Марьяна Торочешникова: Со мной в студии - адвокат вдовы Сергея Магнитского Дмитрий Харитонов и Сергей Александрин, отец девушки, погибшей три года назад в аварии на Ленинском проспекте в Москве.
Сергей Александрин который год добивается судебного разбирательства по делу о нашумевшем ДТП. Виновном в нем назвали его дочь Ольгу, но дело прекратили в связи со смертью обвиняемой. Родственники Сергея Магнитского, который в 2009 году скончался в следственном изоляторе Матросская тишина, находясь под следствием по делу о неуплате налогов, напротив посмертного суда не хотят, но возобновленное по инициативе прокуратуры дела вот-вот начнут рассматривать в Тверском суде Москвы. О судах над покойниками, судили ли в России раньше посмертно и как могут выглядеть посмертные суды пойдет речь в сегодняшней передаче.
Авария на Ленинском проспекте произошла 25 февраля 2010 года, с участием автомобиль "Мерседес"-С500, в котором ехал вице-президент нефтяной компании "Лукойл" Анатолий Барков. В ДТП погибли врачи Вера Сидельникова и Ольга Александрина, которой предъявлено обвинение в нарушении правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств. Отец Ольги Александриной не может по-прежнему согласиться с тем, что его дочь назвали виновницей аварии, и третий год пытается добиться того, чтобы дело в отношении скончавшейся дочери рассмотрел суд, чтобы были заслушаны свидетели и было ясно, что там произошло.
Сергей Иванович, с какими проблемами вы столкнулись?
Сергей Александрин: Самая главная проблема заключалась в том, что это ДТП с первого дня было взято под контроль, и официальные лица сразу заявили СМИ о виновности моей дочери, и расследование пошло в этом направлении. Уголовное дело по факту гибели двух людей было возбуждено только на третий день. Второе, оказалось, что отсутствуют записи камер видеонаблюдения, и это на правительственной трассе. Любой логически мыслящий человек понимает, что если на трассе, по которой ездят первые лица государства, отсутствуют записи камер видеонаблюдения, то нужно увольнять всех руководителей службы контроля, которые за это отвечают. Далее, схема ДТП была составлена таким образом, что по ней невозможно определить, где же произошло столкновение, место самого столкновения.
Марьяна Торочешникова: Не говоря уже о вое буквально в соцсетях, в интернете, где люди проводили собственные экспертизы, независимые, и настаивали на том, что все выглядит вовсе не так, как рассказывали журналистам чиновники.
Сергей Александрин: Еще характерный пример. Автомобили, участники ДТП, были просто удалены с места ДТП и сразу переданы их владельцам. Причем наш автомобиль - просто сказали "забирайте" и даже вызвали эвакуатор, который мы должны были оплатить сами. Им даже не было надобности изучать автомобили, их детали, фрагменты, оборудование, чтобы понять, что произошло. Видимо, сразу было принято решение сделать виновной в этом ДТП мою дочь и прекратить дело в связи с гибелью.
Марьяна Торочешникова: Вы с этим не согласились и пошли в Конституционный суд, который, рассмотрев ваше дело, пришел к выводу, что на самом деле прекратить уголовное преследование в отношении того или иного человека в России можно в случае его смерти только с согласия родственников. И вдруг здесь вспомнили о деле Сергея Магнитского, уголовное дело в отношении которого по налоговому делу тоже было прекращено в связи с гибелью Магнитского. Я так понимаю, что родственники Сергея Магнитского не были обрадованы тем, что дело против него возобновлено.
