100 лет – срок предостаточный для того, чтобы выявились все скрытые смыслы любого человеческого деяния. Почему-то всегда оказывается, что отдаленные последствия никак не соответствуют благородным целям, поставленным зачинщиками. Из литературы мы знаем, что декабристы, идя на казнь или в ссылку, обнадеживали друг друга обещанием встретиться "через 100 лет в березовой роще". Предполагалось как само собой разумеющееся, что через 100 лет в человеке все будет прекрасно и свобода их встретит радостно у входа.

Они не дожили, но мы-то знаем, что через 100 лет в березовых рощах советской России раздавалась расстрельная команда "Пли!" и выстрелом в затылок под березки укладывали бывших соратников большевиков, ставших попутчиками, уклонистами и национал-предателями. Винтовочные выстрелы среди березок были дальним эхом Гражданской войны, а то эхо – отголоском Первой мировой, а канонада большой войны – стократно усиленным отзвуком пистолетных выстрелов, которые ровно 100 лет назад прозвучали в боснийском Сараеве. Об этом судьбоносном событии многие из нас узнавали, знакомясь с романом "Похождения бравого солдата Швейка", первая фраза которого, в богатыревском переводе, звучала так: "Убили, значит, Фердинанда-то нашего..."

В мире найдется немного судьбоносных починов, нестыковка замысла и результата которых была бы столь абсолютной и радикальной, как у сараевского покушения. Полдюжины чахоточных сербских мальчишек, словно бы сошедших со страниц тургеневских романов, были определены верхушкой сербской разведки на роль провидения, которое хладнокровным убийством престолонаследника должно было обеспечить отделение Боснии и Герцеговины от Австро-Венгрии и воссоединение всех южных славян в составе Великой Сербии.

Все в этом плане хромало с самого начала. Сомнительны были моральные основы заговора: лозунгами высокого патриотизма прикрывались людишки матерого цареубийцы, шефа военной разведки, полковника Драгутина Дмитриевича, при участии которого до этого была с особой жестокостью вырезана сербская королевская чета из династии Обреновичей и их родня. "Младобоснийцы" были готовы к самопожертвованию, свято веря в лозунг народовольцев и анархистов того времени – "Убей тирана!" Но вот незадача – на роль тирана был подобран персонаж отнюдь не деспотического склада.

Эрцгерцог Франц Фердинанд д'Эсте был мягкосердечным, слыл отличным семьянином и любящим отцом, при венском дворе пользовался репутацией прогрессиста и, как бы сказали сейчас, реформатора-федералиста. Как раз в эти месяцы он затевал крупную реорганизацию Австро-Венгерской империи – намеревался объединить славянские земли в третью корону. Его успех, не исключено, удовлетворил бы чаяния сторонников "австрославизма" – течения, добивавшегося сохранения империи Габсбургов при условии равноправия славян, самой многочисленной составляющей ее населения. Случись это – и история, скорее всего, вошла бы в другое русло, и весь XX век, возможно, сложился бы по-другому.

Но у сербско-боснийских ирредентистов были совсем иные планы, и полюбовное решение австрийских проблем в них не входило. Гаврило Принцип позже заявил в суде, что одним из главных мотивов его поступка было предотвращение реформ, запланированных Францем Фердинандом. Гавриле нужен был не мир, но Великая Сербия. Эрцгерцог был женат морганатическим браком на чешской графине Софии Хотек. Жениться по любви, а не по расчету, взять невесту не королевских кровей, которая ему не ровня, считалось тогда поступком из ряда вон выходящим. За свою любовь эрцгерцог немало натерпелся: при венском дворе его с супругой не принимали, на балы их не приглашали, сопровождать своего супруга графиня могла только, когда он отправлялся инспектировать войска.

Именно с этой целью Франц Фердинанд и София появились в Сараеве 28 июня 1914 года. По роковому совпадению в этот день, в праздник Святого Вита, они отмечали годовщину свадьбы, а местные сербы – годовщину битвы на Косовом поле. Перипетии покушения описаны тысячу раз, но в них есть любопытные, подчас трогательные детали, характеризующие это время невинности европейской цивилизации. Заговорщики были расставлены на пути следования кортежа в городскую ратушу. Первым бросил гранату Неделько Чабринович, но она скатилась с откидного верха спортивного кабриолета (по другой версии, была сброшена на мостовую супругой эрцгерцога) и разорвалась вблизи от машины сопровождения, ранив в общей сложности 20 человек. Сердобольный престолонаследник приказал остановить кортеж и взялся оказывать раненым первую помощь. Пока Чабриновича вылавливали из реки Миляцка, где он безуспешно пытался утопиться, сбежался народ, и в наступившей кутерьме приблизиться к объекту покушения было невозможно.

