Владимир Кара-Мурза: 20 лет назад в Москве наступила кульминация драматических событий осени 1993 года – противостояние ветвей российской исполнительной и законодательной власти.
Президент Борис Ельцин в октябрьские дни 1993 года. Такова тема нашей беседы с писателем, бывшим народным депутатом РСФСР Олегом Попцовым, автором книги "Хроника времён царя Бориса", и бывшим пресс-секретарем Бориса Ельцина Вячеславом Костиковым, автором книги "Роман с президентом".
Олег Максимович, как проявил себя Борис Николаевич в эти 15 дней драматической осени 1993 года?
Олег Попоцов: Ельцин проявил себя как Ельцин. Он иначе проявить себя не мог. Когда Ельцин стал руководителем, все гадали – кем он будет? Он будет Генеральным секретарем ЦК партии? Он прошел свой путь. Он возглавлял Свердловский обком партии. Он возглавлял Московский городской комитет партии и т. д. Либо он скопирует президента Клинтона? Кем он будет? Но он избрал третий путь – он стал царем.
Когда он переехал в Кремль, я совершенно случайно оказался первым в его кабинете, кто был со стороны, не из чиновников. Я зашел в его громадный кабинет. Он стоит у окна, отодвинув занавес, и осматривает Кремль. Я говорю: "Царь Борис!" А звук распространяется по стенам. И он начал улыбаться. Он услышал, и ему это понравилось. Он избрал это для себя – авторитарную значимость.
Но если вернуться к событиям – они были трагические. Конфликт между президентом и парламентом дошел до точки кипения. Страна была в состоянии двоевластия. А двоевластие – это катастрофа для страны. Практически любая инициатива президента воспринималась парламентом в штыки. Любая инициатива парламента воспринималась президентом в штыки. Эти инициативы не стыковались. Это был момент, когда Ельцин на одном из заседаний выступил, зал бурлил, воспринимал его явно не аплодисментами. Тогда он закрывает папку: "Те, кто согласен со мной, прошу покинуть зал, перейдем в Грановитую палату". Уходит, и часть депутатов уходит с ним. Я остаюсь в зале, потому что хочу посмотреть, что будет здесь. Там начался полный хаос, крики. Я встаю и иду в Грановитую палату. Ельцин смотрит на меня: "Вы мне говорили, что примерно 35-40% – мои сторонники, сторонники демократии. Где эти 40%?" Я говорю: "Борис Николаевич, это могло бы быть, если бы у нас была демократия убеждений. У нас нет демократии убеждений. У нас была демократия настроений. Процесс пошел. Началась приватизация. Реакцию вы знаете. Настроение изменилось, и количество сочувствующих резко сократилось. И если мы будем продолжать сидеть здесь, сейчас там напринимают такие законы, что мало не покажется". – "Возвращайтесь в зал". Вот это была сцена!
Возникает вопрос – могло ли быть другое решение? Я думаю – нет. Попытка найти некую половинчатость, согласовать, договориться не получалось. Попытки этого делались. И даже когда в Даниловом монастыре происходили переговоры, они тоже не дали результата. Потому что совершенно неприемлемую позицию занимали представители Верховного Совета. Они не хотели идти на компромисс. Другой вопрос – надо ли было стрелять по парламенту? Парламент занял независимую позицию. И огневую мини-атаку начал парламент. И все силы, которые он пригласил для своей охраны из Чечни, и кого угодно, и прочее. Вот о чем идет речь.
Владимир Кара-Мурза: Вячеслав Васильевич, насколько тяжело далось решение об указе 1400 Борису Николаевичу?
Вячеслав Костиков: Дело в том, что у Бориса Николаевича просто не было уже другого выхода. Мы даже не ожидали, что президент проявит такое длительное и принципиальное терпение. Терпение лопнуло где-то в конце сентября – уже после того, как Борис Николаевич выступил с обращением по телевидению и объявил о роспуске Верховного Совета и Съезда народных депутатов. Фактически это было анонсирование новой системы власти – конец власти Советов, конец власти коммунистов и начало, как мы тогда думали, демократического периода в развитии России. Верховный Совет принял эти новости крайне агрессивно. В конце сентября пошел период резкого обострения отношений между президентской властью и Верховным Советом, Хасбулатовым и Руцким.
