Читаю письмо откуда-то из-за границы: «Я очень рад, что люди свободно выражают свое мнение на радио «Свобода» (и не только). Хорошо бы им еще научиться терпимости. Много людей, уверенных, что им есть что сказать, что они знают, "как надо". Но они совсем не слышат другое мнение. Любимое выражение моих гостей из России: «У нас это тоже есть». Как-то не очень им понятно, что не в магазинах дело. Изобилие, конечно, хорошо и важно, но ой как далеко не все».
Я вспомнил разговор двух грузинок на почте в Пицунде году в восемьдесят пятом. Одна спрашивает: «Ты в Ленинграде была?». Другая отвечает, что была, да что, мол, толку — в Ленинграде тоже ничего нет. Уже чуть ли не четверть века, как всё или почти всё есть и в Ленинграде, и в Москве, и в Тбилиси, и в Урюпинске с Пицундой, а люди никак не могут к этому привыкнуть — к тому, то есть, что цель тогдашней их жизни достигнута и гордятся этим, когда оказываются за границей, на Западе. «Мы уже такие, как французы и прочие шведы», — вот что слышится мне за их словами: «У нас это тоже есть». «Мы уже не лаптями щи хлебаем». Не знаю, придёт ли время, когда они скажут: у нас и полиция есть, а не бандиты в погонах, и судьи есть, а не взяточницы и стервы, бросающие ни в чём не повинных людей за колючую проволоку по команде, у нас и парламент есть, а не сборище жуликов и воров.
Автор следующего письма нам уже писал. Он не любит радио «Свобода» всеми, как я понимаю, фибрами души, зато (и как раз, видимо, поэтому) слушает нас от а до я, и уже много лет и, судя по всему, будет с нами столько, сколько будем мы. Их немало у нас, таких слушателей. Да, терпеть нас не может. За что — легко догадаться: за всё. Терпеть он не может не только радио «Свобода», но и Соединённые Штаты Америки, где живёт уже лет пятнадцать, по-моему, а раньше жил в Советском Союзе, то ли в России, то ли в Украине, не помню. В Америке он выучился на медбрата, работает в больнице, три дня в неделю, купил дом, машину, естественно, или, кажется, две, женился на американке, у них уже трое детей, учатся в частных школах. Скажу всё-таки для тех, кто слушает нас впервые, за что он не любит Америку. За то, что американцы, по его наблюдением, люди очень тупые, и в подмётки не годятся его бывшим соотечественникам, каждый знает только своё дело, свою специальность, а общего развития — никакого, тогда как советские люди были очень развитые, напоминает он, и ещё остаются довольно развитыми. Далее. Не любит он Америку за её, по его словам, несправедливое, неумелое, погрязшее в бюрократии, в формальностях, бездушное и трусливое начальство, за отвратительное правительство, оно, мол, служит большим деньгам, а большие деньги думают только о том, как приумножиться за счёт населения. Читаю его последнее письмо: «Здравствуйте, Анатолий Иванович. Вы прочитали письмо русской женщины, которая, очевидно, прожила в США месяц-два и решила просветить бывших соотечественников, что такое Америка. "Америка — это когда не увидишь малолетних с сигаретами или спиртными напитками», - пишет она. А теперь снимите лапшу с ушей. По статистике в США двадцать процентов старшеклассников пробовали курить марихуану. По той же статистике пьянство среди американских школьников и студентов тоже на подъёме. При том популярно среди них смешивать спиртные напитки с энергетиками: так можно выпить больше. Также популярно среди школьной молодёжи засовывать себе во влагалище или задний проход тампоны, пропитанные водкой. Таким образом опьянеть можно быстрее и сильнее, но изо рта нет запаха. Чтобы родители не "занюхали". Напомню, что я работаю в американской медицине, так что в курсе вредных привычек американцев. "Америка — это когда столетняя бабушка ездит на кабриолете», — пишет ваша слушательница. Видел я американских бабушек. Более типичная картина — это бабушка, принимающая пятнадцать-двадцать таблеток в день, еле волочит ноги. Русские бабушки и дедушки обладают лучшим здоровьем. Я пришёл к такому выводу, работая с американскими бабушками с пятого года. "Америка, — пишет ваша слушательница, — это когда в магазин, в школу, на прием к врачу люди могут придти в пижаме, и никто не будет смотреть с презрением». Другими словами, она говорит, что Америка — это бескультурье. Когда такие типы приходят к нам в больницу, мы, конечно, ничего им не говорим, Но послушали бы, что говорят медработники за спинами таких пациентов. Всем, кто восхищается дружелюбием американцев, советовал бы также узнать, что эти "дружелюбные" говорят за твоей спиной», — вот в какой стране, вот среди каких людей приходится жить и работать этому человеку после России. Он далеко не старый, возвращаться на родину не собирается, так что ещё долго придется ему там маяться.
