Тамара Ляленкова: Сегодня мы поговорим о школьных экзаменах. Но не столько о результатах выпускников, сколько о последствиях. Рособрнадзор в этом году принял все возможные меры, чтобы ЕГЭ прошел максимально честно. Контрольно-измерительные материалы были снабжены 7 идентификаторами, позволяющими вычислить человека, выложившего в сеть задание. Более того, материалы эти доставлялись на склады спецсвязи под вооруженной охраной, а отгрузка их осуществлялась непосредственно в день ЕГЭ. Я не буду перечислять все способы, которые были использованы для того, чтобы выпускники этого года получили заслуженные баллы, однако примерно 20 процентов из них могли остаться вообще без аттестата, если бы Рособрнадзор не снизил минимальный порог с 36 до 24 баллов по русскому языку и с 24 до 20 баллов по математике.
Именно с этого факта мы сегодня начнем обсуждение, в котором участвуют: учитель русского языка и литературы школы "Большая перемена" Татьяна Леонтьева; обозреватель газеты "Вести образования" Ольга Дашковская и редактор интернет-журнала "Edutainme" Наталья Чеботарь. И по Скайпу с нами - директор школы №36, Калининград, Исмаил Нигматуллин.
Как вам кажется, тот порог, который вынужденно придумали теперь, соответствует реальным возможностям учеником? Это так необходимо - понизить балл? Татьяна Николаевна, ваши дети - особые дети, и если уж они могут, то, наверное, могут и все остальные.
Татьяна Леонтьева: У меня был другой опыт, я работала лет 20 на подготовительных курсах в РГГУ, и там была другая публика, другие абитуриенты, их обычных школ, с разной подготовкой. И были разные формы экзаменов - изложения, сочинения, диктанты, и тогда был в вузах свой экзамен. Когда ввели тесты, проблем не было, за 4-6 месяцев обычных детей можно подготовить к ЕГЭ. Я три года теперь работаю в "Большой перемене" - это образовательный центр для детей-сирот. Причем это не только дети из коррекционных классов, а это и дети из ПНИ, психоневрологических интернатов, у которых нет даже начального образования, но мы их доводим до 9-го класса, кто хочет - до 11-го класса. Работаем в основном индивидуально, в маленьких группах. За три года у меня были выпускники и по ЕГЭ, и по ГИА, и ни одного срыва не было, все сдали экзамены. Была девочка, у которой вообще памяти не было, и мы в 10-м классе с ней начали заниматься, мы занимались весь год, это было совершенно бесполезно, потому что она все забывала, хотя я прошла весь курс с ней за среднюю школу, и я уже просто не знала, что делать. Но когда она пришла в 11-ый класс ко мне, с ней что-то случилось, она привыкла, во-первых, заниматься, во-вторых, ей, видимо, стало интересно, и за год она успела подготовиться так, что сдала ЕГЭ хорошо, даже не на минимум, а она получила 40 баллов. И поймите, что для таких детей это много.
Тамара Ляленкова: Ситуация в Калининградской области в этом году с такими специальными детьми была достаточно сложная. Может быть, из-за того, что аттестация этих детей проходила по обычному для ЕГЭ жесткому сценарию.
Исмаил Нигматуллин: Действительно, в нашем регионе были сложности. Была напряженная ситуация с выпускниками, которые сдавали государственный выпускной экзамен, а не основной государственный, которые сдают обычно выпускники. Около 20-30 процентов рисковали остаться вообще без аттестата об общем образовании. Если раньше такие выпускники, которые обучались по специальным программам, сдавали экзамен у себя в школах, в более привычных формах, как изложение и контрольная работа по математике, то в этом году государственный выпускной экзамен проходил в таком же режиме примерно, как и основной государственный экзамен, как ЕГЭ. Дети со всего города пришли на 2-3 пункта, находящихся на достаточном удалении от их школ, и они рассаживались в аудиториях, у них были конверты с индивидуальными заданиями, которые им предстояло решать. И если раньше стены родные были, к которым они привыкли, и учителя рядом, с которыми они занимались, и все ученики успешно заканчивали школу, получали аттестат. В этом же году получилось так, что никакой помощи, ни психологической, ни тем более содержательной, эти дети получить не могли. А вот содержание заданий, которые им предлагались, было неадекватно тому уровню подготовки, который сейчас существует.
