Валентин Барышников, редактор информационных программ: “Наша слабость и наша сила – это люди. Я очень люблю коллег и постоянно у них чему-то учусь. Я выхожу в ньюсрум с просьбой помочь в развитии темы и могу потом неделю думать обо всем, что мне сказали. И мне кажется, есть проблема в том, что мы очень умные, грубо говоря...”.
Ирина Лагунина, главный редактор Русской службы РС: “Сегодня наша слабость в том, что люди не знают, что мы продолжаем говорить после утраты средних волн. Но радио не закончилось. Мы существуем. Мы по-прежнему с вами”.
Андрей Шарый, редактор и ведущий итогового выпуска программы "Время Свободы": “Наша основная слабость – в сложной организационной внутренней структуре: мы большая международная корпорация”.
Иван Толстой, ведущий программ о культуре, историк РС: “Есть люди, которые обвиняют Радио Свобода в жесткости. Погодите, пройдет время, и вам будет казаться, что Радио было слишком мягким, а вот российские критики были жесткими. Российское общество в каждую эпоху своего развития несколько инфантильно. А РС вело себя как взрослый с двоечником: оно за двойку не давало мороженого. Оно в финале программ не прощало советскую власть, и это бесило инфантильного слушателя”.
Елена Фанайлова: Будущее Русской службы Радио Свобода: взгляд из Праги. Перспективы Русской службы мы обсуждали полтора месяца назад в Москве с главным редактором Ириной Лагуниной, и сегодня мы продолжаем этот разговор с нею, с ведущим программ о культура» Иваном Толстым, историком Радио, с ведущими информационных программ Андреем Шарым и Валентином Барышником. На связи по скайпу Аркадий Пильдес, специалист по интернет-технологиям Радио Свобода.
Я подумала, что хорошо бы начать наш разговор с силы и слабостей Радио Свобода. Всякий разговор о будущем предполагает понимание базы, и я уверена, что сильный человек и сильная организация могут говорить и о своих слабостях тоже. В конце концов, как процитировал Алексей Балабанов слова апостол Павла, сила в правде.
Итак, в чем для вас сила и слабость Радио Свобода?
Ирина Лагунина: Сила в том, что мы существуем уже 60 лет, сила в том, что мы можем говорить спокойно, свободно, беспристрастно о том, что происходит. Слабость на данный момент состоит в том, что никто не знает, что мы продолжаем говорить. Какое-то создалось впечатление в обществе, что ушла средняя волна из Москвы – и на этом радио закончилось. Радио не закончилось! Я понимаю, что звук не виден глазу, и люди пытаются каким-то образом привязать этот звук к чему-то. Они его привязывали к радиоприемнику. И теперь можно привязать – к компьютеру, к айфону, к смартфону, к чему угодно. И наша сила в том, чтобы заявить: мы существуем, мы по-прежнему с вами!
Андрей Шарый: Мне кажется, что главное достоинство организации, где мы работаем, выражено в ее названии. Оно говорит и о нашей главной миссии, и о внутреннем ощущении сотрудников. Я больше 20 лет со Свободой и не могу себе представить организацию, где журналистскую работу можно было бы делать проще. Хорошая журналистика, на мой взгляд, простое дело: надо в нужный момент верному человеку задавать точно поставленные вопросы. Для этого над журналистом не должны висеть никакие цензурирующие, ограничивающие его профессионализм обстоятельства. И Радио Свобода этому моему пониманию журналистской свободы 100-процентно соответствует. Я думаю, это причина, по которой здесь очень многие люди работают долгие годы, такую комфортную профессиональную обстановку найти довольно сложно, если вообще возможно в русскоязычных СМИ. Слабость наша основная, как мне кажется, в сложной организационной внутренней структуре. Мы большая международная корпорация, у которой 28 языковых служб, мы расположены в Праге и в Москве, и в этом есть свои достоинства, но и свои недостатки с точки зрения внутреннего управления и всего остального. Мне кажется, для реализации тех достоинство, о которых я сказал, это довольно большое, пусть техническое, но существенное препятствие.
Елена Фанайлова: Наши корреспонденты находятся еще и в Европе, в Америке, во многих городах России.
