Высокопоставленные чиновники и завсегдатаи телевизионных ток-шоу любят апеллировать к так называемому "Русскому миру" и всему исконно-посконному. А уж День славянской письменности с каждым годом все больше обретает черты казенной истеричности в почитании Кирилла и Мефодия. Простая логика подсказывает, что на этом фоне должны были бы благоденствовать ученые, чья специализация – государственный язык. Как бы не так! Средняя зарплата научных сотрудников Института русского языка имени Виноградова – 20 тысяч рублей. Если иметь в виду, с одной стороны, высокий уровень квалификации этих лингвистов, а с другой стороны – московские цены, это унизительные деньги.
Более того, институтский отдел диалектологии и лингвистической географии сейчас вынужден собирать пожертвования на летние экспедиции в российские регионы. Средств на это не нашлось ни у самого академического института, ни у государственных грантодателей. Бюджет более чем скромный. И уж во всяком случае он несопоставим с затратами на летнее стояние под хоругвями у памятника равноапостольным Кириллу и Мефодию на Славянской площади. Между тем, сообщает старший научный сотрудник Института русского языка Игорь Исаев, встречи с носителями говоров в местах их проживания – хлеб диалектолога:
Мы просим 120-130 тысяч рублей. Это не фантастические деньги – на комплексное исследование говоров, когда целый большой отряд выезжает во множество концов России
– Наши традиционные академические экспедиции необходимы для сбора материала. Вообще, лингвисты собирают материалы разными способами. К примеру, это может быть работа с памятниками письменности в библиотеках. Мы же занимаемся сбором непосредственно "в поле", для того чтобы пополнять фономатериалы, видеоматериалы и фотоматериалы, которые мы привозим из экспедиций. Это является частью нашей любимой работы по изучению русских диалектов.
Но есть некоторая сложность: для проведения полевой работы нужны небольшие по меркам бюджета страны, но все-таки вполне значительные деньги. Сумма, которую получает командируемый человек, это 550 рублей квартирных и 100 рублей суточных. На проведение 5-6 экспедиций всего отдела диалектологии мы просим 120-130 тысяч рублей. Надо согласиться, чтобы это не фантастические деньги – на комплексное исследование говоров, когда целый большой отряд выезжает во множество концов европейской части России.
Несмотря на пестовавшийся в 20-м веке тезис о том, что русские диалекты исчезают, ситуация, на самом деле, не такая. Пока есть носители чистого диалектного языка, эти корни сохраняются, и они очень крепкие
Одним из решений была попытка попросить деньги у Агентства научных объединений, ФАНО, которое управляет сейчас имуществом и финансовой частью Академии наук, но из этого ничего не вышло. Так возникла не очень приятная, но необходимая вещь – протянуть руку. Давно Киса Воробьянинов не протягивал руку! В сети интернет, на краудфандинговом ресурсе boomstarter.ru, мы сделали такую заявку, с тем чтобы попросить общественность профинансировать экспедиции этого года.
Наши коллеги – профессора московских университетов и доценты, наши магистранты, аспиранты, студенты, самые разнообразные люди подключились к финансированию экспедиций. Благо мы располагаем большим кругом ценителей, ведь мы еще и преподаем в университетах курсы русской диалектологии.
– Вы лично собираетесь этим летом в какую-нибудь экспедицию?
– Я каждый год участвую в 3-4 диалектологических экспедициях. Одна из них – экспедиция с моими студентами. Я читаю курсы русской диалектологии, общей и литературной фонетики и некоторые другие курсы в Российском государственном гуманитарном университете, РГГУ, и вот в этом году я со своими студентами еду в вологодскую экспедицию. Очень надеюсь, что, если мы соберем средства, я приму участие еще в трех экспедициях. То есть будут все четыре, которые я планировал.
