В научном и педагогическом сообществах живо обсуждают инициативу президента России Владимира Путина о создании единого учебника истории для средних школ. О готовности подготовить такое издание в сжатые сроки заявил министр образования России Дмитрий Ливанов. Эксперты высказывают сомнения как в уместности реализации такой идеи вообще, так и в возможности ее осуществления на высоком уровне на практике. О проблеме рассуждает обозреватель РС, историк Иван Толстой.
– Министр Ливанов пояснил, что создавать пособия для школьников должны профессиональные историки, а не политики, "потому что история – это наука". Вот это и вызывает целый ряд вопросов и размышлений. Наука, прежде всего, это область знаний, проверяемых опытным путем. История имеет в своем аппарате научный инструментарий, но сама история наукой в чистом виде не является. Что я имею в виду? Чтобы провести исторический анализ любого документа или факта (а факты и документы лежат в основе любой истории), историк привлекает знания и данные самых разных областей человеческих знаний. Он привлекает археологические знания, радиоуглеродный анализ, то есть физико-химические данные, скажем, для определения возраста объектов. Он привлекает данные искусствоведения, когда изучает внешность того или иного исторического лица. Используется литературоведческий анализ. Но то, что я сейчас перечисляю, само по себе является наукой? Историк, беря все перечисленное за основу, пользуется не таким уж научно-достоверным инструментарием. Он, помимо прочего, использует данные эмоциональные, чувственные, словом, очень субъективные. История в чистом виде не объективная наука, но всегда персональный рассказ. Насколько он достоверен, насколько он соответствует тому, что произошло на самом деле, – напрямую связано с профессиональным, научным, нравственным уровнем самого рассказчика-историка.
– Ну вот для того, чтобы решить эту проблему и "объективизировать" процесс, министр Ливанов предлагает собрать 20 лучших русских исторических умов, которые напишут один учебник, согласившись во всем между собой.
– Если бы так было легко! Давайте возьмем для примера фигуру, вокруг которой так много копий сломано, – фигуру Петра I. Я говорю Петра Первого, а не Великого, потому что это была бы сразу моя оценка. Сколько существует взглядов на Петра? Каков был Петр? Он был великий реформатор? Или он был садист, мучитель и человек, откинувший Россию на несколько десятилетий – а кто-то говорит, и столетий – назад, потому что не почувствовал духа русского народа, нарушил естественную связь времен? Такие тоже есть мнения. А Пушкин считал, что это реформатор великий и без Петра Россия не двинулась бы вперед. Вы считаете так, а я считаю эдак, а Иван Иванович считает третьим образом. И мы все трое профессиональные историки. Я считаю, что России необходимы реформы, причем реформы западного типа. А вы считаете, что должны быть реформы, но они должны быть консервативного типа. Безусловно, они должны быть связаны с этническими, с культурными, с религиозными особенностями мышления нашего народа. А Иван Иванович, который говорит, что ничего вы не понимаете, должны быть третьи. Так вот, каков Петр был на самом деле? Ответ, на мой взгляд, таков: Петр – это мы, отраженные в истории. Петр таков, какие мы. История – не просто политика, опрокинутая в прошлое, но еще и искусство, культура, интеллект и мораль, опрокинутые в прошлое. Поэтому слишком многие события не подлежат однозначной оценке.
– Верно ли я понимаю: вы клоните к тому, что Министерству образования лучше было бы заказать, условно, 20 учебников представителям разных исторических школ, из которых кто-то выберет рекомендованный для учителя истории набор книг?
– В идеале да, но так ведь не бывает в реальной жизни. Поэтому мне кажется, что решение вопроса могло бы лежать вот в какой плоскости. Есть моменты и гораздо более бесспорные, чем приведенная фигура Петра или, скажем, проблемы Октябрьского переворота. Есть вещи, которые вызывают меньше споров, а есть – которые вызывают больше. О проблемных страницах истории должны были бы писать люди разных взглядов – аргументированно, взвешенно, спокойно, на холодную голову, предлагая ученикам разные весомые точки зрения. Почему это было бы важно? Не для того, чтобы у человека создавалось мозаичное представление о прошлом и настоящем, фасеточное, как у мухи, зрение на историю. Нет! Но молодой человек, вступив в жизнь, в реальности столкнется с существованием разных точек зрения на разные проблемы. И умение быть терпимым, толерантным к существованию разных точек зрения – отличная педагогическая возможность.
– Какой временной период могло бы занять создание такой работы или такого цикла учебников? Можно ли это сделать за год, как предлагает министр Ливанов?
