Не исключено, что 2013 год сохранится в истории кинематографа, как 1913-й – в истории социологии. Интересных фильмов было аномально много, так что рейтинговых списков в конце года появилось больше не только обычного, но и необходимого. Отмечу исполинский труд Бориса Нелепо в "Сеансе" и усердие редакторов журнала Cineticle, самоотверженно перечисливших даже "фильмы года, которые не удалось посмотреть". Признаюсь, и я упустил один фильм, который наверняка оказался бы в моем рейтинге, – "Бродячих псов" Цая Минляна, так что пусть он незримо присутствует под нулевым номером.
1. "Cтемпл-пасс" (Stemple Pass), Джеймс Беннинг
Перевал Стемпл-пасс в штате Монтана. Здесь стояла хижина террориста Теодора Качинского, рассылавшего бомбы тем, кто, по его мнению, способствует технологическому прогрессу и губит природу. Унабомбер отбывает пожизненное заключение без права на помилование, его хижина демонтирована и, несмотря на протесты владельца, в 2008 году стала экспонатом выставки, посвященной столетию ФБР. Интерес Джеймса Беннинга к Унабомберу давний, экотеррористу была посвящена инсталляция "Две хижины" (вторая хижина принадлежала Генри Дэвиду Торо, тоже природоведу, хотя и не столь бескомпромиссному). Сочинения Унабомбера опубликованы лишь частично в сборнике "Технологическое рабство", но Беннингу удалось прочитать дневник, который был изъят при аресте и вместе с другими вещами Качинского в 2011 году продан на аукционе. Отрывки из рукописи, которую знакомый Беннинга приобрел за 40 000 долларов, звучат в фильме. Записки одержимого интеллектуала (если бы Качинский не бросил работу в Беркли и не спрятался в хижине, он наверняка сделал бы блестящую академическую карьеру) – интереснейший документ, словно написанный под диктовку Пришвина и Чикатило. Унабомбер боролся против прогресса на стороне природы, но его дневник начинается со сладострастных описаний охоты и приготовления блюд из дичи (например, беременной белки). Затем – хроника мелких диверсий (Качинский насыпал соседям сахар в бензобаки, громил туристические коттеджи) и наконец терактов. По вине Унабомбера погибли три человека и 23 получили ранения, а если бы он осуществил все свои планы, жертв оказалось бы гораздо больше.
Джеймс Беннинг показывает один и тот же пейзаж – только времена года меняются. В правом нижнем углу экрана – часть хижины, в которой обитал Унабомбер. Два часа смотреть на открытку – горы, лес, крыша хижины – вовсе не скучно, в пейзаж ныряешь и остаешься слушать бесстрастный рассказ отшельника о хитроумных преступлениях во имя природы. В бездействии каждая деталь становится сверхважной. Когда из трубы идет дым, кажется, что в хижине прячутся кардиналы, избирающие римского папу.
"Стемпл-пасс" связан с другим фильмом Беннинга – о российской арт-группе "Война", акции которой поразили его настолько, что он решил смонтировать и прокомментировать для американских зрителей найденные в сети видеозаписи. Следил Беннинг и за всем, что происходило вокруг Pussy Riot, и, когда мы встретились недавно на Венском кинофестивале, он первым делом спросил о здоровье Надежды Толоконниковой, державшей тогда голодовку. Думаю, он мог бы снять для какой-нибудь песни Pussy Riot прекрасный клип, в котором почти ничего бы не двигалось: настоящим панкам, как известно, вообще незачем шевелиться.
2. "Настоящее" (Gegenwart), Томас Хайзе
Настоящее, т. е. "жизнь". Живых в фильме Томаса Хайзе не так уж много, зато их живость впечатляет. Это портрет затрапезного провинциального крематория. Всё работает как немецкие часы: привозят, отвозят, пьют кофе и шутят. Печь ломается, и ее чинит зловещего вида скинхед. Никаких рыдающих вдов, никаких церемоний, только производственная изнанка. "Должно быть, жизнь и хороша, / Да что поймешь ты в ней, спеша / Между купелию и моргом?" Работников крематория наверняка сожгут в той же самой печи.
После "Настоящего" я решил посмотреть все фильмы Томаса Хайзе и не был разочарован. Рекомендую "Счастливые (негры)" о театральном юноше по имени Свен, который декламирует Лотреамона, но вынужден стать матросом, а также фильм "Мой брат" о стареющих восточногерманских хиппи (агенте штази и его жертве), которые поселились в знаменитой французской деревне Бюгараш, где еще со времен Жюля Верна в горе прячется летающая тарелка, дабы унести нас в космос, когда придет Судный день.
