Ленин то ли сказал, то ли не сказал, что кухарка будет управлять государством, Флобер то ли сказал, то ли не сказал, что мадам Бовари – это он, а Патриция Хайсмит то ли сказала, то ли не сказала, что из горящего дома спасет кошку, а не ребенка. Скорее всего, сказала, потому что Хайсмит любила животных больше, чем людей, посвятила роман своему коту и контрабандой провозила во Францию ручных улиток, спрятав их в бюстгальтере. Она написала мизантропическую "Книгу зверских убийств для любителей животных", а я когда-то перевел ее рассказ "Ужасы плетения корзин" о женщине, которую сводит с ума корзинка, обнаруженная на пляже: даже неодушевленные предметы восстают против мерзкого человечества.
Европу Хайсмит предпочитала родной Америке, и по маршрутам ее героев можно путешествовать. В Венецию я взял ее роман "Те, кто уходят" (1967) о непостижимом соперничестве между двумя экспатами: Реем Гарретом и его тестем Эдом Коулмэном. Художник-альфонс Коулмэн считает, что его дочь покончила с собой по вине Гаррета, и пытается его застрелить или утопить в Большом канале. Гаррет, хоть и не чувствует вины, покоряется преследователю и готов стать жертвой, но убийство всякий раз не удается: фрейдист обнаружил бы в этой истории зашифрованный ритм coitus interruptus.
От Венеции, которую описывает Хайсмит, сегодня уже почти ничего не осталось. Это был город, еще не захваченный туристами: Гаррет мгновенно вычисляет гостиницу, в которой остановился Коулмэн (их всего десяток), и все американцы по вечерам ходят в один бар, так что жертва и палач встречаются чуть ли не ежедневно. Сегодня Гаррет и Коулмэн вряд ли нашли бы друг друга в туристических толпах, город за это время превратился в музей, а почти все венецианцы сбежали – говорят, что к 2030 году их не останется вовсе (об этом – прошлогодний фильм "Венецианский синдром").
Художник Коулмэн, автор дерзкой картины "Заговор" (семь человеческих фигур, изображенных сверху: видны только макушки, торчащие носы, колени и поднятые руки), был бы ошеломлен, если бы оказался в 2013 году и увидел, как изменилась Венецианская биеннале. Как описать этот поворот, когда поменялись местами вершки и корешки, подпольное оказалось на самом виду? В сердце центрального павильона "Энциклопедического дворца" – Красная книга Юнга, которую почти сто лет прятали в сейфе ("Вечером третьего дня я преклоняю колени на ковер и осторожно открываю яйцо. Нечто, напоминающее дым, поднимается из него, и неожиданно Издубар стоит передо мной, громадный, преображенный и цельный"). Рядом – стертый в серую пыль мотор самолета в окружении медиумических картин Эммы Кунц и Хильмы аф Клинт. Шаг вправо – огромные карты таро Алистера Кроули и леди Фриды Харрис из собрания тайного ордена ОТО смотрят на бронзовые стелы Джеймса Ли Байарса, которые вполне могли бы оказаться памятниками Айвассу, диктовавшему "Книгу закона". Знание не помещается в голове, она превращается в мишень, из нее вылетают стрелы, взрывается мозг.
24 ноября "Энциклопедический дворец" закрылся. Вот несколько страниц из его каталога, лежащего рядом с венецианским детективом Хайсмит.
Сто лет назад, в 1913 году Норвегия предоставила женщинам право голосовать на выборах. 150 лет назад родился Эдвард Мунк. Две эти даты объединены в норвежском павильоне: он спрятался на площади Сан-Марко, так что с него начинается лабиринт биеннале. Есть ли картина страшнее "Детей и уток" Мунка? Синяя призрачная фигура отделяется от толпы монстров, свободная воля противостоит воле к власти.
Жуан Мария Гусман и Педро Паива представляли Португалию на Венецианской биеннале 2009 года. Теперь их сверхкороткие фильмы заняли целый зал в Арсенале, и в этом зале я провел больше часа, загипнотизированный. Обнаженная женщина медленно ложится в постель, за ней всплывают кальмары, негры-альбиносы пьянствуют у костра, на фоне барочного пейзажа появляется индюк, слепец пожирает папайю, слоновий хобот медленно подбирает земляные орехи, опасной бритвой выбривают тонзуру, под одной кастрюлей прячется другая, под нею миска, под миской – плошка, под плошкой чашка, а под нею – три горошины.
João Maria Gusmão + Pedro Paiva, "Getting into bed", 2011 from Inter. Society of Abissology on Vimeo.
У огромного серого микроба Роберто Куоги почти никто не останавливается, хотя он и получил одну из наград выставки. Между тем это творение художника, который проводил самый безумный перформанс на свете. Когда ему исполнилось 20, Куоги решил изображать своего 60-летнего отца: растолстел, отпустил бороду, сделал искусственную седину, стал шаркать и кашлять. И так продолжалось несколько лет, пока отец не умер. После этого Куоги стал снова молодеть, но процесс возвращения в подлинный возраст оказался настолько сложным, что потребовались хирургические операции. А вот его скульптура:
В павильоне ЮАР замечательный фильм Пенни Сиопсис о Димитрии Тсафендасе, который в 1966 году зарезал в парламенте архитектора апартеида Хендрика Фервурда. Тсафендаса посадили в сумасшедший дом: он считал, что бабушка вытащила из него трехметрового глиста, который сидит в канализации и приносит несчастье. Вот этот фильм, снятый с экрана, так что качество не очень, хотя красоту старых восьмимиллиметровых пленок ничего не может испортить.Кароль Рама (р.1918) дружила с Энди Уорхолом и Орсоном Уэллсом, делала объекты из автомобильных покрышек и рисовала абстрактные картины, но интересней всего ее эротические акварели 40-х годов. 10 лет назад Рама, живущая в Турине, получила в Венеции "Золотого льва". Вот документальный фильм о ее жизни, но только для тех, кто знает итальянский:
CAROL RAMA. Di più, ancora di più from Simone Pierini on Vimeo.
Эротические акварели Кароль Рама собрала в Арсенале Синди Шерман. В зале, который она курировала, замечательные вещи: тысяча фотографий "скрытой матери", вудуистские флаги (я тоже когда-то привез такой из Порт-о-Пренса), домашние альбомы трансвеститов 60-х годов, фотографии Герберта Листа и Пьера Молинье и украинский художник Сергей Зарва, алхимически восстановивший подлинный облик обложек журнала "Огонек".
Барт Дорса – калифорниец, живущий в Москве и катающийся по ней на огнеголовой утке, в темных бархатных закоулках на набережной Неисцелимых устроил храм Кати, девушки-бодимодификатора, страдалицы, красавицы, святой.
Будь моя воля, я бы дал главную награду не павильону Анголы, а одному из двух замечательных проектов, связанных с Африкой, – цикламеновому Конго в ирландском павильоне или похожим на персонажей фильма Клэр Дени чернокожим мотоциклистам, перемещающимся из Парижа в Китай по воле датского художника Йеспера Юста.
На то, чтобы обойти биеннале и не спеша все посмотреть, нужны, наверное, три недели. У меня были, к сожалению, лишь три дня, а фильм, который я снял в Венеции, длится всего три минуты.