А вот тоже американец из русских, Игорь Петрович Телок, он в Штатах уже сорок лет… Рассказываю. У него, по его словам, четыре жизни. Первую он называет жизнью простого советского труженика. «Пионер, три привода в милицию, комсомолец-активист, ученик карикатуриста в журнале «Крокодил», перворазрядник по вольной борьбе». После института стал инженером по машинам для строительства дорог. А затем случилось вот что: «Я женился на американке!», — пишет он с восклицательным знаком. Это он называет самым весёлым из вывертов своей судьбы. «На моем досье в КГБ появился гриф: «Неблагополучно в семье», я стал невыездной и непродвигаемый, хотя все меня хотели — изобретателя и безусловного красавца, выдвинутого на Государственную премию, и призера трех инженерных конкурсов». Затем судьба вывела его к началу жизни номер два. О подробностях он умалчивает, а в общем пишет так: «Развлечение не для слабонервных. Был период, когда я вообще перестал существовать! Без паспорта, гражданства, уплаты налогов и надежды на квартиру». При этом он свято исполнял известный наказ вождя: учиться, учиться и учиться. Первая его работа в Америке: слесарь-ремонтник, вторая - инженер. Так он открыл, что может найти себе место даже на перенасыщенном американском рынке труда. Читаю: «Ага! Я теперь знаю, за что меня любят зажравшиеся буржуи, почему облизываются! И вторую инженерную работу нахожу сам — щекочу по самому их чувствительному месту: Америка обожает изобретателей! Никого не интересует, где ты учился, почему у тебя инопланетный акцент, только — что ты можешь, знаешь и умеешь. И можешь ли работать на результат, а не на зарплату». Так началась его третья жизнь. Чем же он занимался в этой жизни? Читаю: «От машин для прессовки соли для коров до деталей Минитмена, добычи серы со дна моря, глубокого бурения, печатания компьютерных плат, очистки нефтехранилищ, заправки автомашин природным газом, работ на дне океанов и прочее в таком роде — без всякой подготовки, на раз… Всё было необычайно интересно, даже вооружение португальского флота скорострельными пушками». Ну, а потом – прыжок в четвёртую жизнь: пенсионера. «В США этот момент настолько пугающий, многие просто не решаются. Мой доход за один день упал в восемь раз! Я думал – всё! Даже в крематорий придется идти пешком со своими дровами… Нужно срочно искать занятие, чтобы остаток энергии не ударил в голову вместе с ночным горшком. Американские пенсионеры активничают подростками – они везде, от бальных танцев до уборки мусора на фривэях. Добровольствуют. И еще ловят рыбу. Поют в хорах. Разъезжают по стране на мотоциклах. Становятся такими политически активными — кто бы их остановил! Я нашел несколько занятий: немного инженерю — сейчас с китайским врачом делаю устройства для парализованных. Езжу за грибами на Тихий океан. Старшая внучка берет у меня уроки русского», — пишет Игорь Петрович Телок из Соединённых Штатов Америки.
Следующее письмо: «Вы как-то сказали пару нелицеприятных и странных слов об одном своём то ли приятеле, то ли знакомце-епископе Русской православной церкви. «Пьяница, охальник и рвач, но в Бога и в Россию, в президента и патриарха верует твёрдо и, я бы сказал, весело». Вот это место особенно интересно. Не общаюсь с попами и тем более, епископами, но всё хотелось бы им задать вопрос на засыпку, кто же попадёт в рай по их версии? Каким бы ни был праведником буддист, магаметанин, католик, протестант, иудаист или атеист, им в рай дорога закрыта. Кроме, православных, конечно. А православные живут только в конкретных странах. Самая многолюдная страна — Русь. Вот из Австралии, из Америки, из Польши в рай никто не попадёт, а от нас большой поток кандидатов. Ну, неужели никакой праведник из других стран вообще никак в рай не попадёт? Богословие РПЦ очень интересно отвечает на этот вопрос. Бог всемогущ — если уж он захочет, то может чудесным образом привести такого человека к русским попам. Вот так выкрутились», - здесь я откладываю это письмо. А про того епископа скажу для большей ясности. Да, он и рвач, и пьяница, и охальник, и важный поп с академией за плечами, но прост, как доска, как любая церковная бабка: вместе с нею он твёрдо убеждён, что вера в Бога не останется без благодарности с Его стороны, за веру всё простится. По его понятиям, вера освобождает от греха, живи, как хочешь, выкидывай любые номера и колена — только верь, и больше от тебя ничего не требуется. Ему, как и его прихожанам, не приходит в голову связывать свою жизнь, своё поведение со своей верой, вера — сама по себе, а жизнь — сама по себе. Это бесплодная, пустая вера, она — ноль, но есть в ней и что-то почти милое, надо признать. Да, верь и будешь в раю. Очень мило.