3. "Пока безумие нас не разлучит" (Feng Ai), Ван Бинь
Ван Бинь снимал пациентов психиатрической клиники в провинции Юньнань. Документальных фильмов о сумасшедших домах не так уж мало (например, "Каждая мелочь" Николя Филибера), но, как правило, они посвящены каким-нибудь формам арт-терапии. В юньнаньском сумасшедшем доме сидят вперемежку убийцы, жалобщики и авторы политических петиций, нарушители закона о планировании семьи и просто домашние дебоширы. Никакая арт-терапия им не светит: их просто закалывают нейролептиками и пичкают таблетками, чтобы держались поспокойнее. На Западе такое кино невозможно: ни одного режиссера не пустили бы снимать невменяемых пациентов, которые разгуливают нагишом, испражняются на пол и совокупляются друг с другом. "Пока безумие нас не разлучит" – вообще вне этой гуманистической традиции. Ван Бинь снимает своих персонажей точно животных в зоопарке, и его безжалостность производит такое же сильное впечатление, как и сами суровые порядки китайского дурдома. Да минует нас чаша сия!
4. "Левиафан" (Leviathan), реж. Люсьен Кастен-Тейлор, Верена Паравель
"Левиафан" – не только фильм, но и инсталляция, которую прошлой зимой на берлинском кинофестивале показывали в заброшенном крематории в районе Веддинг. Я там пролежал три часа на полу, глядя, как по потолку колумбария порхают чайки (привет Томасу Хайзе). Люсьен Кастен-Тейлор и Верена Паравель снимали "Левиафана" с риском для жизни, располагая камеры так, словно за рыбной ловлей следит жадная чайка: под невероятными углами, слишком близко, впритык, очень низко, в воде – несколько маленьких камер так и сгинули в чреве кита.
"Левиафан" уже второй год носится по всем фестивалям, а в Вене в ноябре показывали все работы создавшей его гарвардской лаборатории сенсорной этнографии, занимающейся, несмотря на шарлатанское название, достойными делами. "Левиафан" – пока самое значительное достижение лаборатории, но стоит отметить и их последний фильм "Манакамана". Он снят в Непале, на фуникулере, везущем паломников к храму индуистской богини. Кто-то молчит, кто-то говорит, кто-то везет богине цветы, кто-то курицу, а жертвенные козы блеют, предчувствуя свою судьбу.
5. "Трудно быть богом", Алексей Герман
"Трудно быть богом" – русский "Левиафан". У Руматы, землянина, изучавшего страшный Арканар в книге Стругацких, на лбу была скрыта камера, фиксировавшая все происходящее. В фильме Алексея Германа эта камера тоже смотрит на средневековых туземцев рыбьим глазом, и они проплывают в невыносимой близости к ней (и к нам). Главный герой "Трудно быть богом" – грязь. Дождь и слякоть были и в "Лапшине", и в "Проверке на дорогах", но теперь раскисшая глина заполняет всё. Белое полотенце немедленно пачкается, по умытому лицу течет кровь, чистую одежду пятнают помои. В грязи копошатся крупные и мелкие чудовища: и монахи из "черного ордена", и их враги, которые, получив власть, примутся делать то же самое, и "серые, открывающие путь черным". Как и в "Хрусталеве", кадры заполнены мельтешением, превращаясь в гравюру со множеством мелких деталей: все движется, шумит, отовсюду появляются новые фигуры, новые предметы. Такое кино, конечно, можно смотреть только на большом экране, но боюсь, что возможностей будет немного. Исполинская картина обречена на музейный прокат. Это стало ясно уже на римской премьере, когда в зале появилась арканарская стая хмурых московских мужиков в пиджаках во главе с министром Мединским, которого почему-то по команде приветствовали аплодисментами. Примечательно, что и самой популярной рецензией (миллиард перепостов в фейсбуке) оказались записки какой-то нервной девушки, которой кино сначала так не понравилось, что она вышла посреди сеанса покурить (!), а потом вернулась и сменила гнев на милость. Фильм, готовившийся 40 лет (первый сценарий был написан в 1968 году), не рассчитан на возможности сегодняшнего зрителя: возможно, именно поэтому Алексей Герман не решался закончить свою работу.