Я очень рад, что есть такие учреждения, которые берут на себя миссию - помогать этим детям, если они действительно хотят идти дальше в 10-11 класс, есть методики, есть индивидуальный режим работы с такими детьми. Если мы говорим о массовой школе, интегрированном обучении этих детей, ситуация индивидуального подхода, которая позволила бы каждому ребенку выйти на серьезный результат, мы получить не можем. И уровень, который требовался на ЕГЭ (на "тройку" нужно было решить 50 процентов заданий), и тот уровень, с которым пришли ребята, и не только из моей школы, но и в целом по региону, несопоставим. Более того, государственный выпускной экзамен - та форма, которая полагается не только для детей из этой особой категории, но и для детей с ограниченными возможностями здоровья, например, инвалидов-колясочников или еще каких-то категорий. В тех же колониях для несовершеннолетних тоже сдают этот экзамен, вне зависимости от интеллектуальных возможностей ребенка. Получается, что на этом экзамене мы всех под одну гребенку меряем - и детей, которые имеют инвалидность по двигательному аппарату, и у которых есть задержка в индивидуальном развитии, и сами задания одни и те же. В результате получается, что вместо пяти баллов, которые были положены по рекомендации Рособрнадзора, а именно Рособрнадзор отвечает за эти задания, получилось, что всего лишь один балл был установлен в качестве порога, чтобы дети все-таки получили аттестат, и то потребовалась пересдача для многих.
Тамара Ляленкова: Да, это показатель. К тому же 40 тысяч не сдали экзамен по русскому языку, поэтому отпустили этот балл, и тогда число уменьшилось. Обычно это 1,5-2 процента считаются более-менее нормальными из тех, кто не сумел перейти порог. Это результат формы или содержания экзамена? Может быть, было очень серьезное психологическое давление?
Ольга Дашковская: Я думаю, это и то и другое. Я недавно брала интервью у научного руководителя Института развития образования Высшей школы экономики Исаака Фрумина, и он считает, что у нас примерно около 40 процентов детей не осваивают школьную программу. Он считает, что если у нас в старшие классы из 9-х классов идут примерно 60 процентов учеников, то это значит, что примерно около 40 процентов не осваивают школьную программу. Это очень большая цифра. У нас обязательный минимум содержания образования превратился в обязательным максимум, у нас нет дифференцированных подходов к обучению детей, плохо ведется работа с отстающими, и в последнее время школы гонятся за высокими результатами, потому что на этой основе составляются рейтинги школ, а по результатам рейтингов и высоких мест выдаются гранты. То есть поддерживают сильные школы. Но сейчас, как мне кажется, происходит поворот в образовательной политики. На пресс-конференции министр образования и науки Дмитрий Ливанов заявил, что будет оказываться поддержка именно слабым школам, в которых плохо сдали ЕГЭ, в том числе и материальная помощь.
Тамара Ляленкова: Кроме того, в этом году повезло губернаторам - было заявлено, что их не будут оценивать по баллам ЕГЭ школьников в их регионах.
Ольга Дашковская: Это опять же поворот в образовательной политике. С этого года не оценивают губернаторов, а со следующего года не будут оценивать школы и учителей. По крайней мере, так заявляет руководство Минобрнауки и Рособрнадзора. И итоговые испытания, и результаты их должны стать личным делом каждого ученика, с этой целью будут создавать независимые Центры тестирования, в этом году они открыты уже в четырех регионах, и учащиеся смогут сдавать и пересдавать ЕГЭ в течение года, когда им это угодно. Это снизит психологический стресс, ажиотаж, не будет стремления к махинациям, к использованию шпаргалок, сам процесс станет спокойнее и честнее.
