Тамара Ляленкова: Сегодня мы поговорим об агрессии в среде подростков, но ограничимся главным образом ее физическим проявлением и школьной территорией, поскольку теперь это главное социальное пространство для ребенка, и из него почти невозможно выйти.
Мои собеседники в московской студии – психолог Александр Шадуро, майор полиции Вера Магометова, а по телефону к нам присоединится директор Центра образования Ефим Рачевский. Также в студии с нами – Анна Превезенцева, психолог центра "Перекресток".
Сразу хочу сказать, что трагическое происшествие, случившееся в московской школе в Отрадном, не станет главной темой нашего разговора. Мы поговорим о том, чем рискует каждый подросток, приходя в школу, и как можно выйти из сложной ситуации. Пресс-служба МВД Западного округа предоставила мне следующие данные. За текущий год на территории Западного округа Москвы было выявлено около 1700 несовершеннолетних правонарушителей.
Вера, каким образом выявляются эти правонарушители?
Вера Магометова: Агрессия со стороны подростков по отношении и к взрослым, и к своим сверстникам, не ограничивается территорией школы, это бывает и на улице, и в каких-то досуговых центрах, и других местах. В последнее время существует тенденция, что конфликты в школах возросли. Поменялось и само отношение родителей к конфликтам, если раньше родители сами решали какие-то вопросы, то сейчас они стараются привлечь органы власти, начиная с нас и заканчивая Департаментом образования. Стал другой подход к конфликтным ситуациям.
Тамара Ляленкова: Аня, а как вы воспринимаете ситуацию? В "Перекресток" обращаются подростки, которым в чем-то сложно разобраться сами, а обращаться в официальные органы они не хотят.
Анна Превезенцева: В "Перекресток" и направляют часто подростков из комиссий по делам несовершеннолетних, то есть детей, которые уже поставлены на учет. У нас создана система работа и с несовершеннолетними правонарушениями и просто сложными жизненными ситуациями, в которые попадает подросток и его родители. Подростки, конечно, не приходят и не говорят: я слишком агрессивен, помогите мне. Часто инициаторы обращения – родители или уже государство, когда оно каким-то образом обратило внимание на поведение этого подростка, и его к нам перевоспитать присылают. Подростков интересуют вопросы, как им жить дальше, как дружить, как любить, какую выбрать профессию, то есть общечеловеческие проблемы людей, обращающихся за психологической помощью.
Тамара Ляленкова: Ефим Лазаревич, а за что отвечает школа в этом смысле?
Ефим Рачевский: Школа отвечает за выполнение закона об образовании, а равно за выполнение Трудового законодательства, Гражданского, Налогового, Семейного и еще каких-то, за реализацию своих уставных задач. За все отвечает школа!
Тамара Ляленкова: А в чем заключается ответственность за безопасность школы?
Ефим Рачевский: Школа отвечает за безопасность персонала, за жизнь и здоровье детей, которые находится на ее территории. Также она отвечает за жизнь и здоровье детей, которые находятся не на территории школы, а отправились в поход, на олимпиаду, сдавать ЕГЭ и так далее. Если мальчик Вова сказал маме: "Я сегодня в школу идти не хочу". Мама говорите: "Не ходи". Тогда школа вправе потребовать от родителей заявление, что они отвечают в эти конкретные один, два, три дня за его жизнь и здоровье. Если мальчик Вова поехал с мамой к бабушку в Тверскую область, занялись подводным ловом, и мальчик Вова попал, не дай бог, в полынью, за него отвечает мама или те, кто его туда повез, но не школа. Это понятно.
Тамара Ляленкова: А если в школе случилась драка, какие-то травмы нанесены ребенку, что здесь нужно сделать дальше?
Ефим Рачевский: В каждой школе есть локальные акты, допустим – правила школьной жизни, которые принимаются ученическим коллективом, и они как раз регламентируют, кто и что должен делать в подобных ситуациях. Во-первых, драку надо предотвратить. Если драка уже случилась, ее должен разнять первый же взрослый, член персонала, школьного коллектива, который эту драку увидел. Если он не в состоянии это сделать, он должен обратиться к дежурному администратору, тот моментально реагирует и драку разнимает. Если же драку разнять не удалось, кто-то получил травму, то проводится служебное расследование. Первое, что делает школа, она сообщает о драке – обязательно, по крайней мере такие правила в московских школа – вышестоящей структуре. В частности окружному Управлению образования. Травматологический пункт, куда последует обращение, если была травма, он сообщает об этом факте в органы охраны порядка, в полицию. И дальше идет разбирательство. Причины драки непременно разбираются, и они, скорее всего, относятся к сфере социальной психологии. Дерущиеся могли не поделить девушку, оскорбить друг друга или кого-то, разбирались, кто выиграл в компьютерную игру или принадлежат к различным группам болельщиков, причин может быть много.
