"Для гностика-пессимиста, или дуалиста, отягощенный роковым влиянием звезд материальный мир зол по самому своему существу; от этого мира надо уйти с помощью аскетической жизни, избегая, насколько возможно, всякого контакта с материей, пока избавленная от тяжести душа не подымется сквозь планетные сферы, освобождаясь по мере восхождения от их злых влияний, на свою истинную родину в нематериальном божественном мире. А для гностика-оптимиста материя проникнута божеством, земля живет и движется благодаря божественной жизни, звезды – это живые божественные существа, солнце светит божественной силой, все части природы благи, поскольку все это – части Божества". Эта цитата – из превосходной книги английской исследовательницы Фрэнсис А. Йейтс "Джордано Бруно и герметическая традиция"; в начале труда Йейтс рассуждает об истоках герметизма – а здесь уж без гнозиса и гностицизма не обойтись, конечно. (Замечу в скобках, что эта классическая работа в отличном переводе Григория Дашевского вышла 13 лет назад, не вызвав практически никакого отклика. Как тут не поверить в гностическую теорию онтологичности Зла? Впрочем, об этом чуть позже).
Итак, две разновидности гностиков, если верить Фрэнсис А. Йейтс, ссылающейся в свою очередь на французского исследователя Фестюжьера, – пессимист и оптимист. Разница между ними не столько в доводах, которые они приводят в рассуждениях, сколько в изначальной интенции; нечто вроде знаменитой шутки о наполовину полном/пустом стакане. Но это только на первый взгляд. Все гораздо сложнее; в нижеследующей беседе Пятигорский, стараясь не запугать советского слушателя 1975 года тонкостями невероятно сложной мистической системы гностицизма, пытается намекнуть (пусть только намекнуть!) на это.
Но сначала о другом. "Интересно" – важнейшее понятие для философии Пятигорского. Он всегда утверждал, что философ волен выбирать любой объект для своего размышления, даже не будучи специалистом: ведь, в конце концов, он обречен думать (если является настоящим философом) о своем думанье о предмете, а не о нем самом. Но, – говорил Александр Моисеевич, – это вовсе не значит, что философ может быть равнодушен к этому объекту. Отнюдь. Философ должен испытывать интерес с нему; или, точнее, объект должен быть ему интересен, находиться в зоне интересного. Любопытно, что Пятигорский никогда не определял значение этого слова "интересен", не уточнял, что именно он подразумевал под столь широким понятием; с другой стороны, любой, кто имел счастье разговаривать с Александром Моисеевичем, в момент беседы прекрасно понимал, что сейчас является интересным, а что нет. А после разговора… забывал. Интересное переставало казаться таковым. Такие вещи происходили довольно часто в связи с Пятигорским, в беседах или при чтении его текстов, неважно. Ситуация эта повторялась: перечитываешь, к примеру, "Философию одного переулка", понимаешь совершенно все, круг мысли автора, контекст, собственные соображения выстраиваются в голове четко и в наилучшем порядке, но стоит закрыть книгу – и все. "Никто не помнит ничего", как писал любимый поэт Александра Моисеевича. Странно, но подобный же эффект производит на автора этих строк чтение его любимых писателей: Пруста, Роберта Вальзера, В.Г. Зебальда. Здесь, как мне кажется, и таится один из возможных путей определения "интересного": то, что является таковым здесь и сейчас, невероятно ясным, точным, последовательным, исчерпывающим одновременно – но не секундой ранее и не секундой позднее. Иными словами, можно трактовать "интересное" как место, куда на мгновение (бессознательно) перемещается сознание, чтобы потом тут же покинуть его.