Дмитрий Харитонов: Я бы хотел немного сказать о самом решении Конституционного суда прежде всего. На мой взгляд, оно абсолютно правильное и законное, и люди, которые остались живы и чьи родственники погибли, в отношении которых возбуждены уголовные дела, которые хотят этой реабилитации, должны были получить право по закону продолжать это уголовное дело и добиваться реабилитации своих родственников. С этой точки зрения, то, чего добился Сергея Иванович со своими адвокатами, я считаю, это очень большая победа, которая благоприятно сказывается на всей правоприменительной практике в Российской Федерации. Что же касается дела Сережи, о чем вы спросили, были ли мы этому рады или нет, дело было прекращено после его смерти через несколько дней, решение было абсолютно законным, и мы его не обжаловали, поскольку Уголовно-Процессуальный кодекс предусматривает, что государство не может продолжать уголовное преследование лица, которое умерло. Ну, было было бы совсем уж глупо продолжать судить человека, который скончался. Все, уголовные претензии к нему сняты. Поэтому когда мы вдруг абсолютно неожиданно услышали о том, что производство по делу возобновлено и отменено постановление о том, что уголовное дело в отношении Сережи прекращено в связи с его смертью, естественно, первой реакцией было удивление. Потому что ни моя доверительница, вдова Сергея Наталья, ни его мама, Наталья Николаевна, не просили ни о какой реабилитации. Не просили, потому что понимали, что никакой справедливый суд в настоящее время в Российской Федерации в отношении Сергея невозможен, учитывая весь бекграунд этой истории, учитывая тот фон, который эта история приобрела после того, как Сережа скончался. Мы прекрасно понимали, что справедливый суд невозможен, и наши же обращения сыграют просто-напросто на руку властям, которые, добившись обвинительного приговора, скажут: ну, вот теперь все поняли, что мы не зря держали Сергея год под стражей. Что касается постановления, которое вынес заместитель генерального прокурора, на мой взгляд, логика была такая: мы отменяем постановление о прекращении дела в связи со смертью Сергея и возобновляем производство по делу. Поскольку родственники не просят ни о какой реабилитации, а вдруг прокуратура решает его реабилитировать, то все, что должны сделать следователи, - прекратить дело и не направлять его в суд. Но в любом случае действия прокуратуры незаконны. Не мог без ходатайства родственников заместитель генерального прокурора это постановление отменить.
Марьяна Торочешникова: Но он его отменил. Более того, сейчас в Тверском районном суде Москвы уже два раза не состоялись предварительные слушания по этому делу, потому что не являются представители подсудимого. И последний раз уже судья постановила назначить адвокатов Сергею Магнитскому, для того чтобы они могли его защищать.
Дмитрий Харитонов: Да, но Билл Браудер, слава богу, жив и находится вне пределов Российской Федерации. А Сергея Магнитский, к сожалению, скончался, и у него есть представители - его родственники, мама и вдова. В отношении Браудера проводится заочное разбирательство, и суд, поскольку адвокатов Браудера нет, может обратиться в Адвокатскую палату города Москвы, чтобы были назначены адвокаты, которые будут защищать Билла Браудера заочно. Потому что в заочном порядке проведение процесса без адвоката невозможно. Что касается Сергея, здесь опять долгая история. После того, как дело возобновили, Наталью пригласили в Следственный комитет и попросили ответить на вопрос: вы согласны с прекращением дела в связи со смертью? Мы не ответили ни на один вопрос следствия, потому что понимали: что бы мы ни сказали, все это будет использовано против нас. И не участвовали ни в каких следственных действиях, не ознакомились ни с одним листом этого дела, не получили обвинительного заключения и не собираемся являться в суд. Соответственно, весь процесс в отношении Сережи - это процесс его реабилитации, но мы об этой реабилитации не просили, и поэтому ни я, ни Наталья не придем в зал суда. И поэтому судье не надо назначать для Наташи никакого адвоката, она сама, если она хочет реабилитации, если она хочет, чтобы у нее был адвокат, пригласит этого адвоката, и этот адвокат придет в суд и будет представлять ее интересы. Все, что сейчас происходит, я могу назвать это нарушением закона, но это никоим образом не связано с правосудием в целом. Это еще одна попытка или просто попытка показать всем: дело Магнитского было в суде, суд признал в его действиях наличие всех признаков состава преступления и прекратил дело в связи с его смертью. А потому, оглядываясь на четыре года назад, мы вам всем можем назвать, что его законно посадили в 2008 году в тюрьму, его держали там в течение года, и он там скончался. Еще один интересный факт, чтобы все понимали. Когда было отменено постановление о прекращении дела в связи со смертью, мама обратилась в Тверской суд Москвы с жалобой на решение зама генерального прокурора, она просила это решение отменить. Сейчас это выглядит просто смешно, но тот же судья, который рассматривает сейчас дело в отношении Сережи и Браудера, принял решение, что она не имеет права подавать такую жалобу, потому что ее процессуальный статус никаким законом не определен, она вообще не сторона. А теперь вдруг она стала стороной, Наташа стала стороной, приходите в суд, приводите своих адвокатов, мы будем судить Сережу. Мы не будем судить Сережу, во всяком случае, мы в этом сумасшедшем доме, спектакле принимать участие не будем.