Валентин Барышников: Для меня сила и слабость – это одно и то же: это люди. Это признание в любви к коллегам, я нежно их люблю, они для меня невероятно важны, и я у них постоянно чему-то учусь. И я себя воспринимаю младшим коллегой, я очень многое пониманию. Люди вокруг меня очень умные.
Елена Фанайлова: Не слишком умные?
Валентин Барышников: Нет, в самый раз. Единственное, что я могу сказать, сейчас время интернета, и оно продолжается довольно давно. Интернет приучил нас к тому, что каждое мнение равно другому. Работая здесь, я точно знаю, что это не так. Теперь проблема, чтобы научиться работать с интернетом, научиться все связать воедино. Наша сила в том, что люди, которые вокруг меня, такие умные. Иногда это наша слабость в работе с нашей аудиторий, которая сейчас, конечно, больше в интернете.
Аркадий Пильдес: На мой взгляд, сила и слабость Радио Свобода в одном и том же. Сила и слабость Радио Свобода в ее репутации. Огромная сила Радио Свобода в репутации объективного и профессионального СМИ. Что бы в России ни случилось, люди традиционно включали радиоприемники послушать, что говорит Радио Свобода про это. И сейчас люди идут на сайт Радио Свобода – посмотреть, что случилось, почитать про это. И в этом же огромная слабость Радио Свобода: люди до сих пор воспринимают нас исключительно как кризисное СМИ. Мы это можем наблюдать по ежедневной статистике. Наша задача – научить людей воспринимать Радио Свобода как хорошее, стабильное ежедневное СМИ, где каждый день есть что-то интересное.
Елена Фанайлова: Я бы сказала, что еще одна слабость Радио Свобода репутационная, если говорить о внешнем мире, не всегда доброжелательном: нас воспринимают как американское средство массовой информации, и очень часто это не является плюсом в оценке. Некоторая часть аудитории думает, что мы проводники американской политики, что мы являемся политическим инструментом.
Иван Толстой: В последние годы затерта мысль отличного писателя Евгения Замятина, который еще в начале 20-х годов говорил: «Я боюсь, что у русской литературы есть только одно будущее – ее прошлое». Я надеюсь, что у Радио Свобода есть не только одно будущее, но одно из этих будущих – это прошлое Радио Свобода. Не потому что я хотел бы перевернуть песочные часы, пустить их вспять, а потому что те основы и истоки, на которых зиждется организация, в которой мы все работаем, это те ценности, которые никуда и никогда не уходят. Демократические принципы, либеральное отношение к своему оппоненту, понимание и представление о добре и зле, которые никто не может выбить, как краеугольный камень, из наших основ, уважение к собеседнику, толерантность, терпимость и так далее, все то, на чем мы вросли, чем мы жили эти десятилетия, - кто будет от этого отказываться? Это недостижимое идеальное будущее, в которое мы стремимся. В этом смысле наше прошлое запечатлено в книжках, которые я принес для нашего разговора, чтобы напомнить, что мы сами и другие писали о нас всегда. И наше будущее и наша сила теперь в том, что если раньше мы не могли нашим слушателям показать, о чем говорим, теперь новые технологии позволяют нам это сделать. Мы снова получаем материал для разговора, здесь и сила, и слабость, и наше прошлое, я очень на это надеюсь, будет нашей силой в дальнейшем. Я приложу все силы, чтобы рассказать о том, что мы такое.
Елена Фанайлова: Чем отличается журналистский взгляд из Праги и из Москвы?
Андрей Шарый: Эта разделенность - средство, которое позволяет нам быть не увлеченными событием. Лет 10 назад у нас была реклама программы «Лицом к лицу», такой лозунг – «Радио Свобода – это невовлеченность». Я вел некоторое время эту программу и довольно часто думал об этом. Когда приезжаешь в Москву, атмосфера другая, ты становишься участником событий. Когда ты в Праге или где-то не в Москве, у тебя есть ощущение дистанции от происходящего. То, что говорил Иван Никитич: это возможность уважительного, толерантного отношения к собеседнику. Может быть, потому, что ты не до конца знаешь все его плюсы и минусы, это человек, которого ты можешь воспринимать объективно. Мне лично самому нравится такая позиция, у меня нет необходимости высказывать свою точку зрения в эфире, пусть ее высказывают эксперты, события пусть говорят сами за себя. А дело ведущего программы – конструировать этот эфир и показывать, что происходит, людям. Из-за границ России это сделать проще, поэтому, мне кажется, это большая сила, большое преимущество. Может быть, и слабость, если говорить об информационной журналистике, потому что ты неизбежно отстаешь, кто-то будет быстрее тебя. Новость на доли секунд может отставать, отчего она не становится менее новой, просто она немножко по-другому поворачивается. И у нас есть уникальная возможность по-другому это развернуть, дать свой взгляд на события и отличаться от всего того, что происходит. Мне кажется, мы отличаемся. Я эту разницу чувствую.