22 сентября Руцкой провозгласил себя президентом и принял от Верховного Совета присягу. Началось резкое перетягивание каната. В стране возникло двоевластие. Хасбулатов и Руцкой начали очень опасную игру с армией. Они понимали, что просто так силами одних депутатов они, конечно, Бориса Николаевича не свалят. А установка была именно на это – на импичмент, на то, чтобы свалить Бориса Николаевича. Началась тактика запугивания страны, депутатов, Москвы. 22 сентября Руцкой подписал указ о смертной казни. Это был в какой-то степени акт запугивания. Но он испугал не столько демократов, сколько самих членов Верховного Совета. В Верховном Совете началось брожение. Они начали понимать, что Борис Николаевич отступать не будет. А у них очень мало оставалось козырей.
СМИ, несмотря на то, что очень резко критиковали Бориса Николаевича за отсутствие последовательности в осуществлении реформ, за то, что он слишком мягко относится к коммунистической оппозиции, в целом понимали, что Борис Николаевич ведет Россию по новому пути – по пути демократии. Пресса поддерживала Бориса Николаевича. В эти дни, в конце сентября и начале октября началась по сути дела битва за СМИ. Депутаты, Верховный Совет и лично Хасбулатов, Руцкой почувствовали, что они находятся в изоляции в Москве. Но у них была надежда на то, что им удастся поднять периферию. Основания для этого у них были, потому что периферия в значительной степени очень сильно пострадала от реформ. Популярность Бориса Николаевича на периферии резко падала. Верховный Совет, Хасбулатов, Руцкой надеялись, что они смогут поднять регионы. Но для этого им нужен был доступ в СМИ. Этого доступа не было.
Вот этот отчаянный шаг, который произошел 3 октября, штурм Останкино, – это была отчаянная попытка захватить СМИ и поднять периферийную Россию, натравить ее на Москву. Это было продолжение той тактики, которую продолжала оппозиция. За 10 дней сентября Руцкой подписал 30 указов, которые были разосланы в воинские части. Это была попытка перетянуть армию на свою сторону. Требовали прислать войска для защиты Белого дома. Они хотели поднять на свою защиту москвичей, но не получилось.
Владимир Кара-Мурза: Олег Максимович, почему Борис Николаевич был уверен, что может положиться на вас и на ваших коллег в эти тяжелые времена?
Олег Попоцов: Первое. Парламент формировался по принципу ротаций. Первые два года руководителями комитетов возглавляли люди с демократическим настроением. Коммунисты были в меньшинстве. Потом произошла ротация. Она попала как раз на этот период. И все руководящие комитеты возглавили коммунисты. Об этом никто не говорит. Но это был колоссальный внутренний ресурс, который развернул парламент полностью против Ельцина.
Второе. Все время шли игры вокруг Конституции. Парламент (в этом смысле Рыбкин прав) все время принимал поправки, сжимающие, сокращающие права президента. Думать, что Ельцин останется к этому равнодушен, может только сумасшедший. Потому что это практически подрывало не только его авторитет, подрывало его возможности влиять на процесс. Это повысило точку кипения до максимума.
В тот критический момент появилось письмо интеллигенции, которое подписали лучшие люди. Интеллигенция искренне стояла на стороне Бориса Николаевича и демократических свобод. Она призывала Ельцина проявить политическую волю и показать, что она есть. Это был колоссальный момент, который повлиял на Ельцина, – поддержка его со стороны интеллигенции.
Должен заметить, что надежда на провинцию у Хасбулатова была. Но Хасбулатов разогнал парламент Чечни. И расплата наступила. Но это тоже факт, о котором надо помнить и говорить. Выступая против, он сделал абсолютно то же самое. Объемность информации должна всегда присутствовать, чтобы мы все понимали.
