Новый выпуск программы о настоящих личностях, их судьбах, поступках и взглядах на жизнь. В гостях у "Культа личности" поэт, бард Юлий Ким. Ведущий - Леонид Велехов.
Видеоверсия передачи доступна на нашем канале в YouTube http://www.youtube.com/wa
Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода - радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, это новый выпуск программы "Культ Личности". Она не про историю, не про тиранов прошлого, она про наше время, про настоящие личности, их судьбы, поступки и взгляды на окружающую жизнь. Сегодня в нашей, созданной исключительно при помощи воображения, студии, в этой домашней обстановке обычной московской квартирки - Юлий Ким, поэт, бард, автор песен, ставших давно народными, драматург, правдоискатель и правозащитник.
(Видеосюжет о Киме. Закадровый текст:
Юлий Ким – имя и фамилия такие короткие, а лишь сухой перечислительный список того, что сделано этим человеком в театре, кино, литературе, занимает несколько страниц. Сотни стихов и песен, полсотни фильмов, в которых эти песни звучат, и каких! Лирический «Человек с бульвара Капуцинов», звонкий и романтический одновременно «Бумбараш», печально-пессимистические «Пять вечеров», фонтанирующие остроумием «12 стульев»… Андрей Миронов, Николай Караченцов, Валерий Золотухин пели его песенки, многие из которых с тех пор давно считаются народными. А какие замечательные мюзиклы, начиная с чисто русского «Недоросля» и кончая обрусевшим благодаря Киму «Нотр Дам де Пари»! И при всем при этом, при такой успешности Ким выбрал жизнь не сибаритскую, а полную переживаний за судьбу своей страны и усилий эту судьбу изменить. Участвовал в правозащитном движении, рискуя и творческой карьерой, и свободой. И сегодня не унимается, никого не боится и слушает только голос собственной совести.
Впрочем, все равно, лучше Булата Окуджавы о том, кто таков Юлий Ким и что его ведет по жизни, не скажешь:
Вот приходит Юлик Ким и смешное напевает.
А потом вдруг как заплачет, песню выплеснув в окно.
Ничего дурного в том: в жизни всякое бывает –
то смешно, а то и грустно, то светло, а то темно.
Так за что ж его тогда не любили наши власти?
За российские ли страсти? За корейские ль глаза?
Может быть, его считали иудеем? Вот так здрасьте!
Может, чудились им в песнях диссидентов голоса?
Страхи прежние в былом. Вот он плачет, и смеется,
и рассказывает людям, кто мы есть и кто он сам.
Впрочем, помнит он всегда, что веревочка-то вьется...
Это видно по усмешке, по походке, по глазам.)
Студия:
Леонид Велехов: Хочу задать для начала такой подводящий итоги вопрос. Вы довольны тем, как жизнь сложилась?
Юлий Ким: В целом - да, конечно.
Леонид Велехов: Но ведь все было поначалу очень непросто. Отца арестовали, когда вам не то года не было, не то двух...
Юлий Ким: Не было года еще.
Леонид Велехов: Маму ведь тоже арестовали?
Юлий Ким: Потом уже, вслед за ним.
Леонид Велехов: А как вы спаслись в таком-то возрасте?
Юлий Ким: Нас спасла родня. Нас - это меня и сестру. Сестра старше меня на три года была. Она немножко лучше, чем я, помнила эти события. У нее даже есть тень воспоминаний об аресте. Она помнила, что какие-то грубые люди ходили по квартире. Что-то такое осталось в ее тогдашнем трехлетнем сердечке. Мне не было еще и года, поэтому в сердечке ничего не осталось. Зато возвращение мамы оттуда помню хорошо.
Леонид Велехов: Это была по сути первая встреча с мамой?
Юлий Ким: Да, первая встреча сознательная. Я ее увидел сознательными глазами в возрасте девяти с половиной лет.
Леонид Велехов: И что это была за встреча?
Юлий Ким: Это было очень сложное чувство. Дело в том, что я рос в семье нашей родни, с моими двоюродными сестрами, с моей родной сестрой, с бабушкой. Там была еще домработница, которую я привык называть мамой. Она действительно была мне очень родной, и как-то меня отличала от всей детворы, вероятно, потому что сама была бездетной всю жизнь. И я к ней привязался. Когда появилась подлинная мама (я знал, что она есть, я знал, что мы ее ждем), конечно, я смотрел на нее во все глаза, но чувства родства не было в самом начале. Это была незнакомая худенькая, большеглазая женщина. Очень хорошо помню, как она появилась, мы так ее напряженно ждали. А потом мне пришлось к этому привыкать. Правда, этот процесс был недолгим.
Леонид Велехов: А мама откуда в вашем представлении появилась? Она же не из заключения, наверное, появилась?