6. "Примесь" (Upstream Color), Шейн Каррут
Унабомбер, герой "Стемпл-пасса", читал книгу Торо "Уолден", а в фильме Шейна Каррута экземпляры "Уолдена" получают по почте избранные и обреченные. Механик Каррут разложил свой фильм, как раскладывают инструменты на коврике, и вовремя поднимает то сияющий гаечный ключ, то серую отвертку. Мне нравится в "Примеси" все, но больше всего многочисленные поросята, ведь именно в них обычно вселяются бесы. Ну и черви, конечно: такие, говорят, жили под кожей Марии Стюарт в темнице. Сам этот фильм похож на червя – он заползает внутрь и время от времени тревожно заявляет о себе. Такое кино мог бы снять Ален Роб-Грийе, если бы родился в Далласе среди людей-гвоздей; две главных примеси его сюжетов присутствуют – расслоенность времени и садизм.
7. "Танец реальности" (La danza de la realidad), Алехандро Ходоровский
Горжусь тем, что мне удалось издать на русском языке четыре книги Алехандро Ходоровского, в том числе замечательный роман "Альбина и мужчины-псы". Но это лишь небольшая часть его сочинений. К сожалению, не переведен и "Танец реальности", автобиографическая книга, которая теперь стала фильмом. Когда я встречался с Ходоровским в конце 90-х, он был увлечен другим сценарием – сиквелом знаменитого "Крота". Это был дорогостоящий замысел – Джонни Депп и Мэрилин Мэнсон должны были превратиться в Авеля и Каина, решивших похоронить свою мать рядом с отцом на острове, разрушенном ядерным взрывом. "Танец реальности" гораздо скромнее, и видно, как продюсер усмирял фантазии Ходоровского, убежденного, что если в кадре появляются кролики, то их должно быть десять тысяч. Калек, пожарных, людей с грязными зонтами в "Танце реальности" наверняка меньше, чем хотелось бы Ходоровскому.
Я путешествовал по Чили, когда начались съемки, и местный телеканал рассказывал, что великий режиссер вернулся из Франции на родину, в Токопилью, чтобы снять свой "Амаркорд". До Токопильи я не добрался, но могу представить, как прискорбно выглядел этот городок в 1929 году, когда там в семье эмигрантов из Российской империи родился Алехандро Ходоровский. Но реальность пускается в пляс, скудная лавка отца-большевика превращается в храм, а сам он в террориста, отправляющегося в Сантьяго, чтобы истребить узурпатора. Своим ученикам на курсах психомагии Ходоровский советует первым делам разобраться в тайнах отношений с родителями, разорвать цепи, которыми сковала тебя семья. Освобождению от родительского гнета был посвящен фильм "Святая кровь" и книги Ходоровского, но теперь его собственные дети выросли, он превратился в патриарха и в финале "Танца реальности" отправляется на сиреневой ладье в царство смерти. Это прощание, фильма о сыновьях Крота не будет.
8. "Молния" (Foudre), Мануэла Морген
"Молния" – фильм в четырех сезонах. "Осень" – о людях, сраженных молнией: рыбак, скотовод, сыровар и владелец гостиницы рассказывают о своем опыте громовержцу Баалу, по совместительству парижскому диджею. "В меня попало все электричество, которое вырабатывают электростанции Франции", – гордится фермер. Для всех это главный экзистенциальный опыт, то, что вспоминаешь каждый день. Последней исповедуется танцовщица, которую молния сразила на пляже. Теперь у нее парализованы ноги, но жизнь стала лучше: после катастрофы она чувствует себя счастливой и по-прежнему танцует – на инвалидной коляске. Второй сезон – "Зима" – посвящен страдающим от депрессии пациентам психиатрической клиники. Появляется отец Меланхолии – Сатурн, психиатр Уильям де Карвайо, который изучает целебные способы сконструированной молнии – электрошока. Его предки – из Гвинеи-Биссау, где люди впадают в транс и общаются с богами во время вудуистского танца: один из атрибутов церемонии – миниатюрные красные носилки, украшенные осколками зеркал. Древнеримский врач Гален рекомендовал лечить душевные расстройства, прикладывая к голове рыбу – электрического ската, и мы перемещаемся в "Весну": на руины Пальмиры в Сирии. Здесь живет археолог-столпник, разыскивающий в пустыне загадочный трюфель Кама. Считается, что его грибница переплетается с корнями песчаной розы, а порождает его молния, огненным фаллосом втыкающаяся в песок. Трюфель Кама обладает свойствами афродизиака, и его привозят на остров Сутра. Камасутрой начинается "Лето": пьеса Мариво "Диспут" (1744). Двух сирот Азора и Эгле растят порознь в полной изоляции, не открывая им тайн любви, и наконец подстраивают им встречу, чтобы определить, кто целомудренней – мужчина или женщина. Любовь с первого взгляда – coup de foudre, удар молнией. Напудренные марионетки совокупляются на пляже, а их историю комментирует астрофизик, заключающий, что черные дыры и депрессия – это одно и то же, а молния и сперма – сходные материи. Азора и Эгле настигает Сатурн – меланхолия, и все персонажи встречаются на дискотеке, которой управляет бог Баал. Нужно ли добавлять, что начинается танец на инвалидной коляске?