«Перечитал я, Анатолий Иванович, впервые после школы, а это два десятка лет, «Героя нашего времени», — следующее письмо. — Ну, что я скажу. Конечно, не мне ниспровергать классика. Это глупо. Но с другой стороны — ну, не буду врать. Не вижу ничего особенного. Написано, на мой современный вкус, слишком просто и скучновато. Хотя, конечно, я понимаю, что для времени Лермонтова, когда другие писали напыщенно и витиевато, это было некое открытие — что можно писать простым языком. Но время не стоит на месте. Первое, что пришло в голову после дуэли Печорина, — анекдот. «Поручик Ржевский, я слышал, вы вчера стрелялись из-за Наташи Ростовой с корнетом Оболенским». — «Да-с, это правда. Я стрелялся из-за Наташи, а вот трус корнет стрелялся из-за дерева». Кто-то когда-то говорил, что вот пройдут в школе «Героя нашего времени» — и половина класса становится Печориными. Вполне верю, что может даже в шестидесятые годы так и было. Но вспоминаю конец восьмидесятых, мою московскую школу — ну, сама идея вызвала бы у школьников взрыв хохота. А сейчас — ну, если кто-нибудь из школьников прочтет сам роман, а не дайджест, то, думаю, он может вызвать разве что стеб... Я-то понимаю, что Лермонтов писал всерьез, хотя и в его время жили куда проще, чем его герои, но в целом двести лет назад люди думали и вели себя по-другому, не так, как сейчас. Главная, по моему мнению, ценность старой литературы для нас в том, что она заставляет задуматься о глубине перемен в жизни, не политических, а именно культурно-бытовых», — вот тут автор этого необычного письма, безусловно, прав. Я говорю не о том, в чём польза старой литературы, а о переменах в людях. В чём-то человек не меняется со времён Адама и Евы, а в чём-то становится всё более неузнаваемым, и ведь нельзя сказать, что неизменным остаётся главное в нём, а меняется второстепенное, хотя и хочется так сказать, — нет, всё — главное, всё: и то, что остаётся неизменным, и то, что меняется, что возникает под влиянием новых условий жизни. В таких разговорах мне всякий раз вспоминается одно письмо Чернышевского Некрасову. Чернышевский — писатель-революционер, революционер из революционеров, к топору звал Русь, смыслом жизни объявлял борьбу за счастье народное, а не любовь и семейные радости. В полном соответствии со своим учением предоставил полную свободу своей супруге, Ольге Сократовне незабвенной. В дневнике записывал: «Ну, не будет же она вертопрашничать!», а она как пошла, как пошла именно этим и заниматься… И вот он пишет Некрасову, тоже большому борцу за счастье народное, о его последней книге стихов: прекрасные, мол, у вас стихи гражданского содержания, но больше всего мне у вас нравится чистая лирика, стихи без всякой гражданственности, без всякой политики, а о глубоко личном, сокровенном, потому что, пишет, не от политики, не от мировых вопросов, не от нерешённости общественных проблем люди вешаются, стреляются, сходят с ума, и добавляет потрясающие слова: уж я-то, говорит, знаю… Когда-то я над этим письмом Чернышевского плакал от жалости и нежности к этому замечательному и несчастному человеку, одному из самых замечательных и несчастных великих русских людей.
Следующее письмо: «Пишу вам о проблематике голодовок. В последнее время этот странный метод политической борьбы или скорее желания обратить на себя внимание опять приобретает популярность. А ведь, в сущности, голодовка — шантаж. Представим себе гражданина, объявляющего голодовку в знак протеста против ухода любимой женщины и требующего ее возвращения, как это описано с юмором в «Золотом теленке». Каждый скажет: вот негодяй-шантажист! А чем от него отличается «политический» голодающий? Мне кажется, давно пора принять следующий закон: «О шантаже с угрозой причинения вреда собственному здоровью или самоубийства». Первое. Любой совершеннолетний гражданин имеет право на самоубийство либо разрушение собственного здоровья. Государственным органам категорически запрещается препятствовать ему в этом. Второе. Выдвижение каких-либо требований под угрозой самоубийства или причинения вреда собственному здоровью рассматривать как уголовное преступление — шантаж. Внести соответствующее дополнение в Уголовный кодекс. Третье. Любым государственным органам власти категорически запрещается при любых обстоятельствах выполнять любые требования шантажиста, угрожающего причинением вреда собственному здоровью или самоубийством. Также запрещается вести с шантажистом какие-либо переговоры. Четвёртое. Средствам массовой информации запрещается обнародовать требования шантажиста, угрожающего причинением вреда собственному здоровью или самоубийством. Нарушение этого пункта приравнять к пропаганде терроризма. Внести соответствующие поправки в УК», — такой проект прислал на радио «Свобода» господин Голощёков из Саранска. Я колебался, оглашать ли сей документ. Подумалось, как вы догадываетесь, о Государственной думе. Вполне могут воспользоваться такой подсказкой. Идя навстречу пожеланиям трудящихся… Человек, прибегающий к голодовке всерьёз, он неуязвим или почти неуязвим перед любым «законом подлецов». По-моему, это понятно. Такого ничем не запугать, не остановить. Я умру, скажет он, а уж дело вашей совести, как к этому отнестись. Есть люди, которым очень нравится составлять законы. Прирождённые законодатели. Встанет поутру… Или перед сном, а то и среди ночи проснётся и давай записывать очередной закон… Большие есть любители законотворческой деятельности, большие. Все их законы — все, без исключения — обещают человечеству запреты и кары. Только так. Никаких разрешений и поощрений. Что-либо разрешать и поощрять им неинтересно. Разрешения и поощрения не придают начальнику должной важности, не внушают народонаселению должного трепета. И любимое их выражение: «категорически запрещается».
