Тамара Ляленкова: "В защиту образования" – так звучит тема сегодняшней программы, и так же называется тема в Фейсбуке, объединившая главным образом родителей и педагогов, пострадавших от реформ последних лет. Мы поговорим о том, каким образом можно эффективно отстаивать право на получение качественного образования, подавая иски в суд, организуя митинги или договариваясь с администрацией.
Своим опытом поделится педагог реорганизованной средней специальной для детей с девиантным поведением школы номер 1 Екатерина Богатырева; учитель школы "Интеллектуал", член профсоюза "Учитель" Всеволод Луховицкий. И по телефону – администратор группы "В защиту образования" Константин Окуньков.
Мы пережили несколько митингов в последнее время, и последний был – на прошлой неделе вокруг специализированной школы для детей с девиантным поведением.
Екатерина Богатырева: Не совсем так. Это был не митинг, а попытка просто зайти и поговорить с администрацией. Нас, кстати, многие упрекали, что мы под дверями школы во время учебного процесса устроили митинг. Митинга не было, просто приехали родители учеников, представители прессы из "Яблока", собрались около школы и решили побеседовать с директором. Исполняющий обязанности директора Попова Ольга Владимировна – это человек за два месяца успел натворить столько дел в нашей школе!
Тамара Ляленкова: Надо сказать, что это последняя специализированная школа, которая осталась в Москве для детей с девиантным поведением. То есть туда попадают ребята, которые не справляются со школьной ситуацией в обычных школах, с ними должны работать психологи, у них особый режим.
Екатерина Богатырева: Ну, она пока остается. Пока есть устное распоряжение, что в нашей школе не проходит реорганизации, и живите, как хотите, с этим подушевым финансированием. У нас же две проблемы. Первая – что мы последняя школа и очень мешаемся департаменту образования, не даем завершить эту программу. И вторая – у нас было финансирование с повышенным коэффициентом. У нас на каждый класс есть воспитатель, классы малокомплектные, по 10 человек, и в школе около 100 человек. И вот 14 ноября, когда родители только собрались у школы, директором была вызвана группа быстрого реагирования. То есть через четыре минуты приехали люди в бронежилетах, с автоматами, в касках и подошли к родителям с вопросом: "Что здесь происходит?" Родители сказали, что ничего не происходит, они просто хотят пообщаться с директором. Пресса снимала все это. После этого группа уехала. Когда родители попытались зайти в школу, оказалось, что дверь заперта, людей не впускали и не выпускали. Нам некоторые сотрудники, которые там еще работают, прислали смс: "Нас не выпускают". Тогда родители вызвали полицию.
У нас напротив находится 16-е отделение милиции, ОВД "Коптево", оттуда люди начали ходить толпами. При этом они заходили в школу, выходили, родителей не пускали. Потом пришел начальник ОВД "Коптево", который долго беседовал с директором, убеждал ее, что надо или людей пустить внутрь или выйти к ним. Но она отказалась к людям выйти. Люди 2 часа простояли на улице и в итоге пошли в отделение писать заявления о том, что их на непонятных основаниях, не мотивируя это никакими документами, просто не пустили в школу к их детям.
Тамара Ляленкова: Константин, часто вам попадаются такие истории, когда родители приходят поговорить с администрацией и не попадают в школу? Я помню много таких историй, и силовые структуры в этом участвуют, и дети это наблюдают…
Константин Окуньков: На всю Москву, мне кажется, таких историй не очень много, но они бывали. Причем такое нежелание контактировать с родителями – прямое нарушение политики руководителя департамента образования Калины, который говорил, что большинство претензий к реформам и слияниям школ из-за неумения общаться с родителями. Калина уже не раз обвинял в подобных ситуациях именно директоров школ. Сейчас, поскольку большинство школ уже к слиянию были принуждены, протесты по слияниям уменьшаются, сейчас дожимаются те школы, которые не трогались в первую очередь, школы особо хорошие трогали в последнюю очередь. В основном, что касается претензий, сейчас самые сильные школы возмущаются. Сейчас пошли некоторые судебные процессы – по опротестованию слияний, их незаконности, процессуальным нарушениям слиянии школ. Их мало, но они есть. И мне кажется, это еще у нас впереди. На мой взгляд, скорее всего, сейчас должна пойти волна желания выйти из этих комплексов. Потому что, по всем отзывам, хорошего не несут.