Но главная задача школы – драку предотвратить! Если была травма, родители, ознакомившись со школьным уставом, могут вчинить школе судебный иск, и школа будет оплачивать лечение и так далее. Вот одна степень ответственности. Если, на дай бог, произошла очень серьезная травма, то у каждого директора школы в Москве с учредителем есть договор, в соответствии с которым нарушение режима, связанного с безопасностью детей, упала л сосулька на голову ребенку, поскользнулся учащийся и сломал ногу, - вплоть до увольнения, расторжения контракта и привлечения к административной ответственности.
Тамара Ляленкова: Если ребенка бьют в школе, над ним издеваются, что в этом случае могут сделать ребенок и родители?
Анна Превезенцева: Есть успешный опыт работы в этой ситуации. Вообще это стандартная ситуация для подростковых групп, и не только в России, когда статус детей различный. Всегда есть более сильные дети, которые занимают лидерские позиции и задают тон в классе, есть менее популярные дети, а есть те, кто становятся такими жертвами в группе. Важно здесь учитывать две вещи. Первое – отработка позиции самого ребенка, и это можно делать как личной терапией, если говорить про психологическую помощь, и конечно, психотерапевтическая работа в группе, когда у ребенка есть возможность в другой группе иметь другой статус и отработать свою позицию на других основаниях, по-другому начать чувствовать себя в групповом пространстве. И второе – это тренинговая работа с классом, когда с этой группой возможна работа на то, чтобы снизить уровень агрессии, чтобы дети стали более внимательны друг к другу, чтобы они начали друг друга слышать, понимать и принимать, и главное, чтобы ролевое распределение не приобретало бы такие резкие формы. Сделать ролевое распределение мягким – не очень сложно. Можно, конечно, забрать ребенка из школы, перевести в другую, но для его психологического развития не лучший вариант, потому что этот травматический опыт закрепится, и разрешение ситуации не происходит.
Тамара Ляленкова: Это идеальный вариант. Психологи в школах есть, но они не всегда работают таким образом, как вы описали. Александр, а к вам приходят дети, которые являются жертвами или агрессорами?
Александр Шадуро: Вы знаете, иногда это такая парадоксальная ситуация, когда жертва и агрессор оказывается в одном лице. Приходит мама с мальчиком, они аварцы, он – семиклассник, крупный молодой человек, занимается борьбой. И он нанес уже вторую травму одному из своих одноклассников. "Дразнят?" – "Дразнят". – "Отвечаешь?" – "Отвечаю". Он же большой, двинул – тот отлетел в стену, сотрясение мозга. Кто он, жертва или агрессор? Имеет ли право ребенок вообще себя защищать, если никто из взрослых его защитить не может от этого? Мы с ним учились просто рассчитывать силу удара, образно говоря, искали другие способы, потому что он должен себя отстаивать, не должен позволять издевательства. И он просто научился использовать свою массу, чтобы наводить порядок без травматизации.
Тамара Ляленкова: Многие дети идут в школу сейчас больше даже за социализацией, чем за знаниями, и эта социализация оказывается достаточно жесткой. А больше проблем у таких ребят через семью происходит или через сверстников?
Александр Шадуро: Трудно однозначно разделить. Если мы говорим о жертвах, это чаще дети с определенным психологическим складом, так или иначе. Разные бывают истории, но это, например, может быть ребенок очень чувствительный, который очень легко эмоционально выходит из себя. Сверстникам это кажется забавным, и они начинают его провоцировать. В данном случае агрессор тоже действует отчасти автоматически, и это какой-то замкнутый круг, и чтобы его разорвать, нужно действовать с обеих сторон. Когда речь идет об агрессорах, здесь, скорее всего, играют роль семейные стереотипы.
Анна Превезенцева: Или ребенок при высокой степени агрессии в семье, там он жертва, а приходя в школу, он становится агрессором.
Вера Магометова: Да, это бывает очень часто.