Но вернемся к гностицизму. Говорить о нем интересно – здесь и сейчас (см. выше). И Пятигорского гностицизм занимал весьма сильно. Дело не только в том, что эта религиозно-философская мистическая система есть продукт почти идеального западно-восточного синтеза, редкого в истории. Даже не столь важные, казалось бы, частные факты обращали внимание Александра Моисеевича к гностицизму; к примеру, его любимый буддолог, автор нескольких классических работ по индийскому буддизму Эдуард Конзе, озаглавил книгу воспоминаний "Мемуары современного гностика". Сам Пятигорский сочувственно относился к некоторым положениям этой системы; прежде всего, к идее реального существования Зла, к тому, что Зло является таким же порождением Демиурга, как и Добро – а не, как считают почти все в нынешнем либеральном (и не только) мире, следствием отсутствия Добра в какой-то отдельно взятой точке.
И вот здесь мы переходим к двум видам гностиков. Ни в коей мере не являясь специалистом (и даже начетчиком-аматером) в этой теме, все же предположу, что никаких гностиков-оптимистов быть не может. В аудиобеседе, которую мы сегодня предлагаем вашему вниманию, Пятигорский говорит: Плерома может присутствовать в нашем мире, не растворяясь в нем, как свет во тьме, неустанно стремясь вернуться в присущее ему состояние чистого света. Собственно, и дух стремится вырваться из сотворенного для него материального тела. Перед нами драма и страдание; материя, мир косны, невежественны, по сути, бессмысленны. Сам наш мир сотворен архонтом, божеством (как считают многие гностики) чуть ли не самой низшей ступени, невежественным, ограниченным, неспособным понять любовь. В любом случае, согласно некоторым гностическим текстам, Демиург был создан Софией, которая, тут же устыдившись своего чада, поместила его в облако, установив ему там трон. В результате, Демируг возомнил, что существует только он, что нет высших сил и существ, и сотворил мир по своему разумению. За образец он принял некое воспринятое от Софии знание; но невежественный создатель не знал, что оно есть небольшая часть высшего мира Плеромы. Не понимая, что и как, он имитировал тот высший мир, но получилась нелепая и жалкая пародия, нечто вроде подмосковных "поместий" русских олигархов, которым ушлые дизайнеры попытались объяснить про "красивое". Вот в этом мире мы и живем. Какой уж тут оптимизм.
Первая из двух бесед Александра Пятигорского (по-прежнему, под псевдонимом "Андрей Моисеев") о гностиках прозвучала в эфире Радио Свобода 12 марта 1975 года.
Проект "Свободный философ Пятигорский" готовится совместно с Фондом Александра Пятигорского. Благодарим руководство Фонда и лично Людмилу Пятигорскую за сотрудничество. Напоминаю, этот проект был бы невозможен без архивиста "Свободы" Ольги Широковой, являющейся соавтором всего начинания.
Все выпуски проекта доступны здесь
Итак, две разновидности гностиков, если верить Фрэнсис А. Йейтс, ссылающейся в свою очередь на французского исследователя Фестюжьера, – пессимист и оптимист. Разница между ними не столько в доводах, которые они приводят в рассуждениях, сколько в изначальной интенции; нечто вроде знаменитой шутки о наполовину полном/пустом стакане. Но это только на первый взгляд. Все гораздо сложнее; в нижеследующей беседе Пятигорский, стараясь не запугать советского слушателя 1975 года тонкостями невероятно сложной мистической системы гностицизма, пытается намекнуть (пусть только намекнуть!) на это.
