На зрителя, воспитанного в русской культуре и выросшего в русском пейзаже, Мунк действует магнетически. Ты мгновенно ощущаешь эмоциональный резонанс. Краски, мотивы, сюжеты – все кажется до крика знакомым: жадная, чрезмерная интенсивность, свойственная короткому северному лету, невыносимая смесь жизни и смерти, талант, болезненный, как заусеница.
Я давно знаю, что с Норвегией что-то не так. Казалось бы, что общего у России с этим маленьким отдаленным народом? Всего-то ленточка общей границы. Но между соседями существует таинственная симпатия. О взаимной тяге двух северных народов проникновенно писал Пришвин: "У русских есть какая-то внутренняя связь с этой страной. Что-то есть такое, почему Норвегия нам дорога и почему можно найти для нее уголок в сердце, помимо рассудка".
В XIX веке норвежцы сделали для культуры необычайно, непропорционально много. В Норвегии родились Ибсен, Гамсун, Григ, и еще – великий северный художник Эдвард Мунк. Все они разоблачают вымысел о рыбьей крови скандинавов. На полотна Мунка выплескиваются те же страсти, которыми кипит проза Гамсуна и музыка Грига. И дело не только в картинах с экспрессионистскими названиями "Крик", "Тревога", "Ревность". Особым ужасом выделяются картины с внешне спокойными сюжетами: пристойно одетые горожане на фоне патриархального городка во фьордах. Чувствуется, что спокойствие это – жуткая липа. Что стоит отвернуться, как эти тучные люди в визитках обнажат вурдалачьи зубы. В картинах Мунка есть что-то от классического американского триллера. Чем больше умиротворенности в начале, тем больше потустороннего ужаса в конце фильма. Стоит приглядеться к его непристойной "Мадонне", чтобы понять: зрителю улыбается удовлетворенный труп.
Мунк писал внутренний мир человека, но на изображенной им мятущейся душе отразились внешние впечатления от родного художнику пейзажа. Говоря иначе, фьорды.
В принципе, фьорд – всего лишь ущелье, заполненное водой. Но вода эта такого чернильного цвета, что в нее можно макать перо и писать саги. И горы отливают почти черным, но все же зеленым. И снежные вершины. И нигде ни одной прямой линии. Сплошные извивы, завихрения. В пейзаже разлита такая бешеная турбулентность, что, даже стоя на месте, не перестаешь мчаться по изгибам фьорда. Этот парадокс – застывшее движение – изобразил на своих лучших – экспрессионистских – полотнах Мунк. Раньше физиков открыв волновую природу мира, художник "зарядил" свои фигуры энергией ужаса, которая разрушает обычные каналы восприятия. Не только в знаменитом "Крике" – на всех шедеврах его ранней поры мы видим голос и слышим пейзаж.
Дойдя до предела выразительности, доступной живописи, Мунк сам не выдержал напряжения. Внутренний мрак этих картин отравил их автора. В 44 года художник попал в психиатрическую клинику, где целый год его лечили от алкоголизма и безумия. После этого Мунк прожил еще 36 трезвых лет. Но вместе с пороками исчез и его гений. Вторая половина долгой жизни (1863–1944) была полна добротными полотнами: лесные виды, автопортреты, жанровые сценки – как в любом музее. Эти работы будто сделаны другой кистью.
Свой "Крик" Мунк услышал и увидел, когда стоял на пороге, прощаясь с разумом. Не поэтому ли именно эта картина стала эпиграфом к ХХ веку, воплотившему в своей страшной истории предчувствия норвежского художника?
