Александр Генис: В серьезной американской прессе сейчас горячо обсуждается новая книга, посвященная личности, заблуждениям и грехам одного из самых зловещих персонажей нацисткой Германии - Эйхмана. Помимо того, что автор ввел в обиход новые факты и бесценные документы, книга ставит заново вечно актуальный вопрос о природе зла и его истоках в недрах души и в обществе.
У микрофона - ведущая Книжного Обозрения Американского Часа Марина Ефимова.
Марина Ефимова: Немецкий философ Беттина Стангнет назвала свою книгу «Эйхман до Иерусалима» - как реакцию на другую книгу об Эйхмане – которая называлась «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме». Она была написана тоже немкой, точнее, немецкой еврейкой - журналисткой и знаменитым политическим философом Ханной Арендт - по следам суда над Эйхманом, проходившего в 1961 году в Израиле, в Иерусалиме. Суд, как известно, закончился смертным приговором, приведенным в исполнение. Отто Адольф Эйхман – оберштурмбанфюрер СС, человек, представивший Гиммлеру в 1944 году отчет об уничтожении в концлагерях Восточной Европы, под его, Эйхмана, непосредственным руководством 4-х миллионов евреев, - представлен в книге Ханны Арендт ничтожным военным бюрократом, бездумно, но добросовестно выполнявшим приказы начальства.
Сама идея «банальности» зла, которое творится не монстрами, а обыкновенными людьми под давлением злодейской идеологии, так приворожила в 60-х годах читателей-интеллектуалов, что многие готовы были подвести под эту идею и зловещую фигуру Эйхмана. Любопытно, что Ханна Арендт получила главные впечатления, приведшие к столь решительным выводам, во время суда, от самого Эйхмана – из его отредактированных и приложенных к делу мемуаров и из его показаний. Именно «честным служакой» он и пытался представить себя перед мировой общественностью, следившей за процессом.
И вот, через 40 лет, Беттина Стангнет, которая вполне разделяла взгляды Ханны Арендт, просматривая материалы, всплывшие за последние годы, наткнулась на запись самого Эйхмана, опровергавшего моральные критерии в философии Иммануила Канта. «Я не могла поверить своим глазам, - вспоминает Стангнет, - Рассуждения о философии Канта?!.. из уст «ничтожного бюрократа», который, по определению Арендт, «не был способен думать»?!».
И Стангнет решилась на новое расследование, начав с «Аргентинских записок»:
Диктор: «Аргентинские записки Эйхмана – это 1300 страниц мемуаров и заметок, а также транскриптов секретных интервью, которые у него брал в 1957 году голландский журналист, в прошлом тоже нацист, Виллем Сассен, живший после войны, как и Эйхман, в Буэнос-Айросе. Материалы эти давно известны историкам, но лишь частями, поскольку они были разбросаны по 30-ти архивам. На суде в Иерусалиме фигурировали только отрывки. Значимость своих интервью с Сассеном Эйхман решительно отверг, назвав их «болтовней в баре», и они не были приложены к делу».
Марина Ефимова: Между тем, Стангнет, обследовав все архивы, нашла сотни ранее неизвестных записей и транскриптов бесед, затерявшихся в папках и коробках без названий. И вот что она обнаружила:
Диктор: «Круг журналиста Сассена в Буэнос-Айресе был гораздо шире, чем раньше представлялось историкам. Бывшие нацисты организовали нечто вроде клуба, встречаясь еженедельно в доме Сассена. На этих встречах они изучали книги и статьи о Холокосте, включая те, которые, как они говорили, были написаны «врагами» - т.е., евреями. Задачей группы было собрать материалы на книгу о чистоте идей национал-социализма. Они пытались свалить все жестокости только на Гестапо (не на СС), утверждали, что Гитлер ни о чем не знал, и представляли Холокост преувеличением. Они называли это «ложь о шести миллионах».