Юлий Ким: Что она появилась из заключения, мы узнали позже. Она была в длительной командировке. Нам об этом рассказывали с молчаливым категорическим отказом продолжать дальше нас просвещать по этой линии. Мама в командировке. Папа рано скончался. Папа действительно рано скончался, а вот как и каким образом - это открылось позже.
Леонид Велехов: Сколько отцу было?
Юлий Ким: Он 1904 года - 34 года было.
Леонид Велехов: Как он попал в эту страшную мясорубку?
Юлий Ким: Мама отыскала его в Хабаровске. Это был, по-моему, 1930-й год. После института она поехала туда работать. Они там познакомились. И она его привезла в Москву. Он уже и тогда в Хабаровске отличался хорошим знанием русского языка. Он работал журналистом на обоих языках - переводил с русского на корейский и наоборот, печатался в разных советских хабаровских газетах. И даже первые публикации были в сеульских каких-то газетах. Какие публикации, о чем - понятия не имею. Так ничего и не удалось разыскать на эту тему. А когда она его привезла в Москву, пошел 1937 год, и вся корейская диаспора в Москве попала под эту метелку.
Леонид Велехов: Так же как и китайская, которая очень большая была.
Юлий Ким: Да, и китайская, и корейская, и якутская, и башкирская. Они все попали под эту метлу. И я, уже много времени спустя, присутствовал сначала на открытии памятника московским корейцам в Бутово, знаменитом, а потом уже мне сказали, что прах нашего отца лежит не там. Корейцы докопались до документов, и нашлось еще одно корейское захоронение 1938 года, в Коммунарке.
Леонид Велехов: Такое же печально известное название, как и Бутово.
Юлий Ким: Да, это бывшая дача Ягоды. Потом, когда Ягоду арестовали и расстреляли, это стало владением НКВД. И эта поляна так и сохранила название Расстрельной - большая такая поляна на этой Коммунарке. До сих пор я не знаю, Расстрельная, потому что там приводили приговор в исполнение или уже хоронили тела расстрелянных. Этого я уже не знаю, но это и неважно. Но они нашли, что вот это захоронение расстрелянных корейцев там. И когда мы с сестрой там оказались, это был март. Мы пришли с нашими розами. Мы просто положили их на снег, потому что это общая могила. И где кто лежит, где чей прах, никогда и никто не различит. Разве что на Страшном Суде.
Леонид Велехов: На Страшном Суде разберутся, я надеюсь. Юлий Черсанович, а мама ведь из семьи духовного звания, причем с большими традициями. Это как-то сказалось на вас?
Юлий Ким: Это очень даже сказалось, и вот каким образом. Дело в том, что российское духовенство, как правило, было образованным. И оттуда земская интеллигенция - врачи, землемеры, учителя. Мой прадед Василий Павлович Всесвятский был настоящий поп такого пошиба. Он был образованным. Он был главным иереем в большой уездной церкви в селе Угодский завод. Сейчас это город Жуков. Сохранилась книга записей, оставшаяся от храма, где записано, что священник Василий Павлович Всесвятский крестил Егорку Жукова. А впоследствии сын этого священника, земский врач Николай Васильевич, его лечил.
Леонид Велехов: Ничего себе! Это в Первую мировую, да?
Юлий Ким: Да, он тогда был унтером. И мой дед лечил унтера от тифа. Это, кстати, нашло отражение в жуковских мемуарах. Там это упомянуто. А сейчас в Жукове, в бывшем Угодском заводе, есть мемориальный музей. И там есть стенд, посвященный нашей семье Всесвятских - моему прадеду, моим дедам. Они все стали кто врачом, кто землемером, кто еще кем-то. И эта просветительская традиция потом отразилась и в дальнейших поколениях. Матушка моя стала учительницей. Но сразу нужно сказать, что эта такая народническая жилка была всегда в действиях, в характере, в этом корпоративном духе клана Всесвятских. Оно сказывалось в том, что они все помнили массу песен.
Леонид Велехов: Музыкальность-то оттуда?
Юлий Ким: Да, у всех, кроме моей матушки, был музыкальный слух. И нам с Анной, с моей сестрой, это вполне передалось. Мы с ней на два голоса распевали до самых ее последних дней, когда собирались вместе. И когда собирался огромный клан Всесвятских, то там репертуар простирался от народнических, эсеровских еще, студенческих песен XIX века, и дальше -предреволюционные, революционные, нэповские. Они пели "Гоп со смыком" куплетов 30, например! (Смех в студии) И все такое.
Леонид Велехов: Весь городской фольклор.
Юлий Ким: И одновременно весь Вертинский. Боже мой! Я наслушался этого и многое запомнил. И, конечно, золотой вклад - песни военные нашего времени. Когда мы собирались с уже их поредевшими рядами, уже на два голоса и "Осенний вальс", и "На солнечной поляночке" и т. д.
