Александр Генис: Прощаясь с быстро уходящем годом, АЧ хочет вспомнить о двойной годовщине знаменитого, но почти забытого поэта, повлиявшего не только на литературу, но на политику прошлого века. В 2013-м исполнилось 150 лет со дня рождения и 75 лет со дня смерти Габриэле д’Аннунцио. О нем мы беседуем с Владимиром Гандельсманом.
Владимир Гандельсман: В этот юбилейный год, год 150-летия со дня рождения д’Аннунцио британский историк культуры Люси Хьюз-Хэллет выпустила труд «Габриэле д'Аннунцио: поэт, соблазнитель, и проповедник войны», желая привлечь внимание англоязычного мира к изрядно подзабытому автору. Она утверждает, что ее избранник заслуживает внимания не только как литератор, но и как крупный политик. В «Нью-Йорк Таймс» был напечатан любопытный отзыв профессора политологии Шери Берман на книгу Хэллет. Это дает нам повод поговорить об экстравагантном явлении по имени Д’Аннунцио. Он знаменитый итальянский поэт, аристократ по рождению и убеждениям. «Мы не знаем, называет ли он себя ницшеанцем, - пишет о нем его современник Лев Троцкий, - и вообще в каком отношении находится происхождение его мировоззрения к идеям Ницше. Да для нас это в настоящую минуту и не важно. Важно здесь то, что ультра-аристократические идеи д'Аннунцио почти тождественны со многими идеями Ницше. Как и подобает аристократу, д'Аннунцио ненавидит буржуазную демократию».
Александр Генис: Но давайте наметим канву его жизни.
Владимир Гандельсман: Габриэле д’Аннунцио родился 12 марта 1863 года в городе Пескаре в итальянской провинции Абруццо. Плодовитый и харизматичный писатель - по мнению многих, величайший итальянских поэт со времён Данте - он был примером и пособником самого крайнего итальянского национализма на рубеже веков. Его стихи, пьесы, романы и журналистика передают убожество и скуку современного мира, он устремлён к героическим эпохам и временам, в которых супермены вроде него самого могут перевести стрелку искусства и принести красоту в мир, который отчаянно в них нуждается.
Александр Генис: Герой его первого романа «Дитя наслаждения» (просто «Наслаждение» по-русски), учится «делать свою жизнь как делают произведение искусства». Эта была модная идея того времени. Считалось, что она идет из Ренессанса, во всяком случае в трактовке Буркхардта. Он говорил, что ренессансные князья Италии были художниками и видели в своем государстве произведение искусства. Именно эту идею подхватил Муссолини, причем, не исключено, что у д'Аннунцио, для которого она стала кредо.
Владимир Гандельсман: Так или иначе, славе д'Аннунцио способствовала не только литературная продукция, но и неустанная самореклама. Он якшался с богатыми и знаменитыми, и умело использовал средства массовой информации того времени, печатая всякие скандальности и сплетни (один раз, к примеру, распустил слух о своей смерти). Со временем д'Аннунцио сосредоточил свое внимание на политике. Он был за вступление Италии в Первую мировую войну, в которой он видел шанс нового импульса для очищения расслабленного декадентского общества. Он горделиво поступил на военную службу и просто упивался появлением новых в ту пору летательных аппаратов. Карьеру летчика он начал, между прочим, когда ему было за 50.
Александр Генис: Как и многие другие итальянцы, он, однако, был разочарован результатами войны, потому, что Италии мало что досталась от раздела Австро-Венгрии, по крайней мере, не то, что было тайно обещано союзниками.