20-летний гимназист Гаврило Принцип, вожак заговорщиков, решил, что операция провалилась. Время было обеденное, и он зашел закусить в модную кондитерскую Морица Шиллера, что на улице Франца-Иосифа в виду Латинского моста. Глазам его открылось невероятное зрелище: прямо перед витриной деликатесного магазина Шиллера неуклюже пытался развернуться автомобиль эрцгерцога. Оказалось, что престолонаследник не выдержал скучных официальных речей на приеме в ратуше и решил проведать раненых в госпитале, но водитель по ошибке въехал не в тот переулок. Гаврило выбежал на улицу, с недоеденным пирожком в одной руке и с полуавтоматическим браунингом в другой, протиснулся к машине вплотную и совершил два выстрела в упор. Первая пуля ранила Фердинанда в яремную вену, вторая попала Софии в живот. Оба скончались, не доехав до резиденции губернатора.

Граф Гаррах, стоявший на подножке автомобиля (но к несчастью на левой, а не на правой, где он мог бы заслонить собой пассажиров), передал позднее последние слова эрцгерцога: "Не умирай, Софи! Живи для наших детей!" Уже после суда, который приговорил его к 20 годам каземата как несовершеннолетнего, Гаврило в камере Терезинской крепости получил послание от троих детей Франца Фердинанда и Софии – убийце своих родителей сироты писали, что прощают его и молятся за его душу. Невиданное благородство не тронуло сердце фанатика – до самой смерти он повторял, что не жалеет о содеянном, ибо все его помыслы устремлены к грядущему величию Сербии.

То, что последовало за покушением, означало фактический, а не календарный конец XIX века. Все заговорщики были вскоре схвачены, приговорены к разным срокам заключения и закончили свои дни за решеткой – все, кроме единственного в компании босняка-мусульманина Мухамеда Мехмедбашича, который после войны был освобожден из-под стражи, завербован советской разведкой и, судя по всему, принял участие в убийстве сербского короля Александра I Карагеоргиевича в Марселе. Все офицеры военной разведки, руководившие сараевским покушением, были постепенно отловлены и по ложным обвинениям расстреляны самими сербами. Некоторые из них на суде утверждали, что подлинным заказчиком убийства был российский военный атташе в Сербии Виктор Артамонов. Современные российские публикации допускают, что Россия была по крайней мере в курсе планов террористов.

Однако главным роковым последствием сараевского убийства было то, что Сербия, не желавшая потерять лицо, получив заверения России в военной поддержке, отвергла австрийский ультиматум – и через месяц с небольшим после выстрелов в Сараеве стреляла уже вся Европа. Война из локальной быстро превратилась в мировую, была встречена патриотической общественностью на ура. Помните, как у Ильи Эренбурга в "Необычайных похождениях Хулио Хуренито" обезумевший продавец газет кричит, задыхаясь от счастья: "Наши наступают! Слава Богу! Много убитых и раненных! Слава Богу!"?

Должны были умереть от пуль, отравляющих газов и военных лишений порядка 30 миллионов европейцев прежде, чем пережившие поняли, что это – отнюдь не "слава Богу", а вопиющее безумие. Но, может быть, игра стоила свеч и Сербия после всех испытаний, после потери в Первой мировой войне трети населения, все-таки стала великой? Не думается, что Гаврило Принцип сегодня нашел бы основание гордиться своим поступком. В череде военных и политических пертурбаций Сербия в XX веке новых территорий не присоединила, растеряла и те, которые принадлежали ей в самом начале минувшего столетия, – Македонию, Косово, черногорскую часть Санджака. Зато приобрела, как высшую ценность, понимание, на кого и на что ей ориентировать свое будущее.

Это же относится и к боснийской родине Гаврило. Принцип нигде больше не воспринимается как национальный герой сербов. Не случайно старинный мост в Сараеве уже не носит его имени – он опять переименован в Латинский мост.

Ефим Фиштейн – международный обозреватель Радио Свобода

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции