есть ли у вас свои секреты, как не отравиться водкой?» - такой вопрос задавал петербуржцам наш корреспондент Александр Дядин.
- У меня муж работает в магазине, поэтому он приносит водку сам. У него вино-водочный отдел, и я ему доверяю в этих вопросах. Никогда не покупаю сама.
- Если купил, значит купил. Я не проверяю. Просто я обычных в местах, где я покупаю, я доверяю этим местам. Потому что там обычно покупаешь.
- Не покупать паленую, а только в проверенных магазинах. Я не понимаю в водке, так что я не могу сказать, как ее на вкус отличать - паленую от не паленой.
- Лучший способ – не пить. Я и не хочу ее покупать, потому что к ней так хорошо привыкаешь. Поэтому от себя я ее отталкиваю всячески. А если рюмочку наливаю, то немножко выпил, только горлышко сполоснул, старюсь до конца не выпить. Тогда будет хорошо. А так – иногда хочется.
- В моем окружении мы не употребляем этот напиток. Поэтому секретов у меня нет.
- Первое – надо пить нормально, цивилизованно, а во-вторых, как-то уж очень вовремя это возникает, такие вещи – водка или энергетический кризис. Мне кажется, что это есть результат не очень эффективной работы нашего государственного менеджмента. Они забывают самый важнейший пункт, для чего они предназначены – предвидеть. Для этого надо думать головой, а не, извините…
- Покупать в дорогих магазинах хорошую, дорогую водку. Им не выгодно – они потеряют марку, потеряют свое лицо.
- Когда слишком много ее выпускается, сложнее проконтролировать качество и больше шансов на то, чтобы ее можно было подделать на любой стадии – начиная от заводской и кончая уже непосредственно в магазинах. Потому что неизвестно, кто изготовил, технология у каждого своя. Даже если прийти в магазин и просто проверить документы, то это еще не факт, что вы сразу сможете обнаружить эту левую водку.
- Мы вообще не пьем водку. Пьем вино.
- Когда покупаешь нормальную водку, вроде об этом не задумываешься. Когда у кого-то пьешь в гостях, на этикетку смотришь, тогда попробуешь, что это такое. А так, когда купил нормальную водку, она и есть водка. Я не поверю, что нормальная водка, в нормальных магазинах была такая. Если она такая, значит это диверсия, значит другая вещь. Это дело других инстанций.
- Самогон использовать. У тех – все нормально.
- Очень просто. Надо пить нормальную водку. А во-вторых, старые дедовские способы есть очистки водки. Берется аскорбинка, засыпается, взбалтывается и весь осадок оседает. Кто активированный уголь бросает. У нас в стране бардак, государство у нас все спустило на тормозах, поэтому получается контрафакт во всем. Даже министр обороны нашел детали для самолетов контрафактные, видео-продукция… Все пущено на самотек, государство от всего отпихнулось. Оно занимается только бизнесом. Деньги качает, а больше ничего не делает.
Иван Толстой: А теперь, как и обещано было, «водка как репутация». Борис Парамонов.
Борис Парамонов: Вопрос о водке как культуре, как орнаменте национальной кухни – вопрос вторичный, в сущности малоинтересный. Это специальный вопрос, а не основной. Тут уже дело идет не о мифе, а о репутации. А, на мой взгляд, репутация тем и хороша, что ее всегда можно испортить. Как говорят экзистенциалисты, человек никогда не совпадает с самим собой, у него всегда возможность стать чем-то иным. Неизменный человек – это мертвый человек, труп, то есть чистая материя, подлежащая не развитию, а разложению. Питье водки как культурный ритуал может быть по-своему красив: для этого, в частности, необходим, так называемый закусочный стол, но тут поневоле центр тяжести переносится с водки на закуски, всякие там пирожки, блины с икрой и селедку десяти сортов. Да и водка в таких случаях подается не в чистоте ее русской идеи, а под модификациями так называемых наливок.
Совершенно точно известно, что живя с водкой, можно и не стать пьяницей. Для этого водка должна быть, так сказать, легализована, сделана элементом культурно-бытового обихода. И сов c ем необязателен закусочный столик и прочие дворянские изыски. Во времена Сталина, то есть с довоенных, в принципе дореволюционных времен сохранялась практика прикладывания к водке буквально на каждом углу. В пивных будках водка подавалась, и бутербродцы к ней (почему-то в основном со шпротами). Человек брал сто пятьдесят и кружку пива; называлось это на вольном языке улицы – а это уже советская реалия – полуторка с прицепом. Так что если жена не хочет, чтоб муж спился, она должна каждый раз к обеду графинчик ставить: в присутствии законной и детишек бушевать как-то не хочется. Между пьющим и напитком создается культурная среда. Всякая среда, в сущности, культурна. Сверх-культура, то есть гениальность, достигается с глазу на глаз с высшим духом.
Блок любил пьянствовать в одиночку. Любимые мои строчки у Блока – из Записных книжек: «Напиваюсь под граммофон в трактире на Гороховой».
Сейчас в Москве решена, как кажется, проблема пьянства: всюду чистые трактирчики с вежливой прислугой. Будучи в Москве прошлым летом, я видел на улице только одного пьяного. Это был я.
Иван Толстой: И завершим мы нашу программу темой «Водка и фрейдизм», но раскрыть ее взялся не Борис Парамонов, как обычно, а Петр Вайль.
Петр Вайль: Интересно проследить как она, водка, и вытекающие, буквально вытекающие из бутылки последствия, противостояли всепобеждающему учению фрейдизма, психоанализа. Фрейдизм стал уверенно завоевывать мир в 10-е годы ХХ века. В 1912-м Фрейд писал Юнгу: «В России, кажется, началась местная эпидемия психоанализа». А в 20-е в СССР был создан Государственный психоаналитический институт. Однако учение Фрейда было отстранено на уровне власти несомненно потому, что сосуществования двух универсальных учений не бывает. Или марксизм, или фрейдизм.
Психоанализ в массовом обиходе разместился в разделе фольклора. Где-то рядом с эротическим анекдотом и неподцензурной частушкой. Нормальная житейская реакция на сообщение, скажем, о сожительстве пастуха с козой: «Ну, чистый Фрейд!».
Однако, главное поражение фрейдизма в России, не в государстве, а в обществе, что всегда существеннее, нанесла водка. Мир, увиденный через очищающую оптику наполненного стакана по определению многограннее и ярче. В поговорке «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», явственен одобрительный оттенок. Что думает человек, то и говорит. Прямой, простой, открытый. Наш! В этом суть психоаналитического свойства водки. На этом стоит институт собутыльничества, алкогольной дружбы. Водка - это и есть русский психоанализ. Не говоря уже о вопросе практическом. Куда более приятная процедура - сесть за стол с близким человеком, чем лечь на диван перед незнакомым.
Примечательно, что той водке, которую знает весь мир, мы обязаны человеку не менее выдающемуся, чем Фрейд. Дмитрий Менделеев, кстати, чья дочь с ее тройным браком с Белком и Белым была «ну, чистый Фрейд», вывел в расчетных опытах 40-градусный напиток, запатентованный в 1894 году. Фрейд в то время трудился над книгой о «Взаимосвязи возникновения неврозов с неудовлетворенными влечениями». Похоже, речь об одном и том же. По крайней мере, в том, что касается российских неврозов. Если в первые годы ХХ века Ремизов еще сомневался: «Жизнь человека красна не одним только пьянством», то итог столетию подвел Жванецкий: «Кто я такой, чтобы не пить?».
