Радио Свобода продолжает знакомить с серией видеописем Михаилу Ходорковскому. 19 июня письмо семьи Дзядко опубликовал Алексей Навальный.
Многие приемы, которые следствие и прокуратура использовали в "деле ЮКОСа", стали примером для плохого подражания другими следователями, государственными обвинителями и начали кочевать из дела в дело. Верно ли это утверждение? Или "дело ЮКОСа" было настолько масштабным, что всем просто стало известно, как работают следователи и обвинители? На вопросы Радио Свобода отвечает адвокат Михаила Ходорковского Вадим Клювгант:
– Я бы заменил союз "или" на союз "и", поскольку в этом деле имеет место и одно, и другое. Если иметь в виду масштабы, то надо говорить, скорее, даже не о масштабах дела, а о масштабах бедствия. Масштаб обвинения запредельный даже для фантаста, и масштаб этих всех надругательств над законом, даже не нарушений, а именно надругательств, таков, что сверхконцентрация образовалась. С другой стороны, несомненно, целый ряд технологий, их можно обобщенно назвать "технологии расправы", отработан именно в этом деле и теперь тиражируется. То, что сейчас можно увидеть в других заказных делах, наверняка найдется в деле ЮКОСа. И еще одно замечание. Некоторые из этих технологий расправы известны отечественной истории, по совсем другим временам, к которым, мы считали, возврата нет. Так что их можно считать новыми технологиями, имея в виду новый исторический период, современный.
– В первую очередь, по тяжести, я бы назвал совершенно бессовестное и беспрецедентное по масштабам использование в "деле ЮКОСа" института заложничества и пыток. Мы знаем про заложников, про пытки, все это было раньше, но для новейшего времени масштаб применения этой технологии расправы вместо доказывания чего бы то ни было просто вопиющий, и я бы это поставил на первое место.
– Заложники – это другие бывшие сотрудники ЮКОСа, родственники...
– По сути, вся огромная компания, все сотрудники оказались в заложниках. Формы заложничества разные: кто-то оказался под арестом, в заключении, включая даже такие совсем уже не поддающиеся описанию характеристики, как пожизненно заключение Алексея Пичугина. И в целом очень много было длительных сроков. Причем от людей даже не пытались скрывать, что они заложники, с ними откровенно и бессовестно торговались: скажи, что нам надо, и пойдешь домой, не скажешь – сядешь. Один из заложников – Василий Алексанян – заплатил за это жизнью. Но именно он на заседании Верховного суда подробно рассказывал, как ему говорили, что оказание ему медицинской помощи зависит от того, даст ли он такие показания, какие нужны следователям: изобличающие, а точнее, клеветнические, то есть лжеизобличающие, в несовершенных преступлениях Ходорковского и Лебедева. Сам Платон Лебедев – первый заложник. От него же тоже этого никто не скрывал, и вообще это не скрывалось, что Платон Лебедев был арестован 2 июля именно в качестве заложника. Расчет был на это.
– То есть сначала послали "черную метку" в виде ареста Пичугина, потом, после того как Ходорковский не образумился с точки зрения властей, уже арестовали Лебедева и потом уже и самого Ходорковского.
– Конечно. Притом что Платон Лебедев был намного ближе к Михаилу Ходорковскому, чем Алексей Пичугин. Это никак не умаляет страданий Пичугина, безусловно, но объективный факт заключается в том, что Платон Лебедев – это ближайший к Михаилу Ходорковскому из людей. А потом этот институт заложников множился: одни арестованы, другие вынужденно уехали, третьи как-то иначе пострадали. И со всеми, кто был взят в этот заложнический оборот, была откровенная торговля – их процессуальный статус в обмен на нужные следствию ложные показания. В подавляющем большинстве люди не сломались и не вступили в эту сделку. Если не в чем изобличать, как ни тужься, результат примерно один. Но сама по себе эта технология, конечно, была не просто восстановлена из самых мрачных времен недоброй памяти, но она была освежена и переведена на какой-то совершенно новый для нынешнего времени уровень.
– Вы видели это в каких-то других делах, которые проходили в России?
– Из самых известных – Магнитский. Кто он, как не заложник? А Развозжаев, похищенный в другой стране, кто он, как не заложник? И тоже понятно было, что от них хотят.
– Вы говорите об известных всей стране делах, но и в регионах процветает институт заложничества для расправы с бизнес-конкурентами, неугодными людьми.