Марьяна Торочешникова: Сергей Иванович, а что происходит с вашим делом? Были там свидетельские показания, что машина, которая врезалась в машину вашей дочери, выехала на встречную полосу?
Сергей Александрин: Такие показания есть, но следователь эти показания признал недостоверными и отмел. Потому что следователь так посчитал.
Марьяна Торочешникова: А что такого сделала ваша дочь?
Сергей Александрин: Она столкнулась с машиной человека настолько влиятельного, что на месте ДТП в половине девятого, это рано очень, как один свидетель сказал, как минимум три бараньих каракулевых шапки было, то есть большие руководители были на месте.
Марьяна Торочешникова: А вы видите выход из этой ситуации?
Сергей Александрин: Выход из этой ситуации заключается для меня в том, что нам наши руководители, первые лица говорят: обращайтесь в суд и доказывайте свои права там. Вот мы и обращаемся. Когда начали рассматривать наше дело уже по существу в Гагаринском суде, опытный очень судья, женщина, на первом заседании отвела наше ходатайство о возвращении материалов дела в прокуратуру в связи с нарушениями законодательства. На взгляд адвокатов, оно заключалось в том, что не было предъявлено обвинительное заключение, а просто постановление следователя о передаче дела в суд, заверенное замом прокурора города Москвы. По действующему закону прокуратура должна передать в суд обвинительное заключение, а они не передают его, а они передают постановление следователя о передаче дела в суд, визированное прокуратурой города Москвы. Мы указываем судье на это и просим устранить несоответствие. Судья отводит наше ходатайство, поскольку оно не нарушает законодательство. Следующее заседание, уже 9 января, и на нем представители прокуратуры сами обращаются с ходатайством о передаче материалов дела в прокуратуру для исправления допущенных нарушений законодательства, - и в этом случае судья уже не отказал, аргументируя теми же самыми словами, когда она отказывала в удовлетворении нашего ходатайства. Вот характерный пример нашего правосудия, как оно действует.
Марьяна Торочешникова: А есть какая-то управа на это? У родственников Сергея Магнитского, например, есть основания жаловаться в Европейский суд по правам человека, что было нарушено право на справедливое судебное разбирательство или на защиту?
Дмитрий Харитонов: На самом деле, жалоба в Европейский суд по правам человека, связанная с арестом Сережи и с условиями его содержания, подана еще в 2008-м - начале 2009 года, после его смерти мы дополнили ее аргументами. Жалоба пока не коммуницирована, и никаких сообщений из Европейского суда мы не получали. Что касается нарушений прав сейчас, к сожалению, прав мертвого человека просто нет, и мы не можем обжаловать...
Марьяна Торочешникова: То есть судить мертвого человека можно, а нарушать...
Дмитрий Харитонов: Если бы мы просили реабилитации, это был бы процесс по реабилитации, это было бы судебное заседание, в конце которого было бы решено, надо ли выносить оправдательный приговор и реабилитировать Сергея или надо прекращать дело, поскольку признаки состава преступления налицо, доказано, что он совершил, он виновен и так далее, и тому подобное, но приговор постановить нельзя, а дело должно быть прекращено, таков закон. Мы не просим о реабилитации, а это выглядит так, как вы говорите: они хотят устроить суд над мертвым человеком. Этот человек не может защищать себя, он не давал показаний в ходе следствия, и он теперь не может их дать. Они предлагают это все подменить присутствием в зале суда мамы и вдовы, которые не просят о реабилитации, и их адвокатов. Это фарс, это не суд!
Марьяна Торочешникова: Сергей Иванович, а вам будет достаточно, если в суде посмотрят и скажут, что нужно реабилитировать?