Я знал, что будет. Во-первых, я был депутатом. И после первого съезда ко мне бросились журналисты. Я был в прессе уже человеком известным. Меня спросили: "Какое ваше впечатление?" Я сказал: "Я никогда не видел в одном месте одновременно такого количества некомпетентных людей". Это было что-то невероятное. Потом демократы готовы были меня растерзать, но это было правдой. Я увидел такой непрофессионализм! Такой ужас! Я подумал: "Боже мой! И эти люди будут руководить страной?! По Конституции они хотят забрать всю власть?! Мы идем к катастрофе!" Юридическая непросвещенность была фантастической! Законодательная непросвещенность – кошмарной! И эти люди должны были давать предложения и разрабатывать новые законы. Потом появился аппарат, появилась какая-то квалификация.
Владимир Кара-Мурза: Вячеслав Васильевич, был момент растерянности в эти октябрьские дни и ночи, когда Борису Николаевичу пришлось применить весь свой авторитет?
Вячеслав Костиков: Элементы растерянности действительно были, потому что ситуация создалась крайне тяжелая. Когда стало очевидно, что необходимо применить к Верховному Совету жесткие меры, Борис Николаевич знал ситуацию в армии, знал ситуацию в спецслужбах. У него были серьезные сомнения по поводу того, насколько армия готова поддержать его, а не Хасбулатова с Руцким. Дело ведь в том, что Руцкой был военным, героем войны и пользовался определенным авторитетом в армейских кругах. И он этим авторитетом очень щеголял и делал все для того, чтобы перетянуть армию на свою сторону. Драматизм ситуации был в том, что никто не знал, может ли Борис Николаевич рассчитывать на поддержку армии.
Олег Попоцов: Когда мы пригласили Ельцина в студию, он не смог приехать из-за соображений безопасности. И он записался, будучи в Кремле, и прислал нам свое обращение. Мы запустили его в эфир. Все это было совершенно правильно. Напряжение и растерянность были.
Вопрос в другом. Момент состояния армии был роковым. Этот перелом в руководстве, которое тоже было в смятении, оно не знало, чью сторону занять… Все решило два момента – изменение отношения и выброс информации на народ, который сделали СМИ. Это изменило настроение общества и, конечно, полностью изменило настроение в Москве.
Владимир Кара-Мурза: Вячеслав Васильевич, а как выходил президент из стресса, когда загорелся Белый дом? Какие чувства в нем боролись, когда он смотрел на это изображение на телеэкране?
Вячеслав Костиков: Борис Николаевич настолько был травмирован этой ситуацией, настолько она тяжелым грузом лежала на его памяти и на его сердце, что в последующие дни, в последующие годы он не любил вспоминать об этом. Они никогда не говорил с нами о том, что он переживал, что он чувствовал. Но я думаю, что последующая его болезнь, болезненное увлечение, сложности его какого-то личного поведения в какой-то степени являются производными из этой ситуации.
В этой связи хотел бы напомнить одно замечание Солженицына, который встречался с Борисом Николаевичем. Александр Исаевич сказал, что после 1991 года Россия пошла по пути демократии самым тяжелым, самым искривленным путем. По этому пути вместе с демократами шел Борис Николаевич. Столько было неудач, столько было драматизма! Трагизм его ситуации состоял в том, что с утра до вечера практически он в течение нескольких лет не получал никакой позитивной информации. Все время шел негатив. Тем не менее, несмотря на все изломы его характера, на все не всегда правильные поступки мы, конечно, должны быть ему благодарны, что в тот роковой для России момент, он спас Россию от нового периода тоталитаризма.
Владимир Кара-Мурза: Сохранил ли Борис Николаевич признательность тем, кто остался верен ему в эти дни, в частности, вам – за то, что вы провели ночной эфир?
Олег Попоцов: Я не буду ничего говорить. Вы знаете, что я стал руководителем телекомпании, когда Ельцин еще не был президентом, а был председателем Верховного Совета. Говорить о какой-то признательности… Я могу сказать так, он понимал значимость того, что мы делаем. Он не был всегда доволен. Он обвинил меня в том, что "мое телевидение меня критикует точно так же, как меня критикуют коммунисты". И тогда Александр Николаевич, возглавляющий ОРТ вместе со мной, произнес ключевую фразу: "Борис Николаевич, когда власть делает очевидные ошибки, критика и противников, и союзников становится одинаковой". Это было очень серьезно. Я выступил, разобрал всю ситуацию. Ельцин молча выслушал, а потом сказал: "Мне нечего вам возразить". Ельцин никогда не вмешивался в работу телевидения. Но клевреты не давали нам покоя.
