Иван Толстой: В эфире программа «C'est la vie». Непериодические разговоры с Андреем Гавриловым. Здравствуйте, Андрей.
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван.
Иван Толстой: Андрей, сегодня мы решили по вашему, признаюсь, предложению всю программу посвятить одной теме — последнему альбому Бориса Гребенщикова, вышедшему совсем недавно. Скажите, пожалуйста, для начала несколько слов, так сказать, по периметру, что это за альбом, как он называется, когда он выпущен и чем он, собственно, наполнен, прежде, чем мы будем обсуждать его содержание.
Андрей Гаврилов: Вы знаете, очень интересно, потому что я вдруг подумал, что в эпоху новых технологий фраза «когда он выпущен» - это не такая уж простая фраза, на нее довольно сложно бывает ответить. В прессе писали, что альбом вышел 1 ноября — это не совсем правильно, потому что сам компакт-диск, который лежит перед нами, с черной обложкой, с черно-белым портретом Гребенщикова, появился в продаже, появился в руках у людей, конечно, позже. С другой стороны, 1 ноября этот альбом появился официально в сети, Борис Гребенщиков его выложил в сеть, у него есть свое представление о том, как это надо делать, — это касается не только этого альбома, но и предыдущих. Но получается, что действительно в самом начале ноября цифровая версия альбома уже была доступна на тех или других условиях.
Что теперь означает «выпущен»? Мне самому, честно говоря, не всегда ясен ответ на этот вопрос. А вот если бы, например, он решил не выпускать его на компакт-диске, если бы мы ничего не могли взять в руки, считается ли это выходом альбома или нет?
Дальше можно говорить о книгах, о картинах, и так далее. Но в любом случае в ноябре этот альбом появился как набор песен, не случайный набор — продуманный, выстроенный, и так далее, но он появился в том или ином виде. Это ноябрьская история, это самый свежий альбом Бориса Гребенщикова. Более того, у него выходят довольно часто сборники, довольно часто выходят концертные записи — это интересно все, но такой полноценный альбом за последнее время у него вышел один, он называется «Соль». Как сказал сам Гребенщиков, он перебрал около дюжины названий, ни одно название не ложилось ни в тему, ни на настроение, ни на что, и вдруг появилось слово «соль», несмотря на то, что альбомы с таким названием у других музыкантов уже существуют, никаких сомнений не было, тут же название легло и навсегда к альбому прилипло. Альбом вызвал очень большой интерес, потому что его появлению, неважно, цифровому или фактическому, предшествовал выпуск нескольких синглов, то есть компакт-дисков или опять же этих же программ в интернете, где было всего две или три песни. Это частая практика в мире — это как бы предваряет альбом. Иногда получается так, когда песня неожиданно становится, неожиданно для автора, особенно популярной, синглы выходят и после альбома, но обычная практика, что они выходят до, предупреждая публику, предупреждая слушателей, что готовится нечто, оно будет примерно такое, в таком духе, с таким настроением. Так было и здесь, некоторые песни из этого альбома уже выходили раньше и исполнялись на концертах. Но на альбоме сесть песни, которые не выходили и практически никогда не исполнялись, здесь есть и то, и другое.
Иван Толстой: Андрей, как вы сами оцениваете этот альбом? Вы хорошо знаете и Бориса Гребенщикова, знаете его творчество, слушали его на протяжение нескольких десятилетий, в отличие, кстати, от меня: я совершенно не меломан, хотя на одном домашнем концерте «Аквариума» я был еще в 1970-е годы, году в 1976-м, наверное. На меня это произвело большое впечатление — это был первый домашний концерт в моей жизни, который я вообще слышал, он был профессионально составлен, исполнен. Но тем не менее, я совсем не подробно, не так внимательно, как вы, следил и слежу за творчеством Гребенщикова или кого бы то ни было другого, поэтому я всегда робею, когда нужно говорить о музыке, об альбоме в целом, цельном произведении каком-то. Ваше первое впечатление от этого альбома, от «Соли»? Потому что я слышал, что «Соль» произвела фурор в музыкальной общественности.