Тамара Ляленкова: Конечно, ЕГЭ претерпевает изменения, не всегда понятные. Надо помнить, что ребята не первый год идут поступать с результатами ЕГЭ, балл у них был меньше в целом, чем в прошлом году, и поступать им будет труднее. Вузы примерно публикуют прошлогодние баллы, и ребенок ориентируется именно на это. Может быть, большее число ребят останется в регионах, они не поедут куда-то учиться в вузы со своими скромными баллами. Исмаил, у вас есть мысли по этому поводу? У вас же коррекционная школа? Или обычная?
Исмаил Нигматуллин: У нас обычная школа, но мы имеем лицензию, чтобы обучать детей по программам 7-го и 8-го вида. Что касается дальнейших возможностей после окончания 11-го класса, в этом году, мне кажется, результаты ЕГЭ вряд ли так уж сильно скажутся на доле тех, кто будет поступать в высшие учебные заведения. Демографическая ситуация такова, что количество выпускников с каждым годом у нас становится меньше, и в ближайшие 2-3 года так и останется, соответственно, вероятность поступления увеличивается. Другое дело, что в целом по России количество стобалльников уменьшилось, и приток в ведущие вузы страны из регионов, наверное, снизится. И поступление и дальнейшая образовательная траектория ребенка будет больше соответствовать его возможностям реальным. Могу сказать, что как раз в Калининграде у нас средние баллы и количество стобалльников находится на уровне прошлого и позапрошлого года. У нас в прошлом году был небольшой скачок количества стобалльников по химии, а общая картина осталась похожей. Не надо забывать, что в регионах тоже есть большое количество вузов, и в Калининграде большое количество выпускников школ остается в городе. Я думаю, в целом картина останется прежней.
Тамара Ляленкова: Примерно в два раза уменьшилось количество многобалльников, 80 баллов и выше, и это изменит, наверное, карту поступления ребят. В Дагестане, допустим, в этом году никто высоких баллов не получил, надо заметить, и ЕГЭ-туризм был не столь популярен. И надо понимать, куда меняется ЕГЭ, потому что форма остается та же.
Наталья Чеботарь: Я бы обратила внимание на три больших тренда, которые сейчас активно развиваются в мире. Если говорить о США, как одной из самых технологически высокоразвитых стран, это модель "смешанного образования", под которым подразумевается использование компьютеров и учителя в равной степени. Эта модель стоит на трех китах. Первое - это то, что у ученика появляется нечто вроде пульта управления своим обучением, полностью ломается классно-урочная система, ученик с помощью специально подобранных программ идет в своем индивидуальном темпе, по своей программе. Второе, ученик получает мгновенную обратную связь. Если раньше ребенок выполнял задание, не понял его, выполнил на "тройку", после этого приходил на следующий урок, то новая система стоит на том, что пока ребенок не освоит тему на "отлично", дальше не двигается. Чтобы ребенок перешел на следующий этап, к нему подключается учитель и оказывает индивидуальную помощь. При этом одаренные дети, которые могут идти дальше, не застревают и не ждут всех остальных, могут развиваться. И важно сказать, что на эту модель перешло около 200 школ в прошлом году, это были одни из самых бедных школ, в них было около 70 процентов мигрантов, для которых английский язык был не родной, - и многие из них вышли на первые места в своих штатах, некоторые вышли на первые места в США по результатам. Модель экспериментальная, но уже видно, что она дает очень хорошие результаты.
С другой стороны, есть глобальный тренд работы с большими данными, и в образовании он тоже совершенно меняет картину. Сейчас человек учится, потом он сдает ЕГЭ, и вдруг государство узнает, что он все это время учился плохо. В новой модели, притом что наше государство собирает и так много данных, но пока с ними не очень хорошо работает, мы видим, что это начинает происходить, - эти данные позволяют персонализировать обучение, за счет чего ребенок, которому нужна помощь, получает больше всего внимания учителя. Мы провели недавно исследования вместе с Дневником.ру и Институтом психологии Российской академии образования и спрашивали детей и родителей, а во второй части и учителей: хотели бы вы, чтобы учебная программа была более персонализированной? Родители и дети сказали в большинстве: да, конечно. Большинство учителей сказали: нет, в этом нет необходимости.