Сергей Александрин: Ситуация заключается в том, что решение о невиновности моей дочери могло было быть принято и на стадии предварительного следствия. То есть нет фактов, которые напрямую утверждают, что именно она явилась виновницей столкновения. Или хотя бы было признано, что обоюдное нарушение. Если бы следователи признали, что не она виновата, тогда начали бы выяснять вину водителя "Мерседеса", а это не нужно никому. Поэтому все и велось к тому, чтобы дело закрыть, не нужно никакого разбирательства по существу. СМИ до сих пор уделяют большое внимание этому делу, они будут на суде, будут это транслировать, и там трудно будет убедить в том, чего не было. Судью-то можно убедить, и я вам сейчас привел пример, самый простой, как уже начался судебный процесс, и он будет двигаться во вполне определенную сторону.
Марьяна Торочешникова: Дмитрий Валерьевич, с вашей точки зрения, если приговор по делу Магнитского и Браудера будет вынесен, вопреки всякой логике, к каким юридическим последствиям может привести этот прецедент?
Дмитрий Харитонов: Ситуация очень простая: в отношении Браудера может быть вынесен оправдательный или обвинительный приговор. Если этот приговор будет обвинительным, то о каких-либо правовых последствиях для него как человека, которого просто-напросто в течение 8 лет не пускают в страну и при этом говорят "он от нас скрывается", для него, как гражданина другого государства, никаких последствий фактических это иметь не будет. Что касается Сергея, если он будет признан невиновным, будет вынесен оправдательный приговор, а если будут установлены все признаки состава преступления, то дело в отношении него будет прекращено. Другого варианта быть не может. Я думаю, что если родственники живы тех людей, дела которых прекращены в связи со смертью, если они пожелают в настоящее время добиться их реабилитации, то такие дела будут возобновлены, и в соответствии с порядком, который пока, к сожалению, не определен, но его черты видны в постановлении Конституционного суда, они будут расследоваться и рассматриваться. И в этой связи мне очень интересно узнать у Генеральной прокуратуры, а по собственной инициативе, кроме дела Магнитского, они хоть одно постановление о прекращении дела в связи со смертью отменили или нет, чтобы справедливость восстановить? И я более чем уверен, что это единственное постановление, которое было отменено, и это постановление в отношении Сережи. Потому что по-другому им бы пришлось возобновить сейчас ни одну сотню и, может быть, даже тысячу дел и спрашивать родственников, а вы хотите реабилитации или не хотите.
Марьяна Торочешникова: Вы сказали, что после постановления Конституционного суда более-менее стал ясен порядок, как будут рассматриваться такие дела, что будет следовать после заявления родственников, пожелавших реабилитации. Насколько я понимаю, никакого закона до сих пор нет, и вот Александр Иванович Александрин со своими адвокатами как раз пытался каким-то образом ускорить этот процесс, но пока это тоже ни к чему не приводит.
Сергей Александрин: Сейчас информация уже есть, что подготовленные Минюстом изменения в УПК находятся уже в Госдуме, и депутаты должны рассмотреть их в первоочередном порядке.
Марьяна Торочешникова: Дмитрий Валерьевич, вы неоднократно принимали участие в делах, когда обвиняемый есть, но физически он не присутствует. В частности, вы осуществляли защиту Леонида Невзлина, которого судили заочно дважды...
Дмитрий Харитонов: И сейчас процесс продолжается, второй.
Марьяна Торочешникова: Нужны ли эти заочные суды? И можно ли считать решения, которые выносятся в таком заочном процессе, законными хоть сколько-нибудь?
Дмитрий Харитонов: Норма о возможности заочного производства в отношении лиц, которые находятся за пределами Российской Федерации, была введена в действие в 2006 году. До этого новый УПК был принят в 1996 году, и этой нормы не было. И тогда это все связали с тем, во всяком случае в юридическом мире, что понадобилось вынести приговор в отношении Березовского. Потом оказалось, что не только в отношении него. Я не знаю статистики заочных судов, много ли их проведено, но в отношении Леонида Невзлина, которого я защищаю с 2003 года, был вынесен один приговор, с 2008 году, и сейчас идет второе следствие. Естественно, что это один из инструментов - судебное решение, чтобы показать, что суд в Российской Федерации признал человека виновным, его вина доказана собранными по делу доказательствами и так далее. Качество этих процессов... ну, у нас огромная жалоба в Европейском суде по поводу этого процесса, о несправедливости судебного разбирательства. И эта несправедливость связана не только с тем, что человека нет в зале судебного заседания, но и в целом с порядком ведения такого процесса. Мне кажется, что норма о заочном судебном производстве какая-то из другого века.