Тамара Ляленкова: А почему родители и педагоги не очень сопротивляются ситуации?
Всеволод Луховицкий: Родители и педагоги сопротивлялись и раньше. Слияния начались в 2011 году, и в 2012 году прошел целый ряд митингов и пикетов. Классическая ситуация тогда была такая. Попробовали объединить 203 школы в одну, родители взбунтовались, встали в пикет перед Департаментом образования, покричали, к ним вышел представители Калины, и от школы отстали. И мы даже два года назад говорили, что объединяют тех, кто не сопротивляется, и достаточно поднять шум – и от вашей школы отстанут. К сожалению, выяснилось, что, помимо одного ресурса административного, у департамента есть финансовый ресурс, который оказался гораздо более эффективным. Несмотря на то, что у нас заявляется, что у нас все школы равные, и будто бы всем школам дают по 120 тысяч, это совсем не так. И перед многими школами появилась альтернатива – либо вы сливаетесь, либо вы финансово не выживете.
Надо иметь в виду, что сейчас протесты идут не только по поводу слияния. 17-го числа в Подмосковье, в городе Краснознаменске вышли учителя, преподаватели допобразования, они, правда, отрицают, что это был митинг, но им просто предлагают сократить часы. То есть, помимо слияний, идут постоянные попытки секвестирования, урезания всего, что можно, в образовании. Я думаю, что это связано с тем, что на будущий финансовый год запланировано реальное уменьшение бюджета. Про Москву это уже заявлено, что на 5 процентов московский бюджет на образование будет сокращен, уже пошли разговоры о том, что так называемые майские указы президента можно не выполнять. Так что я думаю, что масса протестов, которая сейчас нарастает, связана не только со слияниями школ, а с тем, что – достали!
Много разных факторов, и то, что наша школа взяла и 11 октября заявила на первом митинге, это не потому, что мы такие замечательные, или, как кто-то написал в "Комсомольской правде", "учителя "Интеллектуала" стали прикрываться детьми с девиантным поведением". А просто искра, спичка, а бочка с порохом была давно. И я думаю, что единственный выход для нашего руководства сейчас, чтобы не было окончательного взрыва, это постараться так, как уже под влиянием давления чуть-чуть пошли навстречу 1-ой школе, если бы я был на месте Калины, я бы пытался сейчас со всеми девиантными школами, с Курчатовской школой, с нашей школой, не теряя лицо, договориться. Не с директором, человеком зависимым, а с коллективом родителей и учителей. Но пока этого не происходит.
Тамара Ляленкова: Но это же опасно, ведь если он уступит этим школам, то вполне вероятно, что пойдут иски и заявления, чтобы вернуть прежний статус и другим учебным заведениям.
Всеволод Луховицкий: Я сомневаюсь, что пойдут иски. Потому что прошел год, два, три, а люди у нас обладают терпением и приспособляемостью, и очень многие сказали, как говорят у нас, потерпим, лишь бы не было войны. Я не думаю, что, даже если сейчас вы играем суд, за ним пойдут сотни исков. В лучшем случае пойдут 2-3 обиженных родителя, это не будет массой.
Тамара Ляленкова: Это понятно, потому что тут еще и страх. Вот Екатерина Богатырева теперь не работает в школе. Катя, расскажите вашу историю.
Екатерина Богатырева: В школе нет уже не только меня, но и еще порядка 20 сотрудников. А история простая. 25 августа, когда весь коллектив вышел из отпуска выяснилось, что вся администрация уволилась по собственному желанию. И когда пришла новая администрация, она пыталась разогнать школу за два дня до начала учебного года, о чем у нас есть свидетельства, и письменные, и аудио, это не пустые слова. Когда они увидели, что педагогический коллектив поднялся, они пошли на попятную, мы такого не говорили, и все будет хорошо, работает. 4-5 сентября сотрудникам были выданы уведомления об изменении организационных и технологических изменений труда, под которые пытались подпихнуть изменения заработной платы. Причем в уведомлении не было написано, в какую сторону она будет изменена. И сообщили людям, что если на новую зарплаты вы не согласитесь, то через два месяца мы вас по статье 77, пункт 7 уволим. За два месяца так никто и не уведомил сотрудников, какая будет зарплата, нам только рассказывали, какое у нас маленькое подушевое финансирование, и денег нам, конечно, не хватит, поэтому надо быстрее соглашаться на реорганизацию. На реорганизацию ни коллектив, ни родители, которые прекрасно понимают, что с нашей школой будет то же, что и девятью другими, не соглашались.