И последняя вещь - это ПИЗА, и то, куда она сейчас развивается. Это международные исследования грамотности и умения решать задачи, исследование навыков. В будущем исследовании, которое сейчас готовит Монреальский институт, помимо прочего, он занимается исследованием новых навыков, и начали они с того, чтобы протестировать совместное решение задач. Это выглядит так: два ребенка сидят за разными компьютерами, могут находиться в разных местах и решают одну задачу. У каждого есть часть условия, они должны совместно эту задачу решить. Программа записывает все их взаимодействие, они в чате могут переписываться, эта же программа собирает весь их разговор в матрицу, анализирует, и таким образом они понимают, кто какое участие принял в решении задачи, как его оценивать. Это к вопросу о том, куда дальше движется оценка, и какого рода экзамены могут возникать.
Тамара Ляленкова: Из ЕГЭ решили изъять тестовую часть, но при этом добавляется сочинение... По поводу тестов я говорила с проректором ВШЭ Григорием Канторовичем, и вот его мнение.
Григорий Канторович: С моей точки зрения, это не критерий. Есть, нет - это может быть по-разному. Есть другая концепция, например - знаменитый американский Эй-Пи-Ти тест, когда за счет большого количества тестовых вопросов с очень высокой плотности, скажем, три минуты на вопрос, удается пробежать всю программу. Не как у нас - семь вопросов тестовых. Это можно обсуждать, но когда сначала принимается решение, а потом начинают смотреть, а как его реализовать и как это получится, ведь сегодня нет образца, на который можно посмотреть, это создает впечатление, что решение это политическое, а не образовательное. Это надо обсуждать по-другому.
Тамара Ляленкова: Мне кажется, что политическая составляющая особенно очевидна в разговорах о том, что следует вернуть устную часть экзамена в гуманитарные дисциплины.
Григорий Канторович: Разумеется. Можно задать и более жесткий вопрос. Во всем мире нет ЕГЭ по гуманитарным дисциплинам, там вообще не по предметам это построено. Я понимаю сложности с построением хорошего письменного экзамена по гуманитарным предметам, но возвращение к устному... от чего приходили, к тому и приходим. А как унифицировать требования? Мы будем выстраивать систему обучения экзаменаторов? Я понимаю, что погуманитарным объем гораздо меньше, чем по математике, русскому или обществознанию, хотя обществознание - гуманитарный предмет, и его выбирает максимальное количество абитуриентов, примерно 400 тысяч, он очень популярный. Обеспечить единообразный прием устного экзамена у 400 тысяч человек, да еще по такому предмету идеологизированному, - я сегодня не представляю, как это можно сделать. Тогда совершенно очевидный следующий шаг - у нас не будет ЕГЭ, а будут опять вступительные экзамены, в каждом вузе свои. При всех издержках ЕГЭ он решил проблему унификации. Если думают, что покупать ЕГЭ тяжелее, чем покупать конкретного преподавателя в родном городе, это требует особого обсуждения, откуда такая уверенность.
Тамара Ляленкова: Мне кажется, важная тенденция - появилось разделение ЕГЭ для аттестата, для взрослой жизни, и ЕГЭ для поступления в университет, потому что там как раз порог не снизался, он остался на прежнем уровне. То есть ребенок получает эти свои 24 балла и уже не думает о том, что он пойдет учиться дальше в вуз. Это, на самом деле, откат в среднюю ступень школы. Раньше 40 процентов уходили, а теперь 35 уходят после 9-го класса. Может быть, стоит действительно поменять эти формы и как-то их разделить - отдельно поступление и отдельно аттестат?