Леонид Велехов: А корейство как сказалось?
Юлий Ким: Корейство, к сожалению, в мою жизнь практически не вошло, совсем мало. Корейская родня прорезалась, когда пошли реабилитации. Это уже в хрущевское время. Когда возникла эта возможность - реабилитировать отца, возникли и мои корейские родственники. Я с ними познакомился. Они уже все жили не в Приморье. Они стали жертвами первой этнической депортации, которую устроил Сталин. Первая этническая депортация была как раз корейская, 1937-й или начало 1938 года, точно не помню. Приморские корейцы пострадали первыми. Это мне рассказывал Анатолий Ким, мой однофамилец, писатель, его родители как раз и прибыли из Приморья через месяц после этой депортации. Их всех расселили в Средней Азии. И вот моя родня по отцу тоже там оказалась, в городе Ангрен, это Узбекистан. И оттуда потом приехал Марат Ким, мой родственник по отцу. Мы с ним познакомились. Но такой связи не возникло в силу того, что у меня уже была своя жизнь, там была своя жизнь. И даже не удалось друг к другу приехать в гости. Осталась только слабая-слабая ниточка. Есть такой Женя Ли - это мой какой-то там племянник, с которым больше другой мой племянник, по материнской линии, знаком, чем я. Я надеюсь, что когда-нибудь мне удастся с ним увидеться. Он живет рядом с Минеральными Водами. Он пианист, исполнитель. Какие-то записи у моего племянника есть. Но лично еще не удалось познакомиться. Вот этим исчерпывается все. Хотя корейцы меня достали. Я имею в виду иностранные корейцы, южные.
Леонид Велехов: Да, они такие ребята, любознательные.
Юлий Ким: Когда пошла перестройка, Железный занавес кончился, они стали все чаще наезжать сюда и искать каких-то более-менее известных здешних корейцев. Таким образом, они вышли на меня. И мы с женой к ним съездили, по-моему, в 2003 или в 2004 году в Сеул и провели там десять незабываемых дней.
Леонид Велехов: А в другую Корею не ездили?
Юлий Ким: В другую - нет.
Леонид Велехов: Это тоже были бы незабываемые дни, я думаю.
Юлий Ким: До другой Кореи дело не дошло. Я с другой Кореей отраженно встречался в Москве по той причине, что в Москве корейская диаспора, по-моему, на две части делится - та, которая ориентируется на Север, и та, которая на Юг. И вот та, что на Север, устроила большой благотворительный вечер в театре Губенко, забыл, как он называется.
Леонид Велехов: Содружество актеров на Таганке.
Юлий Ким: Да, в этом театре собрались корейцы, ориентированные на Север. И я впервые увидел абсолютно корейский зал. И когда моя сестра села среди них, я ее потерял. (Смех в студии)
Леонид Велехов: Юлий Черсанович, читая вашу биографию, я думал, а как с такой анкетой удалось вернуться в Москву, поступить в МГПИ?
Юлий Ким: В 1954 году уже Сталина не было. Поэтому уже смотрели сквозь пальцы и приняли.
Леонид Велехов: Ведь Педагогический институт был очень примечательный. Там чуть ли не Лосев преподавал?
Юлий Ким: Да, Лосев преподавал. Там было много замечательных имен. Там были замечательные профессора. Очень хорошая была школа. Другое дело, что я не могу похвастаться, что я вполне этим воспользовался. Потому что мой академический багаж знаний очень невелик, к сожалению. Я больше сочинял, чем усваивал. (Смех в студии)
Леонид Велехов: А когда начали пописывать, как говорится?
Юлий Ким: Уже, конечно, в институте, но не всерьез. Уже понятие "бард" распространилось повсюду. Слово появилось чуть позже, чем это понятие воплотилось в жизнь. Потому что уже был Визбор, уже была Ада Якушева в нашем институте, уже я услышал о Сухареве. Так что, уже невозможно было ни одной вечеринки без гитары, без самодельных песен представить себе. Поэтому, когда я оказался впервые в кино, я оказался в эпизоде студенческой вечеринки и, конечно, с гитарой как уже более-менее известный бард. Но если бы мне тогда сказали, что сочинение песен, текстов, музыки, станет делом моей жизни, я бы очень веселился на эту тему.
А вот когда закончил институт и оказался на Камчатке, вот тут я почувствовал необходимость, я бы сказал, производственную - сочинять песни. И тогда я взялся за это дело всерьез, потому что надо было заниматься художественной самодеятельностью в том глухом камчатском поселке, где я оказался по распределению. И я этим занимался от души. И там я сделал первые шаги к профессиональному театру. Потому что я сочинял не только песни, но и композиции с каким-то внутренним сюжетом. Я занимался сочинением школьных мюзиклов, еще не зная этого слова.
