Анна Ахматова убеждала подруг не рассказывать ей свои сны, потому что нет на свете ничего скучнее. Это правда, но изредка чужие сновидения, как-то пересекаясь с твоими онейрическими тайнами, запоминаются навсегда. Мне было лет 12, когда в одном из журналов русских символистов – то ли в "Золотом руне", то ли в "Весах" – я прочитал запись смешного сновидения Алексея Ремизова, которую помню до сих пор, хотя прошла уже вечность. Ремизову приснилось, что он взобрался на вулкан (кажется, Везувий), и к нему подошел человек с большой плевательницей в руках и произнес: "Вот я вам макароны в плевательнице сварил".
Сны мгновенно улетучиваются из памяти. Чтобы их сохранить, нужно не лениться, а записывать мгновенно после пробуждения. Алексей Ремизов стал сознательно настраивать себя на видения после нервного потрясения 1909 года. Значительная часть его тетрадей утеряна, но сохранились последние дневники, и их первая публикация в издательстве Пушкинского дома – один из самых важных издательских проектов последних лет. Пока вышел только первый том "Дневника мыслей" (май 1943 – январь 1946 года), еще две книги готовятся. С автором этого проекта Аллой Грачевой я познакомился на выставке в Пушкинском доме, где рисунки Ремизова соседствовали с мистическими работами его чешского современника Йозефа Вахала. Алла Грачева сохранила структуру тетрадей Ремизова, записывавшего на одной стороне листа дневные события, а на другой – сны. Вторая часть "Дневника мыслей" обширнее первой. Ремизов слепнет, и после смерти жены, Серафимы Павловны, cон вытеснял явь. Писателю снится давно покинутая Россия, покойные друзья, и часто возникает один сюжет: опасное, несчастливое возвращение на родину. Во сне появляются Сталин, его жена ("на ее лице ужас") и дочь, которая "превратилась в волчок – кружится и не может остановиться". В октябре 1943 года является Лев Толстой: "Он поносил меня всеми позорными словами и потом сказал: "Снимите с себя этот белый китель!"
Ремизов, как и многие русские парижане, после войны думал о репатриации, взял советский паспорт, даже печатался в газете "Советский патриот", но, к счастью, передумал. Сегодня, когда в Европу катится новая волна политической эмиграции из России, а Кремль тратит миллионы на содержание зарубежных лоббистов и агитацию, истории политических игр в Париже 1946 года звучат весьма поучительно.
Разговор с Аллой Грачевой я начал с вопроса о загадочной истории, случившейся в 1909 году.
– В это время в одной из петербургских газет появилась анонимная статья, в которой он обвинялся в литературном плагиате. Ремизов потом всю жизнь искал, кто же автор этой статьи, но до сих пор это остается литературоведческой загадкой. Дело в том, что он использовал для своих сказок классические тексты, опубликованные собирателями сказок в изданиях Академии наук. То есть это был ремизовский пересказ известных сказочных сюжетов. В статье было сказано, что он пересказывает без указания, откуда это, и фактически он плагиатор. Довольно неприятный момент, когда Ремизов пережил сильное нервное потрясение. Ремизов по матери был представителем одного из наиболее богатых и известных московских купеческих родов Найденовых и окончил московское училище, где его товарищами были те, кто потом продолжал дела своих отцов в московских торговых домах. Он приехал на московскую биржу и сказал: "Я не плагиатор". Ему ответили, что Найденовы никогда чужого не брали. Потом и в литературной среде дело о плагиате было потушено, было признано право художника на использование фольклорных сюжетов. Но результатом стала язвенная болезнь и нервное потрясение, которое способствовало нарушению процесса сна.
– А когда он начал записывать свои сны и публиковать?
– Еще в конце 1900 – начале 1910-х годов, в частности, в "Русской мысли", когда в литературном отделе этого журнала появился Валерий Брюсов, и в ряде других изданий, а потом уже в отдельных публикациях своих произведений в издательстве "Шиповник" он делал маленький раздел "Сны". К сожалению, утрачены дореволюционные записные книжки: часть записных книжек и дневников он сам сжег до революции, часть пропала при ограблении, когда он вместе с русскими туристами и другими гражданскими лицами депортировался в Россию в августе 1914 года из Германии. Во время тяжелой депортации через страны Скандинавии, потом в Прибалтику у Ремизова на каком-то этапе пути украли багаж, где, в частности, были его записные книжки, дневники дореволюционного времени: эта часть пропала.
