"Знаете, что случится дальше? Ни досудебных слушаний, ни нормального процесса не будет. Меня признают виновным и разделаются со мной еще до выборов". Так, по воспоминаниям его адвоката, в августе 1945 года точно предсказал свою судьбу Пьер Лаваль – премьер-министр Франции при коллаборационистском режиме Виши. Первые выборы в освобожденной Франции были назначены на 21 октября 1945 года. Шестью днями ранее Лаваля расстреляли во внутреннем дворе тюрьмы в городке Френ.
Процесс Лаваля, длившийся всего пять дней, как давно доказано историками, протекал с многочисленными грубыми нарушениями, хотя даже при соблюдении всех правовых формальностей второе лицо режима Виши почти наверняка было бы признано виновным. Иной вопрос, "потянула" ли бы его вина в таком случае на смертную казнь. Лаваль стал одним из самых высокопоставленных европейских политиков, казненных за сотрудничество с нацистской Германией в годы оккупации. Всего же тем или иным преследованиям в первые месяцы и годы после войны подверглись сотни тысяч людей. Тысячи ждала смерть – и не только по приговору суда. Разъяренные толпы, искавшие сразу после освобождения истинных и мнимых прислужников оккупантов, нередко устраивали суды Линча на улицах французских, бельгийских, голландских, датских, чешских городов. Всегда ли эта месть была справедливой?
Комментирует французский историк Оливье Вивьёрка, специалист по периоду немецкой оккупации и режиму Виши.
– Какова была политика голлистских властей в середине 1940-х годов по отношению к подозреваемым в сотрудничестве с режимом Виши? Сколько человек были привлечены к ответственности и какого рода приговоры выносились?
– Новые власти желали провести чистку – жесткую, но быструю. Они не хотели растягивать это на слишком длительный период. В первую очередь объектом чистки являлись люди, которые, как считали власти, работали непосредственно на нацистских оккупантов. Гораздо в меньшей степени эта чистка затронула тех, кто работал на режим Виши. Например, серьезным преступлением считалось, "особое рвение" в сотрудничестве с немцами. Так, префект, который ограничивался лишь выполнением закона, изданного режимом Виши, не проявляя при этом особого личного рвения, мог избежать наказания. Чистка эта коснулась примерно 300 тысяч человек, против которых были заведены дела. Более половины таких дел потом закрыли, и их фигуранты далее не преследовались.
Что касается обвинительных приговоров, предусматривавших тюремное заключение, таковых было вынесено примерно 50 тысяч. Кроме того, полторы тысячи человек приговорили к смерти. Параллельно с юридической чисткой проводилась и чистка административная. Человек мог не считаться предателем, не совершать того или иного преступления, но сделать политически значимый промах или оплошность. Таким образом, было немало тех, кого не приговорили к лишению свободы или выплате штрафа, но полностью исключили из политической и общественной жизни, из системы образования, армии, полиции. Эта профессиональная чистка была достаточно жесткой. Так, она коснулась двадцати процентов офицеров французской армии.
Многое зависело от документов, которые следователям удавалось собрать, и от общественной важности того или иного дела. Так, "интеллектуальный коллаборационизм" (наиболее известный пример в данном случае – писатель и журналист Робер Бразильяк) наказывался строже, чем коллаборационизм экономический. Даже если последний вел к очень серьезным последствиям: тут на ум приходит пример Луи Рено, предприятия которого в наказание за сотрудничество с оккупантами были конфискованы и национализированы, а сам он умер в тюрьме.
Бритью головы наголо подверглись где-то двадцать тысяч женщин. Что касается линчевания и внесудебных расправ, то при них погибло 9-10 тысяч человек
– Из полутора тысяч приговоренных многим ли удалось избежать смертной казни?
– Наиболее яркий пример тут – сам маршал Петен. Он был приговорен к смерти, но его не казнили, поскольку речь шла о победителе битвы при Вердене и очень старом человеке. Он завершает свои дни на острове Иль-д'Йё, под постоянным надзором. А вот премьер-министр режима Виши Пьер Лаваль был расстрелян.
– Стихийные расправы с коллаборационистами – насколько массовыми они были? Известно ли примерное число погибших и пострадавших при этом?