Андрей Гаврилов: Вы знаете, у меня первого впечатления было два. Одно относительно альбома: по-моему, это прекрасный альбом. Когда я его слушал весь целиком в первый раз, это было совсем недавно, то мы с вами говорим абсолютно по свежим впечатлениям, мне показалось, что как музыкальное произведение — это замечательная пластинка, замечательный альбом. Второе первое впечатление касалось не столько альбома как музыкального какого-то единства песен, сколько настроения, которое передалось, как мне кажется, от автора Бориса Гребенщикова мне как слушателю. Да, может быть не на 100% чистый эксперимент. Мы с ним разговаривали за время, которое прошло между двумя альбомами последним и предпоследним, и созванивались, и списывались, и обменивались какими-то точками зрения, какими-то мнениями, и тем не менее, я не ожидал, что Борис передаст, в частности, мне такое ощущение грусти и печали относительно окружающей нас жизни, которое у меня сложилось после слушания этого альбома. Притом, не то, что бы случайно, автор не хотел, а так получилось, я не знаю, хотел или нет, но мне кажется, что весь альбом пронизан этим ощущением грусти, в лучшем случае грусти и печали, не будем углубляться в более глубокие и более страшные определения этого настроения, именно это я и ощутил. Трагизма нет, или почти нет. Вот у меня двойное ощущение — первое касается произведения, а второе касается того, что произведение со мной сделало. Вам не кажется, что мы очень много с вами говорим?
Иван Толстой: По-моему, даже слишком.
Андрей Гаврилов: Даже слишком, пора бы дать что-нибудь послушать. Вы слушали альбом вчера, с чего вы хотите начать?
Иван Толстой: Вы знаете, что: я попросил бы вас, если вы не против, начать с самого начала. На меня альбом произвел фантастическое впечатление, но я не хочу опережать ощущений и впечатлений наших слушателей, в конце концов, мы ведь с вами не на кухне говорим, а перед микрофонами Радио Свобода. Я хочу разделить свое чувство с нашими слушателями, со слушателями нашей передачи «C’est la vie» и сделать наших слушателей, позволить им присутствовать при нашем разговоре. А без музыки Гребенщикова, мне кажется, наши слова уходят куда-то в эфирную пустыню. Давайте начнем с самого начала, потому что почти обо всех песнях мне есть хотя бы полтора слова, что сказать, они почти все произвели на меня очень сильное впечатление. Давайте просто поставим дорожку номер один. Как называется песня?
Андрей Гаврилов: Эта песня называется «Праздник урожая во Дворце труда». Борис Гребенщиков, альбом «Соль».
(Песня)
Иван Толстой: Эта заглавная песня, эти пропилеи к этому альбому или первый дворцовый зал этого альбома. В этом «декамероне» (а здесь на альбоме 10 песен, то есть это своеобразный «декамерон») эта песня - о драме поколения, о разочаровании и самого Гребенщикова, и нас всех, того самого поколения, которое было, извините за банальность, подстрелено на самом взлете. Какие-то смутные надежды, о которых сам автор и не говорит, и не поет, но которые передаются им по закону общности, по закону единого эфира, который пронзает людей одного поколения. Что-то обещало со стороны судьбы и что-то ужасно не сбылось. «Под ногами полотна «Эрмитажа», «урожай во Дворце труда» — какое-то, казалось бы, давно отмененное ВДНХ, это невозможная Площадь труда в Ленинграде, у меня как у ленинградца возникает ощущение (да и вы ленинградец, да и Гребенщиков ленинградец), возникает дежа-вю - казалось бы, обсмеянная, отмененная, иронизированная нами жизнь. Возвращается некий шар, показывая свою обратную сторону, вдруг Луна решает повернуться и показать свою чудовищную спину.
