Иван Толстой: В эфире программа «C’est la vie». Непериодические разговоры с Андреем Гавриловым. Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!
Иван Толстой: «C’est la vie» - такова жизнь. Тяжела она или беспечна, мы принимаем ее, какая есть. Я чувствую, Андрей, что сегодняшняя беседа пройдет у нас под знаком музыки. Не обманывает ли меня предчувствие?
Андрей Гаврилов: Нет, предчувствие вас не обманывает. Как известно, рояль в кустах всегда наготове. Но я думаю, что она пройдет не столько под знаком музыки, даже если музыки сегодня будет больше, чем обычно, а под знаком музыки зафиксированной, записанной, под знаком звука, который остался в истории. Тут же вспоминается, конечно, Рабле и его гениальный эпизод со звуками, которые замерзли, если вы помните. А потом, когда вышло солнце, постепенно они начали отмерзать, и в воздухе раздались звуки битвы, которой на самом деле давно уже не было.
Иван Толстой: Ну да, эту идею многие подхватывали, в частности, барон Мюнхгаузен в любом пересказе Распе, или Бюргера, или кого хотите, в русских переводах, где барон Мюнхгаузен рассказывал о путешествии в Россию, в ее студеные кошмарные зимы, когда рожок почтальона замерзал и тем самым замерзали звуки, и когда рожок вешали на печку в теплой избе, тут-то он и начинал трубить.
Андрей Гаврилов: Учитывая, как много писали о таком явлении, начинаешь поневоле думать: а, может, действительно такое возможно? Представляете, оркестр, который играет у вас на глазах, полная тишина, а потом вы придете снова туда, когда выходит солнце, предположим, где-нибудь на Севере кончается полярная ночь, и на рассвете вдруг начинает играть невидимый оркестр. Было бы здорово. Но на самом деле так и происходит с тем, кто записывается в студиях. Приходит исполнитель, что-то записывает, мы этого не видим, а если видим, то через толстое звуконепроницаемое стекло, а потом мы приходим домой, ставим компакт-диск в проигрыватель или включаем какой-нибудь сервер в интернете или флешку втыкаем во вход USB и слышим музыку, которую на самом деле сейчас этот музыкант не исполняет. В общем-то забавная философская проблема.
Иван Толстой: На самом деле, Андрей, простите, что перебиваю, весь интернет на этом основан. Например, наш сервер Радио Свобода, где вы можете слушать программы когда угодно и где угодно, даже если вы пропустили прямой эфир, например, нашу с вами беседу. Это, конечно, отчаяние пропустить ее для слушателя, но наверстываемое дело.
Андрей Гаврилов: То есть это уже не та беспросветность, которая могла бы быть в «C’est la vie», если бы не было интернета.
Иван Толстой: Конечно, «ля ви» устроена так, что она всегда «сэ».
Андрей Гаврилов: Я бы хотел, Иван, если можно, перехватить у вас сразу сегодняшнюю эстафетную палочку и начать как раз с той музыки, которая была какое-то время назад зафиксирована сначала в виде текстов, потом, очевидно, в виде нот или все вместе это было зафиксировано в каких-то нейронах в голове человека, потом она была записана, и скоро она будет выпущена на компакт-диске. У нас небольшой эксклюзив, никто еще, ни одна радиостанция, насколько мне известно, эти песни не передавала, не пускала в эфир. Более того, я сомневаюсь, что очень многие люди могли их слышать на концертах, потому что это абсолютно новая программа Вероники Долиной, московского барда, чьи песни не раз звучали в нашем эфире. Диск называется «Третья половина дня», он выйдет, условно говоря, 30 сентября, плюс-минус день. Совершенно новая программа, совершенно новый диск. Если мне память не изменяет, 25 в творческой биографии Вероники Долиной. Предыдущие диски, конечно, имели разную судьбу, но, в общем, все они были востребованы слушателями. Я не знаю ни одной ее пластинки, будь то виниловая еще на фирме «Мелодия» или уже компакт-диски нашего времени, мимо которых публика прошла бы равнодушно, они все вызывали живой отклик. Даже диск, который, казалось бы, рассчитан на очень узкую аудиторию, где она читает свои стихи и ничего не поет, был воспринят на ура. А так - новый диск песен Вероники Долиной, который, повторяю, называется «Третья половина дня», и вот Вероника Аркадьевна дала нам возможность послушать песню с этого диска. Вероника Долина, «Никого по эту сторону», песня с нового альбома.