Тамара Ляленкова: Вера, вы 12 лет работаете с таким ребятами, что-то за это время поменялось?
Вера Магометова: Изменения произошли, да. Если раньше конфликт легче было погасить на уровне детей в школе, тем же соцпедагогам, классным руководителям или самим детям, то сейчас родители часто выводят конфликты на другой уровень. Можно решить вопросы с помощью представителей того же "Перекреста", школьных инспекторов, оставить конфликт внутри школы и там его погасить, но родители включаются, раздувают конфликт, и впоследствии все это очень тяжело погасить.
Анна Превезенцева: Да, дети могли уже сто раз помириться и забыть про конфликт, у них уже все в порядке, но родители не могут простить и продолжают накручивать своих детей.
Александр Шадуро: Но бывают и ситуации когда родители боятся защищать своего ребенка, когда агрессор, например, имеет статусных родителей. Если ребенок понимает, что его никто не может защитить, как он будет дальше развиваться.
Вера Магометова: Мой опыт показывает, что лет 5 назад таких случаев было достаточно много, но в настоящее время родители обращаются по всем уровням. Обращаются к нам, пишут на сайты образовательных органов. Где-то факты подтверждаются, а где-то из мухи слона просто делают. Но еще раз скажу, что есть четко оговоренный регламент, что после любого обращения в травмпункт в дежурную часть приходит телефонограмма: такой-то получил такие-то повреждения. И если случай сложный, участковый уполномоченный, если даже нет в школе инспектора, сотрудника ПДН, может направить информацию в Комиссию по делам несовершеннолетних при муниципалитете. С 16 лет подростки несут уголовную ответственность. Кто не несет ответственность, не является субъектом уголовного преступления, есть такое понятие – общественно-опасное деяние, и под это понятие подпадает лицо, которое в силу недостижения уголовной ответственности по данному преступлению не может быть субъектом, но событие было, и сотрудник полиции собирают материал и отправляют в Комиссию по делам несовершеннолетних. Комиссия собирается, с представителями прокуратуры зачастую, и инспектор ПДН имеет право ходатайствовать о направлении материалов в суд для помещения несовершеннолетних в школу закрытого типа для проведения работы с ними там. Если дети представляют общественную опасность, контроль со стороны родителей отсутствуют, дети не подчиняются, суд может вынести решение о помещении их в школу закрытого типа. Если этого не происходит, данные подростки становятся автоматически на учет для проведения с ними работы, в комнате полиции. Ими занимается Комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав. Тут вопрос же не только в том, чтобы привлечь их к ответственности, но и защищать права подростков. Если в преступлении замешана группа подростков, действия сотрудников полиции должны быть направлены на ее разобщение, потому что не все подростки в группе настолько агрессивны. Если замешаны наркотики, информация о подростках поступает в Уголовный розыск, расследуется дело о наркотиках – кто их поставлял и так далее.
Тамара Ляленкова: Но есть страх у родителей обращаться в полицию…
Вера Магометова: Да, такое мнение бытует, что если сейчас ребенка поставят на учет в полиции… К примеру, к нам приходят родители: "Я подозреваю, что мой ребенок употребляет наркотические вещества" – но проводить проверку с ним, везти на медосвидетельствование, еще что-то родители не хотят, они боятся навредить своему ребенку. То есть родитель пришел, выговорился, мы его направили к наркологу детскому, в специальный центр, и он идет дальше. На моей практике были случаи, что не поставили учет и не проводили работу, а через два года родители возвращаются уже с тем, что ребенок дома не живет, вынес из дома все… Ребенка не поставили в рамки, родители не являются авторитетом, и в этот момент ПДН зачастую та служба, которые может помочь. Бывают случаи, конечно, когда и мы бессильны, но зачастую, поставив эту границу, что ты встал на учет, инспектор проводит постоянную индивидуальную работу, и результаты есть. Мы даже в школе стараемся разговаривать с социальными педагогами, как ребенок себя ведет, не афишируем, что он стоит на учете в детской комнате полиции, не хотим тоже навредить. Посещаем ребенка дома, может быть, дома неблагопополучие. Работа проводится, бывает, что дети по 4 года стоят на учете, но в большинстве случаев года достаточно для исправления ситуации. Иногда кто-то возвращается, к сожалению.
Александр Шадуро: И учет – это же не судимость, не след в биографии.