– Факты насилия, конечно, были. В большинстве своем его жертвами являлись женщины, которые были любовницами немцев (так называемый "горизонтальный коллаборационизм"). Наиболее распространенной формой расправы с такими "преступницами" было бритье их наголо. Такому бритью подверглись где-то двадцать тысяч женщин. Что касается линчевания и внесудебных расправ, то, по различным оценкам, от этих чисток погибли 9-10 тысяч человек. Это, конечно, очень много, но можно отметить важную деталь: до восьми тысяч таких расправ были совершены еще до полного освобождения Франции от оккупантов и установления новой власти. То есть с того момента, когда началось судебное преследование коллаборационистов, масштабы произвольного насилия существенно сократились.
– Если говорить о дальнейшей судьбе обритых женщин, как в последующие годы относилось к ним государство? Были ли они тоже полностью исключены из всех сфер деятельности? Какова была судьба детей, рожденных ими от немцев?
– Насилие, учиненное в отношении этих женщин, в большинстве случаев не влекло за собой юридических последствий для них и их детей. Их дети были признаны здесь французами и не были ущемлены в правах.
В правом политическом лагере есть сейчас и те, кто пытается реабилитировать Виши
– Как можно в целом сегодня охарактеризовать состояние исторической памяти французов о Второй мировой? Поражение 1940 года, Виши, сотрудничество части французов при высылке евреев в концлагеря – все эти неприятные моменты уже осмыслены историками и обществом и "разложены по полочкам", или же до сих пор служат предметом общественной дискуссии?
– На первый взгляд, по всем этим вопросам уже есть консенсус: Виши был для Франции плохим режимом, не защитил ее от ужасов оккупации, был режимом коллаборационизма. Но, несмотря на это, в правом политическом лагере есть сейчас и те, кто пытается реабилитировать Виши. Это достаточно новое явление. С другой стороны, на местном, и даже на семейном уровне, все еще можно наблюдать последствия психологических травм, связанных, как правило, с тем насилием, которое имело место во время войны и освобождения Франции. И тут былые раны время от времени дают о себе знать.
– Если говорить о франко-германских отношениях, затянулась ли здесь рана, нанесенная Второй мировой войной?
– Да. Ведь две страны давно ведут политику примирения. Эта линия была принята очень быстро и развивалась в бытность генерала де Голля президентом. Это позволило снять напряжение между двумя нациями. Ситуация совсем не та, что, например, в Греции, где национальная память в отношении Германии все еще отмечена живыми ранами, – отмечает французский историк Оливье Вивьёрка.
В Чехии, где в годы Второй мировой войны также существовал коллаборационистский режим "протектората Богемии и Моравии", поражение нацистских оккупантов сопровождалось не только "охотой" на всех, кто в той или иной мере сотрудничал с нацистами, но и депортацией трехмиллионного судетонемецкого меньшинства, в отношении которого был применен принцип коллективной ответственности. Отзвуки тех событий дают о себе знать до сих пор, говорит в интервью Радио Свобода чешский историк, специалист по истории межнациональных отношений в Центральной Европе Матей Спурны:
– Как преследовались те, кто был заподозрен в сотрудничестве с немецкими оккупационными властями, в том числе чиновники администрации "протектората Богемии и Моравии"? В первые месяцы после освобождения Чехословакии это делалось в каких-то правовых рамках или же происходило стихийно?
– По большей части события развивались стихийно, и это касалось как представителей немецкого этнического меньшинства, так и тех чехов, которых подозревали в коллаборационизме. Хотя формально правовые рамки в первые послевоенные месяцы обеспечивали декреты президента республики Эдварда Бенеша. Самые важные из них были изданы летом и в начале осени 1945 года. Это в первую очередь так называемый "большой декрет о возмездии" (velký retribuční dekret), в соответствии с ним были созданы народные суды, которые и занимались делами о коллаборационизме.
– Если говорить о "стихийном возмездии", то известно ли историкам относительно точное число его жертв? Это были самосуды? Кого в первую очередь преследовали?
– Это сложно подсчитать: в той ситуации никакой отчетности, записей
При депортации судетских немцев погибло от 20 до 30 тысяч человек – это в целом, за весь период выселения в 1945–47 годах
обычно не велось. Относительно числа жертв, прежде всего среди немецкого населения Чехословакии, специалисты долго спорили. Наконец Чешско-немецкая комиссия историков пришла к выводу, что при депортации судетских немцев погибли от 20 до 30 тысяч человек – это в целом, за весь период выселения в 1945–47 годах. Но большая часть жертв приходится именно на первый период так называемой "дикой" депортации. Картина сильно отличается по регионам, но акты насилия происходили практически везде. Самый известный, наверное – "марш смерти из Брно", к австрийской границе, когда были изгнаны немецкие жители города Брно, более 20 тысяч человек. 30 мая этого года, в 70-ю годовщину этой трагедии, пройдет символическая акция – "Марш жизни", в обратном направлении, из Австрии в Брно. В нем примут участие потомки тех, кто тогда выжил и был изгнан. Марш проходит под патронажем мэра Брно и местного епископства. Эта акция призвана показать, что чешское общество помнит о прошлом и способно его по-новому осмыслить.