Мы должны отдавать себе отчет: Россия – удивительная страна. В общепринятом понимании демократии или парламентаризма в России это никогда не приживется. Это громадная страна. И она в силу своей территории, в силу своей многонациональности нуждается в лидере с компонентом авторитарного руководства, который может принять решение. Да, парламентаризм необходим, как необходимы легкие, которые будут демократизировать атмосферу. Но есть и понимание, что во главе страны должна стоять волевая фигура, поэтому в России была монархия, поэтому большевики избрали волевой вариант. Это логично. Потому что многонациональность может в любой момент разорваться, если не будет это волевого начала. Но мы никогда не можем допустить чистого авторитаризма. Нам необходимо отработать модель деятельного, продуктивного парламентаризма, но при этом в России должна быть президентской республикой.
Владимир Кара-Мурза: Вячеслав Васильевич, насколько тяжело президент Ельцин принял идею думской амнистии всем участникам октябрьских событий?
Вячеслав Костиков: Я не могу точно сказать, кто был инициатором этой думской амнистии, но Борис Николаевич и до этих событий был настроен достаточно миролюбиво, он не хотел гражданской войны. Он хотел, чтобы в России была нормальная политика, нормальный гражданский мир. Он и по характеру не был мстительным. Эта амнистия была одним из шагов примирения. Наверное, Борису Николаевичу далось это нелегко. Потому что Хасбулатова он просто ненавидел. Что касается Руцкого, то Руцкой просто предал Бориса Николаевича. Поэтому у него были основания к мщению. Но мщения не произошло. Многие Бориса Николаевича в его окружении за это осуждали, многие осуждают до сих пор.
Подводя некий итог эпохи Ельцина, хотел бы сказать вот о чем. Было много перекосов, было много трудностей, было много ошибок. Но нужно понимать, что эпоха Ельцина – это был тяжелый переходной период. Многие критики Ельцина точат свои ножи против Ельцина, не понимая, что после 70 лет коммунистического господства и полного тоталитаризма, конечно, перейти в святое царство демократии было совершенно невозможно.
Полную версию смотрите по ссылке: http://youtu.be/c25Zb7PHClM
Президент Борис Ельцин в октябрьские дни 1993 года. Такова тема нашей беседы с писателем, бывшим народным депутатом РСФСР Олегом Попцовым, автором книги "Хроника времён царя Бориса", и бывшим пресс-секретарем Бориса Ельцина Вячеславом Костиковым, автором книги "Роман с президентом".
Олег Максимович, как проявил себя Борис Николаевич в эти 15 дней драматической осени 1993 года?
Олег Попоцов: Ельцин проявил себя как Ельцин. Он иначе проявить себя не мог. Когда Ельцин стал руководителем, все гадали – кем он будет? Он будет Генеральным секретарем ЦК партии? Он прошел свой путь. Он возглавлял Свердловский обком партии. Он возглавлял Московский городской комитет партии и т. д. Либо он скопирует президента Клинтона? Кем он будет? Но он избрал третий путь – он стал царем.
Когда он переехал в Кремль, я совершенно случайно оказался первым в его кабинете, кто был со стороны, не из чиновников. Я зашел в его громадный кабинет. Он стоит у окна, отодвинув занавес, и осматривает Кремль. Я говорю: "Царь Борис!" А звук распространяется по стенам. И он начал улыбаться. Он услышал, и ему это понравилось. Он избрал это для себя – авторитарную значимость.
Но если вернуться к событиям – они были трагические. Конфликт между президентом и парламентом дошел до точки кипения. Страна была в состоянии двоевластия. А двоевластие – это катастрофа для страны. Практически любая инициатива президента воспринималась парламентом в штыки. Любая инициатива парламента воспринималась президентом в штыки. Эти инициативы не стыковались. Это был момент, когда Ельцин на одном из заседаний выступил, зал бурлил, воспринимал его явно не аплодисментами. Тогда он закрывает папку: "Те, кто согласен со мной, прошу покинуть зал, перейдем в Грановитую палату". Уходит, и часть депутатов уходит с ним. Я остаюсь в зале, потому что хочу посмотреть, что будет здесь. Там начался полный хаос, крики. Я встаю и иду в Грановитую палату. Ельцин смотрит на меня: "Вы мне говорили, что примерно 35-40% – мои сторонники, сторонники демократии. Где эти 40%?" Я говорю: "Борис Николаевич, это могло бы быть, если бы у нас была демократия убеждений. У нас нет демократии убеждений. У нас была демократия настроений. Процесс пошел. Началась приватизация. Реакцию вы знаете. Настроение изменилось, и количество сочувствующих резко сократилось. И если мы будем продолжать сидеть здесь, сейчас там напринимают такие законы, что мало не покажется". – "Возвращайтесь в зал". Вот это была сцена!