Владимир Гандельсман: Да, и вот, восстанавливая эту несправедливость, он устраивает одну из самых своих известных штук: в 1919 году, во главе со всяким сбродом из нескольких тысяч ветеранов и националистов, он захватывает Фиуме, город-порт на Адриатике, принадлежавший ранее Габсбургам, в значительной степени – италоязычный. Люси Хьюз-Хэллет пишет «В истории д’Аннунцио, как под увеличительным стеклом, мы видим культурные предпосылки и психологические и эмоциональные потребности фашизма, которому он благоволил». Её книга, однако, не есть стандартная политическая биография, ни стандартная биография просто. Сознательно или бессознательно подражая стилю «Автобиографии» самого д’Aннунцио (прерывистое повествование, перемежающееся разного рода размышлениями), она использует технику повествования обывателя, каковая используется в художественной литературе, а не в биографии, игнорируя хронологию, чередуя плавное повествование с отрывочными проблесками в описании человека и его мыслей. В результате это выглядит порой как собрание разрозненных фрагментов, расположенных без видимой логики.
Александр Генис: Каким же предстает Д’Аннунцио на страницах биографии?
Владимир Гандельсман: Люси Хьюз-Хэллет не очень-то останавливается на обсуждении или анализе актуальных политических событий или тенденций, она больше ориентирована на всякие экстравагантные обстоятельства личной жизни д’Аннунцио. И это в основном малоприятные вещи. Бесконечные грязные сексуальные связи, сопровождавшиеся эмоциональным и социальным унижением женщин, с которыми он имел дело. Огромные долги, употребление наркотиков, страсть к роскоши и богатым интерьерам. Понемногу читатель начинает недоумевать, откуда у него бралось время писать или заниматься политикой с его развратными пристрастиями, с коллекционированием одежды и безделушек и увлечениями флористикой.
Александр Генис: Не столько сверхчеловек, сколько какая-нибудь древнеримская развратница. Я был в его доме, там теперь музей, на озере Гарда. Дикое зрелище. На горе, в саду врыт какой-то торпедный катер. В доме - тонны безделушек, в спальне - гроб, где он спал. И всюду бесконечные тома написанные им. Хуже, что я честно пытался его прочесть - его ведь много переводили на русский, но это скучно и претенциозно до комизма.
Владимир Гандельсман: Вот-вот. Конечно, Аннунцио был яростным критиком итальянского политического порядка и бурным националистом, и его слава дала ему широкую аудиторию. Он также способствовал созданию определенного стиля – помешанность на зрелищах и маршах, например, – то, что фашизм примет позже на вооружение. По этой причине Аннунцио считал себя изобретателем фашизма, и автор его биографии Люси Хьюз-Хэллет, похоже, с этим согласна.
Александр Генис: Однако более широкий взгляд показывает, что едва ли это так, что он был скорее симптомом болезни Европы, чем причиной.
Владимир Гандельсман: Эта фигура помогает нам увидеть, сколь много значат культура и стиль в понимании фашизма и его росте. Ведь итальянский фашизм (Муссолини) складывался из культа харизматического вождя, из корпоративности, из утопической идеи о судьбоносности Рима, из империалистической воли к завоеванию новых земель, из насадного национализма, из выстраивания страны в колонну по два, одевания всех в чёрные рубашки, из отрицания парламентской демократии. Итальянский фашизм первым из всех разработал военное священнодействие, создал фольклор и установил моду на одежду, причём с гораздо большим успехом за границей, чем любые Бенеттоны, Армани и Версаче. Все это соответствует облику Аннунцио. Увы.
Александр Генис: Это правда, что фашизм практиковал необычайно драматичную и зрелищную политику. Но то, что сделало его в итоге столь привлекательным, не только в Италии, но и в целом в Европе, был успех в убеждении множества людей, поверивших в то, что это третий после коммунизма и капитализма способ решения кризисных проблем того времени.
Владимир Гандельсман: Конечно. После Первой мировой в Италии был беспорядок: социальная разъединенность людей, экономическое запустение, политическое бездействие, анархия и беззаконие. Две доминирующие политические группы - католики и социалисты – были более озабочены защитой своих собственных интересов, чем общественным благом и демократией. Этот разброд открыл дорогу Муссолини. Они вышли вперед как сила, которая способна восстановить достоинство страны, навести порядок, решить социальные проблемы. Фашизм был явно рассчитан на удовлетворение запросов всех слоев общества.