Андрей Гаврилов: Вы знаете, извините, я вас перебью, потому что вы случайно совершенно, я уверен, что случайно, вернулись на много лет назад, когда появилась статья Андрея Вознесенского о Борисе Гребенщикове, где он упомянул о пинкфлоидовском настроении или пинкфлоидовской внешности в тот момент Бориса Гребенщикова, конечно, диск «Пинк Флоид» «Обратная сторона Луны», я не мог об этом не вспомнить, когда вы заговорили, приводили эти примеры. Я с вами абсолютно согласен. Дело в том, что эта песня одна из тех, которая была выпущена раньше альбома, соответственно, многие и я в том числе услышали ее раньше. Я помню совершенное ошеломление от первой строки, от первых слов: «Сколько мы ни пели, все равно, что молчали». Вот эта жуть, которая, наверное, пронизывает настроение автора, понявшего, что, я в данном случае не имею в виду Гребенщикова, я в данном случае имею в виду вообще автора, как писателя, поэта, музыканта, господи, даже архитектора, который вдруг понял, что то, что он делал, — это не зря ни в коем случае, это не напрасно ни в коем случае, но, тем не менее, это не то, на что он имел право как творческая личность рассчитывать. У меня, кстати, ощущение, что древний, старый знаменитый соратник Гребенщикова Сергей Курехин в свое время настолько был ошеломлен этим же ощущением, которое он, по-моему, уловил на несколько десятилетий раньше, что все, что ни делается, вроде бы сыпется в какую-то черную дыру, поэтому были его политические метания, никакой мистики, но если действительно есть хоть что-то в том, что некоторые болезни вызваны эмоциональным состоянием человека, то вполне возможно, что этот ужас, это отчаяние, которые его охватили, они и привели к такой трагической кончине Сергея Курехина. Напоминаю, они долгие годы работали вместе в «Аквариуме» и потом продолжали даже музыкальное, а не только человеческое сотрудничество.
Иван Толстой: Да, я с вами совершенно согласен, Андрей, что всякий художник, всякий настоящий мастер безусловно понимает свое значение, свое место в истории. Конечно, люди масштаба Гребенщикова всегда понимают, что их деятельность, их творчество, их вклад не могли не сдвинуть ось Земли, не повернуть ее на сколько-то градусов. И вдруг это разочарование: я сделал все, что мог, я кричал, я стонал, я молился, а земная ось не сдвинулась, общество оказалось столь консервативным, непрошибаемым, жизнь проворачивается, и обратная сторона Луны снова перед нами.
Андрей Гаврилов: Вы знаете, я думаю, у Гребенщикова это не столь конкретно, это уже наши с вами толкования.
Иван Толстой: Конечно, он весь в символизме своем, он весь в образности, в метафорах.
Андрей Гаврилов: Я подумал, что если бы тот Серафим, который велел глаголом жечь сердца людей, вдруг потом подошел на перекрестке, сказал: знаешь, старик, пожег, дай прикурить. Все, что в итоге получается. Это ужасно, я с вами согласен.
Иван Толстой: Какой вы циничный.
Андрей Гаврилов: Послушаем дальше, следующую песню?
Иван Толстой: Песню номер два.
Андрей Гаврилов: «Пришел пить воду».
(Песня)
Иван Толстой: «Пришел пить воду, не смог узнать ее вкус». Действительно, каков символизм, какова образность, практически прямоговорение. Ваши впечатления от песни?
Андрей Гаврилов: По-моему, это одна из самых сильных песен альбома. Я ее раньше, кстати, не слышал, хотя, по-моему, Борис ее выкладывал в интернет, но как-то она прошла мимо меня. А может быть я ошибаюсь сейчас, может быть ее не было в интернете. То есть я ее слушал абсолютно на чистый лист, меня ничто к ней не готовило, и песня меня унесла за собой. Это одна из тех песен, которая вроде бы не такая откровенная, как «Праздник урожая» с почти оруэлловским названием — это же надо такое придумать, а вроде бы немножечко о другом, но она уносит за собой, как какое-то описание мутного потока. Наверное, нельзя сказать, что песня как мутный поток — это очень сомнительный комплимент, но описание мутного потока, из которого вырваться невозможно, вот это было мое ощущение.