Автор следующего письма недоумевает, почему — далее цитирую — «по количеству различных налогов Украина заняла первое место в мире, как сообщает Всемирный банк. Украинский бизнес в той или иной форме выплачивает сто тридцать пять налогов. Мировой рекорд. Второе место у Румынии — сто тринадцать налогов. На третьем месте Ямайка, где всего семьдесят два. А вот в Гонконге – всего три. Меня не интересует, — пишет автор, — ваше мнение о том, почему Украина — не Гонконг, а почему этот Гонконг продолжает существовать в таких невыносимых для тамошних жуликов и воров условиях». Мой ответ будет таким. Только отвечу не на этот сатирически-риторический вопрос, а скажу по существу, как его понимаю. Всемирный банк плохо считает. Если бы украинский бизнес выплачивал только сто тридцать пять налогов, это было бы ещё терпимо. В действительности он выплачивает больше. Можно и в Украине сократить число налогов до трёх. Но для этого надо их сокращать, а здесь заняты увеличением. Чем занимаются, то и получается. Занимались бы сокращением, получалось бы сокращение. Бизнес, правда, тоже не лыком шит. Язык грабителя, насильника, жулика многим предпринимателям понятнее человеческого. Установи им один налог вместо ста тридцати пяти – они и его, этот один-единственный налог, попробуют, и у многих получится, обязательно получится!, не платить. Установить правильные порядки - это надо уметь. И не просто уметь, а этим жить. Умелые люди в стране есть, но они не лезут в руководство, их и не приглашают. Обычно говорят: не припёрло. Вот, мол, по-настоящему припрёт нужда… Но мы уже достаточно стреляные воробьи, чтобы понимать: это – отнюдь не обязательно, нет такого всеобщего закона. Не все общества обучаемы, не всюду всё идёт без перерывов только к лучшему и лучшему. Последняя четверть века что в Украине, что в России заставляет ждать не только лучшего, но и худшего.
«Привет, Анатолий!, — следующее письмо. — Сначала цитата из Довлатова: Лениздат напечатал книгу о войне. Под одной из фотоиллюстраций значилось: "Личные вещи партизана Боснюка. Пуля из его черепа, а также гвоздь, которым он ранил фашиста..." Широко жил партизан Боснюк! Теперь из недавней российской прессы на сходную тему: "В российском Приморье наводнение. Жители полузатопленных домов отказываются покидать свои жилища из-за угрозы мародерства. Чтобы как-то скоротать время, они влезают на крыши своих домов и ловят оттуда рыбу" Нет, такая страна непобедима в принципе, как и непобедим ее герой — партизан Боснюк. Она может развалиться только под воздействием собственной силы тяжести. Эта территория падет, когда ее населению перестанет клевать рыба», — конец письма. Хочется иногда сделать вид, что не понимаешь, о чём речь.
«Вы говорите, — следующее письмо, — что лучше всего просто понимать, откуда это всё, из каких исторических далей... Вот я и следую вашему совету, заглядываю в даль. Почему в Московии дворяне получили совершенно чудовищные привилегии? Их подкупали. В отличие от тёмного и забитого населения, они были людьми с гонором и образованными в большом проценте. Их надо было стимулировать служить этой стране и быть её патриотами. А за что любить эту страну и её народ? Вот сегодня огромная часть элиты вывозит капиталы и семьи на 3апад, а тогда помещиков ублажали немыслимыми правами за счёт рабов. Но вся эта система была взрывная. Искусственная и поверхностная культура, инородная элита, говорившая по-французски и состоявшая в большом проценте из немцев. У всего происходящего в РФ сейчас есть одна сторона — всё это ужасно пошло и скучно. И кто бы ни пришёл к власти, всё будет так же ничтожно. Будут кривляться на все лады. Изображать из себя православных, коммунистов, демократов, путчистов, Но это блеф, пошлые клоуны. Ничего нет впереди, ни свершений, ни трагедий. Ни свободы, ни диктатуры, ни православия, ни коммунизма, ни фашизма, ни революций. Но это будет продолжаться ещё очень долго и нудно!», - говорится в этом письме. Да, существует такое мнение, и отнюдь не только о России, но обо всём евроатлантическом мире, высказано оно было полтора столетия назад, между прочим, в России, развито это предсказание было в Германии после Первой мировой войны, произвело большое впечатление на европейский мир, долго и бурно обсуждалось, сейчас к нему то и дело возвращаются, гадают, так ли будет или как-то иначе, — попса и гламур как образ жизни, потребительство как её цель, сменяющие друг друга дурацкие верования и поветрия.
«Россия, — пишет Александр из Киева, — не способна в принципе перейти к демократии, как, например, Туркменистан, — грамматически сказано не совсем точно, но мы понимаем, что хотел автор. — Это только на первый взгляд кажется, — продолжает он, — что легко перейти к независимым судам, парламенту, местному самоуправлению. Сколько было попыток за последние двести лет, начиная с реформ Сперанского, а воз и ныне там. А Горбачев, Ельцин, Путин — это только отсрочка деградации, распада, хаоса, идеологического, политического, экономического краха». Да, Александр, иногда так и думаешь, и не только о России, не говоря о Туркменистане, но и об Украине, особенно — восточной и южной. А вот в Белоруссию у меня, как ни странно, чуть-чуть больше веры. После нынешнего дикого, унизительного, неправдоподобного режима она может оклематься быстрее, чем та же Украина — после своих конкретных пацанов и Россия — после путинизма. Долго объяснять, а наше время истекло… Может быть, кто-то, кто понимает, что я имею в виду, напишет, а я прочитаю и что-нибудь добавлю.