И вот наступил день Икс – 5 ноября. Людей уведомили, что зарплата будет – 5754 рубля. Прежняя была в районе 50 тысяч. Учителя предметники получали чуть больше, а техперсонал, воспитатели, психологи, социальные педагоги – где-то в этом районе. То есть в 10 раз. Они сказали, что, конечно, не могут платить нам 5 тысяч, а будут платить 14, Департамент выделит деньги на доплату до МРОТ по Москве. Но, естественно, далеко не все люди могут позволить себе остаться на такой зарплаты. Кто-то один содержит семью, у кого-то кредиты, у кого-то ипотека, то есть люди, конечно, отказались. И вот всех отказавшихся по статье 77, пункт 7 уволили. Ни один человек не написали заявление "по собственному желанию". Когда мы были на совещании у Ольги Юрьевны Голодец, там заместитель Калины, Васильева Татьяна Викторовна, начала говорить мне о том, что "из вашей школы же люди уволились". Люди не уволились! Людей уволили.
И школа оставлена в катастрофической ситуации, потому что нет учителей-предметников, нет учителя по английскому, нет учителя по физике, нет учителя по химии. В школе 8 классов и 3 воспитателя, хотя раньше полагалось по одному на класс. Нет психологической службы полностью, она вся уволена. Ни одного психолога в школе для детей с девиантным поведением, нет! И уволенные педагоги и техперсонал, мы собираемся идти в суд. Мы занимаемся сейчас подготовкой документов.
Тамара Ляленкова: Кто чаще обращается с проблемами в вашу группу? И какого свойства эти проблемы?
Константин Окуньков: Я скажу буквально одну реплику касательно финансирования. Тут вообще очень интересная ситуация. Первое, вообще говоря, как вы себе представляете экономическую эффективность школы? Это вещь, которая себя окупает не сейчас, а сильно позже в рамках государства. И второе, когда в 2012 году пошла активная волна слияния по мотивам, что школа не выживет финансово, экономически, буквально в начале 2013 года была информация, что те школы, которые сольются в комплекс с общим количеством детей больше 1800 человек, они получат дополнительные финансовые гранты от Департамента образования. То есть, в принципе, деньги для поддержки школ есть, только это какое-то лоббирование комплексов, а не задача поддержки школ всех. Это действительно аргумент давления со стороны департамента образования.
Что касается тех, кто к нам приходит, тенденции очень простая и очевидная. Родители идут с открытыми вопросами и обсуждениями, а учителя в большинстве своем люди подневольные, и поэтому, если какие-то вопросы есть, они либо намеками, либо приватно их ставят. Движущая сила защиты – родители, потому что ни учителя, ни директора сами себя поддержать не смогут. Основная сила поддержки школы – родители. Если в школе есть хотя бы минимальное количество активных родителей, способных организовать деятельность, можно отстоять школу. В 2012 году я лично был у департамента, и нашу школу тогда отстояли. Сейчас это сложнее. Но и сейчас критично важно не быть пассивным. Говорят, что если вы не интересуетесь политикой, то она интересуется вами, так и тут – когда родители не интересуются состоянием школы, это потом откликнется на качестве образования их детей.
Тамара Ляленкова: И родители таким образом учатся быть активными в общественной жизни. Если ты живешь здесь, и власть так обращается с учебным заведением куда ходит твой ребенок, наверное, ты должен как-то голосовать, что-то делать, может быть, больше участвовать в жизни школы. История школы "Интеллектуал" сейчас на стадии, когда родители подают в суд.