Леонид Велехов: Его и не было тогда.
Юлий Ким: Но я потихонечку практиковался.
Леонид Велехов: Вот откуда все, что называется, есть пошло – с Камчатки!
Юлий Ким: Да, да.
Леонид Велехов: Поговорим о политике. А когда вы стали диссидентом не по статусу, а по сути?
Юлий Ким: Образ мыслей у меня сложился одновременно с тем, как он складывался во всем моем поколении, условно назовем его шестидесятниками. После хрущевского доклада, после судьбоносного события в нашей жизни - падение культа личности Сталина - сразу пошел процесс переоценки тех ценностей, на которых мы все воспитывались. И эта переоценка была кардинальной. И, конечно, она сразу вышла за рамки переоценки роли и личности вождя. Сразу речь пошла о системе. Сначала говорили о ленинских нормах, но критическая мысль мгновенно достала и Владимира Ильича.
Леонид Велехов: Все-таки долго термин "возвращение к ленинским нормам" фигурировал. А когда вы в диссидентское движение вошли полноправным участником?
Юлий Ким: Точно даты не назову. Но, скажем так, свою первую развеселую песню, посвященную злобе дня, я сочинил 9 марта 1963 года. Почему? Потому что 8 Хрущев встретился с интеллигенцией и сильно потопал на нее ногами - на Виктора Некрасова, на Эренбурга и других. На Евтушенко он наехал на этой встрече. Это был разнос нашей творческой интеллигенции, который мне очень не понравился. Я свою первую песенку этому событию посвятил. Считать, что я сочинил какой-то шедевр - нет. Они не являются произведениями искусства, хотя парочку можно зачислить в эти благородные ряды. Но они честные очевидцы того времени.
Леонид Велехов: Да, но вы же в этом деле участвовали не только как сочинитель.
Юлий Ким: Я, как вся наша интеллигенция, был вовлечен в процесс самиздата - его распространение, чтение, изготовление и взаимообмен. Потом пошли уже серьезные события, когда появились в самиздате письма протеста, обращения в защиту, против гонений, против нарушений прав человека в СССР. Вот это правозащитное движение охватило значительный слой нашей интеллигенции, в котором самыми отчаянными были не все, а лишь диссиденты. Диссидентами я называю тех инакомыслящих, которые осуществляли свободу слова явочным порядком, они составляли эти документы, подписывали их своими именами и, тем самым, сознательно шли на статью. Вот я вместе с ними сознательно шелл на статью. Статья до меня, слава Богу, не дошла, но из школы меня выперли.
Леонид Велехов: У вас даже, кажется, кодовое имя было в оперативных сводках КГБ? "Гитарист" вы были?
Юлий Ким: Да, это когда уже возник "Мемориал" выяснилось. Относительно недавно я это узнал - уже после перестройки.
Леонид Велехов: Но вы ведь в этом смысле в рядах диссидентов были белой вороной. Потому что артистов, художников, поэтов, которые были такими активными участниками, подписывались полным именем, было не так много. А как вы объясните такой феномен, что в той же Восточной Европе (и в Польше, и в Чехословакии) непосредственно в диссидентском движении участвовало очень много интеллектуалов и артистов. Мы помним Яна Вериха. Мы помним большие списки артистов. А в Советском Союзе сочувствующих было много, но чтобы на статью идти, как вы выражаетесь...
Юлий Ким: Да, сочувствующих было много, но на статью шли немногие, опасаясь за свои семьи. Все-таки наш режим был куда более беспощаден и жесток, чем там.
Леонид Велехов: И, конечно, он был гораздо более длительным по времени. У людей была уже генетическая память. И еще, наверное, у многих людей из числа творческой интеллигенции были какие-то иллюзии по поводу режима?
Юлий Ким: У кого как. Я думаю, что особенных иллюзий не было. Просто, мне кажется, что у каждого был свой ресурс смелости. И в силу этого ресурса он как-то действовал.
Леонид Велехов: А вы почему не вышли на площадь?
Юлий Ким: Я не вышел, потому что я уже был изгнан из школы. Мне надо было думать о заработке. У меня дочка росла и т. д. Выражаясь беспощадным языком, исключительно из шкурного страха.
Леонид Велехов: Нормального человеческого рефлекса.