(Песня)
Андрей Гаврилов: Это была песня Вероники Долиной «Никого по эту сторону» с ее нового альбома. Но я думаю, что мы можем позволить себе послушать еще одну мелодию, и это уже будет двойной эксклюзив. Две никому неизвестные песни с нового, еще даже не вышедшего альбома Вероники Долиной. Напомню, что альбом называется «Третья половина дня».
(Песня)
Иван Толстой: Позвольте, Андрей, музыкальное алаверды. В Москве также вышел диск «Когда они проходят тенью. Песни Виктора Леонидова». Этого музыканта, исполнителя собственных песен-баллад хорошо знают и слушатели нашего радио, и бесчисленные аудитории по всему миру. Я не оговорился: Виктор Леонидов половину времени проводит в путешествиях. Сперва он это делал как представитель Фонда культуры, ныне - как представитель Дома Русского Зарубежья имени Солженицына. Он не только изучает русскую диаспору на всех континентах и описывает новые книги и встречи с самими эмигрантами и с потомками русских эмигрантов, но и объединяет русских в рассеянии своими концертами. Вообще жанр Виктора Леонидова необычен. Леонидов открыл для себя мир русской эмиграции и влюбился в него — это была любовь с первого взгляда. Если там нет большой поэзии, то точно есть искреннее чувство. Ему нравится в эмиграции все, судьба каждого изгнанника, каждого полка, каждой столицы русского зарубежья, каждой тропинки. Все те противоречия, которые были между самими эмигрантами, у Леонидова как-то снимаются, для него главная и единственная драма их жизни — ностальгия, потеря старой России, и он как бы допевает их песни, дочитывает их стихи, додумывает их мечты до конца. А самое главное - он за них сочиняет песни. Все, что они не успели, он и завершает. Виктор Леонидов и историк эмиграции, и ее толкователь, и представитель ее в наших временах. Если бывает сын полка, он - эмигрантский сын полка или, точнее, сын эмигрантского полка. На днях ему исполнилось 55. Вот песня с его нового диска «Когда они проходят тенью», песня «Австралия».
(Песня)
Андрей Гаврилов: Иван, ваш рассказ о песнях Леонидова, о его ощущении эмиграции заставил меня тут же вспомнить человека, о котором, наверное, надо бы поговорить, по крайней мере, было бы очень несправедливо, если бы он был забыт, не в этот раз, но как-нибудь обязательно — это Юрий Борисов, человек, который не писал песни за эмиграцию, но сам, никогда эмигрантом не будучи, тем не менее, прочувствовал ее проблему, ее трагедию, простите за пафос, так, как никто другой. Обязательно как-нибудь мы о нем поговорим, потому что его песни звучат до сих пор, но люди в большинстве своем считают их народными. Более того, часто считают, что это песни белой эмиграции, каким-то образом вернувшиеся в Россию. Это, конечно, лестно, но, тем не менее, мне кажется, нужно поговорить о том, кто их настоящий автор. Обязательно как-нибудь мы его вспомним.