Вера Магометова: Да, это профилактический учет! Для профилактики, чтобы откорректировать нарушения у ребенка. Мы можем направить к бесплатному психологу, есть психолог в комиссии по делам несовершеннолетних. ПДН с комиссией постоянно работает, и иногда ребенку тяжело прийти к людям в погонах, боится он, и он идет в КДН или к психологу в школе, и оттуда к нам уже идет информация.
Александр Шадуро: Тут, к сожалению, еще такой момент срабатывает, почему часто не обращаются дети. Потому что все-таки члены комиссии – это обычные граждане, кто-то их них чиновник, учитель, люди разных профессий. Комиссии разные, персоналии разные, но долгое время, по моему опыту, комиссия была еще одним таким карательным органом – вызывали на ковер, комиссия сидит, мама с ребенком стоят, и их фактически отчитывают. Понятно, что таких случаев люди избегают. Сейчас ситуация меняется, где-то стараются работать по-другому, но многие работают так же, к сожалению.
Тамара Ляленкова: Анна, а как вы видите, ребятам важен контроль КДН?
Анна Превезенцева: Семьи и дети, состоящие на учете в комиссии по делам несовершеннолетних, для них это является какой-то границей, после которой понятно, что нужно что-то делать. И часто для семьи это является поводом начать какую-то работу. Если семья находится в сложной жизненной ситуации, им самим сложно решать проблемы, но решиться на помощь они тоже не могут, и это такой пинок, условно говоря: или мы что-то делаем, или уже начинается ограничение прав, следующие возможные шаги. У подростков это редко происходит, в основном это касается детей младшего возраста, но в целом возможно ограничение родительских прав, если родители не выполняют свои родительские обязанности и так далее. Часто работа эффективна не только с сами подростком, но так или иначе, все структуры призваны оказать помощь подростку или этой семье, а не наказать или запугать. И важен фокус, что мы оказываем именно помощь.
Тамара Ляленкова: Существуют психологи, существуют схемы, помогающие менять ситуацию в классе и в социуме, но не всегда применяются…
Анна Превезенцева: Часто это ограниченный ресурс, и он сокращается, к сожалению, благодаря новой школьной реформе и новому распределению денег. Тот же "Перекресток" создавали некоторые московские школы, и мы планировали, что мы это сделаем во всех школах – такие школьные службы примирения. Но ресурсы заканчиваются. Если ставки психологов в школах сокращаются, кто будет это делать? Мы готовы учить людей, создавать эти школьные службы, помогать их становлению, но мы приходим в школу, с которой сотрудничали несколько лет, а нам говорят: все, нам ставки психологов убрали.
Александр Шадуро: Воспитательные функции вообще из школы пытаются убрать. И это абсурд!
Тамара Ляленкова: Даже институт уполномоченных по правам ребенка в школах не прижился… То есть переговорных площадок в школе нет практически.
Анна Превезенцева: Вот у школы сейчас такая ситуация. У школы много ответственности, но возможностей реализовать эту ответственность нет по факту. Что может сделать школа? Она не несет воспитательную функцию, у нее забирают ресурсы.
Александр Шадуро: Хотя как раз новые образовательные стандарты предполагают не столько обучение, сколько формирование навыков, которые невозможно формировать без воспитательных усилий.
Тамара Ляленкова: И наверное, это даже важнее, чем тема охранников в школе. С другой стороны, у нас есть правоохранительная схема, которая не всегда работает тоже. И что мы можем посоветовать детям, оказавшимся в сложной ситуации?
Александр Шадуро: Очень важно об этом не молчать! В любом случае об этом надо говорить.
Вера Магометова: Да, в том числе, и самой школе. Школа зачастую не хочет выносить конфликт, потому что будет проводиться проверка со стороны того же Департамента образования. Поэтому замалчивается до последней точки.
Александр Шадуро: Шум не может привести к ухудшению, а он приводит к тому, что люди начинают как-то шевелиться и что-то делать. Нельзя молчать! Нельзя смириться с тем, что ребенка травят, тем более бьют.
Тамара Ляленкова: А больше в современной ситуации все-таки жертв или агрессоров?
Александр Шадуро: Часто насилие имеет группой характер, поэтому, конечно, жертв меньше.
Анна Превезенцева: По большому счету, у нас вся страна жертв и агрессором.
Александр Шадуро: Которые периодически меняются местами, да.