Но сначала о другом. "Интересно" – важнейшее понятие для философии Пятигорского. Он всегда утверждал, что философ волен выбирать любой объект для своего размышления, даже не будучи специалистом: ведь, в конце концов, он обречен думать (если является настоящим философом) о своем думанье о предмете, а не о нем самом. Но, – говорил Александр Моисеевич, – это вовсе не значит, что философ может быть равнодушен к этому объекту. Отнюдь. Философ должен испытывать интерес с нему; или, точнее, объект должен быть ему интересен, находиться в зоне интересного. Любопытно, что Пятигорский никогда не определял значение этого слова "интересен", не уточнял, что именно он подразумевал под столь широким понятием; с другой стороны, любой, кто имел счастье разговаривать с Александром Моисеевичем, в момент беседы прекрасно понимал, что сейчас является интересным, а что нет. А после разговора… забывал. Интересное переставало казаться таковым. Такие вещи происходили довольно часто в связи с Пятигорским, в беседах или при чтении его текстов, неважно. Ситуация эта повторялась: перечитываешь, к примеру, "Философию одного переулка", понимаешь совершенно все, круг мысли автора, контекст, собственные соображения выстраиваются в голове четко и в наилучшем порядке, но стоит закрыть книгу – и все. "Никто не помнит ничего", как писал любимый поэт Александра Моисеевича. Странно, но подобный же эффект производит на автора этих строк чтение его любимых писателей: Пруста, Роберта Вальзера, В.Г. Зебальда. Здесь, как мне кажется, и таится один из возможных путей определения "интересного": то, что является таковым здесь и сейчас, невероятно ясным, точным, последовательным, исчерпывающим одновременно – но не секундой ранее и не секундой позднее. Иными словами, можно трактовать "интересное" как место, куда на мгновение (бессознательно) перемещается сознание, чтобы потом тут же покинуть его.
Но вернемся к гностицизму. Говорить о нем интересно – здесь и сейчас (см. выше). И Пятигорского гностицизм занимал весьма сильно. Дело не только в том, что эта религиозно-философская мистическая система есть продукт почти идеального западно-восточного синтеза, редкого в истории. Даже не столь важные, казалось бы, частные факты обращали внимание Александра Моисеевича к гностицизму; к примеру, его любимый буддолог, автор нескольких классических работ по индийскому буддизму Эдуард Конзе, озаглавил книгу воспоминаний "Мемуары современного гностика". Сам Пятигорский сочувственно относился к некоторым положениям этой системы; прежде всего, к идее реального существования Зла, к тому, что Зло является таким же порождением Демиурга, как и Добро – а не, как считают почти все в нынешнем либеральном (и не только) мире, следствием отсутствия Добра в какой-то отдельно взятой точке.
И вот здесь мы переходим к двум видам гностиков. Ни в коей мере не являясь специалистом (и даже начетчиком-аматером) в этой теме, все же предположу, что никаких гностиков-оптимистов быть не может. В аудиобеседе, которую мы сегодня предлагаем вашему вниманию, Пятигорский говорит: Плерома может присутствовать в нашем мире, не растворяясь в нем, как свет во тьме, неустанно стремясь вернуться в присущее ему состояние чистого света. Собственно, и дух стремится вырваться из сотворенного для него материального тела. Перед нами драма и страдание; материя, мир косны, невежественны, по сути, бессмысленны. Сам наш мир сотворен архонтом, божеством (как считают многие гностики) чуть ли не самой низшей ступени, невежественным, ограниченным, неспособным понять любовь. В любом случае, согласно некоторым гностическим текстам, Демиург был создан Софией, которая, тут же устыдившись своего чада, поместила его в облако, установив ему там трон. В результате, Демируг возомнил, что существует только он, что нет высших сил и существ, и сотворил мир по своему разумению. За образец он принял некое воспринятое от Софии знание; но невежественный создатель не знал, что оно есть небольшая часть высшего мира Плеромы. Не понимая, что и как, он имитировал тот высший мир, но получилась нелепая и жалкая пародия, нечто вроде подмосковных "поместий" русских олигархов, которым ушлые дизайнеры попытались объяснить про "красивое". Вот в этом мире мы и живем. Какой уж тут оптимизм.
Первая из двух бесед Александра Пятигорского (по-прежнему, под псевдонимом "Андрей Моисеев") о гностиках прозвучала в эфире Радио Свобода 12 марта 1975 года.
Проект "Свободный философ Пятигорский" готовится совместно с Фондом Александра Пятигорского. Благодарим руководство Фонда и лично Людмилу Пятигорскую за сотрудничество. Напоминаю, этот проект был бы невозможен без архивиста "Свободы" Ольги Широковой, являющейся соавтором всего начинания.
Все выпуски проекта доступны здесь