– Я вам отвечу словами великого историка Василия Осиповича Ключевского. Его попросили прочесть лекцию в каком-то училище на ту тему, на которую он и без того писал в своих книгах. "Когда лекция?" – спросил Ключевский. "Через три месяца". – "Нет, батенька, три года дайте мне, пожалуйста, на подготовку…"
Фрагмент итогового выпуска программы «Время Свободы»
– Министр Ливанов пояснил, что создавать пособия для школьников должны профессиональные историки, а не политики, "потому что история – это наука". Вот это и вызывает целый ряд вопросов и размышлений. Наука, прежде всего, это область знаний, проверяемых опытным путем. История имеет в своем аппарате научный инструментарий, но сама история наукой в чистом виде не является. Что я имею в виду? Чтобы провести исторический анализ любого документа или факта (а факты и документы лежат в основе любой истории), историк привлекает знания и данные самых разных областей человеческих знаний. Он привлекает археологические знания, радиоуглеродный анализ, то есть физико-химические данные, скажем, для определения возраста объектов. Он привлекает данные искусствоведения, когда изучает внешность того или иного исторического лица. Используется литературоведческий анализ. Но то, что я сейчас перечисляю, само по себе является наукой? Историк, беря все перечисленное за основу, пользуется не таким уж научно-достоверным инструментарием. Он, помимо прочего, использует данные эмоциональные, чувственные, словом, очень субъективные. История в чистом виде не объективная наука, но всегда персональный рассказ. Насколько он достоверен, насколько он соответствует тому, что произошло на самом деле, – напрямую связано с профессиональным, научным, нравственным уровнем самого рассказчика-историка.
– Ну вот для того, чтобы решить эту проблему и "объективизировать" процесс, министр Ливанов предлагает собрать 20 лучших русских исторических умов, которые напишут один учебник, согласившись во всем между собой.
– Если бы так было легко! Давайте возьмем для примера фигуру, вокруг которой так много копий сломано, – фигуру Петра I. Я говорю Петра Первого, а не Великого, потому что это была бы сразу моя оценка. Сколько существует взглядов на Петра? Каков был Петр? Он был великий реформатор? Или он был садист, мучитель и человек, откинувший Россию на несколько десятилетий – а кто-то говорит, и столетий – назад, потому что не почувствовал духа русского народа, нарушил естественную связь времен? Такие тоже есть мнения. А Пушкин считал, что это реформатор великий и без Петра Россия не двинулась бы вперед. Вы считаете так, а я считаю эдак, а Иван Иванович считает третьим образом. И мы все трое профессиональные историки. Я считаю, что России необходимы реформы, причем реформы западного типа. А вы считаете, что должны быть реформы, но они должны быть консервативного типа. Безусловно, они должны быть связаны с этническими, с культурными, с религиозными особенностями мышления нашего народа. А Иван Иванович, который говорит, что ничего вы не понимаете, должны быть третьи. Так вот, каков Петр был на самом деле? Ответ, на мой взгляд, таков: Петр – это мы, отраженные в истории. Петр таков, какие мы. История – не просто политика, опрокинутая в прошлое, но еще и искусство, культура, интеллект и мораль, опрокинутые в прошлое. Поэтому слишком многие события не подлежат однозначной оценке.
– Верно ли я понимаю: вы клоните к тому, что Министерству образования лучше было бы заказать, условно, 20 учебников представителям разных исторических школ, из которых кто-то выберет рекомендованный для учителя истории набор книг?
– В идеале да, но так ведь не бывает в реальной жизни. Поэтому мне кажется, что решение вопроса могло бы лежать вот в какой плоскости. Есть моменты и гораздо более бесспорные, чем приведенная фигура Петра или, скажем, проблемы Октябрьского переворота. Есть вещи, которые вызывают меньше споров, а есть – которые вызывают больше. О проблемных страницах истории должны были бы писать люди разных взглядов – аргументированно, взвешенно, спокойно, на холодную голову, предлагая ученикам разные весомые точки зрения. Почему это было бы важно? Не для того, чтобы у человека создавалось мозаичное представление о прошлом и настоящем, фасеточное, как у мухи, зрение на историю. Нет! Но молодой человек, вступив в жизнь, в реальности столкнется с существованием разных точек зрения на разные проблемы. И умение быть терпимым, толерантным к существованию разных точек зрения – отличная педагогическая возможность.
– Какой временной период могло бы занять создание такой работы или такого цикла учебников? Можно ли это сделать за год, как предлагает министр Ливанов?
– Я вам отвечу словами великого историка Василия Осиповича Ключевского. Его попросили прочесть лекцию в каком-то училище на ту тему, на которую он и без того писал в своих книгах. "Когда лекция?" – спросил Ключевский. "Через три месяца". – "Нет, батенька, три года дайте мне, пожалуйста, на подготовку…"
Фрагмент итогового выпуска программы «Время Свободы»