Исмаил Нигматуллин: Мое мнение, что сама модель ЕГЭ как универсального экзамена для итоговой аттестации и поступления не только жизнеспособна, но и дает очень много преимуществ вузам, школам и самим выпускникам. И отказываться от этой модели не стоит. Вопрос - в методике и подходах к составлению заданий. Мне кажется, что все должно остаться так, как есть, и нам не нужно возврата к тому, что конкретный человек, который принимает у тебя экзамен, решает твою судьбу, нравится ему твой ответ или не нравится. Думаю, что все-таки должна быть унифицированная система с едиными требованиями. С этой точки зрения введение дополнительных экзаменов или допуска до экзаменов, как планируется сделать в следующем году, как сочинение, например, это, конечно, тоже требует подготовки учителей. Потому часто часть С всегда в ЕГЭ проверяли конкретные учителя, это не делал компьютер. Но эту задачу все равно проще решить, и есть документ, который можно с разных точек зрения рассматривать, можно привлечь других экспертов и так далее. Если мы говорим про устный ответ, мы будем говорить о том, что мы будем записывать все на видеокамеру, потом где-то хранить, давать другим экспертам отсматривать этот ответ, - это уже какая-то сложная слишком система получается, не думаю, что в этом необходимость есть. Другое дело, что для того, чтобы решить проблему с таким социальным значение ЕГЭ, необходимо немножечко снижать ставки. Если мы говорим о поступлении, каждый, кто хочет поступить в вуз, должен показать определенные результаты на ЕГЭ, но если мы говорим о тех ребятах, которые просто хотят получить аттестат и дальше возможность идти в жизнь, особенно после 9-го класса, когда ребенок должен, по нашим законам, продолжить образование, если ребенок не преодолевает порог, он должен учиться повторно, пока он не сможет сдать ГИА. А мы знаем, что социальные условия бывают такие, что ребенок не настроен этого делать, и мы этих детей просто потеряем. Или мы должны снижать баллы, пороги, как мы это делали в этом году, и ситуация с 9-х классах ничуть не лучше, чем с ЕГЭ, либо мы должны дать большую гибкость детям в сроках освоения программы.
И вторая проблема - привязка к выдаче аттестата результатов экзамена. Например, не набрал я необходимого количества баллов по математике - значит ли это, что я не могу пойти учиться и дальше работать парикмахером? Конечно, я не смогу пойти на техническую или архитектурную специальность, где требуется математика, но есть специальности, которые знания математики не требуют. А когда мы детей оставляем безаттестатом, мы лишаем их возможности дальше социализироваться, состояться как полноценные и востребованные граждане своей страны. В 11-м классе тоже подобная ситуация есть. С одной стороны, пороги очень низкие, и наверное, можно ожидать, что любой ребенок сможет соответствовать этому уровню. С другой стороны, общие требования к математике в школе достаточно высокие, и не каждый человек, который может дальше состояться в гуманитарной сфере, может им соответствовать.
Тамара Ляленкова: Что будет дальше с аттестацией по русскому языку?
Татьяна Леонтьева: В этом направлении нужно работать, и экзамен не должен такое большое место занимать в сфере образования. Есть курс русского языка, и не обязательно надо делать ЕГЭ в такой форме. Можно, например, сделать три уровня экзамена - нижняя ступень, средняя и высшая.
Тамара Ляленкова: Но сейчас разве это не так? Если ты сделал одну часть заданий, ты получаешь такую оценку...
Татьяна Леонтьева: Да, ты получаешь баллы, но сложность-то одна. А можно сделать по сложности три варианта, например. Кто-то, может быть, не хочет поступать в гуманитарный вуз, и ему достаточно сдать русский язык нижнего уровня, и он его выбирает. Кто хочет в технический вуз - берет второй уровень, а гуманитарий, который понимает, что любая тема ему по силам, выбирает третий, высокий уровень. Можно и так сделать. Но в основном это касается, я думаю, сочинения в ЕГЭ и текстовых заданий в ГИА. Сочинения сейчас на лингвистическую тему, и это хорошо, потому что дети понимают, что они по-другому должны относиться к русскому языку. У нас уровень культуры очень падает, а эти экзамены его все-таки повышают. Я с разными детьми занималась, и бывает, что человек ничего не знает, белый лист, но есть разработки, и в журнал "Русский язык" учителя нам присылают прекрасные разработки - и подготовка к ГИА, и подготовка к ЕГЭ...