– Безусловно. Михаил Ходорковский говорил еще в самом начале этой расправы, 10 лет назад, что "если мною занимаются генералы, то для кого-то и сержанта хватит или лейтенанта", вот и вся разница. Еще в рамках этой торговли есть торговля статусом – "будучи осведомленным" или "будучи не осведомленным". Это все оставлено исключительно на усмотрение следователя – решить, что написать про этого человека, в чем он был осведомлен, а в чем не был осведомлен, и отсюда сделать вывод о его статусе – виноватого, обвиняемого, свидетеля и так далее. Это отвратительные игрища, и в силу того, что они оказывали самое сильное и самое прямое влияние на человеческие судьбы, я ставлю их на первое место.
– 10 лет уже "живет и побеждает" так называемое основное, материнское дело ЮКОСа. Даже номер его широко известен – 184103. И по нему до сих пор работает следственная группа: 11-й год производит какую-то продукцию, вызывает, кого считает нужным, вне всякой связи этих людей с ЮКОСом. Хотя дело было возбуждено в начале 2003 года по эпизодам, связанным с приватизацией ОАО "Апатит", чего только в рамках этого дела уже не понарасследовали. И потом из него, как чертенята из табакерки, выпрыгивают так называемые выделенные дела. Мы уже давно сбились со счета, сколько их. Туда произвольно, по усмотрению следователей, вбрасывается часть материалов, копируется из этого самого пресловутого основного дела, сортируются люди, кто в этом деле обвиняемый, кто свидетель… Кручу-верчу, запутать хочу. И это не только манипулирование делами, это еще и манипулирование доказательствами, и способ их фальсификации и сокрытия. Делается копия с копии, десятки раз перекопированной, а затем это представляется как доказательство. Но какое это доказательство? Уже никакую достоверность материала определить невозможно и концов не найти. Более того, мы много раз сталкивались с тем, что материалы в выделенное дело копируются недобросовестно, не полностью, например, часть документа есть, а другой части нет, так что проверить невозможно. И масштабы такого рода манипуляций с материалами тоже запредельны. Я это называю – процессуальное наперсточничество. Но это очень удобная технология, она позволяет бесконечно длить процесс, создавать видимость следствия, когда уже ни предмета, ни пределов, ничего нет – все бездонно и бесконечно. И для всех, кроме самих причастных следователей, остается тайной, что там они в данный момент расследуют и что следующее оттуда выпрыгнет в качестве продукции. Ходорковский с Лебедевым два раза получали приговор по выделенным делам – один раз на 8 лет, другой раз на 14, потом милостью Мосгорсуда сокращенные до 13.
– То есть в случае, когда существует некое основное, материнское дело, производятся какие-то процессуальные действия по этому основному делу, люди, дела в отношении которых потом могут быть выделены, которые могут стать их фигурантами, даже не подозревают, что это происходит...
– Да, это обязательное условие, все до часа Х делается в тайне. А потом следователи и прокуроры говорят: так это же по другому делу, поэтому мы вас не уведомляли. Вы же в том деле никто. Это тоже делается специально для того, чтобы запутать, скрыть, не дать возможности защищаться. Ведь для чего должен подозреваемый знать, что он заподозрен? Чтобы с этого момента иметь возможность защищаться, спорить, представлять свои доказательства. Именно этому и препятствуют. Более того, еще создают лжепреюдицию, хотя называют это преюдицией. Это действует так: кого-то осуждают по боковому эпизоду, людей второго-третьего уровня, которые, скажем, даже Ходорковского если и видели, то в основном по телевизору, хотя и работали в ЮКОСе. Но их осудили первыми, а потом в дело Ходорковского принесли приговор и сказали: вот, уже все установлено, ничего не надо доказывать. Но при этом ни Ходорковского в то дело не пустили, хотя он говорил и писал, что "я же главарь, так вы меня спросите, как я главарем был, что же вы судите моих членов банды без главаря". Эта лжепреюдиция как одно из проявлений процессуального наперсточничества сегодня просто шагает по городам и весям. Если говорить о самых известных примерах, то это, конечно, "болотное дело". 12 человек, которых сейчас судят, оказывается, поддались призывам неустановленных организаторов. В то же самое время это выделенное дело, в которое сбросили, что посчитали нужным, из основного "болотного дела". А в основном "болотном деле" есть "организаторы", которые вполне себе установлены, которые там обвиняются, а здесь они у нас не установлены. Соединить одно с другим – и уже тоже лжепреюдиция есть, которая будет выдаваться за преюдицию...
– Вы имеете в виду дела, которые рассмотрены в особом порядке?
– Да. И тоже сторговались (смотри пункт первый, заложничество): "ты нам – мы тебе". Хотя насчет "мы тебе" относительно. 4,5 года человеку, который под давлением вроде бы как признал вину, хотя он просто ритуальную фразу произнес, что признает свою вину, а по сути, если прочитать его показания, то там никакого признания ни в каком преступлении нет. Это все тоже отработано в деле века – деле ЮКОСа.
Продолжение читайте 20 июня вместе со следующим письмом Михаилу Ходорковскому.