Я сказал: "Попнитесь за той бутылкой". И продавец, нисколько не смутившись, сразу поняла, что я имею в виду
Несмотря на пестовавшийся в конце и в середине 20-го века тезис о том, что русские диалекты исчезают, ситуация, на самом деле, не такая. Пока есть носители чистого диалектного языка, эти корни сохраняются, и они очень крепкие. Пока есть еще сельское население, мы, как диалектологи, работаем, совершенно не бедствуя, материал есть. Люди уезжают в город из деревни, потом возвращаются назад и там говорят на своем диалекте. Даже учителя, с которыми мы общаемся в экспедициях, тоже являются диалектными, и они это хорошо понимают. Спрашиваешь учителя в вологодской школе: "Когда вы работаете с учебниками русского языка, там же все для литературного произношения: ва-да, тра-ва... Как же вы справляетесь? У вас же дети так не произносят". И учителя, сами окая, говорят: "Мы учебники детям объясняем от обратного – вы говорите так, а надо наоборот в литературном языке". Единственное, они забывают, что их говор вполне цельная, самостоятельная, ценная единица. Им кажется, что его нужно стыдиться, а на самом деле, конечно, учителям нужно объяснить детям, что их говор не хуже титульного варианта, просто есть стандартный язык, который нужно изучить, и рассказать, для чего нужен литературный язык. Это работа СМИ, политическая работа. Хотя последнее спорно. Если бы я был, например, вологодским губернатором и при этом окал, я бы своим был.
– Пример, который вы привели, касается фонетики. А отличается ли до сих пор лексика? Сохранились ли диалектные лексические пласты?
– Конечно, отличается. Мы работали в прошлом году в южных говорах, в Белгородской области. Когда я пришел в магазин, то обратился к продавцу, используя диалектное местное слово. Там на верхнем этаже полок стояла бутылка с газированной водой, а у них есть слово "попнитесь" – значит "потянитесь". Я сказал: "Попнитесь вот за той бутылкой". И продавец, нисколько не смутившись, сразу поняла, что я имею в виду именно верхнюю полку, протянула руку наверх и достала эту бутылку. Я смотрю на нее и говорю: "Скажите, пожалуйста, а слово "попнитесь" вас не смутило?" Она говорит: "А как иначе-то?" То есть это нормальная практика, и люди, живущие в селе, должны пользоваться своими словами. А иначе получится такая вещь: вы живете в диалектном коллективе и пользуетесь другим вариантом национального русского языка, литературным, например, – и вы будете чужим человеком. Нельзя так! Человек, живущий в диалектном коллективе, если он хочет быть своим, должен говорить на местном языке, – говорит Игорь Исаев.
Если для тех, кто готовится к экспедициям в российскую провинцию, есть надежда, что эти поездки состоятся, то старшему научному сотруднику отдела диалектологии Ольге Ровновой намного труднее осуществить полевые работы. Проблема в том, что ее "поле" – далеко от Москвы:
– В этом году отдел диалектологии не получил гранты на зарубежные поездки. Поэтому под большим вопросом наши экспедиции к старообрядцам, в том числе моя экспедиция, которой я руковожу, к старообрядцам Боливии. Нам отказал Российский гуманитарный научный фонд. Но фонд можно понять, потому что денег не хватает, и что я буду делать, я пока не решила. Я имею в виду экспедицию в Латинскую Америку. Надо где-то брать деньги, обращаться в разные фонды, банки, прочие богатые места, но я не уверена, что мы получим отклик.
– Сейчас же еще кризис...
За пределами России свой язык старообрядцы сохраняют лучше
– Вот то-то и оно. Фонд "Русский мир" три раза нам отказывал, например, в финансировании экспедиции в Латинскую Америку. "Транснефть", которая в 2013 году финансировала эту поездку, и я всегда с большой благодарностью об этом говорю, в прошлом году уже нам отказала, и я не знаю, имеет ли смысл к ним обращаться. Первый раз мы в такой ситуации, когда диалектологи, которые каждый год ездят и собирают материалы, остались без финансирования.
– Когда шумным и довольно скандальным образом реформировали Российскую академию наук и образовали ФАНО, речь шла о том, что люди науки плохо умеют распоряжаться деньгами, а вот создадут специальную такую структуру – и жизнь ученых, освобожденных от таких низменных хлопот, как финансирование научных исследований, станет куда как лучше. Не получается пока?
– Мы этого не замечаем. Сказать, что нам стало лучше жить, что мы освобождены от проблемы поиска денег, мы не можем.
– Вы специализируетесь на речи старообрядцев. Если сравнить ваши поездки в регионы России и зарубежные командировки, где лучше сохранились говоры? Там, где они не имеют соприкосновения с литературным языком, или в исконных местах проживания этих людей?