Анна Превезенцева: И школа сейчас является жертвой, ее кромсают, учителя не могут работать, и с них еще все время что-то требуют.
Мои собеседники в московской студии – психолог Александр Шадуро, майор полиции Вера Магометова, а по телефону к нам присоединится директор Центра образования Ефим Рачевский. Также в студии с нами – Анна Превезенцева, психолог центра "Перекресток".
Сразу хочу сказать, что трагическое происшествие, случившееся в московской школе в Отрадном, не станет главной темой нашего разговора. Мы поговорим о том, чем рискует каждый подросток, приходя в школу, и как можно выйти из сложной ситуации. Пресс-служба МВД Западного округа предоставила мне следующие данные. За текущий год на территории Западного округа Москвы было выявлено около 1700 несовершеннолетних правонарушителей.
Вера, каким образом выявляются эти правонарушители?
Вера Магометова: Агрессия со стороны подростков по отношении и к взрослым, и к своим сверстникам, не ограничивается территорией школы, это бывает и на улице, и в каких-то досуговых центрах, и других местах. В последнее время существует тенденция, что конфликты в школах возросли. Поменялось и само отношение родителей к конфликтам, если раньше родители сами решали какие-то вопросы, то сейчас они стараются привлечь органы власти, начиная с нас и заканчивая Департаментом образования. Стал другой подход к конфликтным ситуациям.
Тамара Ляленкова: Аня, а как вы воспринимаете ситуацию? В "Перекресток" обращаются подростки, которым в чем-то сложно разобраться сами, а обращаться в официальные органы они не хотят.
Анна Превезенцева: В "Перекресток" и направляют часто подростков из комиссий по делам несовершеннолетних, то есть детей, которые уже поставлены на учет. У нас создана система работа и с несовершеннолетними правонарушениями и просто сложными жизненными ситуациями, в которые попадает подросток и его родители. Подростки, конечно, не приходят и не говорят: я слишком агрессивен, помогите мне. Часто инициаторы обращения – родители или уже государство, когда оно каким-то образом обратило внимание на поведение этого подростка, и его к нам перевоспитать присылают. Подростков интересуют вопросы, как им жить дальше, как дружить, как любить, какую выбрать профессию, то есть общечеловеческие проблемы людей, обращающихся за психологической помощью.
Тамара Ляленкова: Ефим Лазаревич, а за что отвечает школа в этом смысле?
Ефим Рачевский: Школа отвечает за выполнение закона об образовании, а равно за выполнение Трудового законодательства, Гражданского, Налогового, Семейного и еще каких-то, за реализацию своих уставных задач. За все отвечает школа!
Тамара Ляленкова: А в чем заключается ответственность за безопасность школы?
Ефим Рачевский: Школа отвечает за безопасность персонала, за жизнь и здоровье детей, которые находится на ее территории. Также она отвечает за жизнь и здоровье детей, которые находятся не на территории школы, а отправились в поход, на олимпиаду, сдавать ЕГЭ и так далее. Если мальчик Вова сказал маме: "Я сегодня в школу идти не хочу". Мама говорите: "Не ходи". Тогда школа вправе потребовать от родителей заявление, что они отвечают в эти конкретные один, два, три дня за его жизнь и здоровье. Если мальчик Вова поехал с мамой к бабушку в Тверскую область, занялись подводным ловом, и мальчик Вова попал, не дай бог, в полынью, за него отвечает мама или те, кто его туда повез, но не школа. Это понятно.
Тамара Ляленкова: А если в школе случилась драка, какие-то травмы нанесены ребенку, что здесь нужно сделать дальше?
Ефим Рачевский: В каждой школе есть локальные акты, допустим – правила школьной жизни, которые принимаются ученическим коллективом, и они как раз регламентируют, кто и что должен делать в подобных ситуациях. Во-первых, драку надо предотвратить. Если драка уже случилась, ее должен разнять первый же взрослый, член персонала, школьного коллектива, который эту драку увидел. Если он не в состоянии это сделать, он должен обратиться к дежурному администратору, тот моментально реагирует и драку разнимает. Если же драку разнять не удалось, кто-то получил травму, то проводится служебное расследование. Первое, что делает школа, она сообщает о драке – обязательно, по крайней мере такие правила в московских школа – вышестоящей структуре. В частности окружному Управлению образования. Травматологический пункт, куда последует обращение, если была травма, он сообщает об этом факте в органы охраны порядка, в полицию. И дальше идет разбирательство. Причины драки непременно разбираются, и они, скорее всего, относятся к сфере социальной психологии. Дерущиеся могли не поделить девушку, оскорбить друг друга или кого-то, разбирались, кто выиграл в компьютерную игру или принадлежат к различным группам болельщиков, причин может быть много.
