Столетний юбилей Ханны Арендт
Владимир Тольц: Она родилась сто лет назад в Ганновере. А детство и отрочество свои провела в ставшем впоследствии советским Кёнигсберге, нынешнем Калининграде. Там эту девочку из состоятельной немецко-еврейской семьи можно было часто видеть у могилы Эммануила Канта. Там и пришла ей в голову необычная для девушки мысль стать философом. Она училась у самых известных немецких мудрецов своего времени Карла Ясперса и Мартина Хайдеггера, и они считали ее самой умной из знакомых им женщин. (Хайдеггер еще – и самой красивой. Он не отказался от этой оценки, даже когда увлекся химерой национал-социализма. А то, что не женился на этой еврейской умнице и красавице, его апологеты объясняли позднее лишь нежеланием разрушать семью). А в 1933-м, после прихода Гитлера к власти Ханна бежала сначала во Францию, а затем, через Португалию в США, поскольку ей - симпатизировавшей тогда коммунистам еврейке – жизнь в ставшем красно-коричневым фатерлянде добра не сулила.
55 лет назад, в Штатах, вышла в свет ее фундаментальная работа «Истоки тоталитаризма», в которой впервые был дан синтетический анализ этого явления, основанный на материале как нацистской Германии, так и сталинского Советского Союза. Этой книгой и другими многочисленными трудами Арендт вскормлено не одно поколение философов Старого и Нового Света. По «Истокам тоталитаризма» и по сей день переучивают в России бывших преподавателей истории КПСС, истмата и диамата, перелицовывая их в респектабельных докторов и фельдшеров любомудрия и политологии.
И вот 14 октября исполняется 100 лет со дня рождения Ханны Арендт.
Пожалуй, эпицентром юбилейных торжеств, связанных со столетием со дня рождения Арендт окажется Германия, где Ханна прожила лишь первые 27 лет ее 69-летней жизни. В нынешней Германии ее помнят и ценят. Там (в Ольденбурге) есть и центр ее имени, и архив, и премия. А в Дрездене еще и Институт, продолжающий начатые ею исследования тоталитаризма. Туда, а также в Марбург, Фрайбург и Гейдельберг, где в университетах некогда училась Арендт, приедут на научные конференции и памятные торжества философы и политологи из многих стран мира и, прежде всего и Франции и США, куда Ханна бежала от нацизма. И из Израиля, где образованные люди очень чтят и популяризируют. (Пару лет назад я натолкнулся на сработанное там изложение «для чайников»- так и значится в заголовке - ее труда «Истоки тоталитаризма», сделанное, - что показательно, - бывшим советским политзаключенным.) А вот в современной России, где она, как говорится «широко известна в узких кругах», все иначе – о юбилее, кажется, и не вспоминают. Почему? Может быть, вопреки моим представлениям, то, что исследовала Ханна Арендт для России ныне неактуально? Или может быть ее выводы оказались неверны? Или методика устарела?
Эти и другие мои вопросы я адресую трем российским философам. Первым отвечает профессор Российского государственного гуманитарного университета Игорь Яковенко.
Игорь Яковенко: Относительного того мира, над которым работала Ханна Арендт, говорить трудно – это авторское философствование, очень сложное, индивидуальное, но выросшее в хорошей философской культуре. Мы знаем, что она была в кругу элитарной европейской философии. А вот выводы ее и предмет ее размышлений в высшей степени важен и интересен, и я думаю, именно поэтому сегодня Ханна Арендт не очень ко двору сегодняшней российской идеологии, российской культуры и не попадает в поле массового интереса.
Владимир Тольц: Но все-таки, почему, Игорь Григорьевич?
Игорь Яковенко: В широком смысле Ханну Арендт занимала проблема зла. Вообще говоря, это огромная проблема философская, богословская, она мучает человечество тысячелетиями. Когда мы говорим об этих вещах, мы исходим из того, что человек в целом хороший, а если он вдруг стал наемным киллером или мучает кого-то, то у него было не то воспитание, социальные условия. Есть другие точки зрения на проблему зла. По большому счету, это одна из самых главных проблем, которая стоит перед мыслящим человеком: откуда зло, каковы его истоки, что делать человеку перед лицом зла, зла, как фактора человеческого бытия? Как к нему относиться? Как его можно познать, классифицировать, разобраться? Что происходит с обществами, которые вдруг провалились в этот океан зла?