Я был на премьере этого необычайного фильма в Роттердаме и сразу решил, что его нужно показать в России, в нем крутится ветер русского хаоса. Благодаря Борису Нелепо и Алексею Артамонову это удалось сделать, Мануэла Морген приезжала в Москву и Петербург и встречалась со зрителями. Вот ее замечательное интервью о Баале, депрессии и поэзии. Случилось так, что по-русски о "Молнии" написано гораздо больше, чем на других языках.
Foudre - Générique de Fin from nicolas Dehorter on Vimeo.
9. “Нимфоманка" (Nymphomaniac), Ларс фон Tриер
"Молния" до сих пор не вышла во французский прокат. Дистрибьюторы боятся (и вполне обоснованно, даже роттердамская публика разбежалась), что 230 минут – это слишком много. "Нимфоманку" – а она еще длиннее – продюсеры сократили и разрезали пополам. Полную версию (330 минут) покажут в феврале на Берлинале, сокращенная вышла 25 декабря, к празднику, и это действительно идеальная рождественская комедия о чудесном спасении тела и души. Шарлотта Генсбур, точно Шахерезада, рассказывает мудрому еврею одну за другой истории своих злоключений, а он нанизывает их на нотную линейку и рыболовную леску. Ближайший литературный родственник "Нимфоманки" – холмистый роман Набокова "Ада", и родство это весьма похвальное, а вот поразительное сходство с приемами Питера Гринуэя озадачивает и удручает. Гринуэй трагически потерял сноровку после первой части "Чемоданов" и снимает теперь что-то невыносимое. Триер моложе и бодрей, но какая-то усталость в "Нимфоманке" чувствуется, и, несмотря на бесчисленные оргазмы, фильм чуть-чуть медленнее, чем следовало бы: хотя, быть может, это впечатление возникает именно потому, что он порезан коммерческими ножами.
10. "Незнакомец на озере" (L'Inconnu du lac), Ален Гироди
Ставлю "Незнакомца" сразу за "Нимфоманкой", чтобы два самых непристойных фильма года могли взяться за руки. Журнал Cahiers du Cinéma поставил "Незнакомца" на первое место в своем рейтинге. Правда, на втором у них "Отвязные каникулы" – кино, по-моему, совершенно чудовищное во всех отношениях, так что список выглядит довольно жалко. Интересно, что бы сказал Трюффо, если бы в 1968 году в "Кайе" прославили бы такой фильм о геях, заседающих у озера, с хардпорно сценой? Возмутился бы или одобрил? А Годар? Впрочем, у меня есть большие сомнения, что "Незнакомец" имеет отношение к темной аллее гей-кино. Ален Гироди замечателен тем, что герои всех его картин живут в параллельном мире: вроде бы Франция, но вроде бы и не совсем, вроде бы современность, но как бы и средневековье с феодалами и гонцами, вроде бы и гомосексуальность, но с какими-то черепахообразными упитанными стариками. Мне очень нравится слово "кробант" – так называется валюта, которая используется в этом параллельном мире. Сейчас, когда по миру шагает гей-революция и несет с собой, помимо факела свободы, ворох банальностей (вроде мелодрамы "Жизнь Адель"), очень хорошо, что и такие самостоятельные, набитые дикими кробантами вещи, как "Незнакомец у озера", появляются и получают признание.
Назову еще один интереснейший фильм, выводящий израненный банальностями гей-дискурс на свежую поляну: "Что теперь? Напомни мне" Жуакима Пинту. Борис Нелепо посвятил этой картине превосходную статью, к которой мне нечего добавить.
11. "Бирмингемский орнамент II", Юрий Лейдерман и Андрей Сильвестров
В первом фильме этого цикла, состоящего из историй, нарезанных на мелкие эпизоды и перемешанных в произвольном порядке, эмигрантки в сарафанах шинковали русскую капусту в Лувре, а кони на пастбище под Красноярском носили вместо наездников огромные иконы. Во второй части возникают новые персонажи: человек-пчела (он же арестант) бродит с кальяном по Криту в 2184 году, Мандельштам, Городецкий и Клюев обсуждают русские вопросы в Москве 1933 года, а юный Яр-Кравченко безмолвно рисует, финны в костюмах голосят в лесу и на побережье, прекрасный самурай выкрикивает непостижимый текст о революции и Экибастузе, а Михаил Ефремов блистательно произносит монолог одесского художника, живущего в Берлине, и попутно пишет картину: полуголый Путин поймал огромную рыбу, показывающую ему фигу. Дадаизм жив и брыкается, как в 1918 году. Вот тут (после сюжета о Германе) разговор с Юрием Лейдерманом, который я записал после премьеры "Орнамента" в Риме.