Но главная задача школы – драку предотвратить! Если была травма, родители, ознакомившись со школьным уставом, могут вчинить школе судебный иск, и школа будет оплачивать лечение и так далее. Вот одна степень ответственности. Если, на дай бог, произошла очень серьезная травма, то у каждого директора школы в Москве с учредителем есть договор, в соответствии с которым нарушение режима, связанного с безопасностью детей, упала л сосулька на голову ребенку, поскользнулся учащийся и сломал ногу, - вплоть до увольнения, расторжения контракта и привлечения к административной ответственности.
Тамара Ляленкова: Если ребенка бьют в школе, над ним издеваются, что в этом случае могут сделать ребенок и родители?
Анна Превезенцева: Есть успешный опыт работы в этой ситуации. Вообще это стандартная ситуация для подростковых групп, и не только в России, когда статус детей различный. Всегда есть более сильные дети, которые занимают лидерские позиции и задают тон в классе, есть менее популярные дети, а есть те, кто становятся такими жертвами в группе. Важно здесь учитывать две вещи. Первое – отработка позиции самого ребенка, и это можно делать как личной терапией, если говорить про психологическую помощь, и конечно, психотерапевтическая работа в группе, когда у ребенка есть возможность в другой группе иметь другой статус и отработать свою позицию на других основаниях, по-другому начать чувствовать себя в групповом пространстве. И второе – это тренинговая работа с классом, когда с этой группой возможна работа на то, чтобы снизить уровень агрессии, чтобы дети стали более внимательны друг к другу, чтобы они начали друг друга слышать, понимать и принимать, и главное, чтобы ролевое распределение не приобретало бы такие резкие формы. Сделать ролевое распределение мягким – не очень сложно. Можно, конечно, забрать ребенка из школы, перевести в другую, но для его психологического развития не лучший вариант, потому что этот травматический опыт закрепится, и разрешение ситуации не происходит.
Тамара Ляленкова: Это идеальный вариант. Психологи в школах есть, но они не всегда работают таким образом, как вы описали. Александр, а к вам приходят дети, которые являются жертвами или агрессорами?
Александр Шадуро: Вы знаете, иногда это такая парадоксальная ситуация, когда жертва и агрессор оказывается в одном лице. Приходит мама с мальчиком, они аварцы, он – семиклассник, крупный молодой человек, занимается борьбой. И он нанес уже вторую травму одному из своих одноклассников. "Дразнят?" – "Дразнят". – "Отвечаешь?" – "Отвечаю". Он же большой, двинул – тот отлетел в стену, сотрясение мозга. Кто он, жертва или агрессор? Имеет ли право ребенок вообще себя защищать, если никто из взрослых его защитить не может от этого? Мы с ним учились просто рассчитывать силу удара, образно говоря, искали другие способы, потому что он должен себя отстаивать, не должен позволять издевательства. И он просто научился использовать свою массу, чтобы наводить порядок без травматизации.
Тамара Ляленкова: Многие дети идут в школу сейчас больше даже за социализацией, чем за знаниями, и эта социализация оказывается достаточно жесткой. А больше проблем у таких ребят через семью происходит или через сверстников?
Александр Шадуро: Трудно однозначно разделить. Если мы говорим о жертвах, это чаще дети с определенным психологическим складом, так или иначе. Разные бывают истории, но это, например, может быть ребенок очень чувствительный, который очень легко эмоционально выходит из себя. Сверстникам это кажется забавным, и они начинают его провоцировать. В данном случае агрессор тоже действует отчасти автоматически, и это какой-то замкнутый круг, и чтобы его разорвать, нужно действовать с обеих сторон. Когда речь идет об агрессорах, здесь, скорее всего, играют роль семейные стереотипы.
Анна Превезенцева: Или ребенок при высокой степени агрессии в семье, там он жертва, а приходя в школу, он становится агрессором.
Вера Магометова: Да, это бывает очень часто.
Тамара Ляленкова: Вера, вы 12 лет работаете с таким ребятами, что-то за это время поменялось?