Юлий Ким: Я и их-то, кто пошел на эту площадь в 1968 году в августе, отговаривал от этого дела, руководствуясь именно тактическими или стратегическими соображениями самого правозащитного движения. Я целый вечер накануне уговаривал Ларису Богораз не ходить туда, приводя вполне понятные причины. Вот вы - Паша Литвинов, Наташа Горбаневская - уйдете и явно сядете минимум на 3 года. Когда пришел Вадик Делоне, он так со мной и прощался накануне этого похода. Он сказал: "Ну, старик, до свидания через три года". Не надо было и надеяться на что-то другое. Так вот, говорил я, вы на три года как минимум выключаетесь. А вы активные деятели этого дела. И если дело без вас не захиреет, то сильно ослабнет. Логика была безукоризненная. А у них не было безукоризненной логики, но иначе они поступить не могли.
Леонид Велехов: Их уже влек рок-событий, как сказано у Пастернака. А что была за странная логика в том, чтобы запретить вам преподавать в школе, но при этом разрешить сочинять для театра и кино?
Юлий Ким: А эта логика очень простая. Дело в том, что они справедливо рассудили, что человек, работая с театром и кино, не может одновременно подписывать какие-то протестные письма. Это совершенно естественно.
Леонид Велехов: Потому что он связан с коллективом?
Юлий Ким: Да, потому что он связан с коллективом. Он не сможет это делать. Если бы я был писатель-одиночка вроде Солженицына, Максимова, Войновича или даже Галича... У Галича все концы были оборваны. Если бы ему оставили эти концы, может быть, он поостерегся. Потому что тогда, сочиняя что-то для фильма или для спектакля, если бы приняли и поставили "Матросскую тишину", которую не пускали на сцену всеми силами, я думаю, может быть, он бы и воздержался от каких-то своих сочинений. Потому что ему эта пьеса была чрезвычайно дорога. В "Современнике" ее уже собирались ставить. И одновременно сочинять какую-то анитсоветскую песню - это значит ставить под удар не только самого себя, а всю работу театра. И они рассудили правильно. А что касается содержания произведений, то они понимали, что за этим будут следить сами театры, чтобы не было никакого антисоветского высказывания или, по крайней мере, прямого адресного высказывания. За это будут отвечать сами театры. В этом смысле, все было рассчитано абсолютно правильно.
Леонид Велехов: Все продумано.
Юлий Ким: И даже не то, что продумано. Это было просто естественно предполагать.
Леонид Велехов: Логика нашего существования.
Юлий Ким: Да, естественно.
Леонид Велехов: Но ведь до того, как вас из школы выгнали, вы в ней долго преподавали, уже занимаясь правозащитной деятельностью. А школа была какая - 18-я, элитарная!
Юлий Ким: Да. Конечно, когда меня стали оттуда потихонечку выгонять... Выгоняло, конечно, начальство надшкольное. Коллеги этим не занимались, но они со мной разговаривали... Сними подпись, говорили они, публично откажись от подписи, которую ты поставил. Это для меня было условие невыполнимое. Они мне приводили приблизительно те же самые мои доводы, что, мол, здесь ты принесешь гораздо больше пользы. Я с ними соглашался. Эта логика была абсолютно неопровержимой. Но снять подпись было не в моих силах.
Леонид Велехов: А знаменитый академик Колмогоров, который курировал эту школу, как-то к вам благоволил?
Юлий Ким: Он благоволил ко мне постольку, поскольку ко мне благоволила школа. И когда я занимался всеми своими тамошними театрами, песнями и т. д., он смотрел на это сквозь пальцы, хотя это не очень ему нравилось. Потому что он просвещал наши лицеистов совсем по другой линии - по линии знакомства с классическими музыкальными произведениями, в которых он был величайший знаток. Он приносил пластинки с Моцартом, Генделем, Глюком...
Леонид Велехов: Притом, что он был знаменитый ученый, математик.
Юлий Ким: Академик Андрей Николаевич Колмогоров входил, наверное, в первую пятерку математиков ХХ века. Это был потрясающий гений математический. Кроме того, был человек поразительной образованности, интеллигентности. И очень мыслящий по-современному тогда. Насчет его политических взглядов и степени его близости к власти, я ничего не знаю. Дело в том, что его мировой авторитет ученого был настолько велик, что у него совершенно не было никакой необходимости подлизываться, вступать в какую-то подковерную борьбу. Он был на Олимпе.
Леонид Велехов: Выше всего этого.
Юлий Ким: Да, и отвечал за школу. У меня с ним состоялся в высшей степени неприятный разговор, когда кончился семестр. Дело в том, что меня собирались в 1968 году московские власти увольнять в марте. Колмогоров добился, чтобы мне дали возможность закончить семестр, чтобы я мог принять экзамены и т. д. А вот когда я закончил, тогда он пригласил меня в кабинет и, глядя в сторону, сказал: "Вы понимаете, что возобновлять занятия в следующем семестре в нашей школе вы не сможете". Я это, конечно, понимал. Но тут он добавил страшно меня огорчившую фразу: "Правда ли, что вы собираетесь судиться со школой с приглашением на этот суд иностранных корреспондентов?" Я понял, что ветер надул в уши нашему академику черт знает что про меня. Я его успокоил на этот счет, что я не враг своей школе, которую я очень люблю, и что я подам по собственному желанию и уйду без всяких скандалов. Он успокоился, но простился со мной холодно.