Я вспомнил разговор двух грузинок на почте в Пицунде году в восемьдесят пятом. Одна спрашивает: «Ты в Ленинграде была?». Другая отвечает, что была, да что, мол, толку — в Ленинграде тоже ничего нет. Уже чуть ли не четверть века, как всё или почти всё есть и в Ленинграде, и в Москве, и в Тбилиси, и в Урюпинске с Пицундой, а люди никак не могут к этому привыкнуть — к тому, то есть, что цель тогдашней их жизни достигнута и гордятся этим, когда оказываются за границей, на Западе. «Мы уже такие, как французы и прочие шведы», — вот что слышится мне за их словами: «У нас это тоже есть». «Мы уже не лаптями щи хлебаем». Не знаю, придёт ли время, когда они скажут: у нас и полиция есть, а не бандиты в погонах, и судьи есть, а не взяточницы и стервы, бросающие ни в чём не повинных людей за колючую проволоку по команде, у нас и парламент есть, а не сборище жуликов и воров.
Автор следующего письма нам уже писал. Он не любит радио «Свобода» всеми, как я понимаю, фибрами души, зато (и как раз, видимо, поэтому) слушает нас от а до я, и уже много лет и, судя по всему, будет с нами столько, сколько будем мы. Их немало у нас, таких слушателей. Да, терпеть нас не может. За что — легко догадаться: за всё. Терпеть он не может не только радио «Свобода», но и Соединённые Штаты Америки, где живёт уже лет пятнадцать, по-моему, а раньше жил в Советском Союзе, то ли в России, то ли в Украине, не помню. В Америке он выучился на медбрата, работает в больнице, три дня в неделю, купил дом, машину, естественно, или, кажется, две, женился на американке, у них уже трое детей, учатся в частных школах. Скажу всё-таки для тех, кто слушает нас впервые, за что он не любит Америку. За то, что американцы, по его наблюдением, люди очень тупые, и в подмётки не годятся его бывшим соотечественникам, каждый знает только своё дело, свою специальность, а общего развития — никакого, тогда как советские люди были очень развитые, напоминает он, и ещё остаются довольно развитыми. Далее. Не любит он Америку за её, по его словам, несправедливое, неумелое, погрязшее в бюрократии, в формальностях, бездушное и трусливое начальство, за отвратительное правительство, оно, мол, служит большим деньгам, а большие деньги думают только о том, как приумножиться за счёт населения. Читаю его последнее письмо: «Здравствуйте, Анатолий Иванович. Вы прочитали письмо русской женщины, которая, очевидно, прожила в США месяц-два и решила просветить бывших соотечественников, что такое Америка. "Америка — это когда не увидишь малолетних с сигаретами или спиртными напитками», - пишет она. А теперь снимите лапшу с ушей. По статистике в США двадцать процентов старшеклассников пробовали курить марихуану. По той же статистике пьянство среди американских школьников и студентов тоже на подъёме. При том популярно среди них смешивать спиртные напитки с энергетиками: так можно выпить больше. Также популярно среди школьной молодёжи засовывать себе во влагалище или задний проход тампоны, пропитанные водкой. Таким образом опьянеть можно быстрее и сильнее, но изо рта нет запаха. Чтобы родители не "занюхали". Напомню, что я работаю в американской медицине, так что в курсе вредных привычек американцев. "Америка — это когда столетняя бабушка ездит на кабриолете», — пишет ваша слушательница. Видел я американских бабушек. Более типичная картина — это бабушка, принимающая пятнадцать-двадцать таблеток в день, еле волочит ноги. Русские бабушки и дедушки обладают лучшим здоровьем. Я пришёл к такому выводу, работая с американскими бабушками с пятого года. "Америка, — пишет ваша слушательница, — это когда в магазин, в школу, на прием к врачу люди могут придти в пижаме, и никто не будет смотреть с презрением». Другими словами, она говорит, что Америка — это бескультурье. Когда такие типы приходят к нам в больницу, мы, конечно, ничего им не говорим, Но послушали бы, что говорят медработники за спинами таких пациентов. Всем, кто восхищается дружелюбием американцев, советовал бы также узнать, что эти "дружелюбные" говорят за твоей спиной», — вот в какой стране, вот среди каких людей приходится жить и работать этому человеку после России. Он далеко не старый, возвращаться на родину не собирается, так что ещё долго придется ему там маяться.