– Как он записывал сны? Обычно, если не запишешь сразу, сон улетучится из памяти.
– Что касается ранних периодов, то тут мы можем только гадать, потому что документальные свидетельства утрачены. Самый ранний сохранившийся текст, опубликованный в его 10-томном собрании сочинений издательством "Русская книга", – это дневник периода второй русской революции 17-21-го года. В тетради подневные записи чередуются с записями снов. А в более поздний период то, что касается публикуемого ныне текста "Дневника мыслей", там по воспоминаниям, в частности, Натальи Викторовны Резниковой, Ремизов просыпался очень рано, быстро выпивал чашку кофе, которая была приготовлена с вечера у его кровати, то есть холодный кофе, садился за письменный стол и записывал сон. Причем иногда в тетради написано: "сон заспал", или "проснулся и не мог вспомнить".
– Вы пишете в предисловии, что он настраивал себя на видения, то есть существовала какая-то техника провоцирования снов?
– На основании анализа самих записей и по воспоминаниям людей, которые были рядом с ним, часто он видел во сне то, что он хотел видеть. В последние годы из-за болезни сердца ему не могли сделать операцию катаракты, и он почти ослеп. На имевшуюся с детства колоссальной степени близорукость наложилась катаракта. И он фактически не выходил из дома и уже в самые последние годы не мог читать книги. Понимаете, какое шло сужение мира… Умерла его единственная и главная любовь Серафима Павловна Ремизова-Довгелло. Ушли многие его друзья, которых он помнил всю жизнь: Блок, Лев Шестов, Василий Розанов. Он жил в эмиграции, не мог видеть Москву, Петербург, Север… И наконец, он не мог общаться с людьми, с которыми говорил через книгу, его современниками по высшему миру культуры, с Достоевским, с Лесковым, с протопопом Аввакумом. И его записи свидетельствуют о том, что ну ладно, день закончился, а никто не знает, что ночью я буду свободен и буду бродить там, где я хочу, и разговаривать с тем, с кем я хочу. Это фиксация такой самоустановки на сновидения.
– У него оставалась дочь в Советском Союзе, и он думал о возвращении. Но дочери не стало как раз в это время. Вы пишете, что он считал ее смерть насильственной. Что на самом деле случилось?
– Когда Ремизовы как политические ссыльные оказались под запретом въезда в столичные города, то в Одессе в 1904 году в глубокой нищете родилась их дочь Наташа. В 1905 году по манифесту в связи с революционными событиями они получили разрешение и вернулись сначала в Киев, потом переехали в Петербург. Но условия жизни с точки зрения материальной были таковы, что они оставили дочку в имении родителей Серафимы Павловны на Украине – это село Берестовец Борзненского уезда Полтавской губернии. Девочка так и осталась жить с тетками, с бабушкой. Когда супруги Ремизовы эмигрировали, она осталась на территории советской России. В Киеве она окончила университет по историко-филологическому отделению, была очень талантлива. Ее рекомендовали в аспирантуру, но как дочка эмигрантов она не могла учиться дальше: политически неблагонадежна. Она преподавала русскую и украинскую литературу и язык в школах Киева. Потом осталась в оккупации. Страдая слабым сердцем, в момент освобождения Киева советскими войсками находилась в больнице: сами понимаете, какое было положение в больницах, и она там умерла от сердца, ей было 40 с небольшим лет. Ремизов не знал об этом, и после войны он хотел вернуться в Россию, веря, что там осталась его дочь. Но затем ему сообщили, что она умерла в Киеве в больнице. Он считал почему-то, что смерть была насильственной. По свидетельству его внука, который был там же в Киеве, это не так.
– Он печатался в газете "Советский патриот", это не было чем-то из ряда вон выходящим. Александр Гингер, поэт, который тоже жил в Париже, постоянно печатался в этих газетах, и многие другие эмигранты. Вы приводите цитату из Романа Гуля, который объясняет временную просоветскость Ремизова его необычайным цинизмом. Это навет?