Возникает вопрос – могло ли быть другое решение? Я думаю – нет. Попытка найти некую половинчатость, согласовать, договориться не получалось. Попытки этого делались. И даже когда в Даниловом монастыре происходили переговоры, они тоже не дали результата. Потому что совершенно неприемлемую позицию занимали представители Верховного Совета. Они не хотели идти на компромисс. Другой вопрос – надо ли было стрелять по парламенту? Парламент занял независимую позицию. И огневую мини-атаку начал парламент. И все силы, которые он пригласил для своей охраны из Чечни, и кого угодно, и прочее. Вот о чем идет речь.
Владимир Кара-Мурза: Вячеслав Васильевич, насколько тяжело далось решение об указе 1400 Борису Николаевичу?
Вячеслав Костиков: Дело в том, что у Бориса Николаевича просто не было уже другого выхода. Мы даже не ожидали, что президент проявит такое длительное и принципиальное терпение. Терпение лопнуло где-то в конце сентября – уже после того, как Борис Николаевич выступил с обращением по телевидению и объявил о роспуске Верховного Совета и Съезда народных депутатов. Фактически это было анонсирование новой системы власти – конец власти Советов, конец власти коммунистов и начало, как мы тогда думали, демократического периода в развитии России. Верховный Совет принял эти новости крайне агрессивно. В конце сентября пошел период резкого обострения отношений между президентской властью и Верховным Советом, Хасбулатовым и Руцким.
22 сентября Руцкой провозгласил себя президентом и принял от Верховного Совета присягу. Началось резкое перетягивание каната. В стране возникло двоевластие. Хасбулатов и Руцкой начали очень опасную игру с армией. Они понимали, что просто так силами одних депутатов они, конечно, Бориса Николаевича не свалят. А установка была именно на это – на импичмент, на то, чтобы свалить Бориса Николаевича. Началась тактика запугивания страны, депутатов, Москвы. 22 сентября Руцкой подписал указ о смертной казни. Это был в какой-то степени акт запугивания. Но он испугал не столько демократов, сколько самих членов Верховного Совета. В Верховном Совете началось брожение. Они начали понимать, что Борис Николаевич отступать не будет. А у них очень мало оставалось козырей.
СМИ, несмотря на то, что очень резко критиковали Бориса Николаевича за отсутствие последовательности в осуществлении реформ, за то, что он слишком мягко относится к коммунистической оппозиции, в целом понимали, что Борис Николаевич ведет Россию по новому пути – по пути демократии. Пресса поддерживала Бориса Николаевича. В эти дни, в конце сентября и начале октября началась по сути дела битва за СМИ. Депутаты, Верховный Совет и лично Хасбулатов, Руцкой почувствовали, что они находятся в изоляции в Москве. Но у них была надежда на то, что им удастся поднять периферию. Основания для этого у них были, потому что периферия в значительной степени очень сильно пострадала от реформ. Популярность Бориса Николаевича на периферии резко падала. Верховный Совет, Хасбулатов, Руцкой надеялись, что они смогут поднять регионы. Но для этого им нужен был доступ в СМИ. Этого доступа не было.
Вот этот отчаянный шаг, который произошел 3 октября, штурм Останкино, – это была отчаянная попытка захватить СМИ и поднять периферийную Россию, натравить ее на Москву. Это было продолжение той тактики, которую продолжала оппозиция. За 10 дней сентября Руцкой подписал 30 указов, которые были разосланы в воинские части. Это была попытка перетянуть армию на свою сторону. Требовали прислать войска для защиты Белого дома. Они хотели поднять на свою защиту москвичей, но не получилось.