Иван Толстой: И какие сильные строки, какие ответственные слова человека столь религиозного, как Гребенщиков (я, конечно, имею в виду не христианство его религиозности, а религиозность его как художника, как буддиста, как язычника, кого хотите, когда поэт обожествляет весь подлунный окружающий мир - в этом смысле религиозного), какие страшные строчки: «Будешь в Москве, остерегайся говорить о святом. / Служители любви вобьют тебя в землю крестом». Какую ответственность художник берет на себя, религиозный художник, говоря такие слова. Как это смело: «Когда соль теряет силу, она становится яд». И объяснение название всему этому альбому — альбом «Соль». Поскольку альбом музыкальный, то все действительно как крест, который имеет разные концы, разлетается всюду — это и музыкальное, и нота, и соль земли и, безусловно, чистота того, что делает автор, белизна его риз, именно так он себя позиционирует. Гребенщиков стремится к святости, чистоте того образа, который он воспевает. Не к собственной святости, но он поет о белизне, о чистоте, о высшем, о горнем.
Андрей Гаврилов: Я подумал, что, может быть, в истории нашей страны, как-то звучит высокопарно, но тем не менее, были песни, которые привлекали всеобщее внимание, и неважно, что это было, - «Бьется в тесной печурке огонь» или «Революция» Шевчука, но я не помню, чтобы какой-нибудь альбом, за исключением «Русского альбома» того же Бориса Гребенщикова, вышедшего в 1992 году, тоже на свежей памяти тех событий, я не помню, чтобы какой-нибудь альбом привлек такое внимание таких абсолютно широких кругов. У Гребенщикова есть такое очень забавное свойство, можно долго говорить о том, почему оно, откуда оно, но давайте просто констатируем факт: его слушают со всех сторон. Я помню, мне говорил один из музыкантов, который работал в кабаке как ресторанный лабух, был у него такой период, в городе Грозном, и он говорил, что когда дрались чеченцы в то время, я не знаю, как сейчас, музыкант, закончив играть, мог спокойно идти к своему столику, и дерущиеся ему говорили «привет» и расступались, драка была не с ним, за его спиной смыкались и дрались снова. Я это вспомнил тогда, когда узнал, что альбом «Соль», к моему изумлению, кто-то опросил, кто-то проследил, одинаково популярен по обе стороны, например, украинских баррикад. Его с восторгом слушают в Киеве, насколько мне известно, и с восторгом слушают в Донецке. Это свойство Гребенщикова сделать так, что какие-то общечеловеческие настроения, общечеловеческие моменты, которые он хочет передать (помните, мы с вами говорили в начале разговора о печали, о грусти, наверное, это то, что свойственно человеку, неважно, что в эту секунду, под каким знаменем он сражается?).
Кстати, сам Гребенщиков на вопрос о том, действительно ли есть параллели с «Русским альбомом», ответил так: «Для меня русские песни с «Русским альбомом» имеют много общего. Видимо потому, что и те, и другие написались в момент изменения мира, в котором мы живем. Только я бы не назвал чувства, вдохновляющие их, ужасом. Для меня это печаль, суровая мужская печаль».
Красивые слова, высокопарные. И дальше Гребенщиков не был бы Гребенщиковым, если бы не добавил: «Ясно выражаемая печаль формулой: мне просто печально, что мы могли бы быть люди». Это цитата из его песни, которая называется «Козлы». И дальше после этой красивой фразы «мы могли бы быть люди» в той песне звучит: «А мы — козлы». Хотя на самом деле в альбоме «Соль», чуть ли не единственный альбом, по крайней мере, первый за очень долгие годы, когда нет ни капли ни юмора, ни хохм, ни сатиры, ни остроумной игры слов, ничего. Тема альбома, настроение альбома не позволяют Гребенщикову как автору, судя по всему, в данный момент придаваться таким настроениям, альбом его унес за собой. Слушаем дальше?