– Слово "навет" у нас в литературной истории с нехорошими вещами связано, я не хочу его употреблять. В чисто лингвистическом плане и этическом, конечно, Гуль неправ, потому что Ремизов хотел вернуться в Россию прежде всего потому, что считал, что там осталась дочь Наташа, он хотел вернуться к ней, он не знал, что она умерла. Потом хотел просто вернуться на родину.
– Обещали выпустить книжку?
– Ему обещали, он присутствовал на приеме у Богомолова, посла СССР в Париже, и там имел беседу с дипломатическими представителями, которые ему, как и Бунину и ряду других старцев первой русской эмиграции, обещали, если он вернется, прежде всего издание его произведений. А для Ремизова очень важным было издание его литературных трудов. Поэтому в эти годы он печатает в "Советском патриоте" главы из своей книги "Иверень", воспоминания (кстати говоря, в 10-томном собрании сочинений эта книга издана с комментариями, которые показывают достаточную объективность этой картины) о революционном прошлом. Он был участником одного из ранних социал-демократических кружков, за что и был сослан сначала в Пензу, потом в Вологду, и в итоге провел почти 10 лет в тюрьмах и ссылках. В этом смысле у него был вполне соответствующий багаж для возвращения в Советский Союз. По ряду причин это возвращение не состоялось. Во-первых, дошли точные сведения, что дочери нет на свете. Во-вторых, в это время доходят известия об усилении сталинского режима. И любопытно, что размышления Ремизова на эту тему не отражены в его дневниковых записях о событиях дня, но отражены во снах.
– Которые наполнены ужасом: всякий раз возвращение в Советский Союз связано с большими треволнениями.
– Да. В качестве одного из героев появляется Сталин, который не раз посещает Ремизова в его сновидениях. И неоднократно в снах фигурирует редактор газеты Союза советских патриотов Одинец. Любопытно, что образ Одинца все время связывается с тематикой, тревожившей Ремизова. Больная для него тема – это тема предательства в революционной среде, предательства, которое было чревато новыми арестами, новыми ссылками, репрессиями. Эти образы предательства, азефовщины начала века и чего-то темного, что связывается у него с темой возвращения – сплетаются в его снах.
– Вы упомянули сына Наташи, внука Ремизова. Как сложилась его судьба?
– Это чрезвычайно талантливый мальчик, который остался сиротой, потому что умерли и сестры, и мать. Он остался в Киеве. Но жизнь его не сломила, он был чрезвычайно литературно и музыкально одарен. Кстати говоря, необычайно музыкально одарен был и Ремизов. У него многие стихи, которые фиксируются в дневниках снов, – это слова из песен, из романсов, то есть постоянно звучит музыка. Его внук не мог развивать музыкальные способности, но окончил французское отделение Киевского университета, был там преподавателем, и он сейчас жив. Когда создавалось первое в России десятитомное собрание сочинений Ремизова, он помогал, активно участвовал, выступал с воспоминаниями о семье на ремизовских конференциях. Необычайно достойный, талантливый человек. Кстати говоря, очень похожий на своего деда.
– Вышло десятитомное собрание сочинений. Много ли еще неопубликованного, несобранного?
– Условия издания собрания сочинений определялись издательством "Русская книга", которое поставило условие, что должно быть не больше 10 томов. И поэтому задачей готовивших это издание было по возможности всестороннее представление Ремизова и издание его крупной прозы, которая, особенно в той части, которая была создана в эмиграции, фактически не была доступна широкому читателю или не издана, как, например роман "Плачужная канава", который кусками издавался то тут, то там. Это очень сильное произведение, написанное во время Первой мировой войны, и если бы оно вошло в русскую литературу тогда, то я думаю, оно заняло бы достойное место среди других романов об этой катастрофе, настигшей тогда Belle Epoque. К сожалению, в России случилась революция, а в условиях эмиграции, где в массовых изданиях предоставлялось максимум 10 страничек, издание крупной эпической формы было невозможно. Конечно, существует большое количество текстов, которые не вошли в этот 10-томник. Сейчас в Институте русской литературы осуществляется продолжение издания текстов Ремизова.
