Верховная Рада Украины месяц назад большинством голосов одобрила пакет законов, касающихся исторической памяти. Среди них был и один, который можно назвать беспрецедентным для постсоветских стран, не входящих в Европейский союз, – закон о рассекречивании архивов советских силовых структур, министерства внутренних дел и службы госбезопасности.
Этого решения ждали не только украинские историки, но и, например, чешские, так как через сотрудников киевских спецслужб осуществлялась деятельность сотрудников КГБ в Чехословакии. Украинским же специалистам интересна в первую очередь информация о следователях, прокурорах и судьях, участвовавших в политических процессах и массовых репрессиях в отношении украинской интеллигенции.
По словам сотрудника Института истории Украины Оксаны Юрковой, до принятия нынешнего закона большая часть архивных материалов могла быть рассекречена только по прошествии 70 лет после их появления. Нынешние украинские власти решили сделать доступными все документы до 1991 года.
– Архивы Службы безопасности Украины, которые остались с советского периода, для исследователей были открыты в 90-е годы. В это время я и начала работать с делами репрессированных. В Институте истории Украины в то время была создана даже специальная группа, которая занималась этой темой. С тех пор было очень много опубликовано, и впоследствии к этим делам получили доступ также родственники. Но, конечно, были ограничения: прийти с улицы и ознакомиться с материалами было нельзя. Я неоднократно сталкивалась с ситуаций, когда мне выдавали архивно-следственные дела, в которых некоторые страницы были скреплены так, чтобы я не смогла их просмотреть. Там были сведения, которые не были рассекречены.
Эти проблемы мы обсуждали даже на специализированной конференции, посвященной работе с архивно-следственными делами. Ведь сложности возникали не только в том, что части документов не были доступны. Речь идет о материалах, в которых люди давали показания под давлением: иногда говорилось одно, а следователь все записывал по-другому. Например, допрашиваемый говорил: "Я был знаком с этим человеком", а следователь записывал в протокол: "В контрреволюционной организации состояли такие и такие товарищи". Кроме этого, приходилось писать отдельные письма при работе с документами, доступ к которым был ограничен законом о защите персональных данных. У меня, как у профессионального историка, раньше не было доступа к материалам наблюдений за этими людьми. К внутренним материалам ГПУ, НКВД и КГБ большинство историков не имели массового доступа. Кто-то эти материалы видел, но, к сожалению, это были единицы.
Меня, как исследователя, очень радует, что готовится полная опись материалов, находящихся в архиве СБУ
Вопрос об открытости архивов был поднят при Викторе Ющенко, в прессе началась активная дискуссия по обсуждению этих вопросов, но я не могу сказать, что для исследователей что-то после этого существенно изменилось. Стало легче попасть в архивы, но поскольку до сих пор нет полного каталога материалов до 1991 года, которые находятся в Государственном архиве СБУ, то найти то, что вас интересует, достаточно тяжело. Приходится обсуждать это с сотрудником архива, и он уже решает, какие материалы может дать. Это касалось архивно-следственных дел. И в них невозможно было, из-за грифа секретности, установить псевдонимы тайных сотрудников, их данные.
– Что изменилось в связи с принятием Верховной Радой нового закона о рассекречивании архивов? Все ли документы теперь будут доступны историкам?
– Из того, что я слышала и меня, как исследователя, очень радует, – что готовится полная опись материалов, находящихся в архиве СБУ. Еще очень важно, что, в соответствии с законом, облегчается доступ к архивам Министерства внутренних дел и Министерства иностранных дел. Дело в том, что туда имели доступ единицы, и в целом исследователи даже не знают, что там находится. Кое-что из МИДа для изучения передавалось, были очень интересные материалы, касающиеся истории дипломатической службы, например, во времена Украинской революции 1917-21 годов. Есть большая надежда, что все эти материалы станут доступными исследователям. Но при этом нельзя сказать, что все было плохо, закрыто. Просто были определенные ограничения.
– Для исследований, которыми занимаетесь вы лично, важен новый режим доступа к документам? Что вы надеетесь получить в архивах, какую информацию – уточнить?
– Я занимаюсь изучением украинской историографии межвоенного периода 20-30-х годов. К сожалению, очень многие украинские историки, которые работали в этот период, были репрессированы. Большинство из них – те, кто проходил по так называемому делу Союза освобождения Украины, по другим сфальсифицированным процессам. Многие были высланы из страны, многие расстреляны в 1937-38 годах. Из нашей памяти и из истории науки эти имена были, к сожалению, вычеркнуты.
С середины 90-х годов я, как и многие мои коллеги, пытаюсь восстановить биографии этих ученых. В данном случае материалы архивно-следственных дел помогают узнать данные о них, биографии, их связи, контакты. По этим документам можно изучать поведение историков, кто как себя вел, кого смогли сломить, кого – не смогли, кто остался верным своим принципам до конца. Совсем недавно я получила доступ к формуляру на Михаила Грушевского. Это десять томов материалов наблюдений за известнейшим украинским историком, причем начиная с того периода, когда он планировал вернуться из эмиграции в Украину, он приехал в 1924 году, и заканчивая годом его смерти – 1934. Формуляр был прекращен в 1937 году. Меня чрезвычайно удивило то, как много доносов, причем от разных людей, содержится в этих томах.
Секретных сотрудников было очень много, клички у них были абсолютно фантастические: Турбогенератор, Запорожец, Профессор, Академик...
Там же есть и очень важные для историков документы – перлюстрированные письма, которые писали люди, за которыми была установлена слежка. Чаще всего в архивах и личных фондах историков, в научно-исследовательских учреждениях, в которых они работали, такие документы не сохранились. И эти письма – уникальный источник информации. По ним мы можем понять, как действовали люди.
Секретных сотрудников было очень много, клички у них были абсолютно фантастические: Турбогенератор, Запорожец, Профессор, Академик... Многие из них были внедрены в Академию наук, и это поражает. Причем, не только в 20-х и 30-х годах, но и позже.
Ирония судьбы в том, что очень многие из них потом были тоже репрессированы, хотя они старательно писали свои доносы. Когда архивы станут доступны, а это требует очень большой работы архивистов – им придется создавать каталоги, описи, я планирую работать с документами секретных сотрудников, а также с материалами их наблюдений, докладными. Ведь существовал большой аналитический отдел, который собирал материалы, анализировал их, и вот эти вещи очень важны. Я надеюсь, что и мои коллеги, которые работают по более позднему периоду, с материалами шестидесятников-диссидентов, участников вооруженного сопротивления 40-50-х годов, тоже получат доступ к ранее секретным документам.