Марьяна Торочешникова: Популистская история такая получается.
Дмитрий Харитонов: Это у законодателей надо узнавать, для чего они это ввели. Вот все мои коллегии, или многие, говорят, что первое дело - это было дело Березовского, и это делали якобы под него. Может быть, это совпадение. Но мы получаем судебные решения о том, что этот виновен, этому столько, этому столько.
Марьяна Торочешникова: И при этом приговоры никак не выполняются, то есть происходит абсолютная дискредитация судебного института. Если человека судили заочно, потому что не смогли найти, доставить, привезти, понятно, что он плевать хотел и на этот самый приговор, который вынесли без него.
Дмитрий Харитонов: Смотрите, когда Российская Федерация обращается в Израиль с неоднократными запросами о выдаче Невзлина, Израиль говорит: мы не будем вам его выдавать. Я не знаю, почему государство Израиль принимает такое решение, это закрытая информация, но государство Израиль говорит, что выдавать Невзлина не будут, и доказательства, которые предоставляет Российская Федерации, их качество стремится к нулю. А проводя судебный процесс, Российская Федерация говорит: смотрите, мы провели судебный процесс, были в нашем процессе из 500 - 100 свидетелей, мы их допросили, исследовали материалы дела, и суд наш вынес решение. То есть делается все, чтобы еще обратиться к Израилю: выдайте нам Невзлина, мы его осудили, у нас есть приговор, вступивший в законную силу, он приговорен к пожизненному заключению, отдавайте нам его. Не знаю, обращалась ли Российская Федерация после приговора с таким запросом, но для чего она это делала, если не для этого?
Марьяна Торочешникова: Кстати, журналисты шутили по этому поводу, когда рассматривали заочно дело Невзлина, что адвокат мог бы попросить присяжных, и, во всяком случае, было бы интересно приходить на заочный процесс, в котором сидят присяжные и наблюдают пустую скамью подсудимых. Если уж доводить все до полного абсурда.
Дмитрий Харитонов: Дело в том, что адвоката не допустили к ознакомлению с делом, лишили возможности заявить соответствующие ходатайства, назначили адвоката, который с 19 тысячами страниц дела ознакомился за... мы считали, что он знакомился с одним листом дела в секунду или в две секунды. 19 тысяч важнейших документов, 500 свидетелей, экспертиз, 9 эпизодов убийств, а адвокат вот так перелистывает все. О коллегах нельзя говорить плохо, но это то, что было фактически. И он ознакомился, не заявив ни одного ходатайства, кроме проведения предварительного слушания. И я был просто лишен возможности просить о суде присяжных, и это положение есть и в жалобе в Европейский суд. Я хотел бы добавить, мы пропустили важную вещь из того, о чем говорил Сергей Иванович. Дело в том, что Сергей Иванович добивается реабилитации своей дочки, и он понимает, что все материалы дела и все свидетели, все допросы были проведены кулуарно, в рамках предварительного следствия. Таков у нас закон: приходит свидетель, его допрашивает следователь, это все фиксируется в протоколе, и они расходятся. Потерпевшая сторона и адвокаты Сергея Ивановича - они лишены возможности спросить свидетеля. А следствие у нас иногда спрашивает только то, что им интересно, и записывает только то, что им интересно, это называется - оценка доказательств. Поэтому, когда Сергей Иванович со своими адвокатами добился того, что появилась возможность судебного разбирательства в целях реабилитации, и они и получили эту возможность в суде - допрашивать всех, кто может. И это самое важное. Во-первых, в суде очень чувствуется, врет человек или нет, кривит он душой или не кривит душой, есть ли что-то, что можно поставить под сомнение. И они, я думаю, это и будут делать в суде. Ведь Сергею Ивановичу, так же как и вдове Сережи Магнитского, не нужны назначенные виновные, им нужно знать правду. Может быть, и была какая-то вина дочки, но когда у человека есть сомнения в том, что ему говорят "ваша дочка виновна"...
Марьяна Торочешникова: То есть должна появляться возможность эти сомнения устранить.