Иван Толстой: Хорошо, ловлю вас на слове. А я хочу сказать, что недавно мне привезли свежий журнал из Москвы, который показался мне скорее не московским, а питерским, он называется «Культура и время». Вообще-то журнал выходит уже больше 10 лет, тот, который я держу в руках — это второй номер за 2014 год. Почему показался он мне не московским, а питерским? Прежде всего потому, что на обложке - Анна Андреевна Ахматова, знаменитый цветной портрет работы Петрова-Водкина, но и потому, что внутри он пронизан Питером, Петербургом, Ленинградом. Там и Ахматова, и Лидия Чуковская, причем еще довоенной поры, и Иосиф Бродский, и некоторые другие материалы. Вообще-то журнал издается Международным центром-музеем имени Рериха, половина номера отдана рериховской теме — эзотерике, духотворчеству, космической эволюции и прочим таким малопонятным мне вещам. А то, о чем мне понятно, я и хотел нашим слушателям представить. Очень интересен материал, посвященный Бродскому - «Ниоткуда с любовью». О поэте рассказывает актриса Алла Демидова. Это журнальная запись, журнальный вариант ее популярного выступления на публике, может быть, в каких-то концертных залах — этого я не знаю, но во всяком случае Алла Демидова рассказывала об этом и по радио. Тоже характерный момент: ничего эдакого, нового, прорывного Демидова о Бродском не рассказывает, но дело не в научной или информационной новизне, а как всегда в голосе, как всегда в звуке. Вы правильно, Андрей, определили, мы будем не столько говорить о музыке в передачах, хотя о музыке тоже, а о голосе, о зафиксированном звуке. То, что пишет Алла Демидова, перевод ее голоса, ее интонации, ее манеры на бумагу все равно сохраняет личность, качество и особенность этой знаменитой и замечательной актрисы. Но разговорный жанр, который лежал в основе этого материала, он характерен, он остался, они никуда не делся. И когда читаешь, чувствуешь, что голос значит больше даже, чем факты. Потому что у Демидовой, например, сохраняется такая распространенная мифология построения образа своего героя, в данном случае Иосифа Бродского, по некоей легендарной модели: русской поэт должен быть, если не несчастным, то аскетичным, он не может быть сытым котом. Посмотрим, с чего начинается статья или, точнее, выступление Аллы Демидовой: «Особенно мне нравится аскетизм Бродского. Он жил в Ленинграде в пятиметровом, отгороженным за шкафом углу». Как интересно, при чем тут аскетизм? Бродский был поставлен самой биографией в такое положение. В конце концов, аскетизм — это некий духовный, интеллектуальный, философский выбор. А когда человек поставлен с рождения в необходимость жить за шкафом, то выбора тут особенного нет. И дальше Демидова продолжает: «И после Нобелевской премии в 1987-м все равно оставался в своей тесной, заваленной книгами квартирке в Нью-Йорке, где обычно живут интеллектуалы со средним достатком, и не было желания изменять такого рода жизнь». Это просто неверно. Получив Нобелевскую премию, через некоторое время после этого Бродский переехал, он уехал с Манхеттена, со своей Мортон-стрит 44, которая запечатлена на многих фотографиях и особенно замечательно видна в альбоме фотографа, фотохудожника даже, Марианны Волковой. Он переехал в Бруклин, в тот самый Бруклин, почти туда на набережную, откуда видны эти небоскребы Манхеттена, откуда их обычно художники и фотографируют — это самый лучший, самый выигрышный вид с бруклинского берега. Оттуда открывался великолепный вид, и Бродский его предпочел, и более тихую часть Нью-Йорка, более зажиточную, он там смог себе снять квартиру гораздо большей площади, чем была на Мортон-стрит в Манхеттене. Так что не надо из Бродского делать такого аскета, который выбирает себе интеллектуальную, скудную в бытовом отношении жизнь, но, конечно, роскошную духовную.
Мы поговорили с главным редактором журнала «Культура и время» Галиной Смоленской, и о журнале, и о ней самой, и о направлении ее деятельности. Послушайте наш разговор.
Галина Смоленская: Пожалуй, самая большая, самая долгая моя работа за последнее время — я 7 лет работаю в редакции журнала «Культура и время». Начала там как брэнд-менеджер, по-моему, я имела все должности, какие возможны в журнале — арт-директор, зам главного редактора, теперь главный редактор.
Иван Толстой: Расскажите, пожалуйста, об этом журнале, об этом начинании. Потому что, честно говоря, признаюсь, что мне этот журнал раньше не попадался. Может быть он как-то иначе назывался или это для меня информационная яма оказалась?