Елена Фанайлова: Ирина, а как решаются конфликты между пражским коллективом и московским? Когда ведущие редакторы с той или другой стороны говорят: нет, ребята, сегодня должна быть эта тема главная… Каким образом нам удается договариваться?
Ирина Лагунина: То, что такой конфликт есть, это очень хорошо. Если бы конфликта такого внутреннего не было, не было бы объективности, не было бы работы мысли. Конфликт всегда порождает аргументацию, желание отстоять себя наилучшим образом. Конфликт – замечательная вещь, когда он в цивилизованных рамках. С одной стороны, есть отстраненность, о чем говорил Андрей, я тоже за отстраненность. Например, когда смотришь на Россию со стороны, кажется: а почему все говорят о политике? Я, например, абсолютно уверена, что никакой политики в России нет уже давно. Идет подмена понятий. Если есть какая-то партийная жизнь, это не политика. Да, есть наша отстраненность, но есть в ней и плохой момент, который устраняет присутствие в нашей структуре Московского бюро. Этой отстраненностью порождается определенное отсутствие эмоциональности, а невовлеченность в события выглядит иногда как черствость, что неправда, но такая иллюзия есть. И то, что московская часть Русской службы эмоциональна, и то, что очень часто эмоции идут иногда впереди резона, это хорошо, это позволяет как раз сохранить баланс.
Аркадий Пильдес: У меня есть такое ощущение, что многие журналисты относятся к интернет-производству, как к чему-то сакральному. В отделе интернет-технологий мы ощущаем свою основную задачу в том, чтобы максимально стереть границу между задумкой журналиста и появлением чего бы то ни было на сайте, чтобы не было таких условий, при которых решается, что вот мы будем публиковать сегодня видео, потому что мы хотим видео, или мы публикуем текст, потому что из того региона мы не можем получить картинку. Стирание границ позволяет журналистам легко и естественно выбирать инструмент в соответствии с текущими потребностями. Ставим видео, публикуем картинки, ведет прямой эфир из удаленного города. И чем проще и естественнее такой процесс становится для журналистов… это и есть наилучшая оценка работы нашего технологического отдела.
Елена Фанайлова: Давайте скажем правду, интернет – наш основной сейчас инструмент. Волн и звуковых возможностей у нас чрезвычайно мало. Мы отдаем себе отчет, что находимся в крайне конкурентной и агрессивной среде? Я имею в виду поле русского интернета. И что привлекательного мы можем создать, какого рода продукт, чем мы так прекрасны и неповторимы, из-за чего люди должны нам доверять, кроме доверия к бренду?
Андрей Шарый: Смысл, суть остается той же, меняется способ доставки информации. Это вопрос стирания технологических границ, но это ничуть не меняет содержание работы.
Ирина Лагунина: У нас абсолютно такая же ситуация была в 1991-92 годах, когда стоял вопрос о том, что содержать Русскую службу необходимости нет, потому что в России открылись рынки свободной прессы, открылись границы, есть конкуренция идей, эмоций и коммуникаций. Очень быстро оказалось, что нет. К 1995 году Свобода полностью перестроилась, вышла на абсолютно равных конкурирующих условиях с самыми богатыми к тому времени в России электронными СМИ, и Свобода была востребовано всегда, в течение всех этих лет. Сейчас она востребована еще больше. Это не средство информации, а это определенные ценности, которые потребляются через это средство информации. Мы приспособимся и к новым реалиям интернета.