Владимир Кара-Мурза: Олег Максимович, почему Борис Николаевич был уверен, что может положиться на вас и на ваших коллег в эти тяжелые времена?
Олег Попоцов: Первое. Парламент формировался по принципу ротаций. Первые два года руководителями комитетов возглавляли люди с демократическим настроением. Коммунисты были в меньшинстве. Потом произошла ротация. Она попала как раз на этот период. И все руководящие комитеты возглавили коммунисты. Об этом никто не говорит. Но это был колоссальный внутренний ресурс, который развернул парламент полностью против Ельцина.
Второе. Все время шли игры вокруг Конституции. Парламент (в этом смысле Рыбкин прав) все время принимал поправки, сжимающие, сокращающие права президента. Думать, что Ельцин останется к этому равнодушен, может только сумасшедший. Потому что это практически подрывало не только его авторитет, подрывало его возможности влиять на процесс. Это повысило точку кипения до максимума.
В тот критический момент появилось письмо интеллигенции, которое подписали лучшие люди. Интеллигенция искренне стояла на стороне Бориса Николаевича и демократических свобод. Она призывала Ельцина проявить политическую волю и показать, что она есть. Это был колоссальный момент, который повлиял на Ельцина, – поддержка его со стороны интеллигенции.
Должен заметить, что надежда на провинцию у Хасбулатова была. Но Хасбулатов разогнал парламент Чечни. И расплата наступила. Но это тоже факт, о котором надо помнить и говорить. Выступая против, он сделал абсолютно то же самое. Объемность информации должна всегда присутствовать, чтобы мы все понимали.
Я знал, что будет. Во-первых, я был депутатом. И после первого съезда ко мне бросились журналисты. Я был в прессе уже человеком известным. Меня спросили: "Какое ваше впечатление?" Я сказал: "Я никогда не видел в одном месте одновременно такого количества некомпетентных людей". Это было что-то невероятное. Потом демократы готовы были меня растерзать, но это было правдой. Я увидел такой непрофессионализм! Такой ужас! Я подумал: "Боже мой! И эти люди будут руководить страной?! По Конституции они хотят забрать всю власть?! Мы идем к катастрофе!" Юридическая непросвещенность была фантастической! Законодательная непросвещенность – кошмарной! И эти люди должны были давать предложения и разрабатывать новые законы. Потом появился аппарат, появилась какая-то квалификация.
Владимир Кара-Мурза: Вячеслав Васильевич, был момент растерянности в эти октябрьские дни и ночи, когда Борису Николаевичу пришлось применить весь свой авторитет?
Вячеслав Костиков: Элементы растерянности действительно были, потому что ситуация создалась крайне тяжелая. Когда стало очевидно, что необходимо применить к Верховному Совету жесткие меры, Борис Николаевич знал ситуацию в армии, знал ситуацию в спецслужбах. У него были серьезные сомнения по поводу того, насколько армия готова поддержать его, а не Хасбулатова с Руцким. Дело ведь в том, что Руцкой был военным, героем войны и пользовался определенным авторитетом в армейских кругах. И он этим авторитетом очень щеголял и делал все для того, чтобы перетянуть армию на свою сторону. Драматизм ситуации был в том, что никто не знал, может ли Борис Николаевич рассчитывать на поддержку армии.
Олег Попоцов: Когда мы пригласили Ельцина в студию, он не смог приехать из-за соображений безопасности. И он записался, будучи в Кремле, и прислал нам свое обращение. Мы запустили его в эфир. Все это было совершенно правильно. Напряжение и растерянность были.
Вопрос в другом. Момент состояния армии был роковым. Этот перелом в руководстве, которое тоже было в смятении, оно не знало, чью сторону занять… Все решило два момента – изменение отношения и выброс информации на народ, который сделали СМИ. Это изменило настроение общества и, конечно, полностью изменило настроение в Москве.
Владимир Кара-Мурза: Вячеслав Васильевич, а как выходил президент из стресса, когда загорелся Белый дом? Какие чувства в нем боролись, когда он смотрел на это изображение на телеэкране?