Галина Смоленская: К сожалению, очень много людей, для которых этот журнал является информационной ямой. Это страшное слово для меня, но это так. Журналу 12 лет. По-моему, в России похожих на наше издание только одно — это «Наше наследие». Я стремлюсь к тому, чтобы мы хоть немного еще приблизились. Потому что «Наше наследие» - это журнал, полностью посвященный культуре. Я преклоняюсь перед его главным редактором, он сделал из этого издания потрясающее цельное издание, которое должно рассказывать широкому кругу читателей о культуре, какой она должна быть. Журналу «Культура и время» 12 лет. Это издание Международного центра Рерихов, Музея имени Рериха, который находится в Москве и является нашим издателем, журнал был основан директором этого музея Людмилой Васильевной Шапошниковой, философом, историком, писателем. Он был основан как издание, которое будет посвящено биографии семьи Рерихов, их живописным работам. Он был немножко, с моей точки зрения, раньше узконаправлен, там были Рерихи и их наследие — это все. Там были научные статьи, там были статьи об истории, об Индии. Но за эти 7 лет, что я там, мне хотелось и, мне кажется, мне это удалось, сделать его много шире. Там появилась рубрика «Поэзия», там появился авторский лист, где можно печатать какие-то отрывки прозаических произведений, там добавилась такая рубрика как «Театральный разъезд», потому что я, человек театра, не могла оставить самую дорогую для меня часть без внимания. Там печатаются большие беседы или интервью с театральными деятелями, наверное, так надо назвать, потому что там все — и драматурги, и актеры, и режиссеры, и критики.
Иван Толстой: Этот номер, номер два, который я держу — это самый свежий недавний номер, у него на обложку вынесена Анна Ахматова, петров-водкинский знаменитый портрет цветной. Половина номера действительно проникнута Анной Андреевной, все, что связано и в иконографическом плане, и в мемуарном, и в музейном даже. Огромная статья для журнала, по-моему, даже больше, чем себе позволяет «Наше наследие», это статья Нины Ивановны Поповой о музее ахматовском. Тот человек, который никогда в музее не был, скажем, житель других городов, несомненно получит яркое, эмоциональное, цветовое, зрительное впечатление, а не только фактическое, не только из рассказа Нины Ивановны, о том, что это за учреждение. Действительно, в журнале целый путеводитель по музею опубликован и плюс целая, хотел сказать вклейка, но она не в виде вклейки — это работа Ахматовой в живописи. Как в ста зеркалах она была в поэзии своих современников и своих поклонников, так здесь она, ну не в ста, но в очень многих замечательных и некоторых крайне редких, редко воспроизводимых своих портретах художников-современников. Вообще, что значит не только для этого номера, но для вас, как главного редактора, Ахматова и ее линия? Как вы хотели ее представить, какая была сверх-задача здесь?
Галина Смоленская: Вы знаете слова Пушкина о том, что бывают странные сближения. Пожалуй, вся моя работа в журнале — это странные сближения. Совершенно случайно, не будучи знакома с Ниной Ивановной, я по каналу «Культура» увидела ее. Была какая-то передача, где она рассказывала о Мандельштаме. Я слушала и совершенно в нее влюбилась, в ее манеру разговаривать, в ее манеру чувствовать. Было такое ощущение, что она живет рядом с Мандельштамом или жила рядом, рассказывает о человеке близком. Я просто села в поезд и поехала в Питер знакомиться с Ниной Ивановной. Я разговаривала с ней, она водила меня по этому музею, я ходила по этим комнатам, и я слышала Ахматову. Я разговаривала с человеком, с которым она, я не могу сказать, что близка, но если вы прочли эту статью, вы, наверное, увидели: она встраивает себя абсолютно в эту жизнь. И Пушкин рядом с Поповой, и Ахматова рядом с ней или она рядом с ними, она настолько меня задела этой любовью. Я знала об Ахматовой, конечно, намного меньше.
Иван Толстой: Интересно, что вы сказали о Пушкине. Действительно, Нина Ивановна Попова в прежней своей ипостаси была директором музея Пушкина на Мойке 12, музея-квартиры Пушкина. И я, когда ходил в свое время на экскурсии туда или водил туда детей, то мы слушали экскурсии Нины Ивановны.
