Я выросла в Сибири.
Одну мою бабушку звали Килина Соловей, вторую – Рeвекка Шенбаум. Бабушка Киля говорила с нами на смеси украинского и русского языка, бабушка Рива жила в Улан-Удэ, и бурятский язык был для меня мелодией двора во время летних каникул.
Ответ на вопрос: "Кто такой Аллах?" я услышала на улице. Одна девочка сказала, что верит в Аллаха, а не в Бога, а моя мудрая бабушка Киля пояснила: "Это одно из имен Бога".
– А как зовут нашего Бога? – спросила я.
– Как назовешь его, так его и будешь звать твоего Бога.
Как же я ей благодарна за этот ответ! Моя бабушка, молившаяся на ночь на православную икону, не вела меня слепо за своей верой, а попыталась научить меня мыслить.
Я живу в самом мультикультурном пригороде Парижа. Когда я веду сына в школу, мы проходим сначала мимо мечети, затем мимо кошерной лавки, пересекаем площадь, на которой находится один из самых древних католических соборов Франции, я здороваюсь с мамами в чадрах и африканских бубу, мы говорим с ними об одних и тех же родительских проблемах: как ест? Как спит? Как учится? Учительница с испанским именем Кармэн держит на руках одноклассника моего сына, мальчика с синдром Дауна.
Я никогда не чувствовала себя какой-нибудь национальности, потому что этот вопрос никогда меня не интересовал, в нашей семье не поднимался и не поднимается. У меня есть гражданство, есть гражданская позиция. Меня научили мыслить. Cogito ergo sum.
Я понимаю, что национальность – такая константа, которую мы не выбираем и поменять не можем, в отличие от гражданства или религии. Я хочу понять, от чего зависит и как развивается наше национальное чувство? Oт воспитания и от образования, может быть? Мы рождаемся с инстинктами и рефлексами, внутри определенной этнической общности, в разных языковых и культурных пространствах, но мы не рождаемся с чувством национальности.
В какой момент просыпается у нас национальное сознание? Мы не выбираем родителей, которые либо открывают нас этому миру и учат мыслить, либо делят мир в нашем сознании на черных, желтых, белых, красных, на меньшинство и большинство, на плохих и хороших, и самое ужасное, на правильных и на неправильных.
Мы впитываем информацию о разности и равенстве. И мы продолжаем расти с вбитыми в наш мозг, как гвозди, стереотипами, мы растем открытыми или закрытыми к этому миру.
Затем приходит желание самопознания. И если тебя не научили думать самостоятельно, то все эти вдолбленные в голову идеи влияют на твой дальнейший путь. Желание очень быстро превращается в фрустрацию, фрустрация – в зависть, зависть – в ненависть. Мы ищем себе подобных.
Невежество и неспособность заинтересоваться чем-нибудь, кроме себя, приводит к тому, что национальный вопрос становится единственным путем к поиску самого себя. Когда амбиции не соответствуют внутренним возможностям, открывается самый простой способ решить экзистенциальные проблемы – разделить мир на своих и чужих.
Определив свою принадлежность к той или иной национальной группе, почувствовать собственную важность и превосходство над теми, кто к ней не принадлежит. "Я принадлежу, значит, я существую".
Ольга Кокорина – режиссер и театральный педагог, активистка движения Russie-Libertés (Париж)
Одну мою бабушку звали Килина Соловей, вторую – Рeвекка Шенбаум. Бабушка Киля говорила с нами на смеси украинского и русского языка, бабушка Рива жила в Улан-Удэ, и бурятский язык был для меня мелодией двора во время летних каникул.
Ответ на вопрос: "Кто такой Аллах?" я услышала на улице. Одна девочка сказала, что верит в Аллаха, а не в Бога, а моя мудрая бабушка Киля пояснила: "Это одно из имен Бога".
– А как зовут нашего Бога? – спросила я.
– Как назовешь его, так его и будешь звать твоего Бога.
Как же я ей благодарна за этот ответ! Моя бабушка, молившаяся на ночь на православную икону, не вела меня слепо за своей верой, а попыталась научить меня мыслить.
Я живу в самом мультикультурном пригороде Парижа. Когда я веду сына в школу, мы проходим сначала мимо мечети, затем мимо кошерной лавки, пересекаем площадь, на которой находится один из самых древних католических соборов Франции, я здороваюсь с мамами в чадрах и африканских бубу, мы говорим с ними об одних и тех же родительских проблемах: как ест? Как спит? Как учится? Учительница с испанским именем Кармэн держит на руках одноклассника моего сына, мальчика с синдром Дауна.
Я никогда не чувствовала себя какой-нибудь национальности, потому что этот вопрос никогда меня не интересовал, в нашей семье не поднимался и не поднимается. У меня есть гражданство, есть гражданская позиция. Меня научили мыслить. Cogito ergo sum.
Я понимаю, что национальность – такая константа, которую мы не выбираем и поменять не можем, в отличие от гражданства или религии. Я хочу понять, от чего зависит и как развивается наше национальное чувство? Oт воспитания и от образования, может быть? Мы рождаемся с инстинктами и рефлексами, внутри определенной этнической общности, в разных языковых и культурных пространствах, но мы не рождаемся с чувством национальности.
В какой момент просыпается у нас национальное сознание? Мы не выбираем родителей, которые либо открывают нас этому миру и учат мыслить, либо делят мир в нашем сознании на черных, желтых, белых, красных, на меньшинство и большинство, на плохих и хороших, и самое ужасное, на правильных и на неправильных.
Мы впитываем информацию о разности и равенстве. И мы продолжаем расти с вбитыми в наш мозг, как гвозди, стереотипами, мы растем открытыми или закрытыми к этому миру.
Затем приходит желание самопознания. И если тебя не научили думать самостоятельно, то все эти вдолбленные в голову идеи влияют на твой дальнейший путь. Желание очень быстро превращается в фрустрацию, фрустрация – в зависть, зависть – в ненависть. Мы ищем себе подобных.
Невежество и неспособность заинтересоваться чем-нибудь, кроме себя, приводит к тому, что национальный вопрос становится единственным путем к поиску самого себя. Когда амбиции не соответствуют внутренним возможностям, открывается самый простой способ решить экзистенциальные проблемы – разделить мир на своих и чужих.
Определив свою принадлежность к той или иной национальной группе, почувствовать собственную важность и превосходство над теми, кто к ней не принадлежит. "Я принадлежу, значит, я существую".
Ольга Кокорина – режиссер и театральный педагог, активистка движения Russie-Libertés (Париж)