Иван Толстой: Я не стану отвечать за все Радио Свобода, потому что я занимаюсь только определенным сегментом, историко-культурным. Так вот, я занимаюсь историей неизвестного, огромным пластом, сегментом того, что неизвестно нашей публике. А своим слушателем, читателем, зрителем я мыслю прежде всего россиянина, хотя и среди эмигрантов те же россияне, которые либо находятся за границей в отпуске, либо по контракту работают, либо переехали пожить. А для русской рецепции, а я себя считаю по-прежнему россиянином, хотя довольно давно не живу в России, тем не менее, история русской мысли, русской культуры, русской литературы чрезвычайно важна. Ведь Радио Свобода предоставила шесть десятилетий назад свой микрофон всему тому, что было в России под запретом и под замком. Радио Свобода есть история русской классической литературы, живописи, музыки, история мысли и так далее. Все прошло через микрофоны Радио Свобода в Нью-Йорке, Мюнхене, Лондоне, Париже. Мы рассказали обо всем, чего нельзя было прочесть в Советском Союзе, нельзя было услышать, понять и подумать, а это целый глобус жизни. И все новые поколения появляются, которые снова ничего не знают, и ты снова начинаешь повторять… Я занимаюсь повторением старых программ и получаю отзывы слушателей: «Да откуда вы это взяли? Как интересно! Мы этого никогда не слышали!» До 29 ноября 1988 года нас глушили, 35 лет нас не существовало для слушателей. И если кто-то на даче, кузнец в оловянных очках, мог какую-то сделать антенну и нас поймать, то это штучные слушатели, да и они уже в лучшем мире. Так что мы можем говорить сами о себе, мы можем питаться сами собой, и это все время будет новое, новое и неизвестное. И на моей этой грядке я конкуренции просто не вижу. Успеть бы сказать все самое интересное, сливочное, а я уж про молоко не говорю. Архивные блоки постоянно будут обновлять сайт Радио Свобода, будет и видео. Масса ветеранов, тех, кого мы знаем только по голосу, а у них лица есть, у них глаза живые, они трепещут, когда рассказывают о прошлом, потому что это про них, это про страну, это про их страдания. Судьба каждого сотрудника Радио Свобода – это драма! Потому что он был вывезен, выслан, бежал из страны, потому что боялся получить пулю между лопатками, и так далее. Это драма людей, которые высказывали себя и свои надежды через наши микрофоны. Вот почему я считаю, что история Радио Свобода – это история великой организации.
Валентин Барышников: Я не уверен, что вообще надо говорить о технологиях. Надо показывать и рассказывать. Когда вы сказали об острой конкурентной среде, на самом деле, речь не идет о конкуренции с какими-то отдельными СМИ. Не так давно, в 2000-х годах, предсказывали конец журналистики. Считалось, что интернет, где каждый человек является источником информации, погубит классическую журналистику. Но очень быстро выяснилось, что, когда так много людей говорят одновременно, все равно нужен человек, который разберется во всем. И самое интересное для меня, я этим занимался в прошлом и, надеюсь, буду заниматься в будущем, это интернет, в котором разбросано огромное количество интересных людей, это блогеры, кто угодно, это наши глаза всюду. Мы можем найти интересных людей и увидеть их глазами то, что происходит. Но для меня самое важное – это осмысление, рефлексия и осознание. Никакая человеческая история без этого не состоится. Нужно услышать историю и подумать, и это поле не политики и информации, а поле культуры. И чтобы что-то осознать, нужны ассоциации, а чего на Радио Свободе больше, чем где бы то ни было, это поле широких культурных ассоциаций. Мне доставляет удовольствие, когда мы обсуждаем какую-то тему, выйти в ньюсрум и сказать: «Вот такая история. Помогите мне с экспертом. Что это напоминает?» И я получаю такое количество информации в этот момент, что после этого еще неделю могу читать про это и читать. Это правда интересно! Много людей из России живет за границей, и я брал интервью от Новой Зеландии до Латинской Америки. Поставить их в контекст эмиграции, о которой они часто не знают, это важно в таком осмыслении. Это самое интересное, что только может быть – вот эти ассоциации, это огромное поле, клубящееся, про которое никто не знает.