Леонид Велехов: Могу я вас попросить в конце этой части, посвященной вашему диссидентскому прошлому, спеть замечательный "Адвокатский вальсок"?
Юлий Ким: Да, с удовольствием! Эту песню я сочинил в 1968 году. Посвящена она... Так я записал: "Посвящается двум нашим замечательным адвокатессам и правозащитницам в одном лице - Софье Васильевне Калистратовой и Дине Исааковне Каминской, которые принимали участие в этом знаменитом процессе над теми, кто вышел в августе протестовать против оккупации Чехословакии". Сейчас я не помню, кто из них кого защищал. Но помню еще другой процесс, где была Дина Исааковна Каминская. Она защищала Илью Габая. Это процесс 1970 года, позже. Я написал эту песню, посвятив им, и не только им, а всем тем коллегам их, которые брались за это безнадежное дело - защиту диссидентов. И вот, что у меня получилось. Здесь есть упоминание о 190-й статье. Это была статья Уголовного кодекса, по которой судили диссидентов. Второй куплет этого вальса вдруг зазвучал очень актуально в наши времена, когда пошли эти басманные, московские и прочие суды над теперешними диссидентами.
"Конечно, усилия тщетны
И им не вдолбить ничего:
Предметы для них беспредметны,
А белое просто черно.
Судье заодно с прокурором
Плевать на детальный разбор -
Им лишь бы прикрыть разговором
Готовый уже приговор.
Скорей всего, надобно просто
Просить представительный суд
Дать меньше по сто девяностой,
Чем то, что, конечно, дадут.
Откуда ж берется охота,
Азарт, неподдельная страсть
Машинам доказывать что-то,
Властям корректировать власть?
Серьезные взрослые судьи,
Седины, морщины, семья...
Какие же это орудья?
Такие же люди, как люди, как я!
Ведь правда моя очевидна,
Ведь белые нитки видать!
Ведь людям должно же быть стыдно
За правду в Сибирь загонять!
Ой, правое русское слово -
Луч света в кромешной ночи!
И все будет вечно хреново,
И все же ты вечно звучи!"
Леонид Велехов: Замечательно! В одном только с вами не соглашусь, что второй куплет звучит актуально. Вы меня извините, но просто все куплеты звучат очень актуально и ассоциируются с сегодняшними событиями.
Юлий Ким: Сейчас нет 190-й статьи.
Леонид Велехов: Да, и Сибирь пока еще не фигурирует, но тем не менее.
Юлий Ким: Да.
Леонид Велехов: В следующей части нашего разговора, я бы хотел немного о песнях распросить. Чье влияние вы ощутили в большей степени, когда начинали, Галича, Окуджавы, Высоцкого, может быть, городского фольклора?
Юлий Ким: В первую очередь, это, конечно, влияние Визбора.
Леонид Велехов: С которым вы чуть ли не однокурсники...
Юлий Ким: Нет.
Леонид Велехов: Но оба учились в МГПИ.
Юлий Ким: Да. Я поступил на 1-й курс, когда он перешел на последний. У нас разница три или четыре года. Но целый год мы учились вместе. Я, конечно, очень быстро с ним познакомился. Он поощрил, в первую очередь, мои стихотворные опыты, но потом и песенные. Более того, сравнительно недавно вышел альбом из двух дисков, где меня поют, поют мои песни и пародии на меня, посвящения. Вот такой очень приятный альбом. До этого они, издатели, сделали то же самое с Галичем, с Булатом, по-моему, с Визбором. Там я услышал, как Визбор поет мои песни, чего я не помню сам. В этом альбоме Визбор поет, по-моему, три мои песенки. Мне было очень весело, приятно. А так, конечно, очень много истоков. Я говорил о моей семье - оттуда все эти музыкальные мотивы тоже уже во мне сидели. Наша советская эстрада тоже на меня действовала, особенно, конечно, лучшие образцы, утесовский репертуар.
Леонид Велехов: Но ведь это очень, мне кажется, советский феномен - бардовская песня...