Вера Магометова: Изменения произошли, да. Если раньше конфликт легче было погасить на уровне детей в школе, тем же соцпедагогам, классным руководителям или самим детям, то сейчас родители часто выводят конфликты на другой уровень. Можно решить вопросы с помощью представителей того же "Перекреста", школьных инспекторов, оставить конфликт внутри школы и там его погасить, но родители включаются, раздувают конфликт, и впоследствии все это очень тяжело погасить.
Анна Превезенцева: Да, дети могли уже сто раз помириться и забыть про конфликт, у них уже все в порядке, но родители не могут простить и продолжают накручивать своих детей.
Александр Шадуро: Но бывают и ситуации когда родители боятся защищать своего ребенка, когда агрессор, например, имеет статусных родителей. Если ребенок понимает, что его никто не может защитить, как он будет дальше развиваться.
Вера Магометова: Мой опыт показывает, что лет 5 назад таких случаев было достаточно много, но в настоящее время родители обращаются по всем уровням. Обращаются к нам, пишут на сайты образовательных органов. Где-то факты подтверждаются, а где-то из мухи слона просто делают. Но еще раз скажу, что есть четко оговоренный регламент, что после любого обращения в травмпункт в дежурную часть приходит телефонограмма: такой-то получил такие-то повреждения. И если случай сложный, участковый уполномоченный, если даже нет в школе инспектора, сотрудника ПДН, может направить информацию в Комиссию по делам несовершеннолетних при муниципалитете. С 16 лет подростки несут уголовную ответственность. Кто не несет ответственность, не является субъектом уголовного преступления, есть такое понятие – общественно-опасное деяние, и под это понятие подпадает лицо, которое в силу недостижения уголовной ответственности по данному преступлению не может быть субъектом, но событие было, и сотрудник полиции собирают материал и отправляют в Комиссию по делам несовершеннолетних. Комиссия собирается, с представителями прокуратуры зачастую, и инспектор ПДН имеет право ходатайствовать о направлении материалов в суд для помещения несовершеннолетних в школу закрытого типа для проведения работы с ними там. Если дети представляют общественную опасность, контроль со стороны родителей отсутствуют, дети не подчиняются, суд может вынести решение о помещении их в школу закрытого типа. Если этого не происходит, данные подростки становятся автоматически на учет для проведения с ними работы, в комнате полиции. Ими занимается Комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав. Тут вопрос же не только в том, чтобы привлечь их к ответственности, но и защищать права подростков. Если в преступлении замешана группа подростков, действия сотрудников полиции должны быть направлены на ее разобщение, потому что не все подростки в группе настолько агрессивны. Если замешаны наркотики, информация о подростках поступает в Уголовный розыск, расследуется дело о наркотиках – кто их поставлял и так далее.
Тамара Ляленкова: Но есть страх у родителей обращаться в полицию…
Вера Магометова: Да, такое мнение бытует, что если сейчас ребенка поставят на учет в полиции… К примеру, к нам приходят родители: "Я подозреваю, что мой ребенок употребляет наркотические вещества" – но проводить проверку с ним, везти на медосвидетельствование, еще что-то родители не хотят, они боятся навредить своему ребенку. То есть родитель пришел, выговорился, мы его направили к наркологу детскому, в специальный центр, и он идет дальше. На моей практике были случаи, что не поставили учет и не проводили работу, а через два года родители возвращаются уже с тем, что ребенок дома не живет, вынес из дома все… Ребенка не поставили в рамки, родители не являются авторитетом, и в этот момент ПДН зачастую та служба, которые может помочь. Бывают случаи, конечно, когда и мы бессильны, но зачастую, поставив эту границу, что ты встал на учет, инспектор проводит постоянную индивидуальную работу, и результаты есть. Мы даже в школе стараемся разговаривать с социальными педагогами, как ребенок себя ведет, не афишируем, что он стоит на учете в детской комнате полиции, не хотим тоже навредить. Посещаем ребенка дома, может быть, дома неблагопополучие. Работа проводится, бывает, что дети по 4 года стоят на учете, но в большинстве случаев года достаточно для исправления ситуации. Иногда кто-то возвращается, к сожалению.
Александр Шадуро: И учет – это же не судимость, не след в биографии.