А вот тоже американец из русских, Игорь Петрович Телок, он в Штатах уже сорок лет… Рассказываю. У него, по его словам, четыре жизни. Первую он называет жизнью простого советского труженика. «Пионер, три привода в милицию, комсомолец-активист, ученик карикатуриста в журнале «Крокодил», перворазрядник по вольной борьбе». После института стал инженером по машинам для строительства дорог. А затем случилось вот что: «Я женился на американке!», — пишет он с восклицательным знаком. Это он называет самым весёлым из вывертов своей судьбы. «На моем досье в КГБ появился гриф: «Неблагополучно в семье», я стал невыездной и непродвигаемый, хотя все меня хотели — изобретателя и безусловного красавца, выдвинутого на Государственную премию, и призера трех инженерных конкурсов». Затем судьба вывела его к началу жизни номер два. О подробностях он умалчивает, а в общем пишет так: «Развлечение не для слабонервных. Был период, когда я вообще перестал существовать! Без паспорта, гражданства, уплаты налогов и надежды на квартиру». При этом он свято исполнял известный наказ вождя: учиться, учиться и учиться. Первая его работа в Америке: слесарь-ремонтник, вторая - инженер. Так он открыл, что может найти себе место даже на перенасыщенном американском рынке труда. Читаю: «Ага! Я теперь знаю, за что меня любят зажравшиеся буржуи, почему облизываются! И вторую инженерную работу нахожу сам — щекочу по самому их чувствительному месту: Америка обожает изобретателей! Никого не интересует, где ты учился, почему у тебя инопланетный акцент, только — что ты можешь, знаешь и умеешь. И можешь ли работать на результат, а не на зарплату». Так началась его третья жизнь. Чем же он занимался в этой жизни? Читаю: «От машин для прессовки соли для коров до деталей Минитмена, добычи серы со дна моря, глубокого бурения, печатания компьютерных плат, очистки нефтехранилищ, заправки автомашин природным газом, работ на дне океанов и прочее в таком роде — без всякой подготовки, на раз… Всё было необычайно интересно, даже вооружение португальского флота скорострельными пушками». Ну, а потом – прыжок в четвёртую жизнь: пенсионера. «В США этот момент настолько пугающий, многие просто не решаются. Мой доход за один день упал в восемь раз! Я думал – всё! Даже в крематорий придется идти пешком со своими дровами… Нужно срочно искать занятие, чтобы остаток энергии не ударил в голову вместе с ночным горшком. Американские пенсионеры активничают подростками – они везде, от бальных танцев до уборки мусора на фривэях. Добровольствуют. И еще ловят рыбу. Поют в хорах. Разъезжают по стране на мотоциклах. Становятся такими политически активными — кто бы их остановил! Я нашел несколько занятий: немного инженерю — сейчас с китайским врачом делаю устройства для парализованных. Езжу за грибами на Тихий океан. Старшая внучка берет у меня уроки русского», — пишет Игорь Петрович Телок из Соединённых Штатов Америки.
Следующее письмо: «Вы как-то сказали пару нелицеприятных и странных слов об одном своём то ли приятеле, то ли знакомце-епископе Русской православной церкви. «Пьяница, охальник и рвач, но в Бога и в Россию, в президента и патриарха верует твёрдо и, я бы сказал, весело». Вот это место особенно интересно. Не общаюсь с попами и тем более, епископами, но всё хотелось бы им задать вопрос на засыпку, кто же попадёт в рай по их версии? Каким бы ни был праведником буддист, магаметанин, католик, протестант, иудаист или атеист, им в рай дорога закрыта. Кроме, православных, конечно. А православные живут только в конкретных странах. Самая многолюдная страна — Русь. Вот из Австралии, из Америки, из Польши в рай никто не попадёт, а от нас большой поток кандидатов. Ну, неужели никакой праведник из других стран вообще никак в рай не попадёт? Богословие РПЦ очень интересно отвечает на этот вопрос. Бог всемогущ — если уж он захочет, то может чудесным образом привести такого человека к русским попам. Вот так выкрутились», - здесь я откладываю это письмо. А про того епископа скажу для большей ясности. Да, он и рвач, и пьяница, и охальник, и важный поп с академией за плечами, но прост, как доска, как любая церковная бабка: вместе с нею он твёрдо убеждён, что вера в Бога не останется без благодарности с Его стороны, за веру всё простится. По его понятиям, вера освобождает от греха, живи, как хочешь, выкидывай любые номера и колена — только верь, и больше от тебя ничего не требуется. Ему, как и его прихожанам, не приходит в голову связывать свою жизнь, своё поведение со своей верой, вера — сама по себе, а жизнь — сама по себе. Это бесплодная, пустая вера, она — ноль, но есть в ней и что-то почти милое, надо признать. Да, верь и будешь в раю. Очень мило.
«Перечитал я, Анатолий Иванович, впервые после школы, а это два десятка лет, «Героя нашего времени», — следующее письмо. — Ну, что я скажу. Конечно, не мне ниспровергать классика. Это глупо. Но с другой стороны — ну, не буду врать. Не вижу ничего особенного. Написано, на мой современный вкус, слишком просто и скучновато. Хотя, конечно, я понимаю, что для времени Лермонтова, когда другие писали напыщенно и витиевато, это было некое открытие — что можно писать простым языком. Но время не стоит на месте. Первое, что пришло в голову после дуэли Печорина, — анекдот. «Поручик Ржевский, я слышал, вы вчера стрелялись из-за Наташи Ростовой с корнетом Оболенским». — «Да-с, это правда. Я стрелялся из-за Наташи, а вот трус корнет стрелялся из-за дерева». Кто-то когда-то говорил, что вот пройдут в школе «Героя нашего времени» — и половина класса становится Печориными. Вполне верю, что может даже в шестидесятые годы так и было. Но вспоминаю конец восьмидесятых, мою московскую школу — ну, сама идея вызвала бы у школьников взрыв хохота. А сейчас — ну, если кто-нибудь из школьников прочтет сам роман, а не дайджест, то, думаю, он может вызвать разве что стеб... Я-то понимаю, что Лермонтов писал всерьез, хотя и в его время жили куда проще, чем его герои, но в целом двести лет назад люди думали и вели себя по-другому, не так, как сейчас. Главная, по моему мнению, ценность старой литературы для нас в том, что она заставляет задуматься о глубине перемен в жизни, не политических, а именно культурно-бытовых», — вот тут автор этого необычного письма, безусловно, прав. Я говорю не о том, в чём польза старой литературы, а о переменах в людях. В чём-то человек не меняется со времён Адама и Евы, а в чём-то становится всё более неузнаваемым, и ведь нельзя сказать, что неизменным остаётся главное в нём, а меняется второстепенное, хотя и хочется так сказать, — нет, всё — главное, всё: и то, что остаётся неизменным, и то, что меняется, что возникает под влиянием новых условий жизни. В таких разговорах мне всякий раз вспоминается одно письмо Чернышевского Некрасову. Чернышевский — писатель-революционер, революционер из революционеров, к топору звал Русь, смыслом жизни объявлял борьбу за счастье народное, а не любовь и семейные радости. В полном соответствии со своим учением предоставил полную свободу своей супруге, Ольге Сократовне незабвенной. В дневнике записывал: «Ну, не будет же она вертопрашничать!», а она как пошла, как пошла именно этим и заниматься… И вот он пишет Некрасову, тоже большому борцу за счастье народное, о его последней книге стихов: прекрасные, мол, у вас стихи гражданского содержания, но больше всего мне у вас нравится чистая лирика, стихи без всякой гражданственности, без всякой политики, а о глубоко личном, сокровенном, потому что, пишет, не от политики, не от мировых вопросов, не от нерешённости общественных проблем люди вешаются, стреляются, сходят с ума, и добавляет потрясающие слова: уж я-то, говорит, знаю… Когда-то я над этим письмом Чернышевского плакал от жалости и нежности к этому замечательному и несчастному человеку, одному из самых замечательных и несчастных великих русских людей.
Следующее письмо: «Пишу вам о проблематике голодовок. В последнее время этот странный метод политической борьбы или скорее желания обратить на себя внимание опять приобретает популярность. А ведь, в сущности, голодовка — шантаж. Представим себе гражданина, объявляющего голодовку в знак протеста против ухода любимой женщины и требующего ее возвращения, как это описано с юмором в «Золотом теленке». Каждый скажет: вот негодяй-шантажист! А чем от него отличается «политический» голодающий? Мне кажется, давно пора принять следующий закон: «О шантаже с угрозой причинения вреда собственному здоровью или самоубийства». Первое. Любой совершеннолетний гражданин имеет право на самоубийство либо разрушение собственного здоровья. Государственным органам категорически запрещается препятствовать ему в этом. Второе. Выдвижение каких-либо требований под угрозой самоубийства или причинения вреда собственному здоровью рассматривать как уголовное преступление — шантаж. Внести соответствующее дополнение в Уголовный кодекс. Третье. Любым государственным органам власти категорически запрещается при любых обстоятельствах выполнять любые требования шантажиста, угрожающего причинением вреда собственному здоровью или самоубийством. Также запрещается вести с шантажистом какие-либо переговоры. Четвёртое. Средствам массовой информации запрещается обнародовать требования шантажиста, угрожающего причинением вреда собственному здоровью или самоубийством. Нарушение этого пункта приравнять к пропаганде терроризма. Внести соответствующие поправки в УК», — такой проект прислал на радио «Свобода» господин Голощёков из Саранска. Я колебался, оглашать ли сей документ. Подумалось, как вы догадываетесь, о Государственной думе. Вполне могут воспользоваться такой подсказкой. Идя навстречу пожеланиям трудящихся… Человек, прибегающий к голодовке всерьёз, он неуязвим или почти неуязвим перед любым «законом подлецов». По-моему, это понятно. Такого ничем не запугать, не остановить. Я умру, скажет он, а уж дело вашей совести, как к этому отнестись. Есть люди, которым очень нравится составлять законы. Прирождённые законодатели. Встанет поутру… Или перед сном, а то и среди ночи проснётся и давай записывать очередной закон… Большие есть любители законотворческой деятельности, большие. Все их законы — все, без исключения — обещают человечеству запреты и кары. Только так. Никаких разрешений и поощрений. Что-либо разрешать и поощрять им неинтересно. Разрешения и поощрения не придают начальнику должной важности, не внушают народонаселению должного трепета. И любимое их выражение: «категорически запрещается».