Юлий Ким: Как вам сказать? Пожалуй, в том только аспекте, что это был один из мощных ее источников. Недаром, когда зазвучали наши первые, особенно, туристические, песни, композиторы тоже включились в этот интонационный слой или в эту интонационную струю. Песня Пахмутовой "Под крылом самолета" - это совершенно бардовская песня. Можно сказать, половина репертуара Визбора вполне советские песни. Потому что советская песня необязательно фальшивая. Конечно, много было фальшивых, официозных песен, о них речи нет. А искренняя лирическая песня была очень богата интонационно и стихотворно. Знаменитый автор-песенник Фатьянов - это просто №1. Василий Иванович Лебедев-Кумач - тоже. Ему тоже принадлежат хорошие вещи. Это было очень мощный источник бардовской песни, но не только он. Потому что, конечно, повлияло полуоткрытие "железного" занавеса. И когда в наши уши проникли "Битлз", французский шансон... Кроме того, в нашем запасе был огромный репертуар дворовых песен, песен предместий, каторжных, блатных. Причем, каторжные песни еще с царсконо времени. Я помню прекрасно еще тогдашние песни "Динь-дон, звон кандальный" и другие. Все это тоже питало нас, в том числе репертуар Вертинского. Вот это все на меня влияло.
А что касается персонально, то у меня, конечно, были подражания Галичу. Тем более, это перекликалось с моей потребностью откликаться на политическую злобу дня. Но у меня есть и подражание Высоцкому. Есть попытка имитировать интонации Булата, но их мало, потому что я не очень лирический автор. С лирикой у меня сложные отношения. (Смех в студии). Чисто лирических песен у меня не наберется и десятка.
Леонид Велехов: Но это еще, наверное, потому, что вы очень искусный стилизатор. У вас много лицедейства в песнях.
Юлий Ким: Это - да. Эта театральная стихия меня очень увлекала. В этом смысле, есть сходство и принципиальное различие с Высоцким, потому что он тоже был театральный автор. И масса его песен, которые я всегда считал его личными, исповедальными, скажем, его "Цыганочка" потрясающая, "Кони привередливые", оказывается, все это писалось либо для театральной постановки, либо для фильма.
Леонид Велехов: Как вы объясните такой парадокс, Высоцким сформулированный во фразе "меня к себе зовут большие люди, чтоб я им пел "Охоту на волков"? Действительно, его обожал Брежнев. На Таганку ходили Андропов и Крючков. Ваши песенки тоже, наверняка, "наверху" слушали. Что у этих людей было какое-то раздвоение личности?
Юлий Ким: Никоим образом. Я не очень себе представляю, что они слушали, скажем, мои сочинения так же, как слушали Высоцкого по очень простой причине. У меня всегда был конкретный адрес, хотя речь там шла о боле общих проблемах, но всегда это был фельетон на злобу дня. Что касается Высоцкого, то он не был фельетонщиком, хотя он всегда был крамольным автором. Важнейшая тема, которая звучит в его творчества, это отчаянная тоска по свободе. А эта тоска была свойственна всем, включая начальников, которые несвободу осуществляли профессионально и беспощадно.
Леонид Велехов: Замечательное объяснение.
Юлий Ким: Тоска у них была та же самая. "Охоту на волков" они примеряли к своим подковерным играм. А на самом деле она не про их подковерные игры, она ппо звериную тоску русского человека по воле, я бы сказал. И эта тоска, и отчаянное желание свободы были свойственны всем от мала до велика.
Леонид Велехов: Вы в одном из интервью 90-х годов как-то сказали, что вы не будете больше писать политических, социальных песенок, потому что их время прошло. А сейчас оно вернулось?
Юлий Ким: В данном случае, я, конечно, ошибся. Время для политического фельетона не проходит никогда. Другое дело, что во времена перестройки и в прозе, и в поэзии злобой дня стало заниматься очень много замечательного народу. Поэтому, как я люблю шутить на эту тему, стоит только мне что-нибудь сочинить про Путина, как у Быкова это уже есть, или у Иртеньева, или у Шендеровича. (Смех в студии)
Леонид Велехов: Едят ваш хлеб.
Юлий Ким: Нет! Они свой едят прекрасно, не хуже меня, а чаще уже и лучше. Появились мастера этого искусства гораздо более опытные, чем я. Я так откликнусь, бывало, когда уж совсем рассержусь.
Леонид Велехов: Хотел бы попросить вас исполнить одну из последних ваших песенок про современных диссидентов, про Пятую колонну. Уважите?
Юлий Ким: Сколько угодно! Это очень грустная песенка.
"И вот опять нас мало,
неправильных ребят,
кого телеканалы
никак не охмурят,
Кого Россия-мама
Готова съесть живьём.
Опять нас, братцы, мало,
Что делать, так живём.
Когда мы честь по чести
Бранили нашу власть,
Россия с нами вместе
Смеялась, подбочась.
И вдруг необъяснимо,
Как гром средь бела дня,
Россия после Крыма
Свихнулась
Сразу
Вся.
Как будто подвиг славный
Наш главный совершил,
Как будто наш державный
Дракона сокрушил
И все кричат "Победа"
А вся победа в том,
Что главный наш соседа
Обчистил белым днем!