Андрей Шарый: Понятие такое, как агрегатор мнений – такая функция совершенно справедливо относительно изменения роли журналистики. И на опыте нашей работы это видно – какова была техническая миссия сначала, и теперь, когда весь мир СМИ глобализовался и абсолютно как мелкий горошек, в нем совершенно невозможно разобраться. И выигрывает тот, кто выбирает эти горошины правильно и правильно их конфигурирует. Насколько ловко и профессионально ты сможешь эту задачу решить – от этого зависит и профессиональный успех журналистики, как мне кажется, один из способов успеха. Экспертная база, возможность выбирать эти мнения, сталкивать их – это как раз и дает успех. А вторая половина успеха – донести до аудитории, для чего существуют тысячи платформ, которые мы только начинаем осваивать и когда-нибудь освоим, лучше раньше, чем позже.
Елена Фанайлова: У нашей редактуры есть один важный принцип. Мы должны предоставить нашим слушателям ту информацию, которую им трудно получить, живя в России, благодаря ограничениям, которые политический строй в России на эти новости накладывает. В нулевые годы слово «цензура» вернулось, и я бы добавила эту позицию: новости, которые наши слушатели не могут получить из других источников, та аналитика, которую они не могут получить.
Ирина Лагунина: Я согласна, но я бы не ограничивалась этим. Большая функция – породить и стимулировать общественную дискуссию. Я всегда видела миссию Радио Свобода больше даже в этом, чем в информации. Сила Свободы всегда была в том, что с течением лет Свобода стала определенного рода авторитетом. По тому, как Свобода выбирала людей, у которых брала интервью, с которыми общалась, которых она в какой-то степени продвигала как моральных лидеров страны. Это всегда был очень жесткий отбор, он соответствовал жестким критериям.
Елена Фанайлова: Конечно, мы говорим о Михаиле Горбачеве, об Анне Политковской, о людях такого класса. И об очень хороших комментаторах.
Ирина Лагунина: Да, и о правозащитном движении в советские времена. Сейчас в российском обществе возникла такая ситуация, что явных лидеров нет. Старые сделались неактуальны немножко уже, власть сильно изменилась, принимает все больше репрессивный характер. И нам сейчас предстоит сделать очень жесткий и болезненный отбор, кто соответствует нашим демократическим, жестким, но очень человеческим канонам. Ярые националисты, условно говоря, не могут быть лидерами. Люди не толерантные не могут быть лидерами. Как сманеврировать в этой очень пестрой среде зарождающегося чего-то – это большой вызов. И мне кажется, что чуть-чуть мы упустили время.
Елена Фанайлова: Я думаю, что и националистам нам придется давать слово, но с этим нужно работать. Картина протестного движения последних полутора лет, отсутствие лидеров – это было темой двух подробных дискуссий полтора года назад. И кто-то из наших чешских друзей сказал, что сейчас изменилась ситуация с лидерами в мире вообще. Мы же не знаем по именам лидеров турецкой оппозиции, к примеру. В нулевые протестные движения выглядят совершенно по-другому, их лидеры возникают по другим законам, по другим канонам. Мне именно это интересно.
Валентин Барышников: Мы должна брать у националистов интервью, это просто наша работа. Возвращаясь к разговору о контекстах и ассоциациях, мы должны рассказать о том, к чему приводят лидеры националистов. И лучше нас, наверное, этого никто не расскажет.
