"Почему человек по фамилии Путин действует именно так? Что именно у него на уме?" – над этими вопросами гадают аналитики, журналисты и обыватели во многих странах мира. Но не продуктивнее ли искать ответ на другой вопрос: "Что может думать человек, оказавшийся во главе такой страны, как Россия? Какими действиями в первую очередь он может удержаться у ее руля?"
Одна из самых диссидентских книг, которую мне случилось прочесть в СССР в 1980-е годы, была "Связь времен" Федора Нестерова. Изданная совершенно легально, массовым тиражом, она не только переиздавалась три раза (1980, 1984, 1987), но и, более того, была удостоена в 1981 году первой премии и диплома первой степени на Всесоюзном конкурсе общества "Знание" на лучшее произведение научно-популярной литературы. Последнее обстоятельство я упоминаю специально, чтобы подчеркнуть научную доброкачественность и солидность книги.
Одна из главных мыслей этой книги, написанной автором-патриотом об истории своей страны, такова. Государство российское возникло и сложилось как средство выживания его населения в противостоянии сразу с несколькими достаточно агрессивными соседями в Азии и Европе, причем каждый из этих соседей превосходил Россию по своей мощи, не говоря об их общей силе. Ответом на этот вызов было подчинение государственного уклада военным целям. В частности, утверждает Нестеров, на этапе создания единых государств Россия по степени централизации власти опережала своих соседей на столетие, притом что уровень развития ее "производительных сил" (экономики, технологий, инфраструктуры, говоря более современным языком) отставал от этих соседей на столетие!
Если, например, в Европе у феодальной знати, да и всех сословий, наряду с обязанностями, были и права, и даже король не мог их нарушать, не рискуя, то все подданные государства Российского были просто "холопы государевы", их жизнь и имущество полностью находились в его воле. Абсолютное "единоначалие" (если применить военный термин) власти в России напоминает об осажденном лагере, о военном положении, о воинском уставе. Эта модель государства, "заточенного" в первую очередь на военную эффективность, на "доатомном" историческом этапе вполне доказала свою эффективность: завоевать это государство ни один агрессор не смог. Но насколько – тогда же, в 1980-е, продолжил я (в то время вполне патриот СССР) эту мысль – эта госсистема эффективна для войны, для подготовки к войне и для ее ведения, настолько же она неэффективна для мирной жизни, которая фактически все структуры такого государства разлагает. В этом меня, тогда молодого ученого-"прикладника", убеждало сравнение советских машиностроительных (военизированных процентов на восемьдесят, кстати) заводов, на которых я бывал по работе, с заграничными научными статьями и патентами в этой области; наше организационное и техническое отставание было колоссальным.
Всех же советских граждан в этом ежедневно убеждали сравнение советских и иностранных товаров – техники, одежды, обуви; причем как их качества, так и количества. Полные прилавки за рубежом и хронический, переходящий часто в острый, дефицит в СССР. И поэтому – развивал я мысль – такая страна будет неизбежно продуцировать военную опасность. Независимо от того, что она заявляет – и, более того, даже независимо от того, хочет она этого или не хочет. Такая страна делает это невольно, пугая все другие государства самим фактом своего существования – огромного государства, глухо отгороженного от мира "границей на замке", управляемой по-военному централизованно, "единоначально", и к тому же засекреченно-скрытно, с бедным, бесправным, но зато тотально обученным военному делу населением. Страна, которая постоянно тратила, вероятно, самую большую в мире долю своего национального продукта на военные нужды.
Во-вторых, такое государство практически обречено развязывать открытые военные конфликты. Отчасти, чтобы перевести соревнование с другими странами в ту область и в то состояние, где это государство обладает преимуществами. А отчасти война – необходимый для такой страны допинг, без него ее материальные силы, ее социальный строй и общество в целом ветшают… Поводы для агрессии вторичны и несущественны, при желании их всегда можно найти – в диапазоне от "защиты от посягательств на интересы социализма" во времена СССР до "защиты русскоязычного населения" для современной России.
Показательно, что из тех, кто руководил СССР сколько-нибудь заметное время, "не досидели" до конца своего срока, насильственно были лишены власти только двое. И только эти двое, что симптоматично, отошли от политики открытого милитаризма. Горбачев и Хрущев сократили численность вооруженных сил страны, предприняли важные меры по демилитаризации ее экономики, вступили в широкий мирный диалог с "вероятными (военными) противниками №1" – США и развитыми странами мира, вошедшими в военно-политический союз НАТО. Хрущев, хоть и несет ответственность за военную интервенцию в Венгрию в 1956-м, в 1963-м мирно разрулил глобальный Карибский ядерный кризис (грозивший запросто перерасти в Третью мировую войну), и через год был устранен от власти. Горбачев вообще никаких войн и интервенций не устраивал, – наоборот, сделал границы страны более открытыми и прекратил войну в Афганистане (которую, как и военную оккупацию Чехословакии в 1968-м, затеял Брежнев). Через два года после завершения афганской войны произошла попытка военного переворота – "путча ГКЧП" и отрешения Горбачева от власти, после чего страна разделилась на отдельные независимые государства, и Горбачев утратил вместе с СССР и власть...