И всплыло в одночасье
Забытое давно
Немыслимое счастье
Быть с властью заодно.
Бери, начальник, шире!
Врежь Киеву поддых!
Чтоб видели чужие,
Как наши бьют своих!
Дружина Михалкова
Дежурит у Кремля,
Отважно и сурово
Макара заклеймя.
И если сам Лимонов
Лобзает их взасос,
То с прочих миллионов
Какой быть может спрос?
И вот опять нас мало,
Как в прошлые года.
Совсем-совсем немножко.
И в этом вся беда".
Леонид Велехов: Песня вся должна разойтись на такие афоризмы, которые останутся в истории.
Юлий Ким: Пожалуйста, мне не жалко.
Леонид Велехов: Все разойдется на афоризмы и поговорки, характеризующие то, что произошло. Но неужели действительно нас так мало?
Юлий Ким: Маловато, да. Всегда, когда я думаю об этом, вспоминаю великий народ крымских татар. Боже мой! Когда мы здесь по крохам собирали в те 60-е годы подписи под каким-нибудь письмом протеста, если удавалось собрать десяток-другой фамилий, это был большой успех. А они привозили огромные полотна писем, подписанные сотнями тысяч людей! Как это действовало! Но это особенное дело - крымско-татарское национальное движение. Тем не менее, если говорить о диссидентстве нынешнем, конечно, очень интересно сравнить с тогдашними 60-ми, 70-ми годами. Все-таки в те времена представить себе десятки тысяч вышедших на площадь было невозможно. А сейчас мы это видели и неоднократно. Я думаю, что если сейчас возникнет какой-то еще такого рода призыв, на него откликнутся не единицы, как в наши времена.
Леонид Велехов: Оптимизм вы все-таки сохраняете, осторожный оптимизм.
Юлий Ким: Да, желание справедливости и правды сейчас охватывает гораздо больше народа.
Леонид Велехов: Будем надеяться, что это так. Я чрезвычайно признателен вам за этот потрясающий разговор. Не могу удержаться и не попросить вас спеть "Губы окаянные".
Юлий Ким: Ну, что ж... (Смех в студии) Хит всех времен. Но не скажу, что народов, потому что все-таки эта песня была названа в свое время "русской народной". Эту песню я сочинил в институте, будучи влюбленным в замечательную девушку. И ей посвятил как шуточную песню, не более того. А через двадцать лет ее попросил в свой фильм Никита Михалков, "Пять вечером" по сценарию Александра Володина. И там на экране ее спел Станислав Любшин голосом Сережи Никитина. Она вместе с этим фильмом завоевала всеобщую любовь. И через два была объявлена в "Кинопанораме" как русская народная песня. (Смех в студии)
Леонид Велехов: И действительно на следующий день, когда вам звонили, вы брали трубку...
Юлий Ким: Да, в тот же день, я говорил: "Русский народ вас слушает". (Смех в студии)
Леонид Велехов: Это замечательно! Но как всех разбросало… Фильм-то был Никиты Михалкова!
Юлий Ким: Да. В тогдашнюю пору он снимал лучшие свои фильмы. Он, безусловно, бесконечно талантливый и актер, и кинорежиссер. Но сейчас он стал тенденциозен. Сейчас тенденция в его художестве преобладает над самим художеством. Это плохо. Толстой управлялся как-то. Он тоже был очень тенденциозным, но при этом его художество всегда справлялось с тенденциозностью. Она не мешала, а местами даже очень помогала ему как художнику. А здесь есть противоречия.
Леонид Велехов: Есть. Но фильм "Пять вечеров" замечательный! Гурченко совершенно незабываемая.
Юлий Ким: Как мне рассказывали, этот фильм он снял, когда у него образовался простой. Он снимал фильм об Обломове.
Леонид Велехов: За несколько десятков съемочных дней, чуть ли не за месяц его снял.
Юлий Ким: Да, очень быстро. Это интерьерный, павильонный фильм. И вот так здорово у него получилось. Так что, Никите Сергеевичу многое за это простится. (Смех в студии)
"Губы окаянные,
Думы потаённые,
Ой, бестолковая любовь,
Головка забубённая.
Всё вы, губы, помните,
Всё вы, думы, знаете,
Ой, да чего ж вы моё сердце
Этим огорчаете.
Позову я голубя,
Позову я сизого,
Ой, пошлю дролечке письмо,
И мы начнем всё сызнова..."
Леонид Велехов: Спасибо!
В эфире Свободы – радио, которое не только слышно, но и видно, – вы смотрели и слушали новый выпуск программы Культ личности. Юлий Ким, наше всё, был сегодня у нас в гостях.
С вами был Леонид Велехов, всего вам доброго, встретимся на том же месте, в тот же час, через неделю.