Александр Генис: И эта его готовность сделала фашизм успешным и опасным.
Владимир Гандельсман: Но тут стоит сказать, что для всех этих дел Аннунцио не обладал ни заинтересованностью, ни терпением. После своего театрального взятия Фиуме, например, Аннунцио поселился в лучшем отеле, где предался дрёме. Едва ли и позже его участие в управлении и руководстве городом заметно увеличилось. Естественно, ситуация вскоре вышла из-под контроля. Было много парадов, маршей и других показательных выступлений, но экономика рухнула, как и отношения с Италией и остальным миром. В конце концов вмешалось итальянское правительство, и Аннунцио был отставлен.
Александр Генис: Культура и стиль – хорошо, но до определенного предела. Дальше политические дилетанты истории не нужны.
Владимир Гандельсман: Конечно. Муссолини – куда как более серьезный игрок – отдал дань Аннунцио и был рад видеть в его лице поддержку, но в дальнейшем профессионал отбросил любителя за ненадобностью, чтобы тот с обочины политической жизни наблюдал, как фашисты захватывают власть и устанавливают контроль над страной. Вот такая фигура – яркая, противоречивая и не привлекательная. Может быть, неплохо Аннунцио характеризует фраза, принадлежащая его любовнице, великой итальянской актрисе Элеоноре Дузе:
«Он мне отвратителен. Но я его обожаю».
Русский поэт Николай Гумилев, который тоже был склонен к позе, к героизации жизни, но при этом действительно обладал и храбростью, и отвагой, посвятил Д’Аннунцио высокопарные строки, и, завершая наш разговор, я прочту отрывок из этого стихотворения:
Слова: «Встаёт великий Рим,
Берите ружья, дети горя…»
— Грозней громов; внимая им,
Толпа взволнованнее моря.
А море синей пеленой
Легло вокруг, как мощь и слава
Италии, как щит святой
Её стариннейшего права.
А горы стынут в небесах,
Загадочны и незнакомы,
Там зреют молнии в лесах,
Там чутко притаились громы.
И, конь встающий на дыбы,
Народ поверил в правду света,
Вручая страшные судьбы
Рукам изнеженным поэта.
Владимир Гандельсман: В этот юбилейный год, год 150-летия со дня рождения д’Аннунцио британский историк культуры Люси Хьюз-Хэллет выпустила труд «Габриэле д'Аннунцио: поэт, соблазнитель, и проповедник войны», желая привлечь внимание англоязычного мира к изрядно подзабытому автору. Она утверждает, что ее избранник заслуживает внимания не только как литератор, но и как крупный политик. В «Нью-Йорк Таймс» был напечатан любопытный отзыв профессора политологии Шери Берман на книгу Хэллет. Это дает нам повод поговорить об экстравагантном явлении по имени Д’Аннунцио. Он знаменитый итальянский поэт, аристократ по рождению и убеждениям. «Мы не знаем, называет ли он себя ницшеанцем, - пишет о нем его современник Лев Троцкий, - и вообще в каком отношении находится происхождение его мировоззрения к идеям Ницше. Да для нас это в настоящую минуту и не важно. Важно здесь то, что ультра-аристократические идеи д'Аннунцио почти тождественны со многими идеями Ницше. Как и подобает аристократу, д'Аннунцио ненавидит буржуазную демократию».
Александр Генис: Но давайте наметим канву его жизни.
Владимир Гандельсман: Габриэле д’Аннунцио родился 12 марта 1863 года в городе Пескаре в итальянской провинции Абруццо. Плодовитый и харизматичный писатель - по мнению многих, величайший итальянских поэт со времён Данте - он был примером и пособником самого крайнего итальянского национализма на рубеже веков. Его стихи, пьесы, романы и журналистика передают убожество и скуку современного мира, он устремлён к героическим эпохам и временам, в которых супермены вроде него самого могут перевести стрелку искусства и принести красоту в мир, который отчаянно в них нуждается.