Галина Смоленская: Да, она и рассказывает об этом. Она начинает как раз рассказ о Фонтанном доме, с Мойки, от Пушкина. Она человек абсолютно исторически встроенный в литературу, в историю, в культуру России. Мне кажется, это у нее от Ахматовой, мне так почувствовалось. И когда я поговорила с Ниной Ивановной, я приехала домой и начала читать все вокруг Ахматовой. Таким образом я, конечно, пришла к Лидии Корнеевне Чуковской и начала читать ее записки об Ахматовой. Если вы заметили, этот ахматовский номер, о котором мы говорим, я хочу его так называть, потому что он вышел к юбилею Ахматовой, который мы отмечали в этом году, там рядом с Ахматовой стоит материал о Лидии Корнеевне, где рассказывает ее дочь Елена Цезаревна Чуковская о маме. Там рядом стоят стихи Бродского, о нем рассказывает и вспоминает актриса Алла Демидова. Мне хотелось создать такую часть этого номера - немножко перекличку с Серебряным веком, немножко отзвук в дни сегодняшние. Мне хотелось собрать всех этих людей вместе. Именно для этого я сделала поэтические страницы, где вместе стихи Ахматовой, Бродского и Лидии Корнеевны Чуковской. Я думаю, Лидия Корнеевна, конечно, меня бы очень поругала за это, она ни в коем случае не разрешила бы ставить свои стихи рядом с великими, но мне кажется, их отношения, просто личностные отношения, человеческие мне позволяют это сделать. Но это такая была моя смелость.
Иван Толстой: Может быть, Лидия Корнеевна не разрешила бы, наверное, она была бы права, что она против, но дело в том, что сама история поставила ее стихи рядом или между стихами Ахматовой и стихами Бродского. Вообще на самом деле замысел абсолютно удачный и абсолютно верный, мне кажется. Потому что Ахматова, отражающая Серебряный век и выплывающая из него в последующие десятилетия ХХ века, Лидия Корнеевна, которая с 1920-х годов подхватывает, если не эту эстетическую линию, эту преемственность во всяком случае, она дочка Корнея Чуковского, и, наконец, обе они вытекают в Бродского, потому что он, как ценитель, пониматель и гений уже 1950-60-х годов, заставший их обеих и пользовавшийся их поддержкой и их любовью, он - естественное завершение и продолжение этого направления, хотя у него были сложные отношения и с той, и с другой, вообще он хотел быть совершенно самостоятельным, и эта фигура здесь совершенно законна. Я хотел сказать и обратить внимание наших слушателей, которым удастся достать этот журнал, вообще о живописи и фотографии нелепо говорить по радио, но я хотел бы обратить внимание, что и ахматовские фотографии и портреты, некоторые очень редкие и я их один раз, может быть, какие-то встречал, но и фотографии Бродского, которые, казалось бы, уже размножены невероятными тиражами. Например, Бродской в последнее утро своего отъезда из Ленинграда снят задумчивый. Или Бродский, за спиной у него Брокгауз и Эфрон, он сидит в костюме, белой рубашке и галстуке. Я, надо сказать, этих фотографий почему-то никогда не видел, они прекрасного качества и совершенно портретной высоты, портретного достоинства. Иконографическая сторона, по крайней мере, те вещи, которые я упомянул, откуда они, кто их вам передал?
Галина Смоленская: Вы знаете, нам очень помог Фонтанный дом, ведь там, если вы знаете, сейчас открыт филиал, там есть нью-йоркский кабинет Бродского, они к себе его перевезли. В этом году или в следующем намечено открытие его квартиры в доме Мурузи, квартиры Бродского. Поэтому очень много материалов, это и фотографии Мильчика. Нина Ивановна нам очень помогала, мы как-то своими путями, я не буду раскрывать наши тайны журналистские, но доставали эти фотографии.
Иван Толстой: Можно сказать, что это и зрительный, и интеллектуальный праздник, то, что получилось со вторым номером 2014 года журнала «Культура и время».
Андрей, можем ли мы продолжить нашу музыкальную, звуковую, запечатленную тему?
Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, я послушал, как вы представили Галину Смоленскую, подумал, что, например, ваша беседа с ней — это те звуки, о необходимости сохранения которых очень многие не задумываются. И с этой точки зрения, конечно, интернет — это благо, потому что мы все знаем, и вы, может быть, трагически лучше меня, что в случае любой неприятности — наводнения, невнимательности архивариуса, распоряжения какого-нибудь начальства, пленка с записью чего бы то ни было, а чаще всего разговоров, бесед, интервью, может исчезнуть, может быть испорчена, может быть выброшена. Если бы не интернет, вполне возможно, что очень многого мы бы лишились. А с другой стороны, наличие такого роскошного склада, такого шкафа, такой кладовки, о которой мечтают все коллекционеры, будь то книг, пластинок, чего угодно, куда можно сложить все, что угодно, и не думать, заставляет очень часто забыть о необходимости более жесткой фиксации звуковых архивов. Я боюсь, что я чуть-чуть лучше, чем вы, знаю, сколько музыкальных архивов сгинуло бесследно просто потому, что оцифровывать их времени не было, интернета не было тоже или не было времени или возможности все туда скачивать. Музыка, звуки, даже сейчас неважно, это музыка или нет, пропадали навсегда. Может быть, вы читали, есть один фантастический роман у Дэна Симонса, не помню, как он называется, про то, что было сделано фантастическое изобретение в будущем, способ, когда можно попасть из одной комнаты в другую, то есть перемещаться в пространстве, грубо говоря, мгновенно. Это не новая идея, но, что интересно — там было впервые придумано практическое применение этой идеи. Богатые люди и не очень богатые строили дома так, что у них одна комната, предположим, была на Земле, потом это устройство было встроено в порог следующей комнаты, ты делаешь шаг и оказываешься в комнате, которая расположена на Юпитере, предположим, для того, чтобы наблюдать закаты или, наоборот, восходы. Третья комната, которая была пристроена, находилась вообще на расстоянии 500 миллионов световых лет и там лучше всего были видны какие-нибудь гигантские ящеры и так далее.
Иван Толстой: Обязательно прочту этот роман. Это моя старая мечта: «Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка — Париж». «Двери закрываются. Следующая остановка — Манхеттен», и так далее, а потом и Петербург, и Москва, конечно, и любимая Прага. Андрей, дайте мне выходные данные этой книжки, я хоть помечтаю.
Андрей Гаврилов: Хорошо. Но там не все так хорошо, к сожалению, обошлось. Ты действительно мог жить внутри того, что ты воспринимал как дом, хотя на самом деле физически комнаты этого дома существовали на расстоянии миллионов, миллионов и миллионов километров друг от друга. Но в один прекрасный день, не буду сейчас говорить — почему, не это главное, вот это устройство, этот принцип физический исчез, он просто в одну миллисекунду прекратил существовать. И супруги, у которых, предположим, муж был в кабинете на Юпитере, а жена была в этот момент в гостиной чуть-чуть дальше Альфа-Центавра, были обречены на то, чтобы никогда больше не увидеться, потому что преодолеть это расстояние обычным физическим способом было невозможно. Все остались живы, все остались существовать, но единство было утеряно навсегда, способ перемещения был потерян. Вот, чего я боюсь. Я понимаю, что то, что я сейчас скажу, позволит навсегда меня заклеймить как абсолютного ретрограда, человека, который ничего не понимает и т. д. и т. п. А что, если когда-нибудь случится такое, что наша система хранения данных в интернете даст сбой? Мы знаем, что такое уже бывало на физических носителях. Где-то я прочел, что чуть ли не треть данных НАСА, первых данных, которые были получены в первые годы, десятилетия существования компьютеров, утеряны практически навсегда, потому что утеряны все возможности, слишком далеко ушла компьютерная наука вперед и никто не думал о сохранении того, что может пригодиться, примерно треть этих данных утеряна, их невозможно извлечь с тех физических носителей, на которых они записаны или, по крайней мере, это безумно трудоемко или безумно дорого.
Иван Толстой: А знаете, Андрей, что я знаю способ, я был в квартире человека, который когда-то в течение многих лет был вашим другом — это собиратель Александр Горелик. У него дома, по-моему, есть все физические, механические, химические, я не знаю, какие еще приборы, с помощью которых можно извлечь откуда угодно все, что хотите, с самых древних античных носителей. Это чудо-человек, чудо-коллекционер и у него чудо-квартира.