Марина Ефимова: Но Эйхман, как вскоре выяснилось, имел совершенно другую цель, чем его единомышленники, – он хотел утвердить свое место в истории. Он с гордостью подписывал свои фотографии: «оберштурмбанфюрер СС», скромно добавляя «в отставке». То, что он делал во время войны, он называл «творческой работой». Однажды, описывая успешную депортацию 400-т тысяч венгерских евреев из Будапешта в Освенцим, он назвал эту акцию «шедевром изобретательности». «Никто, - сказал он, - ни до, ни после не сумел сделать ничего подобного». Но он гордился не только своей эффективностью. Он гордился своей преданностью немецкой нации. Уничтожением людей увечных, больных и умственно отсталых он намеревался механически «улучшить» свою нацию; славяне, цыгане, темнокожие были для него людьми второсортными; но его отношение к евреям – нечто другое:
Диктор: «В записях Эйхмана поразительно признание некоторой неполноценности самой немецкой нации. Он пишет, например:”Стремление к самосохранению нации сильней, чем все так называемые моральные требования. Мы, немцы, имеем дело с врагом, превосходящим нас по интеллекту.Поэтому уничтожение еврейского противника необходимо для исполнения нашего долга перед нашей кровью и нашим народом”.
Марина Ефимова: Эти заявления Эйхмана никак не совмещаются с уверенным утверждением Ханны Арендт, что он «не способен был понять, что делает». Чувствуя себя свободным человеком в Аргентине, Эйхман не только подтверждал, что ужасающие массовые убийства имели места, но и подчёркивал свою решающую роль в их исполнении. Он настаивал на том, что был главным двигателем «еврейской политики» и что она создавала в большой мере тот мистический страх, который его окружал. Именно поэтому он с таким рвением выполнял свое дело, называя его «без капли иронии», как уверяет Стангнет, “убийственно тяжелой работой”. Стангнет пишет:
Диктор: «Эйхман напугал своих аргентинских единомышленников, сказав однажды: “Если бы были убиты 10 миллионов 300 тысяч этих врагов, то мы бы могли считать, что исполнили наш долг”. Увидев реакцию слушателей, Эйхман сказал: “Это правда. Зачем я буду ее отрицать?“ Бывшие нацисты отшатнулись от Эйхмана, но для него их беседы явились хорошей практикой, которую он использовал на суде, приводя все их доводы и аргументы в защиту своей подчиненной позиции и наивного патриотизма».
Марина Ефимова: Подзаголовок книги Беттины Стангнет - «Нерасследованная жизнь организатора массовых убийств». И, действительно, автор приводит в книге детали, иногда ранее неизвестные, а иногда известные, но замолчанные. Например, бесстыдно открытую переписку 50-х годов между укрывшимися в Аргентине нацистами, планировавшими восстановить свою власть в Германии, и их единомышленниками среди представителей Римской католической церкви. Кроме того, стало известно, что уже с 1952 года немецкая разведка знала о нахождении Эйхмана, но ничего не предпринимала - предположительно из политических соображений. Нашелся даже черновик письма Эйхмана канцлеру Аденауэру, в котором он, настаивая на своей личной невиновности, выражал надежду, что сможет вернуться в Германию и предстать перед понимающим немецким судом.
Трудно сказать, изменит ли книга Стангнет «Эйхман до Иерусалима» укоренившееся на Западе философское отношение к Адольфу Эйхману. Сама Стангнет пишет об этом так:
Диктор: «Слишком часто сам Эйхман растворяется в обстоятельствах, на фоне которых появилась такая фигура, как он. Обсуждения ведутся лишь об абстрактном зле и о банальности его проявлений в повседневной жизни общества; лишь о механике бюрократии геноцида и о загадке подчинения целых наций требованиям бесчеловечных идеологий».
Марина Ефимова: Нам ли, россиянам, не знать тяжести давления бесчеловечных идеологий! Но даже под их тяжестью у человека остается свободный выбор: не стать палачом.
