Язык является продуктом мозговой деятельности, это общеизвестно, но, оказывается, есть и обратная зависимость. Язык во многом определяет то, как работает мозг. Самый очевидный пример – это так называемые "дети-маугли". Если ребенок оказывается в человеческом обществе после 5-6-летнего возраста, время упущено. Никому уже не удастся научить найденыша нормально говорить, не говоря уж о письме, и это куда более грустный случай, чем просто немота. Увы, сказка Киплинга – всего лишь сказка. Как бы ни старались педагоги и психологи, полноценным человеком (разумеется, если иметь в виду только его мышление) такой ребенок не станет никогда.

Об этом рассказала в недавней лекции профессор Санкт-Петербургского университета, доктор биологических и доктор филологических наук Татьяна Черниговская. Лекция была для особой аудитории – в московском Доме русского зарубежья проходил семинар преподавателей, обучающих русскому языку как иностранному. По словам Татьяны Черниговской, есть и более тонкие вещи, чем случаи с "маугли", более сложные связи работы мозга и его языка:

– Конечно, с точки зрения физиологии люди разных национальностей одинаковы, но есть одно "но". Можете не сомневаться, дети разных народов рождаются с одинаковыми мозгами, одинаковыми ушами и одинаковыми гортанями. Другой вопрос, как их настраивают. То есть нам от бабушек с дедушками достались определенные инструменты, генетически в нас заложенные. Что дальше человек делает с этими инструментами, зависит от того, "куда родился". В какой язык и в какую культуру. Это принципиальная разница. Проделывался очень интересный эксперимент на билингвах. Билингвы были англо-китайскими, точнее, американо-китайскими. И они выполняли психологические тесты. Правда, тесты были не языковыми, а психологическими, но для нашего разговора это неважно. Эксперимент был поставлен остроумно: перед тестом испытуемым давалось то, что в науке называется "прайм", то есть выкидывались картинки, про которые никто ничего не спрашивал. Это как бы настройка, некий камертон. Так вот, когда им выкидывали пагоды и прочие картинки из китайской культуры, то затем испытуемые тесты решали одним образом, а эти же люди (я подчеркиваю, эти же люди!), когда видели на экране американский флаг или небоскребы Нью-Йорка, решали эти же тесты другим образом.
Это серьезная вещь! Не надо делать вид, что все везде происходит одинаково. Не стоит думать, что попавшие к вам в аудиторию китайцы, немцы или японцы – это одно и то же. Это точно не одно и то же! И не только потому, что одни используют на письме алфавитную систему, а другие иероглифы. Хотя и графическая система влияет на мышление. Мозг, который пользуется иероглифами, это не тот же мозг, который пользуется алфавитным письмом.

Подтверждение тезису Татьяны Черниговской неожиданным образом я нашла в словах вовсе не лингвиста, а музыканта Олега Пайбердина. Он – руководитель сотрудничающего с украинскими коллегами российского ансамбля "Галерея актуальной музыки". Наблюдения моего собеседника не имеют ничего общего со спекуляциями, в изобилии возникшими сейчас в программах российских телеканалов. Где-то исподволь, а где-то прямым текстом навязывается постулат о том, что некогда сочиненный злыми украинскими националистами украинский язык самостоятельной ценности не имеет, что это испорченный русский, а сами украинцы ментально от русских не отличаются. При этом пропагандисты, ничтоже сумняшеся, объявляют нацию фашиствующей, в их передачах исконность, общие корни, Древняя Русь и Бандера – в одном флаконе. Все это не имеет отношения не только к точному знанию, но даже к простой логике. Итак, слово Олегу Пайбердину:

– Современный музыкальный авангард можно назвать международно-интернациональным. К примеру, нельзя сказать, что сегодня русская школа по средствам сильно отличается от немецкой. Это с одной стороны. Но с другой – у каждой нации существуют некие тонкости интонационного плана и отношения к звуку, и ничего тут не поделаешь, ведь это формирует родной язык. Я убежден, в музыке на самом фундаментальном уровне сказывается то, на каком языке говорит и думает человек. Например, русская музыка горизонтальная. Это, прежде всего, интонационное развертывание во времени, по горизонтали, какая-то независимость голосов, если это многоголосье, какая-то полифоничность. Итальянская музыка тоже горизонтальная. А вот, например, немецкая, английская и французская музыка вертикальная. Мы многое начинаем понимать в музыке, когда прислушиваемся к языку, даже не столько к интонации, сколько к структуре. В каких-то языках формирование предложений определяется жесткими правилами. Чтобы задать вопрос, меняем местами подлежащее, сказуемое и так далее. А в русском языке, как и в ряде других славянских языков, можно только через интонацию задать вопрос, не меняя порядок слов или наоборот, смысл от перестановки слов не меняется. Все это такие вещи, которые формируют мышление, которое, в свою очередь, отражается в музыке данного композитора.

– То, о чем вы рассказали, в равной степени относится к русскому и украинскому, очень близким языкам.

– Это так, зато фонетика разная, интонация отличается. С одной стороны, русские и украинские композиторы в одном поле работают, но какие-то есть нюансы, особенно интонационного плана. Это нельзя не заметить, когда в одном концерте звучит русская и украинская музыка. В самых авангардных произведениях можно уловить такие интонации, которые свойственны украинскому фольклору, может быть, украинской музыке в принципе. Вообще, украинская музыка очень мелодичная, и в этом ее уникальность. Почти неуловимые вещи: долгое мелодическое развертывание, широкие интервалы, где-то гармоническая подкладка, где-то интонация какая-то щемящая. Вроде бы все это – нюансы, но сразу угадываешь, откуда музыка.