Иван Толстой: Да. Я очень хочу перейти к следующей песне, от которой у меня почему-то такие возникают ощущения, перечислю через запятую: Джек Лондон, «Крестный отец» Марио Пьюзо. Давайте проверим ощущения.
Андрей Гаврилов: Песня «Губернатор».
(Песня)
Андрей Гаврилов: Это была песня «Губернатор», третья песня на новом альбоме Бориса Гребенщикова «Соль». Ну как, Иван, вы послушали еще раз «Губернатора», Джек Лондон и Марио Пьюзо остались?
Иван Толстой: Остаются, совершенно остаются. Это боевая песня, на которую хочется снять сюжетный фильм какой-то, там, собственно, все есть — это синопсис сценария. Я бы сказал, что эта песня сочинена лет 20 назад по своему духу, но вместе с тем, отступая, предлагая нам, слушателям отступить назад, она напоминает, откуда есть пошла сегодняшняя русская земля, в чем ее ужас, что такое обратная сторона Луны. Вот он ее и пропел, он ее и описал, эту темную сторону Луны.
Андрей Гаврилов: Я знаю, что есть люди, уверенные и не мне с ними спорить, что речь идет абсолютно о конкретном человеке и абсолютно о конкретных ситуациях, которые в этой песне описаны. Я также знаю, что Борис Гребенщиков на вопрос, действительно ли он имел в виду конкретного губернатора, ответил, что нет, по-моему, тем самым вынеся более суровый приговор окружающей действительности, чем ежели бы он сказал «да», Вася Иванов, предположим. Мне это почему-то напомнило, помните строку о том, что «под рубашками «Бриони» татуировки», я помню, как мне объяснял один человек, который какое-то время был вхож в самый-самый верх нашей политической пирамиды, не на верхушку, но тем не менее, практически под верхушкой: «Почему они все ходят в рубашках с длинными рукавами? Ты не думал?». Я сказал: «Нет, никогда не думал». Хотя действительно летом, жара. Он говорит: «Так у них все руки в татуировках». Я до сих пор не знаю, это городской миф или действительно он что-то видел, но именно эту сцену я вспомнил, в частности, прослушав эту песню.
Иван Толстой: Или ствол скрывать рукавом. А следующая песня — очень пронзительная песня о любви. И это как раз и наводит меня на это твердое ощущение от всей соли, цельности альбомной и цельности этого продукта, простите за выражение. Борис Гребенщиков, как настоящий мастер, как истинный художник, как поэт выпустил книгу стихов, ведь составление книги стихов когда-то в былые времена, когда Поэты были с большой буквы, составление книги стихов было делом суперответственным. Человек понимал, что внутри книжечки, какой бы тоненькой она ни была, должна быть своя драматургия, свое развитие темы, свои крещендо, свои кульминации и так далее. Так и на этом альбоме, безусловно, после такой джеклондоновско-пьюзовской песни о губернаторе - пронзительная любовная песня.
Андрей Гаврилов: Но я бы сказал только, что эта песня, с моей точки зрения, и Гребенщиков умеет это делать, он делает так, что любовь становится всеобъемлющей. Я не помню, у меня сейчас выскочили из головы греческие слова, где разделяют любовь к женщине.
Иван Толстой: Амор и Эрос?
Андрей Гаврилов: Нет, еще.
Иван Толстой: Вам мало?
Андрей Гаврилов: Да, мне мало, потому что у меня ощущение, что он может передать вроде бы в песне о любви к женщине песню о любви к жизни. Мне кажется, что следующая песня, которая называется...
Иван Толстой: Только не к жизни, по-моему, а к вечности.
Андрей Гаврилов: Может быть вы правы. Песня, которая на альбоме называется «Не было такой», а на сингле она выходила раньше и называлась «Не было такой и не будет», вот это четвертая песня альбома, которую мы сейчас послушаем.
