Подростком я дружила с девочкой Тоней. Точнее, быть Тоней ей не всегда удавалось, и большую часть времени Тоня оставалась мальчиком Антоном, которому очень тяжело было находиться в теле старшеклассника-скейтера. Дома Тоне запрещали даже одеваться по-женски, и она отводила душу в нашей компании отщепенцев.

Наша общая подруга шила для Тони платья. А вот с обувью была беда, поэтому все девочки из солидарности часто носили свои кружевные юбочки с кроссовками и кедами. И Тоня среди нас была королевой: высокая, безумно красивая. Мальчиков же в компании ужасно занимала другая вещь. Так вышло, что в телесном воплощении мальчика Антона был один завидный параметр: очень большой член. И ребята, узнав об этом, никак не могли успокоиться.

Ведь самой чистой и искренней мечтой Тони, на которую она копила карманные деньги и зарплату с подработок, была операция, при которой этот самый член, если вкратце, вывернули бы наизнанку, искромсали и сложили, как оригами, в новенькую вагину. Мальчики у нас были продвинутые и понимающие, но жаба их все равно душила. То и дело один из них заводил с Тоней разговор о необходимости избавляться от такого сокровища. Тоня сначала просто кивала и шутила в ответ, потом зло плевалась и проклинала “бесполезную сосиску”, потом начинала плакать и целый день ни с кем не разговаривала.

Она ненавидела свое тело таким, ненавидела ненужный отросток между ног, то, как мышцы проступали рельефом там, где у других девочек нежный жирок, всю эту колкость и грубость непонятную. Я все чаще вспоминаю заплаканную после

разговора о необратимости и боли Тоню именно сейчас, когда волна беспокойства за чужие гениталии стала массовой. Сначала была группа "Война" с курицей во влагалище – "сарафанное радио" в эту историю на злобу дня вписало еще и Надежду Толоконникову. Теперь вот Петр Павленский с прибитой к брусчатке Красной площади мошонкой. Комментаторы в рунете, знакомые и незнакомые мне люди в социальных сетях и реальном общении, изнывают от беспокойства за чужие половые органы, да так, как будто это им пихают куриц и вбивают гвозди.

Этот порыв, как ни удивительно, довольно добросердечен. Как будто неосознанное стремление обрести эмпатию. Неразработанная, невызревшая способность поставить себя на чужое место. Это как на уроках пения, пока не распоешься, жутко хрипишь, на первом занятии йогой едва гнешься, а в прописях первоклассника обычные вертикальные палочки заваливаются, как бурелом. Так и здесь: вроде изо всех сил хотят войти в положение, но чувствуют пока все равно только свои же яйца, свое влагалище, свою картину мира.

“Ставить себя на чужое место” – фраза, которой русскоязычного человека с детства взывают к состраданию, – абсолютно несостоятельна и, более того, ложна. Мы все умеем себя ставить на чужое место, и, самое важное, преуспеваем на этом чужом месте всегда в разы лучше тех, кто на самом деле его занимает. Потому что, даже становясь на чужое место, мы никогда не сдаем свои позиции, свои особенности, свой эмоциональный багаж, который делает нас абсолютно другими людьми, чем те, кому “чужое место” принадлежит.

Истории с гениталиями проще всего демонстрируют этот этический тупик. Когда пытаешься представить себя на месте другого человека, у которого в родовом канале замороженная курица, а в коже мошонки – гвоздь, сложно отринуть все те физические ощущения, с которыми живешь с рождения и которые заполняют собой всецело твое личное представление о телесности. Даже ясно поняв, что взаимоотношение с собственным телом у художников-акционеров абсолютно отлично от того, которое сложилось у меня с телом собственным, я не могу перестать прикидывать, хватило бы места куриному трупу внутри меня. Но, очевидно, совершенно другое дело, когда речь идет о художниках с глыбой идеи.

К сожалению, то же сырое, непережеванное сопереживание достается и таким вот Тоням, для которых каждый миг существования – это жгучая, невыносимая боль. Им не надо, чтобы на их место вставали, им надо, чтобы поняли, что их боль – другая, неповторимая, которую даже представить себе нельзя, если с ней не родился. Когда ситуация выходит за рамки простой телесности, становится еще сложнее отслоить от себя весь существующий опыт и ощутить себя абсолютно невинным. Я долго и искренне верила в то, что смогу что-то доказать самопровозглашенным гомофобам, если буду все время приводить пример гипотетического подростка-гомосексуала, который из-за принятия гомофобного закона чувствует страшную пустоту вокруг себя, чувствует себя больным и неправильным, и кончает жизнь самоубийством.

Мне этот пример понятен, потому что я была тем самым суицидальным подростком, потому что всегда чувствовала себя изгоем, и никогда, кажется, не перестану. Но тот взрослый, кто в школе, в институте и всегда после был и остается душой компании, кто вполне себе успешен в делах, счастливо женат, да еще и с детьми, отвечает мне чаще всего на такой пример что-то в духе “выживания сильнейших”. Для него мой гипотетический подросток не достоин снисхождения, потому что, оказавшись на его месте, этот взрослый, как ему кажется, все равно был бы тем же крепким внутри и снаружи парнем, солью земли. Его дети, оказавшись на месте подростка, тоже, как он считает, одержали бы победу над собой, обществом и несправедливостью.

Все было бы не так, конечно. Но мало кому приходит в голову снять сначала свою шкуру, влезая в чужую. И теряется понимание того, что слабость – в нас всех, что зависимость легко приобретаема, что мы все ходим по краю. Совершенно разные, совершенно по-разному относящиеся к своему телу, к себе, к окружающим, с совершенно разной любовью. А как без этого послушный гражданин поймет несдержанного художника? Как счастливый поймет страдающего? Как поймет привыкший не задавать вопросов "узника Болотной"? Однажды в ответ на дурацкие вопросы мальчиков Тоня разделась и сквозь зубы предложила одному из них забрать так беспокоящий их кусок плоти себе. На белесом, бритом паху у Тони были свежие шрамы от порезов. Больше мальчики ее не доставали. Я не знаю почему. Может, поняли, что даже прекрасное тело бывает ненужным. А может, просто пожалели.

Катя Казбек – феминистка, ЛГБТ-исследователь, публицист, гражданка мира

Автор текста не получала за него вознаграждения. Мнение автора может не соответствовать точке зрения редакции