Я думаю, что Россия сегодня переживает принципиально другой этап, Россия сегодня переживает сложную ломку, связанную с тем, что распалась империя. Россия сегодня живет в потребности некоторого реванша, ибо осознанно, что от нас отвернулись так называемые союзники, соседи, народные демократии, республики, которые ушли из Советского Союза, как сегодня через 15 лет очевидно, ушли навсегда и назад никто идти не желает. И происходившее в России в 90-е годы и сейчас очень большим слоем людей воспринимается как некоторое поражение. А поражение требует реванша.
Можно пойти другим путем. И в конце концов, Германия, Италия, Япония пережили в середине 20-го века сильнейший военно-политический крах, но они достигли реванша на других путях. Они пошли по пути прогресса, экономического развития, великолепного образа жизни, создания для своего народа высокой динамичности, и тем самым на других рельсах компенсировали все свои предшествующие поражения, обрели заново самоуважение в другом формате. Вот этот путь Россией пока не избран заведомо. Речь идет о таком манифестском разделении на «своих» и «чужих», агрессия и имперская спесь, желание набить морду кому-нибудь, тому, кому ее набить неопасно сегодня - кому-нибудь маленькому, поблизости. Что я буду рассказывать, мы все представляем себе ситуацию в нашей стране. Я думаю, что в конечном счете именно эти массовые настроения, а они подлинно массовые, они захватывают большую часть нашего общества в разной степени, в разной семантике выражаются и определяют меру актуальности того наследия, которое оставила Ханна Арендт и интереса к ней сегодня.
Владимир Тольц: Зав. отдела социальной и политической философии Института Философии Российской Академии наук профессор Алексей Кара-Мурза дополняет
Алексей Кара-Мурза: Знаете, конечно, российское философское политологическое сообщество находится в сложной ситуации. Мы до сих пор, я думаю, не выбрались из своего набора приоритетов, которые у нас господствовали больше полувека. И Ханна Арендт одна из тех мыслителей, которая появилась в нашем обиходе достаточно широком, не только среди специалистов, но в таком широком философском политологическом обиходе, наверное, десять лет назад, когда была впервые в России переиздана ее книга «Истоки тоталитаризма». Поэтому она у меня входит в курсы политической философии, политологии, просто философии.
И я бы здесь хотел в первую очередь подчеркнуть, что это один из самых профессиональных философов 20 века. Культура мысли, культура изложения, то, что я называю профессиональный мыслитель. Потому что у нас статус мыслителя – это либо такой балабол, иногда блестящий стилист, иногда эрудит. Но профессиональный мыслитель – это гораздо более широкое понятие. Культуры мысли крайне не хватает сейчас в России. Реабилитируются многие профессиональные русские мыслители начала 20 века, но по-настоящему профессиональной мысли, к сожалению, маловато у нас сейчас и трудно ее воссоздать за этот период. Мы многому научились, многое узнали, но культура профессиональной мысли, которая дает фундаментальное философское образование - вот этого не хватает. И Арендт здесь одна, повторяю, из выдающихся профессионалов-мыслителей 20 века.
Владимир Тольц: Так считает российский философ Алексей Кара-Мурза. Так в чем же дело? «Культура профессиональной мысли» Арендт, о чем говорил Алексей Алексеевич, по-прежнему высоко ценится, и в России ее по-прежнему не хватает, а вот «зла», природу которого изучала Арендт (это напомнил нам не только профессор Яковенко, но и трагические события последних двух недель) по-прежнему предостаточно. Так что же ее и не вспоминают сегодня? Может быть, времена изменились? Может быть, дело в том, что Россия после смерти Сталина, как об этом писала сама Арендт, перестала быть тоталитарной? (Кстати, о посттоталитаризме нынешней России упомянул недавно в Дрездене и путешествовавший по местам своего агентурного прошлого президент России.) Может, все это, как и дрезденский институт изучения тоталитаризма имени Арендт, как и дрезденская резидентура «имени Путина» для России уже окончательно пройденное?