(Песня)
Иван Толстой: Мы слушаем альбом «Соль» Бориса Гребенщикова, который вышел в самом начале ноября. Конечно, мы не можем поставить все песни для наших слушателей, но те, которые заинтересуются этим альбомом, несомненно, достанут его и послушают. Давайте двигаться дальше, Андрей.
Андрей Гаврилов: Пока мы двигаемся дальше, не делая никаких пауз, мы слушаем пятую песню, которая называется «Любовь во время войны». Здесь только нужно сказать для меломанов, что на флейте в этой песне, а там вы услышите — очень хорошо звучит флейта, играет никто иной, как Ян Андресон из группы Jethro Tull, который записался и, насколько я знаю, ему настолько понравилась песня, мелодия и сотрудничество с Гребенщиковым, что он написал, что с удовольствием, конечно, запишется и не возьмет за это никаких денег.
Иван Толстой: «Пинк Флоид», Jethro Tull, куда дальше мы дойдем?
Андрей Гаврилов: Мы дойдем до «Ферпорт конвеншн», потому что человек, который был лицом этой группы Ричард Томпсон только что в песне «Губернатор» сыграл нам соло на гитаре, а один из музыкантов и продюсеров, который работал над альбомом, работал с «Кинг Кримсон». Так что это практическими мини-энциклопедия мировой современной музыки. Но пока «Любовь во время войны», Борис Гребенщиков, альбом «Соль».
(Песня)
Андрей Гаврилов: Когда появился этот альбом, очень многие стали говорить о нем исключительно с точки зрения его злободневности, не общего настроения, то, о чем мы с вами пытаемся говорить, как мне кажется, Иван, а именно конкретной злободневности, пытаясь найти намеки на какие-то события в нашей жизни или на каких-то конкретных лиц. Может быть, они правы, может быть, так оно и есть, но я хочу привести слова, которые сказал сам Борис в одном из своих интервью: «Мне, честно говоря, зачастую просто неловко читать высказывания деятелей искусств на злободневные темы. Они уверены, что раз они популярны, то могут сообщить народу истину в последней инстанции, а еще и песни к этому подмешивать. Людям вообще свойственно подражать тем, кого они считают авторитетами. Поэтому использовать авторитет популярных людей — дело беспроигрышное, вот только чем больше его используют, тем меньше его остается. Поэтому я и не собираюсь выражать никаких точек зрения, мне важнее песнями настроить слушателя на такую правильную волну, что точка зрения у него вырабатывается естественно, сама по себе, и она соответствует культуре человечества за последние несколько тысяч лет. Мое дело писать стихи и песни, а комментировать ситуацию и песни я оставляю другим».
Вот видите, он нам с вами оставил работу комментировать его песни. Можно сказать, что мы с вами работаем сейчас по разрешению Бориса Гребенщикова.
Иван Толстой: Спасибо, Борис. Я хотел сказать, что вот это ощущение цельности альбома, его органичного единства, оно по мере продвижения от трека к треку, от дорожки к дорожке все время усиливается во мне. По-моему, Борис, как совершенно сложившийся художник и достигший поставленных им перед собою задач (не значит, что их не будет и дальше перед ним, но взошедший на какую-то очень высокую вершину), в этом альбоме соединил практически все, что может соединить художник его склада. Здесь и социальный гнев, и оставленность любви, печаль и красота, о которой вы, Андрей, уже говорили, и вера, безусловно, и величие, и небо, и вечность. Мне кажется, что следующая песня, которую я предлагаю послушать, — это трек номер семь, эта песня соединяет то, о чем я сказал, в каком-то совершенно дивном, божественном, не побоюсь этого слова (потому что там встречается слово Господь), хорале.
Андрей Гаврилов: Это песня «Голубиное слово». Кстати, после того, что я говорил про Яна Андерсона, спешу сказать, что здесь на флейте играет другой человек — это Брайан Финнеган, ирландский музыкант, который последние годы сотрудничает с Гребенщиковым и практически стал членом «Аквариума». Другой флейтист, но, по-моему, не менее интересный. Это уже музыкальная сторона. «Голубиное слово». Песня с альбома Бориса Гребенщикова «Соль».
