Собственно, они вообще почти все игнорируют, кроме жалкой неуклюжей хитрости политиков и цинизма нанятых лиц - но это так, реплика в сторону. Так вот, этот фактор – история. Приемные дети и родители существуют столько, сколько существует семья; в каждую отдельно взятую эпоху резоны для усыновления или удочерения были совершенно разными. Иногда важно было усилить семью представителем дружественного рода. Иногда – сделать политический жест. Порой приемными родителями двигала простая алчность; не следует забывать, что нередко вместе с сиротами в фамилию приходило и наследство, полученное этими сиротами, так что до их совершеннолетия взрослым можно было спокойно использовать ценности по своему усмотрению. Наконец, не будем забывать вариант совсем уже преступный, связанный со страстью пожившего человека к тем, кто еще не достиг совершеннолетия. Я не упоминаю религиозные соображения – да и просто человеколюбие; формы последнего тоже довольно сильно меняются в исторической ретроспективе.
Весь этот богатый выбор мотивов, кроме, разве что самого порочного, вряд ли имел особое хождение в кругах литературной и артистической богемы, возникшей в буржуазную эпоху; богемы, воплощением которой стал, конечно же, легендарный Париж XIX-XX-го веков. Здесь, как во времена Бодлера, Готье и «Клуба гашишинов», так и в эпоху Сартра или Ги Дебора, детей, в основном, не жаловали - как своих, так и чужих. Что понятно – мало есть в мире факторов столь мешающих любой интеллектуальной или артистической деятельности, нежели присутствие под боком юных представителей следующих поколений. К тому же, писатели, философы и художники редко имели постоянный доход, а это не способствует желанию воспитывать каких угодно детей. Исключения редки – и тем драгоценнее свидетельства такого рода, если оказывается, что приемный ребенок тоже оставил след в истории словесности или изящных искусств.
Таким исключением является французский писатель Эрик Журден. Он известен как скандальный автор. В 17 лет он сочинил роман «Порочные ангелы», который цензура запрещала в течение почти тридцати лет. Главный свой труд – романную трилогию («Милосердие», «Бунт», «Кровь») – Журден написал, по легенде, за 29 бессонных ночей. В общем, типичный герой богемы. Но в биографии Эрика Журдена есть еще один важный сюжет: когда ему было около 20-ти (то есть, уже после того, как были написаны «Порочные ангелы»), юношу усыновил знаменитый американо-французский писатель Жюльен Грин. Грин, казалось, был полной противоположностью Журдена – католик, высокоорганизованный, замкнутый человек рафинированной культуры. Мотивы усыновления тоже не очень ясны; известно, что Жюльен Грин был геем, как, впрочем, и Эрик Журден. В общем, история темная, чисто литературная, довольно старомодная, так и просится в прустовскую эпопею. Некоторые детали ее постаралась выяснить переводчица с французского, писательница Маруся Климова в интервью с самим Журденом. Разговор был записан в декабре 2010 года для программы Дмитрия Волчека «Поверх барьеров». Вот его часть, имеющая отношение к интересующей нас теме:
Маруся Климова: Как получилось, что именно Жюльен Грин стал вашим приемным отцом?
Эрик Журден: Когда мне исполнилось 16 лет, я так ужасно себя вел, что моя мать окончательно пришла к выводу, что из меня не выйдет ничего путного. Она была очень дружна с сестрой Жюльена Грина Анной, прекрасной женщиной, и как-то пришла к ней и сказала: «Что мне делать с моим мальчишкой? Если он будет продолжать в том же духе, то добром это не кончится, он может наделать много глупостей. Может быть, вы с братом могли бы на него как-то повлиять? Хотя бы просто попытаться?». Так меня представили Жюльену и Анне. А я был тогда просто очарователен, как, впрочем, и все в 16-17 лет. Но по-настоящему я вошел в их жизнь, когда мне исполнилось 20. После того, как полностью провалился на одном экзамене в Оксфорд, поскольку в тот момент не испытывал ни малейшего желания продолжать учебу. К тому времени у меня появилось уже достаточно много влиятельных друзей. И вот однажды я пришел к Жюльену Грину на улицу Варен, где у него была роскошная квартира. Прекрасно обставленная, с огромным количеством книг, среди которых были Пеги, Монтерлан, Сартр, Клодель, Пруст. А я, помню, осмотрев все эти книги, довольно отвязно заявил ему: "У вас совершенно нечего читать". Он мне на это ничего не ответил, а я продолжал разглагольствовать в том же духе до тех пор, пока, наконец, он не сказал мне: «Ладно, скажи лучше, как ты хочешь выйти отсюда – через окно или через дверь». А поскольку мы находились на четвертом этаже частного особняка, то я вдруг понял, что он совершенно не шутит, и предпочел немедленно ретироваться через дверь. Однако за дверью я упал на пол и разрыдался. Я понял, какую непростительную глупость я только что совершил. Минут через пятнадцать он тоже вышел и обнаружил, что я лежу на полу. Он сказал мне: «Ну ладно, забудем об этом, но только чтобы я больше не слышал от тебя подобной ерунды». И тех пор я стал вести себя в его присутствии гораздо скромнее и сдержаннее. Вот видите, какое влияние может оказать авторитетный человек на неокрепшее мальчишеское сознание!
