Александр Генис: Русские читатели последнего поколения открыли для себя американскую поэзию с чуть ли не тем же энтузиазмом, с каким их предешественнки-шестидесятники открывали американскую прозу. Помимо великих Фроста и Элиота, почти все крупные поэты модернизма и протомодернизма теперь известны отечественным любителям поэзии.
Эмили Дикинсон стала любимицей Интернета. Оден с подачи Бродского вошел в круг чтения. Открыт уже и самый необычный, пожалуй, поэт Америки - Уоллес Стивенс (я имел честь написать послесловие к переводам Григория Кружкова). Даже одиозный Эзра Паунд потихоньку входит в оборот. Тем обиднее, что русский читатель мало знает о Марианне Мур. Поэт редкого и необчного дарования, она лучше других воплотила одну из главных задач модернизма.
Дело в том, что для модернизма фантастическое составляет неотъемлемую часть обычного. Между ними нет отличий, ибо и то и другое - продукт нашего сознания, а в психической жизни, как говорил Юнг, не может быть лжи. Задача искусства вообще и поэта в частности состоит в том, чтобы соединить две части нашего опыта. Звеном, связующим иррационалные и рациональные сферы бытия, является вещь. Вещь служит посредником между внутренней и внешней реальностью. Вооруженная своей весомой, материальной подлинностью, она пронизывает все планы бытия. Такими вещами модернизм инкрустировал свою поэтическую материю. Приняв эту тактику, Марианна Мур в программном стихотворении “Поэзия” (им открывается антология современной лирики в издание ”Modern Library’) пишет, что только тех она считает поэтами, кто может предъявить читателю “воображаемые сады с настоящими жабами.”
Сегодня, воспользовавшись выходом новой биографии Марианны Мур, мы поговорим о ней и ее поэзии, с Владимиром Гандельсманом.
Владимир Гандельсман: Годы жизни Марианны Мур - 1887–1972. Она умерла в возрасте 85 лет. Ее творчество Т.С.Элиот назвал «частицей того очень редкого вещества, что называется неэфемерной современной поэзией». Очень интересовалась биологией, что нашло отражение в ее поэзии – она много писала о животных, растениях, птицах. Первая книга Мур Стихотворения (Poems, 1921) была издана друзьями без ведома автора. В 1925–1929 она была редактором в одном из самых представительных американских литературных журналов того времени – «Дайел». По выходе в свет Избранных стихотворений (Selected Poems, 1935) Мур выдвинулась в число крупнейших американских поэтов. Умерла Мур в Нью-Йорке 5 февраля 1972. Это, очень вкратце, ее биографические данные.
Александр Генис: Тем важнее, нам увидеть человека за этой скупой информации. Думаю, что книга биографии Мур в исполнении Линды Ливелл оживляет образ Марианны Мур.
Владимир Гандельсман: Уже название необычно – «Зависание вверх тормашками». Но не ради красного словца названа так эта книга. Марианна Мур – явление воистину диковинное. Как летучая мышь. В конце пятидесятых, когда ей было за семьдесят, Марианна Мур стала звездой. Она приходила на «Вечернее Шоу» (Tonight show), поговорить с Джеком Пааром, прославленным шоуменом, была представлена в «Sports Illustrated» и появилась на обложке «Эсквайра» с комиком и радиоведущим Джимми Дурэйнтом, боксером Джо Луисом и другими. Джордж Плимптон, знаменитый литератор, актер...
Александр Генис: ... и кем еще он только не был: боксером, матадром, даже играл на барабане в симфоническом оркестре...
Владимир Гандельсман: Он самый. Так вот Плимптон, забрал ее в лимузине из ее дома в Форт-Грин, Бруклин, чтобы сопроводить на игру на стадионе «Янки». Плимптон также представил ее Норману Мейлеру, которого она обожала, и Мохаммеду Али, в то время Кассиусу Клею.
Александр Генис: Трудно вообразить другого высокого модерниста – Эзру Паунда, скажем, или Уоллеса Стивенса – пишущим вступление на обложке диска Мохаммеда Али «Я самый великий» – как это сделала Мур.
Владимир Гандельсман: О, да. У Мур был талант удивляться себе; она интересовалась причудами собственного ума как посторонний. Ее стихи дают уроки правильного использования восприятия - того, как лучше употребить наше любопытство. Она действовала, как будто у всех были неверные представления о вещах – ведь они никогда не думали о табарганах, ящерах и василисках. Чередуя инструкцию и описание, Мур исправляла эти недостатки. А в жизни? Представьте себе, Форд нанял ее, чтобы назвать новую модель автомобиля 1958 года. Эпизод показался некоторым жалким – великий поэт, потворствующий самому тупому покровителю, - но она пошла на это.