Профессор Кара-Мурза о тоталитаризме и его исследовательнице рассуждает сегодня так:
Алексей Кара-Мурза: Она, конечно, один из главных авторов по теории тоталитаризма. И на мой взгляд, вот здесь и кроется ее и некоторая загадка, и некоторая вещь, которая нам очень могла бы пригодиться. Дело в том, что фактически Арендт первая сказала, что тоталитаризм приходит не как чистая репрессия, хотя она испытала на себе именно чистую репрессию, а приходит как некоторые сумерки человеческого сознания, когда человек оказывается одинок в мире и передает свою свободу действовать и мыслить некоторой надчеловеческой инстанции, некоторому режиму, вождю. То есть это не только чистая репрессия, но и некоторое человеческое искушение. В искушении жить легче, потому что свободный человек находится в постоянной тревоге, живет тяжело настоящий свободный мыслящий человек. И вот для облегчения существования человек 20-го века, у которого сильно расширились горизонты, необходимость профессионального знания, вообще появились огромные массивы людей в городах, вот здесь создается искушение человека передать свою свободу. То есть некоторый тоталитаризм создает внутреннее одиночество личности, которая передоверяет общественные проблемы власти. Она не могла знать о советском ГУЛАГе по-настоящему, писала в основном классический немецкий концентрационный лагерь с антисемитским наполнением, конечно. Но практика российская, советская 20-го века показала, что она была права в главном: тоталитаризм, сталинизм, фашизм, любой тоталитаризм приходит как некоторое искушение, а не просто как голое насилие. И в этом смысле мы не застрахованы от нового тоталитаризма, ни мы, ни на Западе. Там, где произойдет помрачение человеческой личности, там, где произойдет снова искушение убежать от свободы, передоверить эту тревогу за себя, за существование мира, передоверить это какой-то высшей инстанции, там может придти новый тоталитаризм, который будет искать врагов внутри страны, как это было в первую очередь в советском тоталитаризме – поиск, перенос вины на внутренних врагов, так и в варианте, когда можно перебрасывать вину на другие народы – это фашистский, нацистский вариант тоталитаризма. Вот это главное, на мой взгляд, когда мы празднуем юбилей выдающегося мыслителя 20-го века Ханны Арендт. Для современного россиянина это исключительно актуальное имя, выдающаяся книга, выдающаяся биография, выдающийся опыт и мыслителя, и человека, переживающего, сопереживающего всем катаклизмам современности. Актуальная для нас именно потому, что мы, на мой взгляд, в меньшей степени сумели преодолеть в себе эти искушения.
Владимир Тольц: В ице-президент Фонда "Либеральная миссия", доктор философских наук профессор Игорь Клямкин обращает наше внимание на то, чем труды Ханны Арендт могут помочь в понимании сегодняшней России.
Игорь Клямкин: Сегодня часто говорят, что в России авторитарный режим и так далее, очень много по этому поводу споров. Но в этом режиме очень сложно что-то понять, если не учитывать, что это послетоталитарный режим, в котором кое-что осталось от тоталитарного прошлого. Что-то ушло, а что-то осталось. И те признаки, которые выделяет Ханна Арендт, позволяют это понять, что, мне кажется, весьма существенно. Частная жизнь стала автономной, более того, власти хотят, чтобы люди уходили в частную жизнь и особенно не лезли в жизнь политическую, то есть автономия частной жизни восстановлена. Именно поэтому для Ханны Арендт тоталитарный режим в СССР ограничивался сталинским периодом. Послесталинский период, когда частная жизнь стала приобретать некоторую автономию, она это не относит уже к тоталитаризму в чистом виде. Так вот, частная жизнь автономии восстановлена, но публичная сфера, политическая сфера, она по-прежнему не автономна, она по-прежнему не является пространством свободы, о чем писала Ханна Арендт.
А дальше начинаются те следы прошлого, которые мы наблюдаем: граница между законным и незаконным остается зыбкой, власть по-прежнему выше закона и может применять закон избирательно. Скажем, история с ЮКОСом, Ходорковским - наиболее известная в этом отношении, но далеко не единственная. Атомизация сохраняется, она сохраняется и в силу инерции исторической, и в силу того, что власти ее сознательно культивируют. Поэтому давление на гражданские организации и так далее продолжается. Это тоже след того тоталитарного прошлого так, как его понимала Ханна Арендт. Вроде бы нет идеологии, ради которой осуществляются какие-то действия, в том числе и насильственные. В конституции записано, что никакой монопольной идеологии быть не может. В то же время выясняется, что в этом посттоталитарном состоянии без идеологии обойтись трудно, и идеологи властей открыто говорят, что без идеологии мы не обойдемся, и заявка на нее сделана в виде так называемой суверенной демократии. А что такое суверенная демократия – это идеологический ограничитель демократии. Это тоже последствия того прошлого, от которого мы вроде бы ушли. Так что нашу нынешнюю политическую систему, наш нынешний политический режим, его практические действия гораздо легче понять, помня о том понимании тоталитаризма и его особенностях, о которых так подробно писала Ханна Арендт.