(Песня)
Андрей Гаврилов: То, что вы говорили, Иван, как складывается альбом, мне напомнило ответ Гребенщикова на какой-то вопрос, заданный ему, по-моему, в интернете кем-то из слушателей: какие-то песни, которые были изданы синглами или звучали на концертах, почему вы их не включили? Борис ответил, что да, такие песни есть, но не ложатся они. Когда составляешь альбом (он не стал читать лекцию о том, как составляется альбом, естественно, но он дал понять, что альбом для него, как для любого, наверное, музыканта его уровня) — это целостность, как вы сказали, сборник стихов. Понятно, что ценность — это стих, ценность — это песня. Но в наше время, когда все растащили на песни, на треки, на рингтоны и так далее, немного осталось людей, которые мыслят альбомами, вот Гребенщиков один из них. Причем, как он сам говорит, часто то, какая песня, как прозвучит, как она будет сделана и как вообще в итоге родится альбом, может быть зависит даже не столько от его воли. «Все эти песни, - говорит он, - начали писаться про одно, а потом выяснялось, что они складываются во что-то совсем другое, при этом совершенно против моего желания. Хотелось песен веселых, а получились совсем другие, очень совместимые по тональности с поразительно странным временем, в котором мы живем, временем, когда почти все мы по не вполне понятным причинам ополчились друг на друга».
Иван Толстой: Мы движемся постепенно к концу альбома, и две последние песни, которые на нем представлены, они вызывают у меня тревогу, беспокойство, некоторое недоумение и, может быть, даже вопросы. Трек номер 9 — эта песня производит впечатление прощальной, как будто некое завещание автора. Она очень страшная. Давайте ее послушаем, производит ли она и на вас такое впечатление? Что-то за ней стоит. Я не мог бы сказать, что это только драматургически оправданное приближение к финалу, что это некий предпоследний круг на круглом диске, но что-то за этим стоит и что-то духовно очень важное для Гребенщикова самого.
Андрей Гаврилов: Может быть, в названии этой песни единственная уступка тому, о чем я говорил, уступка какой-то иронии, подшучиванию над собой, потому что песня, о которой вы говорите, называется «Селфи», что на современно жаргоне означает, как ни странно, фотографический автопортрет.
(Песня)
Иван Толстой: И теперь нам предстоит послушать последнюю песню. Вообще, читателю и слушателю нужно набираться мужества, чтобы прочесть послание художника, прочесть его во всем том трагизме, который сам художник в это свое послание вкладывает. У меня ощущение от последней, десятой, песни альбома, ощущение реквиема: поют херувимы, все заканчивается каким-то уходящим в небеса и растворяющимся гимном. Такое впечатление, я не знаю, как у вас и как у наших слушателей, что Борис Гребенщиков прощается с нами, с музыкой, с миром.
Андрей Гаврилов: Я очень надеюсь, Иван, что вы не правы. Я просто надеюсь, что это он прощается с альбомом, который он закончил. Я понимаю то ощущение, которое у вас родилось, но я очень надеюсь, что это не то ощущение, с которым он заканчивал свой альбом «Stella Maris», которая завершает альбом Бориса Гребенщикова «Соль».
(Песня)
Иван Толстой: И на этом мы заканчиваем программу «Сэ ля ви». Непериодические разговоры с Андреем Гавриловым. Сегодня вся программа была посвящена самому последнему альбому Бориса Гребенщикова «Соль», который вышел в ноябре 2014 года.
Андрей Гаврилов: А вот я встряну с одной фразой, Иван, прежде, чем попрощаюсь с вами и нашими слушателями. Я с изумлением услышал, как вы несколько раз употребили слово «трек». Так пройдет еще несколько передач, и вы начнете употреблять слово «релиз», имея в виду пластинку или компакт-диск, которые вышли. Чувствую, что это в чем-то моя вина. Мне просто интересно, что будет дальше. До свидания!