Всеволод Луховицкий: Да, и было уже первое заседание. Но я бы поправил, если сравнить количество родителей в стране и активно борющихся родителей, количество педагогов и активно борющихся педагогов, то я не знаю, в чью пользу это соотношение будет. Более того, по нашему профсоюзному опыту, ситуация, когда родители начинают бороться одни, ситуация проигрышная, точно так же как ситуация, когда учителя начинают бороться одни. Я бы не стал здесь противопоставлять родителей и учителей.
Тамара Ляленкова: Понятно, что когда идут митинги протеста, родители и учителя – большая аудитория и веский аргумент для властей. А вот в частных вещах, в тех же судах, тут какие-то конкретные лица выступают.
Всеволод Луховицкий: Но миф о том, что все российские учителя чрезвычайно зависимы, это не более чем миф, это в наших головах висит. Учителю никто ничего не может сделать. Невозможно учителя уволить, в отличие от директора… Вот директора можно по 278-ой статье, без объяснения причин. А учителя уволить без объяснения причин нельзя. И пока что все суды, которые были у профсоюза по увольнению или по вынесению выговоров, выиграны. И то, что учитель иногда не решается сопротивляться, это зависит исключительно от его самоощущения, это не какая-то объективная вещь, не то что учителя сами по себе, и эта профессия обречена на униженное существование.
Тамара Ляленкова: Вот я помню буквально последний случай – колледж в Алтайском крае, тоже история из практики профсоюза. Человека за то, что он член профсоюза, был уволен. Как только человек становится активным в общественном публичном пространстве, тут же его начинают преследовать административным образом. Активный педагог – это все же не норма.
Всеволод Луховицкий: Я бы сказал, что по-настоящему уверенного в себе активного педагога чрезвычайно трудно каким-то образом серьезно "поймать". Другое дело, что у нас часто профсоюзы создаются в школах не потому, что работники осознали свою потребность создать профсоюз, а потому что там начали кого-то выгонять, и тогда спохватились и создали профсоюз, ситуация во многом уже вынужденная. И когда профсоюз занимается исключительно защитой, вместо того чтобы наступать, требовать какого-то договора и так далее, тогда все бывает по-другому. Что касается суда, суд – это всего лишь один из многочисленных вариантов действий, которые проводятся, в том числе, и учителями. Мы подавали, и вот на днях должны получить ответ из Рособрнадзора, причем мы подавали уже как межрегиональный профсоюз, и то, что Рособрнадзор уже в середине октября чуть-чуть, ласково, но все-таки указал господину Калине, что надо думать о том, как вы соединяете школы, по-моему, это некий маленький, но значок.
Мы через депутатов Госдумы подавали обращения по финансированию. Потому что это, пожалуй, самый интересный и самый криминальный вопрос – что творится с бюджетом Москвы по образованию. Почему бюджет Москвы можно в середине года перекраивать? Почему нам в начале календарного года говорят, что будет одно финансирование, а в апреле говорят, что будет другое, потом берут слово назад, в середине июня опять устно обещают, что все сократят? На самом деле, это все говорит о том, что деньги есть, но то, что нашей школе сказали, что в пилот вы не войдете, если не объединитесь…
Тамара Ляленкова: Пилот – это подушевое финансирование?
Всеволод Луховицкий: Нет, пилот – это придуманная господином Калиной формула, вынуждающая школы за дополнительное финансирование вводить у себя так называемую новую систему оплаты труда и новые формы отчетности. Поскольку все школы в России это ввели, никакой разницы по содержанию работы, отчетной например, в нашей школе и в других московских школах нет. Тем не менее, нам сказано, что мы почему-то в этот пилот войти не можем. Но самое интересное, что как только мы присоединим к себе другую школу, нам тут же эти деньги найдут. Значит, деньги есть, значит, господин Калина в какой-то банке хранит эти деньги и может их спокойно перебрасывать. Где тут финансовая дисциплина? Где вопрос об отчетности? Сейчас мы готовим через депутата Мосгордумы запрос в Счетную Палату города Москвы на предмет проверки, почему с 2010 года у нас не поменялись нормативы? Почему у нас, в отличие от большинства регионов, все нормативы круглые? За четыре года ничего не поменялось, ни инфляция, ничего. Это тоже работа, которую делают учителя и профсоюз.