В эту же закономерность вполне вписываются и руководители постсоветского российского государства. Ельцин, который покинул пост по состоянию здоровья, проводил боевые действия, но уже против собственного народа (военное разрешение политического противостояния в столице страны в 1993-м; первая чеченская война между регулярной армией и гражданами этой же страны). В послужном списке Путина, в частности, вторая чеченская война, военное вторжение и оккупация части территории Грузии, а теперь вот и Украины. И после каждой из этих открытых боевых (или по крайней мере военных) акций его рейтинг среди россиян растет.
На классический вопрос "Хотят ли русские войны?" статистика сейчас дает на первый взгляд неожиданный ответ – "да": "75% опрошенных граждан РФ поддерживают военное решение украинского вопроса". Таковы последствия милитаризации сознания жителей страны. Глубинность, многовековость национальной идеи о неизбежности (по сути обязательности) военного конфликта и национальной цели выживания/победы в нем делают столь болезненными для России постсоветские поиски новой "национальной идеи", "скреп" и т. д. Потому что отказ от образа жизни, мышления и идеалов осажденного военного лагеря – куда более радикальная и драматичная замена смысла, цели и способа национальной жизни, чем произошедшие в последние годы СССР отказ от риторики "защиты завоеваний социализма и победы социализма во всем мире" и некоторые шаги по демилитаризации экономики. Реформы перестройки затронули лишь поверхность, из страны полностью ушла всего лишь одна из возможных версий обоснования причин и целей военного конфликта. Коренная, глубинная демилитаризация государственного уклада и образа жизни и мыслей народа так и не состоялись.
Сейчас метастазы милитаризма в теле России дает новый рецидив, уже очевидно опасный и для страны и для ее жителей. Залог выживания государства теперь – успешность и своевременность отказа от устаревшей национальной идеи военного противостояния всему миру в пользу национальной идеи соревнования в сферах экономики, технологии, качества жизни и благосостояния народа. Соревнования – а значит и неизбежного, часто невольного сотрудничества, как это обычно бывает при любой конкуренции. До тех же пор, пока этот крутой поворот курса не произошел, правителям российского государства, чтобы удержаться у власти и сохранить любовь подданных, придется развязывать (причем во вред этим поданным) все новые и новые открытые военные конфликты… Благо страна большая, граница длинная – можно внутри себя врагов искать, или среди соседей выбирать. Повод, как показывает история и сегодняшний день, найдется.
Устранять надо причину. В диалоге с другими странами, на паритетных началах разрывать цепь милитаризации, мутировавшей из здоровой потребности народа к национальной самозащите; милитаризации, с некоторого времени тоскливо удушающей российский народ, мешающей развитию лучших качеств этого народа и его страны. Да и мира в целом, пожалуй.
Сергей Мирный – киевский писатель, эколог, киносценарист
Страна большая, граница длинная – можно внутри себя врагов искать или среди соседей выбирать
Одна из главных мыслей этой книги, написанной автором-патриотом об истории своей страны, такова. Государство российское возникло и сложилось как средство выживания его населения в противостоянии сразу с несколькими достаточно агрессивными соседями в Азии и Европе, причем каждый из этих соседей превосходил Россию по своей мощи, не говоря об их общей силе. Ответом на этот вызов было подчинение государственного уклада военным целям. В частности, утверждает Нестеров, на этапе создания единых государств Россия по степени централизации власти опережала своих соседей на столетие, притом что уровень развития ее "производительных сил" (экономики, технологий, инфраструктуры, говоря более современным языком) отставал от этих соседей на столетие!
Если, например, в Европе у феодальной знати, да и всех сословий, наряду с обязанностями, были и права, и даже король не мог их нарушать, не рискуя, то все подданные государства Российского были просто "холопы государевы", их жизнь и имущество полностью находились в его воле. Абсолютное "единоначалие" (если применить военный термин) власти в России напоминает об осажденном лагере, о военном положении, о воинском уставе. Эта модель государства, "заточенного" в первую очередь на военную эффективность, на "доатомном" историческом этапе вполне доказала свою эффективность: завоевать это государство ни один агрессор не смог. Но насколько – тогда же, в 1980-е, продолжил я (в то время вполне патриот СССР) эту мысль – эта госсистема эффективна для войны, для подготовки к войне и для ее ведения, настолько же она неэффективна для мирной жизни, которая фактически все структуры такого государства разлагает. В этом меня, тогда молодого ученого-"прикладника", убеждало сравнение советских машиностроительных (военизированных процентов на восемьдесят, кстати) заводов, на которых я бывал по работе, с заграничными научными статьями и патентами в этой области; наше организационное и техническое отставание было колоссальным.