Вячеслав Костиков: Борис Николаевич настолько был травмирован этой ситуацией, настолько она тяжелым грузом лежала на его памяти и на его сердце, что в последующие дни, в последующие годы он не любил вспоминать об этом. Они никогда не говорил с нами о том, что он переживал, что он чувствовал. Но я думаю, что последующая его болезнь, болезненное увлечение, сложности его какого-то личного поведения в какой-то степени являются производными из этой ситуации.
В этой связи хотел бы напомнить одно замечание Солженицына, который встречался с Борисом Николаевичем. Александр Исаевич сказал, что после 1991 года Россия пошла по пути демократии самым тяжелым, самым искривленным путем. По этому пути вместе с демократами шел Борис Николаевич. Столько было неудач, столько было драматизма! Трагизм его ситуации состоял в том, что с утра до вечера практически он в течение нескольких лет не получал никакой позитивной информации. Все время шел негатив. Тем не менее, несмотря на все изломы его характера, на все не всегда правильные поступки мы, конечно, должны быть ему благодарны, что в тот роковой для России момент, он спас Россию от нового периода тоталитаризма.
Владимир Кара-Мурза: Сохранил ли Борис Николаевич признательность тем, кто остался верен ему в эти дни, в частности, вам – за то, что вы провели ночной эфир?
Олег Попоцов: Я не буду ничего говорить. Вы знаете, что я стал руководителем телекомпании, когда Ельцин еще не был президентом, а был председателем Верховного Совета. Говорить о какой-то признательности… Я могу сказать так, он понимал значимость того, что мы делаем. Он не был всегда доволен. Он обвинил меня в том, что "мое телевидение меня критикует точно так же, как меня критикуют коммунисты". И тогда Александр Николаевич, возглавляющий ОРТ вместе со мной, произнес ключевую фразу: "Борис Николаевич, когда власть делает очевидные ошибки, критика и противников, и союзников становится одинаковой". Это было очень серьезно. Я выступил, разобрал всю ситуацию. Ельцин молча выслушал, а потом сказал: "Мне нечего вам возразить". Ельцин никогда не вмешивался в работу телевидения. Но клевреты не давали нам покоя.
Мы должны отдавать себе отчет: Россия – удивительная страна. В общепринятом понимании демократии или парламентаризма в России это никогда не приживется. Это громадная страна. И она в силу своей территории, в силу своей многонациональности нуждается в лидере с компонентом авторитарного руководства, который может принять решение. Да, парламентаризм необходим, как необходимы легкие, которые будут демократизировать атмосферу. Но есть и понимание, что во главе страны должна стоять волевая фигура, поэтому в России была монархия, поэтому большевики избрали волевой вариант. Это логично. Потому что многонациональность может в любой момент разорваться, если не будет это волевого начала. Но мы никогда не можем допустить чистого авторитаризма. Нам необходимо отработать модель деятельного, продуктивного парламентаризма, но при этом в России должна быть президентской республикой.
Владимир Кара-Мурза: Вячеслав Васильевич, насколько тяжело президент Ельцин принял идею думской амнистии всем участникам октябрьских событий?
Вячеслав Костиков: Я не могу точно сказать, кто был инициатором этой думской амнистии, но Борис Николаевич и до этих событий был настроен достаточно миролюбиво, он не хотел гражданской войны. Он хотел, чтобы в России была нормальная политика, нормальный гражданский мир. Он и по характеру не был мстительным. Эта амнистия была одним из шагов примирения. Наверное, Борису Николаевичу далось это нелегко. Потому что Хасбулатова он просто ненавидел. Что касается Руцкого, то Руцкой просто предал Бориса Николаевича. Поэтому у него были основания к мщению. Но мщения не произошло. Многие Бориса Николаевича в его окружении за это осуждали, многие осуждают до сих пор.
Подводя некий итог эпохи Ельцина, хотел бы сказать вот о чем. Было много перекосов, было много трудностей, было много ошибок. Но нужно понимать, что эпоха Ельцина – это был тяжелый переходной период. Многие критики Ельцина точат свои ножи против Ельцина, не понимая, что после 70 лет коммунистического господства и полного тоталитаризма, конечно, перейти в святое царство демократии было совершенно невозможно.
Полную версию смотрите по ссылке: http://youtu.be/c25Zb7PHClM