Еще очень важный момент – надо думать, каким образом строить работу школы дальше, и только одни родители это решить не могут. Наш управляющий совет, состоящий из родителей, учителей и даже одного ученика 10-го класса, проводит заседания о стратегии дальнейшей развития школы, о концепции школы в новых условиях. Так что у учителей, я думаю, не меньше сейчас способов воздействия на ситуацию. А самое главное, чтобы учителя и родители не оказывались в ситуации искусственного противопоставления, что им хотят часто навязать. Любимая речь департамента, министерства: доложите нам о нехороших учителях, которые с вас требуют деньги. А то, что учителей вынуждают требовать деньги на те же самые продленки, об этом забывается. А учителям говорят: как вы можете работать с такими родителями, они непонятно что собой представляют…
Тамара Ляленкова: Да, это старая история, и сейчас редкий момент, когда все сфокусировались на качестве образования и понимают средства его достижения похожим образом. Каковы наиболее эффективные средства отстаивания своих интересов?
Константин Окуньков: Начнем с того, что изначально, когда наша группа создавалась, не было цели создать какое-то объединение, профсоюз родителей, с какой-то верхушкой, а задача была – сделать место в интернет-пространстве, где встретились бы люди, у которых что-то случилось, с такими же людьми, чтобы обсудить вместе свои проблемы и как-то их решать, и плюс приглашать в эту же группу представителей прессы, чтобы обращать внимание и передавать информацию для публикаций и прочее. В группе есть и представители разных административных учреждений, и пресса, и родители. И эмоции здесь нужны, они не помогают совсем. Если есть конкретные факты, если год-два назад мы говорили, что митинги – это очень важно, и сейчас эта деятельность только важна, но лично мое мнение, вот как родителя, сила митинговая начинает, к сожалению, снижать эффективность. Есть и другие методы воздействия. И за последние год с лишним мы увидели, как официальные структуры научились бороться с митингами. Это антимитинги, административный ресурс, и СМИ, которые снимают интервью с подставными родителями, и так далее.
На мой взгляд, и учителям, и родителям в первую очередь нужно, если есть проблемы и нарушения, идти в суды, писать обращения в Департамент образования с копией вышестоящим администрациям, в прокуратуру с просьбой разобраться и дать объяснения. А вот есть нарушения или нет – зачастую в группе нашими родительскими и учительскими силами мы это обсуждаем и разбираемся, насколько это серьезно. И иногда бывают такие вещи, которые кажутся ужасными, а формально придраться не к чему. Главное сейчас, на мой взгляд, - фиксация проблем, идти с ними в правоохранительные органы и прочие инстанции. Разговаривать с нами не хотят. Раньше с нами играли в демократию, сейчас перестали, ситуация стала сложнее и жестче.
Всеволод Луховицкий: Хочу все-таки уточнить, что в законе не прописано, но есть подзаконные факты, и в частности, есть порядок реорганизации московских школ, и там предусмотрена экспертиза независимой комиссией, которая, на самом деле, состоит по большей части из зависимых директоров, плюс зависимый так называемый общественный совет при Департаменте. И один из моментов, который должна эта комиссия отследить, это согласие управляющего совета и педагогического коллектива. И второе. Хоть я учитель права, но я принципиально не согласен, что нам надо рассчитывать сейчас на суды. Суд – это как раз одна из возможностей. И более того, если в суде перед зданием и внутри здания не будет толпы, готовой кричать "судью на мыло", то судья решит так, как надо Департаменту. Если в суде не будет независимых СМИ, то мы проиграем любые суды. Поэтому как раз общая тактика должна заключаться в комбинировании всех возможных средств.
А суть, мне кажется, одна. Вот Калина, Ливанов, кто угодно должны понимать, что все, есть некий момент, с которого больше какие-то переговоры люди прекращают вести, говорят: вот мы здесь встали, и вы можете нас отсюда унести только ногами вперед. Вот каждый раз, когда это происходит, власть отступает. В прошлом году закрыли сельскую школу в Молжаниново. Родители заняли местную управу, сказали, что именно здесь, в хорошем четырехэтажном здании будут учиться их дети, и с ними тут же подписали договор о том, что начнут ремонтировать школу, что их дети будут ходить близко от дома и так далее. Все зависит от степени уверенности человека в том, что в самом деле ему отступать уже некуда.
