Можно быть верующим, но не религиозным, не воцерковленным человеком, то есть обходиться без конфессиональной принадлежности. Можно быть христианином, но не православным, как католики Петр Чаадаев или Венедикт Ерофеев. Можно быть и атеистом, как Борис Стругацкий. Современная европейская цивилизация базируется на взаимной толерантности, на признании права любого человека быть другим, на секулярности, на отделенности церкви от государства.

Но Россия – особый случай.

Долгое время на территории современной России властвовал воинствующий атеизм большевиков, а теперь пытается властвовать воинствующее православие. Все это – результат доминирующего невежества, в том числе и невежества в христианстве. И очевидно, что происходящее – воплощенное средневековье, причем не новое, а то, которое никуда из России не исчезало, ибо там, в тех временах религиозных войн она, Россия, и задержалась в своем цивилизационном развитии, как ни удивительно это для образованного слоя.

Поэтому удивляться собственно нечему. Разве что тому, что имеющие власть начали с недавних пор потакать мракобесию, стимулировать его. Но и это само говорит об уровне цивилизационного развития страны и тех, кто сегодня руководит Россией.

Европа, пройдя через религиозные войны между католиками и протестантами, давно пришла к цивилизационным нормам человеческого общежития. России этот путь в цивилизацию еще предстоит пройти. А пока в ней идет потакание черни, о которой писал Пушкин. Идет направляемая сверху (анти)культурная революция, и православные хунвейбины декларируют бред в своих дацзыбао, и власть не чинит им препятствий. Никому нет дела до того, что эти действия говорят как раз о неверии авторов и исполнителей акций типа "оскорбись!" в Бога, в Христа, в Его всезнание и справедливость, в то, что все преступники будут Им наказаны по деяниям.

Во всех этих акциях – самая яркая по абсурду происходящего история с постановкой оперы Вагнера "Тангейзер" в Новосибирске – несомненно, происходит унижение, оскорбление ума, интеллекта и чувств образованных людей, но это, похоже не волнует никого ни в правительстве, ни в Думе. Может ли опера (к примеру, Вагнера), драматический спектакль или фильм, может ли то или иное изображение Христа оскорбить чувства христиан, как карикатура на пророка Мохаммеда якобы оскорбляет чувства мусульман?

Не берусь судить, но одно ясно: и в том и в другом случае мы имеем дело с науськиванием агрессивно-послушных темных людей, которые без команды "Фас!" никогда бы не увидели того, что их якобы оскорбляет. Или кто-то готов поверить, что громящие постановку режиссера Тимофея Кулябина – поклонники Вагнера и ради его музыки посетили спектакль?​ Христос, предлагая подставлять ударившему другую щеку для удара, предлагал поверить в отмщение на небесах, в отмщение по воле Всевышнего, предлагал не отвечать злом на зло. Оскорбить чувство если кто и может, так только тот, в адрес кого оно направлено.

Чувства верующих направлены к Богу, и никто другой не может их оскорбить. Если же они чувствуют себя оскорбленными кем-то другим и дают волю гневу, то, значит, не вполне верят в своего Бога, в его всезнание и справедливый суд. Стало быть, совершают грех богохульства. На понимании этого базируется христианская, или точнее, как нынче принято говорить в Европе, иудейско-христианская цивилизация и культура. В том числе и культура человеческого общежития.

Вспоминаю, как в 2002 году после выступления Виктора Пелевина на берлинском литературном коллоквиуме к столу на сцене прилепился какой-то странноватый тип, который стал спрашивать писателя: "Скажите, как вы относитесь к воскресению Христа?" Раз спросил – Пелевин сделал вид, будто не слышит. Но любопытствующий продолжал повторять вопрос. И тогда Пелевин сказал ему: "Вообще в цивилизованном мире не принято спрашивать о двух вещах – o зарплате и конфессиональных предпочтениях, но я отвечу вам: я – практикующий буддист. Когда первые христианские миссионеры попали в Лхасу и начали проповедовать, то, дойдя в своем рассказе до воскресения Христа, они получили неожиданную реакцию. Местные жители страшно испугались и стали выкрикивать слово, которое означало на их языке восставших из мертвых. Встречи с таковыми ничего хорошего, по их представлениям, не сулили. Так что миссионерство успехом не увенчалось. В домах буддистов Лхасы специально оборудованы высокие пороги и низкие притолоки, чтобы не допустить проникновения воскресших мертвецов в жилища – у них принято считать, что зомби имеют затруднения в движениях и не в состоянии высоко поднять ногу или нагнуть голову. Итак, я – практикующий буддист, и что вы хотите от меня услышать в ответ на ваш вопрос?"

Стоит задуматься, оскорбил ли спрашивавший Пелевина его религиозные чувства буддиста? Оскорбил ли Пелевин своим ответом религиозные чувства православного? Не абсурдными ли выглядят для здравомыслящего человека сами эти вопросы, столь популярные в современной России?