Маруся Климова: И что же вы такого особенного сделали, что ваша мать стала искать кого-то, кто бы согласился вами заняться?
Эрик Журден: Просто моя мать чувствовала, что долго не проживет, а если я останусь один – бог знает, что могу натворить. В то время я вел крайне разгульную жизнь. Моя мать мне как-то даже сказала, что при таком образе жизни я вполне мог бы повесить красный фонарь на дверь квартиры.
Она говорила мне, что ни к чему хорошему это не приведет, опасалась за мое будущее. Поэтому неплохо было бы, чтобы нашлись люди, которые объяснят мне, что в жизни есть и другие вещи. И, в конце концов, я это понял.
Маруся Климова: И все-таки Жюльен Грин был католическим писателем, вел очень замкнутый образ жизни, а усыновление вполне взрослого юноши, да еще с сомнительной репутацией, со стороны должно было выглядеть довольно двусмысленно. Вероятно, это событие вызвало скандал?
Эрик Журден: Нет, не было никакого скандала – все было сделано очень скромно. Просто было опубликовано официальное объявление в газете. Хотя должен вам сказать, что многие люди меня и так недолюбливали, потому что я всегда держался особняком. А то, что меня усыновил Жюльен Грин, поставило меня в еще более обособленное положение. Поскольку в парижском обществе сразу же решили, что я сделал это, чтобы добиться известности. И это меня ужасно насмешило. Поскольку я пошел на это только из-за любви. И я, действительно, очень сильно его любил, ибо это был исключительный человек, редкой доброты. Он действительно был очень замкнут и был католиком. Хотя его родители были протестантами. Жюльен происходил из очень родовитой американской семьи. По одной линии он был потомком генерала Ли, а по другой – потомком Вашингтона. По этой причине в его квартире на улице Вано одно время даже стояла очень красивая историческая кровать с балдахином, сделанная по личному заказу Джефферсона. Эту кровать он впоследствии подарил одному своему знакомому поэту. Но сам Жюльен был католиком и очень верующим. И вы знаете, он меня очень любил. В то время я был очень хорош собой. Кроме того, ему всегда хотелось иметь ребенка. Так что это было очень важно для него. Правда, для того, чтобы меня усыновить, ему пришлось дождаться сперва смерти моей матери, а затем и смерти моего отца. Потому что я ему сразу сказал, что очень люблю своего отца и ничего не буду предпринимать, пока тот жив. Так что он смог усыновить меня только после того, как умер мой отец. Все это заняло где-то два года. Когда он узнал, что мой отец болен, он сразу начал заниматься оформлением документов, и, в конце концов, моя фамилия стала Грин. Однако это не помешало мне сохранить все имена, которые были у меня до того. Я даже написал об этом целую книгу, которую вы, конечно же, не читали - она называется «Три сердца». Мне кажется, эта книга для меня едва ли не самая важная. Потому что это история моего отца, моей матери и меня самого в трех частях. И я там рассказываю все, о чем сейчас рассказал вам, не открывая главного, естественно. Самое главное ведь всегда находится на заднем плане. А свою самую первую книгу «Порочные ангел» я написал, когда мне было шестнадцать с половиной лет. С ней у меня было много проблем, поскольку ее сразу же запретили. В течение 29 лет на эту книгу было наложено два запрета. Но она была опубликована тайно, в подпольном издательстве. Потом книга была переиздана, ее перевели в Америке и на другие языки. С тех пор эта книга переиздавалась 19 или 20 раз.
Маруся Климова: Повлиял ли Жюльен Грин на ваши первые литературные опыты?
Эрик Журден: Он даже не знал, что я опубликовал книгу. Он узнал об этом только через два года.
Маруся Климова: И как он отреагировал?