– "Дневник мыслей", который вы публикуете, в принципе не предназначался для печати – и из него выросли другие его книги: "В розовом блеске", "Мышиная дудочка"…
– Для Ремизова это был постоянный метод работы. Он говорил: "Я художник без фантазии, я всегда пишу по материалам". И в любопытном письме 1909 года Серафима Павловна Ремизова пишет Вячеславу Иванову: "Я ведь должна состояться сама, я не могу быть только материалом для книг Алексея Михайловича". "Дневник мыслей" для Ремизова был источником тем, образов, мыслей, которые он затем перерабатывает в свои художественные произведения, в частности, в последнюю крупную книгу новой авангардной формы – это книга о Серафиме Павловне "В розовом блеске" (она не вошла в 10-томное собрание сочинений, и сейчас мы ее готовим к изданию). Много материалов из сновидений потом вошли в его цикл "Легенды в веках". Это пересказы знаменитых литературных сюжетов: "Тристан и Изольда", "Легенда о Брунцвике"… С другой стороны, в дневниках мы видим: сновидение – это процесс фиксации творческой мысли. Потому что это автозаписи самого процесса мышления образами. В частности, там фиксируется как сновидение один из потрясающих снов из "Легенды о Мелюзине", где человек влюбился в волшебницу Мелюзину — это известный сюжет о царевне-лягушке, сбрасывающей кожу. Там женщина, превращающаяся в змею, Мелюзина. Когда он уничтожает змеиную кожу, любовь навсегда уходит от него. Вот этот пронзительный сон рыцаря Раймонда, навсегда расставшегося со своей любимой, с Мелюзиной, в сновидениях сплетается с тоской Ремизова об ушедшей любимой супруге, и рождается такой удивительный лирический сон, который он потом вставляет в эту легенду.
– Алла Михайловна, мы с вами познакомились на совместной выставке Йозефа Вахала и Ремизова, а совместная она потому, что их объединяли эзотерические интересы. Вы находите следы этих увлечений в "Дневнике мыслей"?
– Я могу сказать про Ремизова, что тут можно говорить о каких-то пророческих или сновидческих способностях, но не об оккультизме, как об интересе к каким-то темным силам. Интереса к темным силам у Ремизова никогда не было, с черной магией никогда не был связан и всегда негативно к этому относился.
– Чертей же он рисовал!
– Это черти народной демонологии. Как у Пушкина в его "Сказке о попе и его работнике Балде". То есть это существо симпатичное и несколько даже наивное, которого все время обманывают и обмишуривают. Но любопытно, что Ремизов несомненно обладал некими сновидческими предсказательными способностями. Иногда он на расстоянии видел смерть людей. Например, у него сон о смерти Тэффи, а потом он пишет: да, так все и случилось. Видно, позднее он пересматривает записи и делает такую пометку на полях. Или, например, совершенно потрясающий сон: ему снится мертвый Сталин, рядом с ним его жена в ветхих, истлевших одеждах. Допустим, Ремизов мог знать, что жена Сталина давным-давно покончила с собой, что она на том свете давно в ветхих одеждах. Но вокруг кружится дочь Сталина, остановиться не может. Если воспринимать метафорически, то это как будто предчувствие грядущей судьбы Светланы Аллилуевой, у которой судьба развернулась бурными кругами. Так что сны и с этой стороны любопытны. Но никакого интереса к черной магии или к каким-то вещам мрачным у него не было, тем более никаким адептом он не был.
– Когда выйдет второй том "Дневника мыслей" и что еще впереди?
– Второй том "Дневника мыслей" уже подготовлен. Я думаю, что в ближайшие год-два, если все будет благополучно, он должен быть издан. Сейчас идет работа над третьим томом дневника и над продолжением издания собрания сочинений. Сейчас над малой прозой, потому что слишком много ремизовских рассказов не вошло в тот десятитомник. И уже начата работа над исключительно интересным и тоже совершенно не освоенным ни читателем, ни литературоведением текстом "В розовом блеске".