Тамара Ляленкова: Что касается уровня базового, профильного, наверное, он должен присутствовать, потому что стандарты новые, которые школа сейчас принимает, ускоренным путем должна внедрять, стандарты старшей школы в том числе, они требуют другого оценивания. В этом смысле ЕГЭ стыкуется со стандартами старшей школы. Об этом я спросила Наталью Любомирскую, директора лицея Высшей школы экономики, они эти стандарты уже у себя в 10 классе реализовали.
Наталья Любомирская: Конечно, сейчас мы находимся в некоем таком переходном периоде, связанном с тем, что у нас материалы ЕГЭ не настроены на новые стандарты. Потому что новые стандарты - это обязательно разные уровни изучения того или иного предмета, а ЕГЭ пока что у нас все одинаковые. Части А и В - для того чтобы получить школьный аттестат, часть С - для того чтобы выстроить рейтинг для поступления в учебные заведения. Для решения задачи С5, например, хорошему учителю математики потребуется несколько часов. Задачу С6 в принципе многие решить не могут. И это делается специально, чтобы составить рейтинг из ребят. Нельзя, чтобы все получали максимальные баллы, иначе ЕГЭ не выполнил свою функцию. ЕГЭ неплохо задуман, просто его реализация вынуждена опираться на существующую практику в школах, и нет еще той культуры разработки тестов, не такие они интересные, не то они проверяют. Но ЕГЭ - это формат контроля, ничего больше. Важно, чтобы появились разные уровни, чтобы человек, который изучает математику на базовом уровне, он был сдавал один вариант экзамена, тот, которые изучает на углубленном уровне, сдавал бы другой вариант экзамена. Потому что это несправедливо. И очень важный момент - раз ты выбрал предмет для изучения, будь добр отчитайся. Но, еще раз говорю, я не вижу противоречий между новыми стандартами и ЕГЭ.
Тамара Ляленкова: Но все-таки педагоги не очень хотят заниматься индивидуальным образом, удобнее - по накатанной, с большим количеством учеников...
Ольга Дашковская: Наверное, ЕГЭ и должен, и будет обязательно меняться, и будут водиться новые формы. В ближайшем времени планируется разделение ЕГЭ на базовый и профильный уровни, и будет вводиться портфолио. По поводу портфолио единой точки зрения пока нет, но считается, что там будут не только учебные, но и внеучебные достижения детей, в спорте, еще где-то, достижения в олимпиадах. А как это будет учитываться, чтобы было честно и без махинаций, этот вопрос тоже будет со временем решаться. По крайней мере, давно речь идет о том, что ЕГЭ не должен быть единственной формой оценки учащихся, он будет сопровождаться другими формами оценивания, как то сочинение, портфолио, будет обогащаться устной частью в гуманитарных дисциплинах. Мне кажется, в идеале экзамен должен быть какой-то исследовательской, творческой работой, но когда мы к этому придем - пока еще не очень ясно.
Тамара Ляленкова: Насколько я понимаю, значительная часть детей не очень способна к исследовательской работе, многие не любят делать проекты, это не их путь. Как вы говорите, ЕГЭ начинает обрастать, как снежный ком.
Наталья Чеботарь: Есть мнение Исаака Фрумина по поводу того, что странно вводить портфолио, если вся система не предполагает пока проектов, проекты только начались. Многие учителя также не понимают, что такое проекты, потому что они никогда не занимались проектной деятельностью в том смысле, в котором ей занимаются люди, выходя на работу, например. Это вопрос про планирование времени, подготовку к проекту... Проект же может быть не только научным, это может быть слоган для школы, может быть исследовательская деятельность. С другой стороны, портфолио - это возможность показать свои навыки, которые школа не учитывает. Ты можешь пойти на факультет управления, и управленцы могут не все знать математику, но быть прекрасными руководителями, договариваться и сплачивать команды. И то, что вузам важно знать о ребенке, пока вузам нет возможности как-то показать.
Тамара Ляленкова: Ну, вузы имеют возможность устраивать вступительные собеседования, и на этом уровне можно показать себя. Как вы, Исмаил, относитесь к портфолио?