Эрик Журден: Он на меня никак не давил, а сказал только одну вещь: «Если я был на твоем месте, то не стал бы начинать с такой книги, потому что ты полностью закрываешь перед собой двери издательств». А я ответил: «Ну что ж, ничего не поделаешь, тут уж как получится. Найду других издателей». И действительно, впоследствии я нашел других издателей. Странно, правда? К тому же, по-моему, это совершенно неважно. Кажется, еще Гораций говорил, что маленькие книги имеют свою судьбу. Могу только добавить, что и великие книги тоже.
Целиком интервью Маруси Климовой с Эриком Журденом можно послушать здесь.
Весь этот богатый выбор мотивов, кроме, разве что самого порочного, вряд ли имел особое хождение в кругах литературной и артистической богемы, возникшей в буржуазную эпоху; богемы, воплощением которой стал, конечно же, легендарный Париж XIX-XX-го веков. Здесь, как во времена Бодлера, Готье и «Клуба гашишинов», так и в эпоху Сартра или Ги Дебора, детей, в основном, не жаловали - как своих, так и чужих. Что понятно – мало есть в мире факторов столь мешающих любой интеллектуальной или артистической деятельности, нежели присутствие под боком юных представителей следующих поколений. К тому же, писатели, философы и художники редко имели постоянный доход, а это не способствует желанию воспитывать каких угодно детей. Исключения редки – и тем драгоценнее свидетельства такого рода, если оказывается, что приемный ребенок тоже оставил след в истории словесности или изящных искусств.
Таким исключением является французский писатель Эрик Журден. Он известен как скандальный автор. В 17 лет он сочинил роман «Порочные ангелы», который цензура запрещала в течение почти тридцати лет. Главный свой труд – романную трилогию («Милосердие», «Бунт», «Кровь») – Журден написал, по легенде, за 29 бессонных ночей. В общем, типичный герой богемы. Но в биографии Эрика Журдена есть еще один важный сюжет: когда ему было около 20-ти (то есть, уже после того, как были написаны «Порочные ангелы»), юношу усыновил знаменитый американо-французский писатель Жюльен Грин. Грин, казалось, был полной противоположностью Журдена – католик, высокоорганизованный, замкнутый человек рафинированной культуры. Мотивы усыновления тоже не очень ясны; известно, что Жюльен Грин был геем, как, впрочем, и Эрик Журден. В общем, история темная, чисто литературная, довольно старомодная, так и просится в прустовскую эпопею. Некоторые детали ее постаралась выяснить переводчица с французского, писательница Маруся Климова в интервью с самим Журденом. Разговор был записан в декабре 2010 года для программы Дмитрия Волчека «Поверх барьеров». Вот его часть, имеющая отношение к интересующей нас теме:
Маруся Климова: Как получилось, что именно Жюльен Грин стал вашим приемным отцом?
Эрик Журден: Когда мне исполнилось 16 лет, я так ужасно себя вел, что моя мать окончательно пришла к выводу, что из меня не выйдет ничего путного. Она была очень дружна с сестрой Жюльена Грина Анной, прекрасной женщиной, и как-то пришла к ней и сказала: «Что мне делать с моим мальчишкой? Если он будет продолжать в том же духе, то добром это не кончится, он может наделать много глупостей. Может быть, вы с братом могли бы на него как-то повлиять? Хотя бы просто попытаться?». Так меня представили Жюльену и Анне. А я был тогда просто очарователен, как, впрочем, и все в 16-17 лет. Но по-настоящему я вошел в их жизнь, когда мне исполнилось 20. После того, как полностью провалился на одном экзамене в Оксфорд, поскольку в тот момент не испытывал ни малейшего желания продолжать учебу. К тому времени у меня появилось уже достаточно много влиятельных друзей. И вот однажды я пришел к Жюльену Грину на улицу Варен, где у него была роскошная квартира. Прекрасно обставленная, с огромным количеством книг, среди которых были Пеги, Монтерлан, Сартр, Клодель, Пруст. А я, помню, осмотрев все эти книги, довольно отвязно заявил ему: "У вас совершенно нечего читать". Он мне на это ничего не ответил, а я продолжал разглагольствовать в том же духе до тех пор, пока, наконец, он не сказал мне: «Ладно, скажи лучше, как ты хочешь выйти отсюда – через окно или через дверь». А поскольку мы находились на четвертом этаже частного особняка, то я вдруг понял, что он совершенно не шутит, и предпочел немедленно ретироваться через дверь. Однако за дверью я упал на пол и разрыдался. Я понял, какую непростительную глупость я только что совершил. Минут через пятнадцать он тоже вышел и обнаружил, что я лежу на полу. Он сказал мне: «Ну ладно, забудем об этом, но только чтобы я больше не слышал от тебя подобной ерунды». И тех пор я стал вести себя в его присутствии гораздо скромнее и сдержаннее. Вот видите, какое влияние может оказать авторитетный человек на неокрепшее мальчишеское сознание!