Всех же советских граждан в этом ежедневно убеждали сравнение советских и иностранных товаров – техники, одежды, обуви; причем как их качества, так и количества. Полные прилавки за рубежом и хронический, переходящий часто в острый, дефицит в СССР. И поэтому – развивал я мысль – такая страна будет неизбежно продуцировать военную опасность. Независимо от того, что она заявляет – и, более того, даже независимо от того, хочет она этого или не хочет. Такая страна делает это невольно, пугая все другие государства самим фактом своего существования – огромного государства, глухо отгороженного от мира "границей на замке", управляемой по-военному централизованно, "единоначально", и к тому же засекреченно-скрытно, с бедным, бесправным, но зато тотально обученным военному делу населением. Страна, которая постоянно тратила, вероятно, самую большую в мире долю своего национального продукта на военные нужды.
Во-вторых, такое государство практически обречено развязывать открытые военные конфликты. Отчасти, чтобы перевести соревнование с другими странами в ту область и в то состояние, где это государство обладает преимуществами. А отчасти война – необходимый для такой страны допинг, без него ее материальные силы, ее социальный строй и общество в целом ветшают… Поводы для агрессии вторичны и несущественны, при желании их всегда можно найти – в диапазоне от "защиты от посягательств на интересы социализма" во времена СССР до "защиты русскоязычного населения" для современной России.
Коренная, глубинная демилитаризация государственного уклада и образа жизни и мыслей народа так и не состоялись
В эту же закономерность вполне вписываются и руководители постсоветского российского государства. Ельцин, который покинул пост по состоянию здоровья, проводил боевые действия, но уже против собственного народа (военное разрешение политического противостояния в столице страны в 1993-м; первая чеченская война между регулярной армией и гражданами этой же страны). В послужном списке Путина, в частности, вторая чеченская война, военное вторжение и оккупация части территории Грузии, а теперь вот и Украины. И после каждой из этих открытых боевых (или по крайней мере военных) акций его рейтинг среди россиян растет.
На классический вопрос "Хотят ли русские войны?" статистика сейчас дает на первый взгляд неожиданный ответ – "да": "75% опрошенных граждан РФ поддерживают военное решение украинского вопроса". Таковы последствия милитаризации сознания жителей страны. Глубинность, многовековость национальной идеи о неизбежности (по сути обязательности) военного конфликта и национальной цели выживания/победы в нем делают столь болезненными для России постсоветские поиски новой "национальной идеи", "скреп" и т. д. Потому что отказ от образа жизни, мышления и идеалов осажденного военного лагеря – куда более радикальная и драматичная замена смысла, цели и способа национальной жизни, чем произошедшие в последние годы СССР отказ от риторики "защиты завоеваний социализма и победы социализма во всем мире" и некоторые шаги по демилитаризации экономики. Реформы перестройки затронули лишь поверхность, из страны полностью ушла всего лишь одна из возможных версий обоснования причин и целей военного конфликта. Коренная, глубинная демилитаризация государственного уклада и образа жизни и мыслей народа так и не состоялись.
Сейчас метастазы милитаризма в теле России дает новый рецидив, уже очевидно опасный и для страны и для ее жителей. Залог выживания государства теперь – успешность и своевременность отказа от устаревшей национальной идеи военного противостояния всему миру в пользу национальной идеи соревнования в сферах экономики, технологии, качества жизни и благосостояния народа. Соревнования – а значит и неизбежного, часто невольного сотрудничества, как это обычно бывает при любой конкуренции. До тех же пор, пока этот крутой поворот курса не произошел, правителям российского государства, чтобы удержаться у власти и сохранить любовь подданных, придется развязывать (причем во вред этим поданным) все новые и новые открытые военные конфликты… Благо страна большая, граница длинная – можно внутри себя врагов искать, или среди соседей выбирать. Повод, как показывает история и сегодняшний день, найдется.
Устранять надо причину. В диалоге с другими странами, на паритетных началах разрывать цепь милитаризации, мутировавшей из здоровой потребности народа к национальной самозащите; милитаризации, с некоторого времени тоскливо удушающей российский народ, мешающей развитию лучших качеств этого народа и его страны. Да и мира в целом, пожалуй.
Сергей Мирный – киевский писатель, эколог, киносценарист