Андрей Гаврилов: Вы знаете, я всегда говорил, что вся мировая культура держится на энтузиастах, которые ее сохраняют, отнюдь не на государственных институтах. Ну так вот, к чему я все это говорю, что последние несколько лет происходят очень странные вещи, происходит абсолютно пугающее для меня явление в том, что называется индустрия грамзаписи или, я бы сказал даже, культура звукосохранения. Фирмы, издающие компакт-диски, причем с любой музыкой, закрываются, дистрибьюторы и магазины разоряются. Вы не поверите, но еще недавно в Москвы были крупные магазины, куда можно было прийти и спросить, хотите новую запись Рахманинова, хотите Филипа Гласса, хотите ансамбль «Аквариум», хотите «Пинк Флойд», все, что угодно. Теперь их практически нет. Это или очень дорого, уже рассчитано на знатоков и коллекционеров, или совершенно случайные какие-то диски, просочившиеся через таможню. Это уже становится проблемой. В свое время, помните, на смену виниловой пластинки пришел компакт-диск, не будем вспоминать, что в это время были кассеты, их никто не воспринимал как замену винила. А вот теперь на смену компакт-диску ничто не приходит, нового носителя нет, все заменил интернет. Есть те, кто этому радуется, конечно, освобождается место дома на полках и вместо того, чтобы хранить тысячу компакт-дисков, вы можете иметь один маленький черный кубик, где хранится чуть ли не вся мировая музыка. Музыканты вроде бы освобождаются от диктата капиталистов-воротил и так далее. Есть и другая точка зрения: музыкантам приходится самим искать студии звукозаписи, продюсеров, аранжировщиков. Хорошо, если ты Пол Маккартни, проблем нет, а если ты рангом пониже и выложить необходимую сумму не можешь. Хорошо, если ты бард, как герои нашей сегодняшней передачи Вероника Долина и Виктор Леонидов. А если ты написал оперу или симфонию, а если тебе нужен оркестр для аранжировок? Не будем сейчас обсуждать, кто прав, кто виноват — это, по-моему, совершенно отдельный разговор, но отметим только, что вся культура, вся индустрия, вся практика сохранения музыки на каких-либо аудионосителях сейчас находится в очень опасном, с моей точки зрения, неустойчивом равновесии, на грани чего-то, и мы не знаем пока, чего именно. В любом случае можно сказать, что в самом трудном положении как всегда оказались не мэтры, неважно, какого жанра, у которых уже есть своя аудитория, а относительно молодые авторы, особенно те, которые работают не в самых популярных жанрах «трудной» музыки, импровизационной музыки, авангардной, современной академической музыки, джаза. Вот именно в этой сумасшедшей, почти бредовой с моей точки зрения обстановке в Москве вдруг возникли практически одновременно два новых лейбла, то есть две новые фирмы, издающие музыку «Арт бит» и «Фенси мьюзик». «Арти бит» ориентирован прежде всего на разные формы джазовой музыки, и о них мы поговорим как-нибудь в другой раз, а сейчас я вам расскажу о «Фенси мьюзик», потому что это действительно совершенно неожиданное и абсолютно новое для нас явление. Сначала то, как фирма сама себя позиционирует, цитата с ее сайта в интернете: «Фенси мьюзик» - это музыкальный рекорд-лейбл, направленный на издание новой актуальной музыки различных направлений. Это свободная платформа для широкого спектра современных российских композиторов, а также основа для появления новых имен». А теперь постараемся перевести это на человеческий язык, пользуясь многочисленными интервью, которые в последнее время дает основатель, хозяин, директор, движущая сила лейбла Сергей Красин. Прежде всего надо сказать, что все, что делает «Фенси мьюзик» на сегодняшний день, делается на личные средства Сергея Красина. Он признался в одном интервью, что пока еще ему его личные сбережения это делать позволяют. Очень хорошо. Он издает музыку в двух направлениях, не музыку двух направлений, а именно в двух направлениях. Во-первых, он выкладывает музыку в интернет, и практически все, что им выложено и им издано в интернете вы можете слушать бесплатно или даже скачивать себе бесплатно. Кроме того, он издает физические носители, то есть компакт-диски. По его собственному признанию, он долгое время не хотел выпускать компакт-диски, когда готовил свою фирму, свой лейбл, но потом музыканты его убедили, что это сделать необходимо, потому что надо же что-то дарить на концертах. И плюс, конечно, многие обозреватели музыкальные привыкли держать в руках именно компакт-диск