Маруся Климова: И что же вы такого особенного сделали, что ваша мать стала искать кого-то, кто бы согласился вами заняться?
Эрик Журден: Просто моя мать чувствовала, что долго не проживет, а если я останусь один – бог знает, что могу натворить. В то время я вел крайне разгульную жизнь. Моя мать мне как-то даже сказала, что при таком образе жизни я вполне мог бы повесить красный фонарь на дверь квартиры.
Она говорила мне, что ни к чему хорошему это не приведет, опасалась за мое будущее. Поэтому неплохо было бы, чтобы нашлись люди, которые объяснят мне, что в жизни есть и другие вещи. И, в конце концов, я это понял.
Маруся Климова: И все-таки Жюльен Грин был католическим писателем, вел очень замкнутый образ жизни, а усыновление вполне взрослого юноши, да еще с сомнительной репутацией, со стороны должно было выглядеть довольно двусмысленно. Вероятно, это событие вызвало скандал?
Эрик Журден: Нет, не было никакого скандала – все было сделано очень скромно. Просто было опубликовано официальное объявление в газете. Хотя должен вам сказать, что многие люди меня и так недолюбливали, потому что я всегда держался особняком. А то, что меня усыновил Жюльен Грин, поставило меня в еще более обособленное положение. Поскольку в парижском обществе сразу же решили, что я сделал это, чтобы добиться известности. И это меня ужасно насмешило. Поскольку я пошел на это только из-за любви. И я, действительно, очень сильно его любил, ибо это был исключительный человек, редкой доброты. Он действительно был очень замкнут и был католиком. Хотя его родители были протестантами. Жюльен происходил из очень родовитой американской семьи. По одной линии он был потомком генерала Ли, а по другой – потомком Вашингтона. По этой причине в его квартире на улице Вано одно время даже стояла очень красивая историческая кровать с балдахином, сделанная по личному заказу Джефферсона. Эту кровать он впоследствии подарил одному своему знакомому поэту. Но сам Жюльен был католиком и очень верующим. И вы знаете, он меня очень любил. В то время я был очень хорош собой. Кроме того, ему всегда хотелось иметь ребенка. Так что это было очень важно для него. Правда, для того, чтобы меня усыновить, ему пришлось дождаться сперва смерти моей матери, а затем и смерти моего отца. Потому что я ему сразу сказал, что очень люблю своего отца и ничего не буду предпринимать, пока тот жив. Так что он смог усыновить меня только после того, как умер мой отец. Все это заняло где-то два года. Когда он узнал, что мой отец болен, он сразу начал заниматься оформлением документов, и, в конце концов, моя фамилия стала Грин. Однако это не помешало мне сохранить все имена, которые были у меня до того. Я даже написал об этом целую книгу, которую вы, конечно же, не читали - она называется «Три сердца». Мне кажется, эта книга для меня едва ли не самая важная. Потому что это история моего отца, моей матери и меня самого в трех частях. И я там рассказываю все, о чем сейчас рассказал вам, не открывая главного, естественно. Самое главное ведь всегда находится на заднем плане. А свою самую первую книгу «Порочные ангел» я написал, когда мне было шестнадцать с половиной лет. С ней у меня было много проблем, поскольку ее сразу же запретили. В течение 29 лет на эту книгу было наложено два запрета. Но она была опубликована тайно, в подпольном издательстве. Потом книга была переиздана, ее перевели в Америке и на другие языки. С тех пор эта книга переиздавалась 19 или 20 раз.
Маруся Климова: Повлиял ли Жюльен Грин на ваши первые литературные опыты?
Эрик Журден: Он даже не знал, что я опубликовал книгу. Он узнал об этом только через два года.
Маруся Климова: И как он отреагировал?
Эрик Журден: Он на меня никак не давил, а сказал только одну вещь: «Если я был на твоем месте, то не стал бы начинать с такой книги, потому что ты полностью закрываешь перед собой двери издательств». А я ответил: «Ну что ж, ничего не поделаешь, тут уж как получится. Найду других издателей». И действительно, впоследствии я нашел других издателей. Странно, правда? К тому же, по-моему, это совершенно неважно. Кажется, еще Гораций говорил, что маленькие книги имеют свою судьбу. Могу только добавить, что и великие книги тоже.
Целиком интервью Маруси Климовой с Эриком Журденом можно послушать здесь.