– Если оставить в стороне вопрос о депортации немцев из Чехословакии – это отдельная большая тема, сколько чехов и словаков подверглись преследованиям за сотрудничество с оккупантами, и как их наказывали?
– Наиболее авторитетные оценки говорят о примерно ста тысячах человек, так или иначе наказанных в ходе процесса "возмездия". Если сравнивать в этом отношении Чехословакию с другими европейскими странами, оккупированными нацистами, то у нас это происходило в довольно радикальной форме. Скажем, в соседней Австрии, где десятки тысяч людей состояли в НСДАП, служили в частях СС, количество осужденных было на порядок ниже.
– А если сравнить с Францией? Тут параллели уместны: там тоже существовал коллаборационистский режим Виши…
– Различие с Францией – в том, что значительная часть ее территории была освобождена задолго до конца войны. Там тоже был период самосудов, стихийных расправ с коллаборационистами. К тому же этот период был дольше, чем у нас, потому что здесь "большой декрет о возмездии" был подписан уже 19 июня 1945 года, через месяц с небольшим после освобождения. Впоследствии как во Франции, так и в Чехословакии уровень насилия и строгость наказаний снизились. Характерно, что те, кто был приговорен народными судами сразу после принятия президентского декрета, карались строже, чем люди, признанные виновными в тех же самых преступлениях, но попавшие под суд несколько месяцев спустя.
– Много ли было вынесено и приведено в исполнение смертных приговоров?
– Тут опять-таки любопытно сравнить ситуацию в разных странах.
Народные суды вынесли 713 смертных приговоров и 741 человека приговорили к пожизненному заключению
Жестче всего поступали в Норвегии. Ее население составляло 3 миллиона человек, и к ответственности были привлечены все 55 тысяч членов коллаборационистской партии "Национальное единение" и еще 40 тысяч человек, то есть почти 100 тысяч из трех миллионов норвежцев. В Чехословакии – примерно та же цифра, но при населении почти в пять раз большем. Народные суды вынесли 713 смертных приговоров и 741 человека приговорили к пожизненному заключению. Большинство приговоров было приведено в исполнение, поскольку срок на апелляцию предусматривался минимальный – 24 часа.
– Можно ли в этом случае говорить о справедливом возмездии, или же осуждены были и невинные люди, а вина некоторых не соответствовала тяжести наказания?
– Справедливым это возмездие назвать трудно. Прежде всего, как я уже сказал, приговоры, которые выносились в первые месяцы действия декрета, летом и осенью 1945 года, были значительно суровее, чем в более поздний период. Тут нужно учитывать эмоциональный фактор, который сразу после войны, конечно, действовал. Второй момент – политизация правосудия. На действия органов юстиции, особенно в таких процессах, как суд над членами правительства протектората или над политиками правых партий, оказывали влияние политические соображения и давление со стороны победивших левых сил, в том числе коммунистов. Им было выгодно любой ценой очернить репутацию политических соперников, бывших или настоящих, связать их с нацизмом.
В отличие от изгнания немцев, процессы над коллаборационистами проходили в рамках правового порядка, хоть и специфического
Но все равно нужно отделять даже эти суды от этнической чистки, которая произошла в послевоенной Чехословакии. Конечно, отчасти они пересекались, потому что среди подсудимых на "процессах возмездия" были и чехословацкие немцы. Но в целом изгнание немецкого меньшинства, как бы ни относиться к тогдашним историческим обстоятельствам, противоречит самим основам правового государства – поскольку речь идет о принципе коллективной вины и массовом лишении гражданских и имущественных прав. В отличие от изгнания немцев, процессы над коллаборационистами проходили в рамках правового порядка, хоть и специфического. Более того, если полистать газеты того времени, то мы увидим, что в них велась дискуссия на эту тему, были высказывания о том, как наказывать провинившихся в годы оккупации чехов: одни твердили, что нужно жестче, другие, наоборот, призывали к милосердию. В то время как немцев изгоняли при полном согласии политических элит и всего общества, – говорит чешский историк Матей Спурны.