с какой-то аннотацией, с подробным рассказом о том, что написано и записано, отнюдь не искать эту информацию в интернете. Он хотел издать сотню-две экземпляров, но тут выяснилось, что по стоимости проекта, что двести, что пятьсот экземпляров — это практически одно и то же, и тогда, понятно, было принято решение издавать диски по пятьсот экземпляров. Это не значит, что он не издает их больше, если в этом есть необходимость — это просто тот минимум, ниже которого совсем уже глупо выпускать тираж. Это, так сказать, официальная сторона, техническая сторона. А теперь, что же издает Сергей Красин и его лейбл «Фэнси мьюзик». С моей точки зрения, он нашел блистательную нишу — современная академическая музыка молодых композиторов. Сразу оговорюсь, что «молодых» в советском или российском понимании. Насколько я знаю, все эти музыканты уже отцы семейств или могли бы такими быть, если бы захотели, то есть это не студенты, не вчерашние выпускники консерватории — это люди, за плечами которых определенный музыкальный опыт, но которые до этого не привлекали внимания издателей какой-либо музыки вообще. Неудивительно, что из всех компакт-дисков, изданных Сергеем Красиным, лишь один или два себя финансово оправдали. Если я правильно помню, оба эти диска — это записи Антона Батагова, очень хорошего, по-хорошему модного, по-хорошему раскрученного пианиста и композитора. Слава богу. Но кроме таких популярных вещей как диски Антона Батагова, в дискографии «Фенси мьюзик» есть замечательная релиза, простите мне технический термин, например, Сергея Загния. Сергей Загний — московский композитор, пианист, теоретик музыки, замечательный композитор, я его очень люблю. Я очень рад, что выходят его диски, потому что долгое время Сергей Загний вынужден был сам себя записывать и издавать мизерными тиражами, несколько десятков экземпляров, на компьютерных дисках, на СД-ромах. Понятно, что это очень хорошо, это сохраняет музыку, но все-таки это не полноценный компакт-диск. И вот теперь вышло сразу несколько его дисков. И чтобы долго не говорить, я хочу вам предложить послушать очень интересную пьесу — это фрагмент экспериментального диска Сергея Загния, в котором он записал «Лебединое озеро» Чайковского, не как пианист, а именно как композитор записал, записал, используя ноты, практически записал на бумаге. Как сказал композитор Дмитрий Курляндский, когда прослушал этот диск: «Удивительная вещь — ноты Чайковского, а музыка Загния». Вот взяв то, что было написано Чайковским, Загний создал свое произведение. Давайте послушаем небольшую пьесу — это финал второй сцены.
(Музыка)
Андрей Гаврилов: Это был фрагмент из компакт-диска Сергея Загния, написанного по «Лебединому озеру» Петра Ильича Чайковского, изданного на московской фирме грамзаписи, новой фирме, относительно новой «Фенси мьюзик». Можно очень долго говорить про «Фенси мьюзик», можно долго рассказывать про то, что нелегок был путь ее основателя Сергея Красина именно к такой музыке, можно говорить о том, каким чудом он организует записи некоторых сочинений, про то, каким образом ему удается целый тираж компакт-дисков раздавать, ни один экземпляр не пустив в продажу, как он по-новому подходит вообще к проблеме дистрибуции, рекламы и так далее, но этому, по-моему, можно уделить целый час. Это будет страшно интересно, но, боюсь, Иван, мы не можем себе это позволить. Я просто хочу сказать еще об одной маленькой детали, хотя эта деталь безумно важна. Среди релизов фирмы «Фенси мьюзик» Сергея Красина для меня совершенно отдельно стоят диски Александра Маноцкого. Очень многие его знают как автора музыки к фильму Кирилла Серебренникова «Изображая жертву». Но кроме того он, как выяснилось, автор опер, и эти оперы изданы Сергеем Красиным, кроме того, он автор песенного цикла на стихи Введенского, Хармса и Хименеса. И вот диск, записанный им вместе с квартетом «Кураж», и диск называется очень забавно, он называется просто «Пели», я хочу, чтобы он завершил нашу программу. Я не могу, к сожалению, представить все 10 или 12 песен, которые записаны на этом диске, хотя они все, по-моему, этого достойны, но одну пьесу мы все-таки с вами послушаем.
(Песня)
Андрей Гаврилов: Это был отрывок диска «Пели» Александра Маноцкого и квартета «Кураж», изданного на относительно новом московском лейбле «Фенси мьюзик». И, к моему огромному сожалению, я вынужден завершить рассказ об этой интереснейшей фирме грамзаписи.