В канон европейской культуры и цивилизации несомненно входит одно малоизвестное в России сочинение Готхольда Эфраима Лессинга — немецкого поэта, драматурга, теоретика искусства и литературного критика-просветителя, основоположника немецкой классической литературы. В пьесе Лессинга "Натан Мудрый", действие которой разворачивается в Иерусалиме в XII веке, султан Саладин, удивленный непреклонной приверженностью богатого еврея мудреца Натана (его прототипом послужил автору его современник и друг Мозес Мендельсон) своей вере, обращается к нему с вопросом:

Саладин:

… И раз уж так ты мудр,

Ты вот что мне скажи: какую веру,

Какой закон считаешь ты всех лучше?

Натан:

Султан, ведь я – еврей.

Саладин:

Я мусульманин;

А христианин – третий между нами.

Но лишь одна из этих трех религий

Быть истинною может.

………….

Натан:

В глубокой тьме времен в стране восточной
Жил человек; был перстень у него –
Руки любимой дар – с бесценным камнем.
То был опал с игрою многоцветной,
И обладал тот камень тайной силой:
Кто с верою носил его, всегда
Приятен был и господу и людям.
Так мудрено ль, что этот человек
Не только день и ночь не расставался
С сокровищем своим, но и навеки
Решил его в потомстве сохранить?
Решил и сделал так: оставил перстень
Из сыновей любимому, чтоб тот
Сам завещал его любимцу сыну
И чтоб такой избранник, невзирая
На возраст свой, одной лишь силой перстня
Главенствовал и властвовал над родом.
Внимай, султан.

Саладин:

Я весь вниманье. Дальше.

Натан:

От сына к сыну так переходя,
Достался, наконец, заветный перстень
Отцу трех сыновей; и как все трое
Равно ему во всем покорны были,
Так всех троих равно и он любил.
И лишь по временам отцу казалось,
Что перстня наиболее достоин
То старший сын, то средний, то меньшой,
Тот, словом, сын, который с ним глаз на глаз,
Без братьев, оставался и невольно
Один овладевал его любовью.
Не выдержало любящее сердце -
И перстень чудодейственный был порознь
Обещан всем троим. Так время шло.
Не за горами смерть. Отец, чем дальше,
Тем больше все смущается, скорбит:
Двух сыновей приходится обидеть.
Обманщиком явиться перед ними!
Как быть ему теперь? – И вот тайком
Он к мастеру шлет перстень с порученьем.
Какого бы труда, каких бы денег
Ни стоило, согласно образцу
Такие же еще два перстня сделать.
Работа удалась. Три перстня мастер
Заказчику принес – и сам заказчик
Свой перстень отличить не мог от новых.
Обрадованный старец призывает
К себе поочередно сыновей,
Благословляет их поочередно,
По перстню им дает – и умирает.
Ты слушаешь, султан?

Саладин (отворачивается от него в смущении):

Да, да! Но только
Кончай скорее сказку.

Натан:

Я пришел
Уже к концу. Что было дальше – ясно
Само собой. Едва лишь закрывает
Отец глаза, приходит каждый с перстнем
И каждый хочет быть владыкой рода.
Ни розыски, ни жалобы, ни тяжбы –
Ничто не помогает: доказать,
Где перстень настоящий, – невозможно.
(Молчит, выжидая ответа султана.)
Почти настолько же, как нам узнать,
Где вера настоящая.

Саладин:

И все?
И это мне должно служить ответом?

Натан:

Должно служить мне извиненьем только,
Что не берусь я различать те перстни,
Которые отец и заказал,
Чтоб различить нельзя их было вовсе.
(Перевод Татьяны Щепкиной-Куперник)

Эта мудрая притча – часть немецкой и европейской культуры.
Нынешние православные фанатики, атакуя культуру, утверждают, что власть – от Бога. Они хотят при этой власти быть, ей служить и от нее кормиться. И власть идет навстречу их пожеланиям. Мне же гораздо ближе идея Лессинга, что от Создателя мы получили конфессиональное разнообразие.

И в заключение еще одна история, связанная с немецким театром. В Берлине на площади Бебеля напротив Гумбольдтовского университета на месте, где нацистски настроенные студенты 10 мая 1933 года под руководством Геббельса сжигали книги, есть оригинальный памятник израильского художника и скульптора Михи Ульмана. Люди, проходя по этой площади, видят под ногами через стекло комнату с пустыми белыми, предназначавшимися для книг, стеллажами.

Памятник снабжен цитатой из Генриха Гейне: "Это был лишь пролог: там, где сжигают книги, в финале сжигают и людей. 1820". Книги еврея Гейне были при нацистах запрещены и тоже летели в нацистские костры. Но интересно, что пророческая фраза – это не высказывание самого поэта, а цитата из его пьесы "Альманзор", где слова эти произносит … мусульманин, по поводу сожжения Корана испанской инквизицией в XV веке. В этом парадоксальном в духе иронии истории сочетании места, автора и конкретики самой цитаты есть для меня тоже большой цивилизационный смысл. Варварство в конечно итоге, как горячка, всегда проходит, отступает. Но успевает многое разрушить, к сожалению.

Юрий Векслер – театральный режиссер, корреспондент Радио Свобода в Берлине