12. "За одну секунду" (From One Second To The Next), Вернер Херцог + «Медея» (Medeas), Андреа Паллаоро
Этот фильм не заметили кинокритики, хотя его снял знаменитый режиссер, а посмотрели почти три миллиона человек. Он сделан по заказу телефонных компаний и выложен для бесплатного просмотра:
Это о нерадивых водителях, которые посылают смс за рулем и через секунду превращаются в убийц. Истории, рассказанные Херцогом, заставят дрожать даже человека из мрамора. Но за назидательностью скрывается другой план, тоже по-своему пугающий. Херцог давно увлечен злыми шутками судьбы, наблюдает за ними чуть ли не с восторгом. Недавно он снял целый сериал о злодеях, приговоренных к смертной казни за жуткие бессмысленные преступления. Действительно, в таких сюжетах обнажается скелет мироздания: какой-то скромный коммивояжер посылает сообщение своей подруге о том, что он скоро будет дома, и это сообщение убивает целую семью. Почему перст Божий вонзился в этого человека и тех, кто ехал ему навстречу?
Похоже, желание постоянно смотреть в бездну (еще один его недавний фильм об убийцах, Into the Abyss) как-то сказалось на самом Херцоге. На премьере своего сериала о смертниках на Берлинале год назад его сопровождали суровые бодигарды, как какого-нибудь губернатора Красноярского края. Никогда не видел, чтобы режиссер приходил в кинотеатр с охраной. От кого его берегут – от сталкеров-психопатов или от самого себя?
Херцог уже много лет живет в Лос-Анджелесе, и там же обитает другой режиссер-экспат – итальянец Андреа Паллаоро. Как и Херцог, он одержим американскими преступлениями, точнее одной их разновидностью, довольно распространенной – убийствами детей родителями. Паллаоро изучал газетные отчеты о таких злодеяниях и искал закономерности. Любопытно, например, что некоторые будущие детоубийцы незадолго до преступления начинали жаловаться на расстройство зрения. Проблема с глазом возникает и у отца большого семейства в «Медее». В очень красивом, снятом на 35-миллиметровую пленку, что по нынешним временам редкость, фильме нет точного времени, все происходит то ли 40 лет назад, то ли 20, то ли вчера в тяжелом мареве засухи, губящей посевы, разоряющей фермеров и сводящей их с ума.
13. "Посланец теней" (A Messenger from the Shadows), "Маска безумия" (A Masque of Madness), Норберт Пфаффенбихлер
Две новые части большого проекта "Заметки о кино" венского художника Норберта Пфаффенбихлера. В "Посланце теней" он смонтировал десятки фрагментов уцелевших картин, в которых играл Лон Чейни (1883-1930), в том числе сцены из замечательного "Наказания", где Чейни изображал безногого гангстера. Получился водоворот демонических превращений, в которых "человек с тысячью лицами" становится то старухой, то китайцем, то вообще черт знает чем. Совершенно новое кино, снятое сто лет назад. В "Маске безумия" такой же операции подвергается Борис Карлофф. Надо сказать, что сам Норберт Пфаффенбихлер, родись он вовремя, мог бы стать великим актером немого кино: у него поразительное лицо, и будь я Мурнау или Робертом Вине, немедленно пригласил бы его на главную роль.
Тут следует вспомнить три замечательных архивных кинопроекта 2013 года. Во-первых, это дигитальная реставрация уцелевших немых фильмов Альфреда Хичкока, предпринятая Британским киноинститутом. Все девять восстановленных картин были впервые показаны на замечательном фестивале архивного кино в Болонье. Во-вторых, это коллекция экспериментальных короткометражек Кертиса Харрингтона, шестнадцатимиллиметровая красота, столь же важная, как и гораздо лучше известные фильмы Кеннета Энгера и Майи Дерен. И непременно стоит посмотреть еще один фильм, снятый 40 лет назад и возникший в этом году из небытия после долгой реставрации: "Кузен Жюль" Доминика Бенишетти. Это великая история смирного человека, живущего в мире, столь ладно скроенном, что даже смерть не способна испортить идеальный механизм его бытия.