Вера Магометова: Да, это профилактический учет! Для профилактики, чтобы откорректировать нарушения у ребенка. Мы можем направить к бесплатному психологу, есть психолог в комиссии по делам несовершеннолетних. ПДН с комиссией постоянно работает, и иногда ребенку тяжело прийти к людям в погонах, боится он, и он идет в КДН или к психологу в школе, и оттуда к нам уже идет информация.
Александр Шадуро: Тут, к сожалению, еще такой момент срабатывает, почему часто не обращаются дети. Потому что все-таки члены комиссии – это обычные граждане, кто-то их них чиновник, учитель, люди разных профессий. Комиссии разные, персоналии разные, но долгое время, по моему опыту, комиссия была еще одним таким карательным органом – вызывали на ковер, комиссия сидит, мама с ребенком стоят, и их фактически отчитывают. Понятно, что таких случаев люди избегают. Сейчас ситуация меняется, где-то стараются работать по-другому, но многие работают так же, к сожалению.
Тамара Ляленкова: Анна, а как вы видите, ребятам важен контроль КДН?
Анна Превезенцева: Семьи и дети, состоящие на учете в комиссии по делам несовершеннолетних, для них это является какой-то границей, после которой понятно, что нужно что-то делать. И часто для семьи это является поводом начать какую-то работу. Если семья находится в сложной жизненной ситуации, им самим сложно решать проблемы, но решиться на помощь они тоже не могут, и это такой пинок, условно говоря: или мы что-то делаем, или уже начинается ограничение прав, следующие возможные шаги. У подростков это редко происходит, в основном это касается детей младшего возраста, но в целом возможно ограничение родительских прав, если родители не выполняют свои родительские обязанности и так далее. Часто работа эффективна не только с сами подростком, но так или иначе, все структуры призваны оказать помощь подростку или этой семье, а не наказать или запугать. И важен фокус, что мы оказываем именно помощь.
Тамара Ляленкова: Существуют психологи, существуют схемы, помогающие менять ситуацию в классе и в социуме, но не всегда применяются…
Анна Превезенцева: Часто это ограниченный ресурс, и он сокращается, к сожалению, благодаря новой школьной реформе и новому распределению денег. Тот же "Перекресток" создавали некоторые московские школы, и мы планировали, что мы это сделаем во всех школах – такие школьные службы примирения. Но ресурсы заканчиваются. Если ставки психологов в школах сокращаются, кто будет это делать? Мы готовы учить людей, создавать эти школьные службы, помогать их становлению, но мы приходим в школу, с которой сотрудничали несколько лет, а нам говорят: все, нам ставки психологов убрали.
Александр Шадуро: Воспитательные функции вообще из школы пытаются убрать. И это абсурд!
Тамара Ляленкова: Даже институт уполномоченных по правам ребенка в школах не прижился… То есть переговорных площадок в школе нет практически.
Анна Превезенцева: Вот у школы сейчас такая ситуация. У школы много ответственности, но возможностей реализовать эту ответственность нет по факту. Что может сделать школа? Она не несет воспитательную функцию, у нее забирают ресурсы.
Александр Шадуро: Хотя как раз новые образовательные стандарты предполагают не столько обучение, сколько формирование навыков, которые невозможно формировать без воспитательных усилий.
Тамара Ляленкова: И наверное, это даже важнее, чем тема охранников в школе. С другой стороны, у нас есть правоохранительная схема, которая не всегда работает тоже. И что мы можем посоветовать детям, оказавшимся в сложной ситуации?
Александр Шадуро: Очень важно об этом не молчать! В любом случае об этом надо говорить.
Вера Магометова: Да, в том числе, и самой школе. Школа зачастую не хочет выносить конфликт, потому что будет проводиться проверка со стороны того же Департамента образования. Поэтому замалчивается до последней точки.
Александр Шадуро: Шум не может привести к ухудшению, а он приводит к тому, что люди начинают как-то шевелиться и что-то делать. Нельзя молчать! Нельзя смириться с тем, что ребенка травят, тем более бьют.
Тамара Ляленкова: А больше в современной ситуации все-таки жертв или агрессоров?
Александр Шадуро: Часто насилие имеет группой характер, поэтому, конечно, жертв меньше.
Анна Превезенцева: По большому счету, у нас вся страна жертв и агрессором.
Александр Шадуро: Которые периодически меняются местами, да.
Анна Превезенцева: И школа сейчас является жертвой, ее кромсают, учителя не могут работать, и с них еще все время что-то требуют.