Тамара Ляленкова: Значит, он должен находиться в очень крайней ситуации. Мы знаем примеры, когда и уволенного педагога на работе восстанавливают, но возможностей работать у него нет.
Екатерина Богатырева: Обо мне, как и о некоторых наших коллегах, как и из других школ, наслышаны, и в некоторых организациях люди на мою фамилию реагируют по-особенному. Что касается конкретно нашей школы, мне сложно предполагать, что будет, потому что ситуация у нас кардинально поменялась. В 11 часов утра в понедельник начальник окружного Управления Сусакова Ольга Николаевна представила коллективу нового исполняющего обязанности директора. Можно сказать, что наши действия дали какой-то результат. Предыдущий и.о. директора общалась с коллективом на повышенных тонах, а с родителями вообще не общалась, просто пряталась от них.
Может быть, это просто передышка, но пришел другой человек, который общается с представителями родительского комитета, с представителями педагогов, и я вчера с ним беседовала, хотя я уже уволена, и меня пустили в школу. Он сказал, что только пришел и пока не может строить планы. Конечно, он будет звать людей обратно, но пока не очень хорошо представляет, как это будет, потом что зарплату неоткуда взять большую. Коллектив нашей школы неоднократно упрекали в том, что мы зажрались, очень хорошо тут жили, на детей нам наплевать, и мы просто хотим денег. Но мы согласны были остаться и на меньшую зарплату, мы прекрасно понимали, что коэффициенты были высокие, но и за 14 тысяч люди не могут работать.
Есть уже опыт закрытии таких школ, как наша. 9 школ свое существование прекратили, и как структурные подразделения, как нам обещалось – что мы будем структурным подразделением в комплексе, нас никто не тронет, они тоже прекратили работу. И на вопросы заместителю руководителя Департамента, Васильевой Татьяне Викторовне, куда делись эти 9 школ, нам не ответили. И нас хотят точно так же уничтожить, только мы этого не хотим, и родители наши не хотят. Поэтому история плачевная, очень жалко детей и родителей, которые являются заложниками этой ситуации.
Тамара Ляленкова: А родители понимают, куда их дети пойдут учиться?
Екатерина Богатырева: Как раз большинство родителей прекрасно понимают все. Дети попадают к нам, сменив до 4-5 школ, и родители как раз понимают, что для их детей это, возможно, последний шанс, вот такая грань между обществом и какими-то уже уголовными вещами. Есть уже случаи, когда после закрытия той же 10-ой школы для детей с девиантным поведением, там уже есть два открытых уголовных дела на бывших учащихся этих школ. Родители понимают, что наша школа – грань, которая удерживает детей от падения в асоциализацию, преступность и так далее.
Тамара Ляленкова: Притом что такие школы еще некоторым образом помогают существовать обычным школам, потому что ребенка есть куда перевести, если он не справляется.
Екатерина Богатырева: Да, и дети у нас самые разнообразные. Нас уже и чиновники начинают обвинять в том, что мы защищаем малолетних преступников, но это не преступники. Девиация – это отклонение от общепринятых социальных норм, и она происходит по разным причинам, и в силу какого-то психо-эмоционального развития, и в силу ситуации в предыдущей школе. Если ребенка за какие-то его особенности начали гнобить одноклассники и учителя, он замкнулся, регрессирует и ведет себя не вполне адекватно. Но, попадая в нашу школу, дети сталкиваются с тем, что к ним относятся как к равным, с ними работают, социализируют, адаптируют. И тут дети понимают, что все нормально, что они могут здесь учиться, и здесь им нравится. И бывшие мои лично ученики, которые узнают о том, что сейчас происходит, со слезами ко мне приходят и говорят: "Екатерина Юрьевна, давайте мы тоже куда-нибудь придем и скажем, что не надо школу закрывать!"
Тамара Ляленкова: Это тоже метод – прийти бывшим ученикам и сказать, что не надо закрывать школу. И в любом случае у родителей, учителей и детей должен быть выбор.