Автор следующего письма недоумевает, почему — далее цитирую — «по количеству различных налогов Украина заняла первое место в мире, как сообщает Всемирный банк. Украинский бизнес в той или иной форме выплачивает сто тридцать пять налогов. Мировой рекорд. Второе место у Румынии — сто тринадцать налогов. На третьем месте Ямайка, где всего семьдесят два. А вот в Гонконге – всего три. Меня не интересует, — пишет автор, — ваше мнение о том, почему Украина — не Гонконг, а почему этот Гонконг продолжает существовать в таких невыносимых для тамошних жуликов и воров условиях». Мой ответ будет таким. Только отвечу не на этот сатирически-риторический вопрос, а скажу по существу, как его понимаю. Всемирный банк плохо считает. Если бы украинский бизнес выплачивал только сто тридцать пять налогов, это было бы ещё терпимо. В действительности он выплачивает больше. Можно и в Украине сократить число налогов до трёх. Но для этого надо их сокращать, а здесь заняты увеличением. Чем занимаются, то и получается. Занимались бы сокращением, получалось бы сокращение. Бизнес, правда, тоже не лыком шит. Язык грабителя, насильника, жулика многим предпринимателям понятнее человеческого. Установи им один налог вместо ста тридцати пяти – они и его, этот один-единственный налог, попробуют, и у многих получится, обязательно получится!, не платить. Установить правильные порядки - это надо уметь. И не просто уметь, а этим жить. Умелые люди в стране есть, но они не лезут в руководство, их и не приглашают. Обычно говорят: не припёрло. Вот, мол, по-настоящему припрёт нужда… Но мы уже достаточно стреляные воробьи, чтобы понимать: это – отнюдь не обязательно, нет такого всеобщего закона. Не все общества обучаемы, не всюду всё идёт без перерывов только к лучшему и лучшему. Последняя четверть века что в Украине, что в России заставляет ждать не только лучшего, но и худшего.
«Привет, Анатолий!, — следующее письмо. — Сначала цитата из Довлатова: Лениздат напечатал книгу о войне. Под одной из фотоиллюстраций значилось: "Личные вещи партизана Боснюка. Пуля из его черепа, а также гвоздь, которым он ранил фашиста..." Широко жил партизан Боснюк! Теперь из недавней российской прессы на сходную тему: "В российском Приморье наводнение. Жители полузатопленных домов отказываются покидать свои жилища из-за угрозы мародерства. Чтобы как-то скоротать время, они влезают на крыши своих домов и ловят оттуда рыбу" Нет, такая страна непобедима в принципе, как и непобедим ее герой — партизан Боснюк. Она может развалиться только под воздействием собственной силы тяжести. Эта территория падет, когда ее населению перестанет клевать рыба», — конец письма. Хочется иногда сделать вид, что не понимаешь, о чём речь.
«Вы говорите, — следующее письмо, — что лучше всего просто понимать, откуда это всё, из каких исторических далей... Вот я и следую вашему совету, заглядываю в даль. Почему в Московии дворяне получили совершенно чудовищные привилегии? Их подкупали. В отличие от тёмного и забитого населения, они были людьми с гонором и образованными в большом проценте. Их надо было стимулировать служить этой стране и быть её патриотами. А за что любить эту страну и её народ? Вот сегодня огромная часть элиты вывозит капиталы и семьи на 3апад, а тогда помещиков ублажали немыслимыми правами за счёт рабов. Но вся эта система была взрывная. Искусственная и поверхностная культура, инородная элита, говорившая по-французски и состоявшая в большом проценте из немцев. У всего происходящего в РФ сейчас есть одна сторона — всё это ужасно пошло и скучно. И кто бы ни пришёл к власти, всё будет так же ничтожно. Будут кривляться на все лады. Изображать из себя православных, коммунистов, демократов, путчистов, Но это блеф, пошлые клоуны. Ничего нет впереди, ни свершений, ни трагедий. Ни свободы, ни диктатуры, ни православия, ни коммунизма, ни фашизма, ни революций. Но это будет продолжаться ещё очень долго и нудно!», - говорится в этом письме. Да, существует такое мнение, и отнюдь не только о России, но обо всём евроатлантическом мире, высказано оно было полтора столетия назад, между прочим, в России, развито это предсказание было в Германии после Первой мировой войны, произвело большое впечатление на европейский мир, долго и бурно обсуждалось, сейчас к нему то и дело возвращаются, гадают, так ли будет или как-то иначе, — попса и гламур как образ жизни, потребительство как её цель, сменяющие друг друга дурацкие верования и поветрия.
«Россия, — пишет Александр из Киева, — не способна в принципе перейти к демократии, как, например, Туркменистан, — грамматически сказано не совсем точно, но мы понимаем, что хотел автор. — Это только на первый взгляд кажется, — продолжает он, — что легко перейти к независимым судам, парламенту, местному самоуправлению. Сколько было попыток за последние двести лет, начиная с реформ Сперанского, а воз и ныне там. А Горбачев, Ельцин, Путин — это только отсрочка деградации, распада, хаоса, идеологического, политического, экономического краха». Да, Александр, иногда так и думаешь, и не только о России, не говоря о Туркменистане, но и об Украине, особенно — восточной и южной. А вот в Белоруссию у меня, как ни странно, чуть-чуть больше веры. После нынешнего дикого, унизительного, неправдоподобного режима она может оклематься быстрее, чем та же Украина — после своих конкретных пацанов и Россия — после путинизма. Долго объяснять, а наше время истекло… Может быть, кто-то, кто понимает, что я имею в виду, напишет, а я прочитаю и что-нибудь добавлю.