Приемы, опробованные следствием в деле ЮКОСа
Многие приемы, которые следствие и прокуратура использовали в "деле ЮКОСа", стали примером для плохого подражания другими следователями, государственными обвинителями и начали кочевать из дела в дело. Верно ли это утверждение? Или "дело ЮКОСа" было настолько масштабным, что всем просто стало известно, как работают следователи и обвинители? На вопросы Радио Свобода отвечает адвокат Михаила Ходорковского Вадим Клювгант:
– Я бы заменил союз "или" на союз "и", поскольку в этом деле имеет место и одно, и другое. Если иметь в виду масштабы, то надо говорить, скорее, даже не о масштабах дела, а о масштабах бедствия. Масштаб обвинения запредельный даже для фантаста, и масштаб этих всех надругательств над законом, даже не нарушений, а именно надругательств, таков, что сверхконцентрация образовалась. С другой стороны, несомненно, целый ряд технологий, их можно обобщенно назвать "технологии расправы", отработан именно в этом деле и теперь тиражируется. То, что сейчас можно увидеть в других заказных делах, наверняка найдется в деле ЮКОСа. И еще одно замечание. Некоторые из этих технологий расправы известны отечественной истории, по совсем другим временам, к которым, мы считали, возврата нет. Так что их можно считать новыми технологиями, имея в виду новый исторический период, современный.
Прием 1: "институт заложничества"
– В первую очередь, по тяжести, я бы назвал совершенно бессовестное и беспрецедентное по масштабам использование в "деле ЮКОСа" института заложничества и пыток. Мы знаем про заложников, про пытки, все это было раньше, но для новейшего времени масштаб применения этой технологии расправы вместо доказывания чего бы то ни было просто вопиющий, и я бы это поставил на первое место.
– Заложники – это другие бывшие сотрудники ЮКОСа, родственники...
– По сути, вся огромная компания, все сотрудники оказались в заложниках. Формы заложничества разные: кто-то оказался под арестом, в заключении, включая даже такие совсем уже не поддающиеся описанию характеристики, как пожизненно заключение Алексея Пичугина. И в целом очень много было длительных сроков. Причем от людей даже не пытались скрывать, что они заложники, с ними откровенно и бессовестно торговались: скажи, что нам надо, и пойдешь домой, не скажешь – сядешь. Один из заложников – Василий Алексанян – заплатил за это жизнью. Но именно он на заседании Верховного суда подробно рассказывал, как ему говорили, что оказание ему медицинской помощи зависит от того, даст ли он такие показания, какие нужны следователям: изобличающие, а точнее, клеветнические, то есть лжеизобличающие, в несовершенных преступлениях Ходорковского и Лебедева. Сам Платон Лебедев – первый заложник. От него же тоже этого никто не скрывал, и вообще это не скрывалось, что Платон Лебедев был арестован 2 июля именно в качестве заложника. Расчет был на это.
– То есть сначала послали "черную метку" в виде ареста Пичугина, потом, после того как Ходорковский не образумился с точки зрения властей, уже арестовали Лебедева и потом уже и самого Ходорковского.
– Конечно. Притом что Платон Лебедев был намного ближе к Михаилу Ходорковскому, чем Алексей Пичугин. Это никак не умаляет страданий Пичугина, безусловно, но объективный факт заключается в том, что Платон Лебедев – это ближайший к Михаилу Ходорковскому из людей. А потом этот институт заложников множился: одни арестованы, другие вынужденно уехали, третьи как-то иначе пострадали. И со всеми, кто был взят в этот заложнический оборот, была откровенная торговля – их процессуальный статус в обмен на нужные следствию ложные показания. В подавляющем большинстве люди не сломались и не вступили в эту сделку. Если не в чем изобличать, как ни тужься, результат примерно один. Но сама по себе эта технология, конечно, была не просто восстановлена из самых мрачных времен недоброй памяти, но она была освежена и переведена на какой-то совершенно новый для нынешнего времени уровень.
– Вы видели это в каких-то других делах, которые проходили в России?
– Из самых известных – Магнитский. Кто он, как не заложник? А Развозжаев, похищенный в другой стране, кто он, как не заложник? И тоже понятно было, что от них хотят.
– Вы говорите об известных всей стране делах, но и в регионах процветает институт заложничества для расправы с бизнес-конкурентами, неугодными людьми.
– Безусловно. Михаил Ходорковский говорил еще в самом начале этой расправы, 10 лет назад, что "если мною занимаются генералы, то для кого-то и сержанта хватит или лейтенанта", вот и вся разница. Еще в рамках этой торговли есть торговля статусом – "будучи осведомленным" или "будучи не осведомленным". Это все оставлено исключительно на усмотрение следователя – решить, что написать про этого человека, в чем он был осведомлен, а в чем не был осведомлен, и отсюда сделать вывод о его статусе – виноватого, обвиняемого, свидетеля и так далее. Это отвратительные игрища, и в силу того, что они оказывали самое сильное и самое прямое влияние на человеческие судьбы, я ставлю их на первое место.