Иван Толстой: На историческом примере можно показать силу и слабость Радио Свобода. Помните ли вы, что в прежние советские времена советский слушатель Радио Свобода предпочитал другие радиостанции, про Свободу говорил: это злыдни, антисоветчики… Вот ВВС – садится Анатолий Максимович Гольдберг и мягко так что-то рассказывает. А Радио Свобода как дубиной бьет. Я занимаюсь историей наших программ, и что более мягкого, чем наш эфир? Мы не могли ругать советскую власть, оказывается. Мы могли говорить об ошибках, о нарушениях закона, но слово «преступник» по отношению к руководителям страны мы произнести не могли. Радио Свобода не была судом или прокурором, оно поставляло информацию к размышлению. Так вот, это же крайне интересно – посмотреть, как эта слабость с точки зрения аудитории Радио Свобода оказалась сейчас преимуществом и силой, когда пускаешь эти старые передачи снова в эфир и проверяешь реакцию слушателей. Все говорят: господи, какая добрая и пушистая радиостанция, какие вы добрые были. И снова находятся люди и сейчас, которые обвиняют Радио Свобода в жесткости. Я считаю, что ответ тут очень простой. Российское общество в каждую эпоху своего развития несколько инфантильно. В других странах своя инфантильность, я знаю свой народ, о нем и говорю. Вот я инфантильный. В 50-е годы моя инфантильность имела вот такие очертания, в 60-е другие, в 70-е третьи. Анатолий Максимович Гольдберг, ВВС, садился, объяснял - и отпускал слушателя, он как бы снимал с него грех быть советским, немножечко прощал советскую власть в ее преступлениях. А Радио Свобода вело себя как взрослый с двоечником, оно за «двойку» не давало мороженого, не прощало. Вещи просто назывались своими именами, но тогда это казалось поливанием. Проверяем на сегодняшнем слушателей – а что, все так и есть, и сегодня «Комсомолка», «Труд» и «Известия» тоже об этом пишут. Общество догнало Радио Свобода и в своей информационной позиции, и в аналитике, и то, что мы тогда говорили, стало общим местом, вполне исторической банальностью. И мы продолжаем говорить то, что мы видим, как мы понимаем ситуацию. И через очень короткое время то, что мы сегодня произносим, пишем и показываем, будет казаться абсолютно банальным, потому что это истинные вещи. Мы не говорим с нашими слушателями как с инфантильными людьми, и эта наша слабость оказывается нашей силой. История доказывает, что это так.
Елена Фанайлова: Аркадий, как мы сами себя сейчас воспринимаем? Вот вы, когда заходите на сайт Радио Свобода, что читаете?
Аркадий Пильдес: Что-нибудь интересное, не новости. Я сижу у компьютера целый день, и мне новостей хватает. А какое-то чтение на вечер – это то, что мне постоянно не хватает в русском интернете. Как только этого станет больше, это станет заметнее, это, конечно, будет здорово. Тут еще очень важным становится факт, что, с одной стороны, в интернете очень много всего. Если радио – это структурная конструкция, то на сайте есть все и сразу, и все архивы. И как показать случайно зашедшему на сайт читателю, сколько всего есть интересного, и что при этом еще и главное, провести его по сайту, чтобы он прочитал бы больше… Хороший сайт – это когда придешь на сайт и меньше пяти статей за раз не прочитаешь, столько там всего интересного. И это важнейшая задача – показать людям, случайно зашедшим на сайт, сколько интересного помимо того, за чем человек пришел. Это тяжелая задача, и она сравнима с работой музейного куратора, который выставку составляет. У него в запасниках вагоны всего стоят, а ему надо выставить что-то такое, чтобы посетителю выставки было интересно от первой картины до последней, не скучно, и чтобы он это еще друзьям посоветовал. Это, с одной стороны, очень технологические вещи, и понятно примерно, что нужно делать, но дальше на уровне службы встает вопрос о принятии решений, и, что самое тяжелое, это воплощение этих решений в жизнь. Мы все, что у нас есть, хотим дать слушателю почитать и послушать, но как заинтересовать – это очень сложный вопрос.
Елена Фанайлова: Если говорить о нашем будущем, что вы хотите сделать? Я, например, хочу, чтобы программа «Свобода в клубах» выходила по вечерам в прямом эфире. А еще я хочу, чтобы Ирина Лагунина повторила видеопоездку в Боснию. Это меня, как потребителя сайта, в свое время ужасно заинтересовало.