Владимир Тольц: Не стоит ограничивать творческое наследие Арендт лишь исследованием тоталитаризма. Она была человеком чрезвычайно разносторонних интересов: занималась социологией труда и частной жизни, писала о проблемах любви и богословия (докторская диссертация ее о Блаженном Августине), о пересечении судеб еврейского и немецкого народов; ее весьма увлекало то, что на суконном языке философов именуется «презумпцией наличного смысла исторического события». Я хотел обойтись в этой передаче без цитат, но все же одну, интересную для историков мысль Арендт приведу. "Неважно, - писала она, - сколь абстрактно могут звучать наши теории или сколь последовательными могут оказаться наши аргументы, за ними лежат случаи и истории, которые, по крайней мере для нас самих, содержат, как в скорлупе, полныйсмысл того, что бы мы ни должны были сказать".
Игорь Яковенко: Если вернуться к нашему отечественному материалу и к тому, как осмысливается сегодня история в России, то надо сказать вот о чем: та марксистская система понимания мира, которая существовала десятилетия, в ней выросли ученые, историки, философы, обществоведы, она кончилась. А новая выстраивается, это ведь процесс очень непростой, найти какие-то другие объяснительные модели, построить другую картину мира, не конъюнктурно нахватать, а что-то выстроить. И я думаю, что этот процесс очень медленный, не быстрый. На мой взгляд, мы наблюдаем только, ну если не первые шаги, но где-то находимся в середине этого процесса. А что касается до смысла исторических событий и смысла истории как такого целого, то, в конечном счете, ответа на вопрос, вкладывает ли человек в историю какой-то смысл или она в нем присутствует – этот ответ носит философский характер. Мы никогда не можем сказать наверняка, за кем остается правда. Многие люди вообще отказывают истории в каких-то закономерностях, видят в ней только регистрирующие фактические вещи, статус за историей такого регистратора. Я, скажем, склонен видеть в истории процесс закономерный. Это одна из позиций, которая не единственная в осмыслении исторического процесса.
Ханна Арендт действительно живо и не напряженно интересовалась, пыталась постичь смысл и своего народа, и европейской истории, и логику перипетий, и причины катастроф, которые пережила Европа в середине 20-го века. В этом не только научный, но, на мой взгляд, человеческий итог, человеческий результат ее работы. Это был человек глубокомыслящий, очень искренний и неравнодушный. В каком-то смысле это самое главное. Отдельные ее выводы могут оказаться сегодня спорными или не полностью принимаемыми – это нормально. А вот общая позиция, позиция интеллектуальной честности, заинтересованности, та позиция, которая вырастает из жизни, отданной своему делу, она, безусловно, это то, что остается.
Владимир Тольц: Остается-то – остается! Да только в России сейчас остается, как мы выяснили, во многом невостребованным. Однако передача наша подходит к концу. И в заключение я решаюсь задать одному из ее участников философу Игорю Яковенко вопрос в большей степени личный, нежели профессиональный: Игорь, а вот вам, как человеку, Ханна Арендт близка? Чем?
Игорь Яковенко: Вы знаете, для меня важна, с моей точки зрения, проблематизация самой важной проблемы из тех, которые стоят перед человеком, одной из самых важных – это проблемы зла, почему на земле существует зло. Ведь человек и смертен, казалось бы, и подвержен болезням. Есть много вещей, которые подталкивали, казалось бы, нас на то, чтобы помогать друг другу, быть гуманности. А в реальности мы знаем, что люди не только убивают, а они мучают, причем мучают ежедневно дети родителей, родители детей, супруги друг друга. Вот где зло и что можно сделать в этой ситуации? Ханна Арендт полагала, что человек, интеллектуально развиваясь, человечество осознавая, постигая, может преодолевать эти вещи. Это философский ответ, возможны и другие. Ханна Арендт задавалась проблемой истоков тоталитаризма – это вещь бесконечная, важная. И я не могу сказать, что я согласен со всеми ее выводами, но сама эта проблематизация и работа ее мысли, они мне близки. Мне более близки проблемы, которыми она задавалась, и общие выводы. Кстати, скажем, как мы знаем, Ханна Арендт была еврейка, ее заинтересованность тем, а какова роль ее народа. Скажем, один из ее тезисов состоял в том, что эмансипация евреев, модернизация их была одним из факторов, который задавал ситуацию в Европе. Критика своего собственного народа, попытка не огульного возвеличивания, а попытка разобраться в проблемах, обращение к себе и в первую очередь к себе – это очень важно.
Владимир Тольц: Российские философы Игорь Яковенко, Алексей Кара-Мурза и Игорь Клямкин об их немецко-американской коллеге Ханне Арендт, столетний юбилей которой отмечают ныне во многих странах мира. Но не в России.0