Александр Генис: Мне это страшно нравится. Вот уж где ‘Poetry in Motion’, о которой мечтал Бродский. Да, она придумала какие-то названия из мира жвиотных. Но Форд сказал «нет, спасибо», назвал по-своему и прогорел с Edsel. Так ему и надо. Но вернемся к Марианне Мур-поэту.
Владимир Гандельсман: Никто не предвидел звездного часа Мур. Конечно, ее стихи рано похвалил Т.С. Элиот, который сказал в предисловии к ее книге «Избранные стихи» 1935 года, что эти стихи отклонились «от умеренно интеллектуального». Умеренно интеллектуальные не преминули высказаться: Марк Ван Дорен, профессор Колумбии, осудил ее как жонглера, поэта для интеллектуалов. Но Элиот и другие светила - Уильям Карлос Уильямс, Стивенс, Паунд - считали, что она была среди самых прекрасных поэтов их поколения, воплощая более чистый модернизм, чем они сами. Лучшее из маленького собрания произведений, которое она сделала в конце жизни - пара десятков стихов - для многих, возможно, все еще непревзойденный результат в американской литературе. Крупнейший, возможно, сегодня поэт Америки Джон Эшбери был не одинок, назвав ее самым великим современным поэтом.
Александр Генис: Мур, к сожалению, мало знают русские читатели. Тем важнее, понять, что она принессла в поэзию. Давайте попробуем объяснить особенности ее стихов? И как их передают русские переводы?
Владимир Гандельсман: Переводов не очень много. Есть несколько у Валентины Синкевич, поэта второй волны эмиграции, живущей здесь, в Пенсильвании. Есть у нее перевод стихотворения «Аргонавта», у которого подзаголовок «Бумажный наутилус». Аргонавта – это причудливейшее создание размером с ладонь, маленький осьминог в раковине. Наутилус – моллюск, у Мур – бумажный наутилус. И вот тут, возможно, суть того, что хочет сказать Мур. Она задается вопросом: для кого вот это невероятное создание? Цитирую:
Для властей, чьи чаянья
осуществляют наемники?
Для писателей, пойманных
успехом за чашкой чая?
Для удобства пассажиров?
Нет, не для них
строит аргонавта тонкую,
стеклянную свою скорлупу,
дарит ей хрупкий
сувенир надежды: снаружи –
матовую белизну, внутри –
ровно очерченную поверхность,
отблескивающую морем. Зорко
стережет она свое творенье,
день и ночь сторожит его,
едва прикасаясь к еде,
покуда не высидит яйца.
Александр Генис: То есть речь идет о рождение шедвра, о творчестве, о творении, о том, как Марианна Мур себе представляет этот процесс.
Владимир Гандельсман: Да, но и об этой аргонавте. Есть в этих стихах то, что Элиот назвал «эмоциональной ценностью», скрытой под поверхностью, под раковиной в данном случае.
Тайная эмоциональность – форма защиты. Она писала о разных видах адаптации свои образные стихи: укрывательство, броня, камуфляж, уклончивость, предвосхищение… «Самое глубокое чувство всегда показывает себя в тишине», - так она говорила.
Александр Генис: При этом есть в приведенных Вами стихах и та прямолинейность выражения, за которую ратовал другой модернист - Уильямс: быть на ты с вещами, пишу, что вижу, чтобы передать непосредственную яркость впечатление
Владимир Гандельсман: Скорее это - определенность. Звук клавиш пишущей машинки (Мур была в числе первых крупных поэтов, которые стали писать исключительно на пишущей машинке), почти слышим в ее строчках, которые продолжаются, слог на удар, то, что она примечательно назвала «приятным судорожным прогрессом».
Александр Генис: Мы начали с разговор с биографии Марианны Мур, которую написала Линда Ливелл. Давайте подробнее поговорим об этой книге.
Владимир Гандельсман: Прекрасная новая биография Линды Ливелл, "Зависание вверх тормашками", является первым жизнеописанием Мур, которое сделано с благословения ее душеприказчиков. Как и в стихах, было много необъяснимого и странного в ее жизни. Она родилась в 1887 году в Сент-Луисе, штат Миссури. Там же родился, кстати, Элиот, через 10 месяцев после Мур, их дедушки были пропроведниками. Отца она практически не знала и никогда о нем не упоминала. Он сошел с ума и был помещен в приют, когда Мур была младенцем. Мур жила со своей матерью Мэри и делила с ней кров с 1918 года до 1947-го, когда мать умерла, а Мур было уже 60 лет. Линда Ливелл – первая из биографов Мур, кто недвусмысленно охарактеризовал ее мать как лесбиянку. Она жила с женщиной, а Марианна Мур с возраста тринадцати лет была первым американским поэтом, воспитанным гомосексуальной парой.
Александр Генис: Так ли это важно для разговора о поэте Марианне Мур?