Иван Толстой: Я всегда говорю только о своем будущем. Я хотел бы видеть сайт таким, каким вижу самый удачный вариант книжной полки, когда ты быстро находишь книжки. У меня есть собрания сочинений, есть отдельные издания. Во второй ряд я ставлю собрания сочинений, потому что там однородные книжки, и их искать было бы легко, а вот разные корешки я ставлю в первый ряд. И чтобы найти собрание во втором ряду, на первый ряд я выставляю по одной книжке и знаю, что на этой полке у меня Бунин, а Блок здесь, Брюсов там, а Набоков еще где-то. Вот я хотел бы так оформлять наш архив на сайте, чтобы я выставлял только первые томики, и слушатель кликал бы туда и выходил на собрание сочинений. Вот у меня Сергей Довлатов есть, я выставляю один «томик» Довлатова, человек кликает и получает всего Довлатова, который у нас есть. А у нас его выше крыши! Довлатов у нас много лет работал, есть интервью, записи, литературные чтения… Например, Довлатов берет интервью у Бродского – какой шик! Или сколько интереснейших вещей произнес в микрофон Радио Свобода Петр Вайль! Нужен какой-то гид, как сказал Аркадий, куратор, музеевед, который поднял бы зонтик: «За мной!» - и все бредут за ним. Может быть, маленький человечек ходит по экрану – историк Радио Свобода, который говорит: «Вам сюда…»
Андрей Шарый: С вашим лицом, Иван Никитич! (смеются)
Иван Толстой: Можно и с моим. Он со скрипом открывает дверь, проходит в комнатку, а там… пещера Аладдина!
Андрей Шарый: Мне важно сейчас выстроить новый баланс всяких платформ для разной подачи информации – видео, радио и текст. Очень бурно развивается видео, у нас гигантские планы, связанные с этим. Мне бы хотелось не потерять глубину радиопрограмм, потому что хорошая радиопрограмма по определению глубже хорошей телепрограммы, потому что тебя слушают, концентрируются на тебе. Я понимаю, что визуализация неизбежна, видео-фактор будет все более и более важным, так устроен мир. И мне кажется, что мы найдем в нашей работе правильную формулу, которая позволит не потерять и приобрести. Мне бы хотелось, чтобы этот переход происходил таким образом, чтобы удалось это все дело так соединить, чтобы, не утратив хорошего, еще и добавить к нему.
Валентин Барышников: Я бы хотел что-нибудь сделать, чтобы обеспечить Андрею визуализацию, чтобы у него все это не потерялось. На самом деле, мне кажется, что люди могут объединить этот разрозненный опыт. Мы не большое телевидение, но у нас люди могут объединить опыт, и мы будем брать видео из самых разных мест. Мы будем брать свидетельства людей, про которых мы, может быть, не очень много знаем…
Елена Фанайлова: А какие это люди?
Валентин Барышников: Да любой блогер, любой человек с камерой, который является свидетелем чего-то происходящего. У нас есть большой опыт, как правильно встраивать это в общую структуру, чтобы это было достоверным, мы будем проверять это всем доступными способами и комментировать. И это наша задача – объединить все в одно воспринимаемое цельным существо.
Аркадий Пильдес: Несколько лет назад директором Русской служба была Маша Клайн, при которой впервые сайт перестал быть текстовым архивом эфира и начал потихоньку становиться чем-то самостоятельным. И она однажды задала мне такой простой и при этом бесконечно сложный вопрос: «А вот нельзя ли так сделать, что я открываю главную страницу сайта – и там сверху отображаются только те тексты, которые мне интересны, которые я хочу почитать, а остальных текстов я вообще даже не вижу?» И когда мы сможем это сделать для каждого отдельного посетителя сайта, он станет идеальным.
Ирина Лагунина: Мы начали говорить о видео, и конечно, у нас есть планы, довольно амбициозные. Но мне кажется, что обучить радиожурналистов писать текст намного сложнее, чем обучить радиожурналистов делать видео. Никогда не надо недооценивать силу голоса, и в видео голос так же важен, как и в радио, а радиожурналист умеет говорить, ставить акценты. Как говорит наш нынешний президент Кевин Клоуз, радио – это самое интимное средство информации.
Иван Толстой: Помните, раньше радио называли – гость в доме. Вот Радио Свобода должно стать гостем в доме.
Ирина Лагунина: Именно так. Мне кажется, мы сможем остаться этим гостем и сохранить интимность отношений с теми, кто приходит к нам за информацией, за анализом, за культурой, за историей, за чем угодно. Мы сможем это все сохранить и развить в каком-то новом формате. Это будет видео, другие форматы. Но то, что у нас есть огромный потенциал, я в этом не сомневаюсь. Потому что у нас прекрасные люди, у нас огромная корреспондентская сеть и в России, и за рубежом, которой нет ни у одного средства информации в России. И я думаю, что в середине осени мы сможем показать и сказать: это то, что мы обсуждали последние 6 месяцев, оцените.