Исмаил Нигматуллин: Если говорить о проектах, проектная исследовательская работа является сейчас, если говорить о новых стандартах, обязательной частью образовательной программы. И когда ребенок составляет свой индивидуальный учебный план, это уже его обязательный элемент. Какие именно проекты, по каким темам, по каким предметам - это уже его решение, но это необходимый элемент. Мы сейчас и в 5-6-х классах реализуем новые стандарты, тоже опираемся на проектно-исследовательскую деятельность, и каждый ребенок над своим проектом под руководством учителя работает. У них есть два часа в учебных планах в течение полугода, и есть учителя с группами в 7-8 человек, которые работают над проектами. И в портфолио ничего плохого нет, потому что новые стандарты предполагают не только предметные результаты, но и личностные, и метапредметные. И если ребенок сам работает над портфолио, он приобретает многие компетентности, которые этими стандартами приписываются, они будут необходимы ему в дальнейшей жизни. Но если это будет делать учитель, это портфолио за всех учеников, наверное, это неправильно. Если будет какая-то возможность в электронном виде это делать, систематизировать свои достижения ребенку, это, наверное, хорошо.
Как учитывать это при поступлении и выпуске из школы - это другой вопрос. Мне кажется, у каждой школы есть возможность выстраивать свою систему оценивания, и она может эти вещи включать. У нас в Калининграде 28-я школа в свою систему оценивания уже включает внеучебную деятельность. У них накопительная система баллов, ученик может 400 баллов по предметам заработать в течение учебного года, из них 100 баллов - то что можно вне уроков сделать, олимпиады, конференции, проекты, конкурсы различные, и так далее. И хорошо, если учитываются все эти достижения в целом. Как они учитываются - дело каждой школы. Как они учитываются при поступлении - это дело вузов. Сейчас много вузовских олимпиад, всероссийские олимпиады школьников. Говорить, что это обязательный элемент, мне кажется, неправильно. Нужно менять содержание и подходы к формированию заданий, чтобы не только мерить знания, но и все компетентности, коммуникативные, информационные и прочие, но портфолио в таком вольном режиме, наверное, сделать унифицированным невозможно, чтобы сохранить объективность при зачислении в вузы.
Тамара Ляленкова: В связи с тем, что вузы теперь имеют право выдвигать свои требования по количеству ЕГЭ разных предметов, вы заметили, ребята стали прилежнее учиться по каким-то другим предметам? Ведь в свое время введение ЕГЭ простимулировало результаты.
Исмаил Нигматуллин: Не могу сказать про всех учеников, но в целом ребята, как правило, выбирают более широкий круг предметов, чем они планируют сдавать на конкретные специальности. И тогда человек знает, что на эти предметы нужно сосредоточить свои усилия, и от достигнутого результата будут зависеть его будущее в смысле поступления и дальнейшей учебы.
Тамара Ляленкова: Татьяна Николаевна, а как вы относитесь к тому, что меняется все время ЕГЭ?
Татьяна Леонтьева: Конечно, экзамены должны совершенствоваться, нужно работать над ЕГЭ и над ГИА, над текстовой части. И цитат не так много, ограничен фонд цитат. Надо выбирать то, что подходит, нельзя давать очень общие темы. Мне кажется, здесь много работы по совершенствованию экзамена внутри его самого. А проектная деятельность и портфолио - мне кажется, это должно быть отдельно. В нашем центре "Большая перемена" почти все дети - самоучки, у них есть собственные изобретения, и для них важно найти свой путь, выбрать профессию, они совершенно к этому не готовы. Они находят сферу интересов, выбирают тему и делают доклады, сообщения по теме. И пока они все это делают, они понимают, нужно им это или нет, есть ли у них к этому интерес. И часто они меняют тему, понимаю, что им это неинтересно.
Тамара Ляленкова: И в этом году, когда уже все привыкли к ЕГЭ, все было максимально открыто и честно, никто не боялся, учителя и школьники, тем не менее, это дало толчок к важным изменениям.