Владимир Гандельсман: Вероятно, для определенных исследователей это многое объясняет в ее творчестве, а главное дает возможность получать гранты и писать книги. Дело в том, что собственная сексуальность Марианны Мур была тайной на протяжении всей ее жизни, и Ливелл пишет, что в своей взрослой жизни Мур напоминала «страстного Генделя», который, как она сама писала, «никогда не влюблялся». Это походило на специальную кампанию, чтобы скрыть факт, что у нее вообще были сексуальные желания – скрыть от кого угодно и даже от матери. Кроме того, с самого раннего детства Марианна именовала себя братом, а не сестрой, своего брата Уорнера. Говорят, Мур была фантастически привлекательна для представителей обоих полов, но она отвергла всех.
Александр Генис: Видимо, это объясняется влиянием матери.
Владимир Гандельсман: Да, влюбленность уничтожила бы ее мать, что Мэри Мур ясно дала понять дочери. После смерти возлюбленной матери Марианна переехала домой и редко проводила ночь далеко от своей матери до самой ее смерти. Мэри держала Марианну максимально физически близко.
Александр Генис: Исследовать детство исключительно важно в случае многих писателей. Поэты часто делают резкий прогресс со смертью их родителей, как будто комендантский час был внезапно снят. Это похоже на Мур?
Владимир Гандельсман: И да, и нет. Мур едва ли написала хоть одно слова без редактуры матери. Мэри имела строгие и иногда абсурдные суждения. Например считала, что «Осьминог», возможно, лучшее стихотворение Мур, был «плохим стихотворением», и возразила, когда ее дочь, погруженная в написание другого шедевра, «Табарган» (кто знает, что это земляной заяц?), начала повторять фразу «пыль печенья» - в Мэри не было терпимости.
Уступка Мур власти матери особенно причудлива в свете блестящей карьеры Мур, сделанной вне дома. Она всегда работала: в Карлайле она преподавала в индейской школе. В Нью-Йорке она получила место в нью-йоркской Публичной библиотеке, но это было следствием ее работы в знаменитом теперь журнале The Dial.
Александр Генис: Напомним, что этот небольшой журнал, когда-то возглавляемый Маргарет Фаллер и основанный как авангардистский, был чрезвычайно влиятельным органом в мире англоязычной поэзии и литературы в целом.
Владимир Гандельсман: Мур стала редактором журнала в 1925, и затем, с 1926, его главным редактором в течение почти трех лет, пока деньги не закончились и журнал не был закрыт. Днем она переписывалась с Паундом... А ночью она и ее мать склонялись над их жалкой едой в квартире, столь маленькой, что Мур иногда обедала, взгромоздившись на краю ванны.
Александр Генис: Короче говоря, случилось так, что мать Марианны Мур стала центральным фактом модернизма. Мур думала об искусстве в категориях ценностей ее матери...
Владимир Гандельсман: Если судить по биографии Линды Ливелл, так и есть. В разговоре Марианна и Мери продолжали и отражали друг друга - г-жа Мур представляла своего рода басы к высокому мышлению дочери. Мать и дочь были истинными мастерами в исполнении роли друг друга, и усилие с обеих сторон должно было стереть линию, где один из них заканчивался и другой начинался. Воплощение собственной матери было отчасти корнем гения Мур. Она хотела, чтобы ее читатели видели ее стихи как обработку камня материнских фраз в гибком металле ее собственных контуров. Ее заимствования у матери сопутствуют некоторым наиболее известным строкам, включая, возможно, те, о которых вы уже вспоминали. Это ее самое известное - "Поэзия":
Я тоже ее не люблю:
есть вещи более важные,
чем это пиликанье.
Однако, читая стихи,
конечно, с презреньем,
всё же находишь в них нечто подлинное...
Здесь отозвалась эта нота – материнское небрежение поэзией дочери, которое наверняка было сложным чувством с примесью ревности и любви.
Александр Генис: И все-таки признания Марианна Мур добилась после смерти матери. Каков итог? Что можно сказать о поэзии Марианны Мур по прочтении биографии Линды Ливелл?
Владимир Гандельсман: Действительно, когда г-жа Мур умерла, в 1947, Марианна добилась признания. Но все стихи, которые продлятся – те, где она сочла стиль соответствующим правилам приличия г-жи Мур и изобилию в мире. «Способность к факту», «неустанная точность» были ее коньком. Мур полагала, что поэт должен быть «буквалистом воображения», его творчество – это как раз те самые «воображаемые сады, в которых обитают настоящие жабы». Это - художественная форма для воплощения всего, что обычно считают уродливым и антипоэтичным. А прекрасным оказывается вот это «зависание вверх тормашками» - таковы законы поэзии Марианны Мур. Не говоря о том, что тот, кто видит мир перевернутым, видит его правильно.