Александр Генис: Герой его первого романа «Дитя наслаждения» (просто «Наслаждение» по-русски), учится «делать свою жизнь как делают произведение искусства». Эта была модная идея того времени. Считалось, что она идет из Ренессанса, во всяком случае в трактовке Буркхардта. Он говорил, что ренессансные князья Италии были художниками и видели в своем государстве произведение искусства. Именно эту идею подхватил Муссолини, причем, не исключено, что у д'Аннунцио, для которого она стала кредо.
Владимир Гандельсман: Так или иначе, славе д'Аннунцио способствовала не только литературная продукция, но и неустанная самореклама. Он якшался с богатыми и знаменитыми, и умело использовал средства массовой информации того времени, печатая всякие скандальности и сплетни (один раз, к примеру, распустил слух о своей смерти). Со временем д'Аннунцио сосредоточил свое внимание на политике. Он был за вступление Италии в Первую мировую войну, в которой он видел шанс нового импульса для очищения расслабленного декадентского общества. Он горделиво поступил на военную службу и просто упивался появлением новых в ту пору летательных аппаратов. Карьеру летчика он начал, между прочим, когда ему было за 50.
Александр Генис: Как и многие другие итальянцы, он, однако, был разочарован результатами войны, потому, что Италии мало что досталась от раздела Австро-Венгрии, по крайней мере, не то, что было тайно обещано союзниками.
Владимир Гандельсман: Да, и вот, восстанавливая эту несправедливость, он устраивает одну из самых своих известных штук: в 1919 году, во главе со всяким сбродом из нескольких тысяч ветеранов и националистов, он захватывает Фиуме, город-порт на Адриатике, принадлежавший ранее Габсбургам, в значительной степени – италоязычный. Люси Хьюз-Хэллет пишет «В истории д’Аннунцио, как под увеличительным стеклом, мы видим культурные предпосылки и психологические и эмоциональные потребности фашизма, которому он благоволил». Её книга, однако, не есть стандартная политическая биография, ни стандартная биография просто. Сознательно или бессознательно подражая стилю «Автобиографии» самого д’Aннунцио (прерывистое повествование, перемежающееся разного рода размышлениями), она использует технику повествования обывателя, каковая используется в художественной литературе, а не в биографии, игнорируя хронологию, чередуя плавное повествование с отрывочными проблесками в описании человека и его мыслей. В результате это выглядит порой как собрание разрозненных фрагментов, расположенных без видимой логики.
Александр Генис: Каким же предстает Д’Аннунцио на страницах биографии?
Владимир Гандельсман: Люси Хьюз-Хэллет не очень-то останавливается на обсуждении или анализе актуальных политических событий или тенденций, она больше ориентирована на всякие экстравагантные обстоятельства личной жизни д’Аннунцио. И это в основном малоприятные вещи. Бесконечные грязные сексуальные связи, сопровождавшиеся эмоциональным и социальным унижением женщин, с которыми он имел дело. Огромные долги, употребление наркотиков, страсть к роскоши и богатым интерьерам. Понемногу читатель начинает недоумевать, откуда у него бралось время писать или заниматься политикой с его развратными пристрастиями, с коллекционированием одежды и безделушек и увлечениями флористикой.
Александр Генис: Не столько сверхчеловек, сколько какая-нибудь древнеримская развратница. Я был в его доме, там теперь музей, на озере Гарда. Дикое зрелище. На горе, в саду врыт какой-то торпедный катер. В доме - тонны безделушек, в спальне - гроб, где он спал. И всюду бесконечные тома написанные им. Хуже, что я честно пытался его прочесть - его ведь много переводили на русский, но это скучно и претенциозно до комизма.
Владимир Гандельсман: Вот-вот. Конечно, Аннунцио был яростным критиком итальянского политического порядка и бурным националистом, и его слава дала ему широкую аудиторию. Он также способствовал созданию определенного стиля – помешанность на зрелищах и маршах, например, – то, что фашизм примет позже на вооружение. По этой причине Аннунцио считал себя изобретателем фашизма, и автор его биографии Люси Хьюз-Хэллет, похоже, с этим согласна.