– Конечно, за пределами России свой язык они сохраняют лучше. Причем одно дело – Латинская Америка. Там действительно не было никогда соприкосновения с русским литературным языком, ну, если не брать последние 8-10 лет, когда старообрядцы стали активно ездить в Россию. А другое дело – такая страна как, скажем, Эстония, где с русским литературным языком в советское время эти люди соприкасались, да и сейчас соприкасаются. Тем не менее, говор старообрядцы Западного Причудья сохраняют значительно лучше, чем те же старообрядцы в Псковской области, откуда они когда-то пришли в Причудье. Это связано с особенностью их культуры, которая ориентирована на воспроизведение самой себя, в том числе на воспроизведение своего языка.
Лет 6 тому назад я была в экспедиции в Западном Причудье, это в Эстонии. Там мне удалось в рассказах людей нащупать те географические точки в Псковской области, откуда часть старообрядцев когда-то пришла в эти места. Во всяком случае, на рубеже 20-го века между Западным Причудьем и одной псковской деревней в Восточном Причудье Псковской области были брачные связи. Я нашла эту деревню. Десять, кажется, староверов там живых было. Съездила туда в экспедицию, сделала записи, провела сравнительные исследования и убедилась, до какой степени разная сохранность говора. То есть это тот же самый говор, но разрушенный.
– Но исток там?
Для диалектолога значимость литературного языка и значимость говоров абсолютно одинаковая. Изучать только литературный язык – это значит сознательно закрывать глаза на то величайшее разнообразие, которое есть у нас, людей, говорящих по-русски
– Да-да, исток там. И есть у меня еще аналогичный опыт экспедиционной работы в казахстанском Алтае. Это то самое Беловодье, откуда староверы переселились в Китай, а затем уже – в Латинскую Америку. Могу сказать то же самое. Я понимаю по отдельным диалектным чертам, что это тот самый говор, те самые исконные места, но говор этот разрушен. А у староверов Латинской Америки языковая система сохранена полностью. Конечно, она обновлена, конечно, там есть влияние испанского языка, но, тем не менее, русский диалектный у них сохраняется гораздо лучше, чем в тех местах, откуда они ушли в конце 20-х годов.
– Для чего в принципе нужно изучать вот такой не литературный язык? Он ведь многим кажется неправильным.
– Представьте, что мы бы ели только одни пирожные или пили только кофе и не знали бы больше ничего другого. Для диалектолога значимость литературного языка и значимость говоров абсолютно одинаковая. Изучать только литературный язык – это значит сознательно закрывать глаза на то величайшее разнообразие и величайшее богатство, которое есть у нас, людей, говорящих по-русски.
Великое разнообразие диалектов – это же одновременно и богатство русского языка вообще. Ученые это понимают, и, кстати говоря, это отлично понимают и современные люди, которые не являются специалистами. Совсем недавний пример: в этом году замечательное издательство "Альпина нон-фикшн" опубликовало книгу, которую я подготовила к печати, она называется "Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева". Автор – старообрядец из Аргентины, 1959 года рождения, который на русском диалектном языке написал толстенную, в 700 страниц, книгу. Это история его жизни, история общины, с описанием современных отношений и современной жизни старообрядцев в Латинской Америке. Книга написана на русском диалектном языке, то есть на том живом языке, на котором говорит он и его одноверцы. Это первое литературное произведение, созданное на русском диалекте. В истории русской литературы и в истории русской диалектологии ничего подобного не было.
Так вот, судя по тому, как воспринимают обычные читатели эту книгу, как воспринимают ее литературная критика и сами старообрядцы, как к этому относятся мои коллеги (и не только диалектологи, а вообще филологи), можно сказать, что интерес к русскому диалектному языку просто огромен! Этот интерес возникает, когда люди начинают узнавать, что такой язык существует и вот так он выглядит. Как раз это дает силы продолжать исследования, не опускать руки.
– Все ли понятно в этой книге человеку, который не знает этого диалекта?
– Мы так издавали книгу, чтобы там все было понятно. Читатель может удивляться, это не легкое чтение, оно требует труда. Но поскольку там есть расшифровки диалектных слов, непонятных выражений, книга вполне читабельна. И ее читают, – говорит Ольга Ровнова.