Прием 2: "материнское дело и лжепреюдиция"
– 10 лет уже "живет и побеждает" так называемое основное, материнское дело ЮКОСа. Даже номер его широко известен – 184103. И по нему до сих пор работает следственная группа: 11-й год производит какую-то продукцию, вызывает, кого считает нужным, вне всякой связи этих людей с ЮКОСом. Хотя дело было возбуждено в начале 2003 года по эпизодам, связанным с приватизацией ОАО "Апатит", чего только в рамках этого дела уже не понарасследовали. И потом из него, как чертенята из табакерки, выпрыгивают так называемые выделенные дела. Мы уже давно сбились со счета, сколько их. Туда произвольно, по усмотрению следователей, вбрасывается часть материалов, копируется из этого самого пресловутого основного дела, сортируются люди, кто в этом деле обвиняемый, кто свидетель… Кручу-верчу, запутать хочу. И это не только манипулирование делами, это еще и манипулирование доказательствами, и способ их фальсификации и сокрытия. Делается копия с копии, десятки раз перекопированной, а затем это представляется как доказательство. Но какое это доказательство? Уже никакую достоверность материала определить невозможно и концов не найти. Более того, мы много раз сталкивались с тем, что материалы в выделенное дело копируются недобросовестно, не полностью, например, часть документа есть, а другой части нет, так что проверить невозможно. И масштабы такого рода манипуляций с материалами тоже запредельны. Я это называю – процессуальное наперсточничество. Но это очень удобная технология, она позволяет бесконечно длить процесс, создавать видимость следствия, когда уже ни предмета, ни пределов, ничего нет – все бездонно и бесконечно. И для всех, кроме самих причастных следователей, остается тайной, что там они в данный момент расследуют и что следующее оттуда выпрыгнет в качестве продукции. Ходорковский с Лебедевым два раза получали приговор по выделенным делам – один раз на 8 лет, другой раз на 14, потом милостью Мосгорсуда сокращенные до 13.
– То есть в случае, когда существует некое основное, материнское дело, производятся какие-то процессуальные действия по этому основному делу, люди, дела в отношении которых потом могут быть выделены, которые могут стать их фигурантами, даже не подозревают, что это происходит...
– Да, это обязательное условие, все до часа Х делается в тайне. А потом следователи и прокуроры говорят: так это же по другому делу, поэтому мы вас не уведомляли. Вы же в том деле никто. Это тоже делается специально для того, чтобы запутать, скрыть, не дать возможности защищаться. Ведь для чего должен подозреваемый знать, что он заподозрен? Чтобы с этого момента иметь возможность защищаться, спорить, представлять свои доказательства. Именно этому и препятствуют. Более того, еще создают лжепреюдицию, хотя называют это преюдицией. Это действует так: кого-то осуждают по боковому эпизоду, людей второго-третьего уровня, которые, скажем, даже Ходорковского если и видели, то в основном по телевизору, хотя и работали в ЮКОСе. Но их осудили первыми, а потом в дело Ходорковского принесли приговор и сказали: вот, уже все установлено, ничего не надо доказывать. Но при этом ни Ходорковского в то дело не пустили, хотя он говорил и писал, что "я же главарь, так вы меня спросите, как я главарем был, что же вы судите моих членов банды без главаря". Эта лжепреюдиция как одно из проявлений процессуального наперсточничества сегодня просто шагает по городам и весям. Если говорить о самых известных примерах, то это, конечно, "болотное дело". 12 человек, которых сейчас судят, оказывается, поддались призывам неустановленных организаторов. В то же самое время это выделенное дело, в которое сбросили, что посчитали нужным, из основного "болотного дела". А в основном "болотном деле" есть "организаторы", которые вполне себе установлены, которые там обвиняются, а здесь они у нас не установлены. Соединить одно с другим – и уже тоже лжепреюдиция есть, которая будет выдаваться за преюдицию...
– Вы имеете в виду дела, которые рассмотрены в особом порядке?
– Да. И тоже сторговались (смотри пункт первый, заложничество): "ты нам – мы тебе". Хотя насчет "мы тебе" относительно. 4,5 года человеку, который под давлением вроде бы как признал вину, хотя он просто ритуальную фразу произнес, что признает свою вину, а по сути, если прочитать его показания, то там никакого признания ни в каком преступлении нет. Это все тоже отработано в деле века – деле ЮКОСа.
Продолжение читайте 20 июня вместе со следующим письмом Михаилу Ходорковскому.