Александр Генис: Однако более широкий взгляд показывает, что едва ли это так, что он был скорее симптомом болезни Европы, чем причиной.
Владимир Гандельсман: Эта фигура помогает нам увидеть, сколь много значат культура и стиль в понимании фашизма и его росте. Ведь итальянский фашизм (Муссолини) складывался из культа харизматического вождя, из корпоративности, из утопической идеи о судьбоносности Рима, из империалистической воли к завоеванию новых земель, из насадного национализма, из выстраивания страны в колонну по два, одевания всех в чёрные рубашки, из отрицания парламентской демократии. Итальянский фашизм первым из всех разработал военное священнодействие, создал фольклор и установил моду на одежду, причём с гораздо большим успехом за границей, чем любые Бенеттоны, Армани и Версаче. Все это соответствует облику Аннунцио. Увы.
Александр Генис: Это правда, что фашизм практиковал необычайно драматичную и зрелищную политику. Но то, что сделало его в итоге столь привлекательным, не только в Италии, но и в целом в Европе, был успех в убеждении множества людей, поверивших в то, что это третий после коммунизма и капитализма способ решения кризисных проблем того времени.
Владимир Гандельсман: Конечно. После Первой мировой в Италии был беспорядок: социальная разъединенность людей, экономическое запустение, политическое бездействие, анархия и беззаконие. Две доминирующие политические группы - католики и социалисты – были более озабочены защитой своих собственных интересов, чем общественным благом и демократией. Этот разброд открыл дорогу Муссолини. Они вышли вперед как сила, которая способна восстановить достоинство страны, навести порядок, решить социальные проблемы. Фашизм был явно рассчитан на удовлетворение запросов всех слоев общества.
Александр Генис: И эта его готовность сделала фашизм успешным и опасным.
Владимир Гандельсман: Но тут стоит сказать, что для всех этих дел Аннунцио не обладал ни заинтересованностью, ни терпением. После своего театрального взятия Фиуме, например, Аннунцио поселился в лучшем отеле, где предался дрёме. Едва ли и позже его участие в управлении и руководстве городом заметно увеличилось. Естественно, ситуация вскоре вышла из-под контроля. Было много парадов, маршей и других показательных выступлений, но экономика рухнула, как и отношения с Италией и остальным миром. В конце концов вмешалось итальянское правительство, и Аннунцио был отставлен.
Александр Генис: Культура и стиль – хорошо, но до определенного предела. Дальше политические дилетанты истории не нужны.
Владимир Гандельсман: Конечно. Муссолини – куда как более серьезный игрок – отдал дань Аннунцио и был рад видеть в его лице поддержку, но в дальнейшем профессионал отбросил любителя за ненадобностью, чтобы тот с обочины политической жизни наблюдал, как фашисты захватывают власть и устанавливают контроль над страной. Вот такая фигура – яркая, противоречивая и не привлекательная. Может быть, неплохо Аннунцио характеризует фраза, принадлежащая его любовнице, великой итальянской актрисе Элеоноре Дузе:
«Он мне отвратителен. Но я его обожаю».
Русский поэт Николай Гумилев, который тоже был склонен к позе, к героизации жизни, но при этом действительно обладал и храбростью, и отвагой, посвятил Д’Аннунцио высокопарные строки, и, завершая наш разговор, я прочту отрывок из этого стихотворения:
Слова: «Встаёт великий Рим,
Берите ружья, дети горя…»
— Грозней громов; внимая им,
Толпа взволнованнее моря.
А море синей пеленой
Легло вокруг, как мощь и слава
Италии, как щит святой
Её стариннейшего права.
А горы стынут в небесах,
Загадочны и незнакомы,
Там зреют молнии в лесах,
Там чутко притаились громы.
И, конь встающий на дыбы,
Народ поверил в правду света,
Вручая страшные судьбы
Рукам изнеженным поэта.