Дмитрий Харитонов: Правильно, и эта возможность благодаря этому решению появилась, и это самое важное. Они добились того, что это будет открытый процесс.
Марьяна Торочешникова: Но непонятно, как он будет происходить и не сведется ли этот новый процесс тоже к фарсу. Если сейчас нам говорят о том, что там судья заведомо уже заняла позицию государственного обвинения, и одно и то же ходатайство, заявленное до этого адвокатами, а теперь прокурорами, в первом случае отклоняется, а во втором поддерживается на ура.
Дмитрий Харитонов: Я, как адвокат и юрист, могу вам сказать, что здесь просто-напросто судья сначала не поняла, что происходит, а потом прокуроры поняли, что происходит. Потому что у нас нет порядка. Следователь направил постановление, и правильно говорит Сергей Иванович и его адвокаты, уголовное дело может быть отправлено в суд только с обвинительным заключением, нет другого порядка. Формальная вещь. В законе написано: обвинительное заключение, - привезите обвинительное заключение, Сергей Иванович должен его иметь со своими адвокатами. В обвинительном заключении указываются доказательства, на которые ссылается обвинение как на доказательства вины. Он хочет со своими адвокатами понимать, а что именно, какие доказательства следствие собирается представить суду, чтобы обосновать вину его дочки. Поэтому прокуроры сначала не поняли, потом сказали: да, мы согласны, но суд сказал: так, все, мы тут сами без вас разберемся. Мы с этим фарсом столкнулись в деле в отношении Кратова.
Марьяна Торочешникова: Напомню, что Дмитрия Кратова обвиняли в халатности, которая повлекла по неосторожности смерть Сергея Магнитского, это зам начальника Бутырской тюрьмы по медицинской части, который был оправдан в итоге.
Дмитрий Харитонов: Мы надеялись, что это будет процесс, в котором все узнают, что там на самом деле произошло. Вот все было сделано так, чтобы мы ничего не узнали. К примеру, допрос следователя Сильченко случился в пятницу, мы работали с 10 или 11 утра, без перерыва, и в 5 часов мы допросили последнего свидетеля, о котором знали, и в друг нам говорят: перерыв 5 минут. И нам говорят, что будет еще один свидетель, и приходит следователь Сильченко. Ни одного журналиста в зале, и ни одного вопроса следователю Сильченко судья практически не дает задать, все вопросы снимаются: это не относится к делу, не относится к делу… И таких моментов в этом процессе было очень много.
Марьяна Торочешникова: Я так понимаю, что в деле об убийстве Анны Политковской примерно то же самое происходит. Там родственники недовольным тем, кого назначали виновными в разное время, и в прошлом году был вынесен приговор некому Дмитрию Павлюченкову, бывшему милиционеру, который в первом процесс проходил как секретный свидетель, потом пошел на сделку по следствием, дело рассматривали в особом порядке. А родственники Анны Степановны как раз очень надеялись, что будет открытое судебное заседание, что все узнают, что происходило, как это происходило, кто заказывал, что было. И теперь этого никто не знает и никогда не узнает, потому что дело рассмотрели в особом порядке, договорились и все. И такое впечатление, что правосудие не исполняет свою основную функцию – защиту прав граждан.
Геннадий из Ленинградской области до нас дозвонился. Пожалуйста…
Слушатель: Следователи, которые вели дело Магнитского, Кузнецов и Карпов, работают на своем месте или уже уволены, понижены в должности?
Дмитрий Харитонов: Артем Кузнецов никогда не был следователем и не расследовал никакого дела в отношении Сергея, это оперативный работник. А Павел Карпов в расследовании уголовного дела, где я был адвокатом Сергея, об уклонении от уплаты налогов двумя юридическими лицами, тоже никакого участия не принимал. Павел Карпов был следователем, который расследовал дело об уклонении от уплаты налогов других компаний, и это было летом 2007 года, более чем за год до того момента, когда Сережу арестовали по обвинению в неуплате налогов.
Марьяна Торочешникова: Я так понимаю, что Карпова как раз Сергея Магнитский уличал в том, что он совершал какие-то противоправные действия и в многомиллионных хищениях из бюджета.
Дмитрий Харитонов: Был проведен обыск, в ходе которого было изъято большое количество документов и печатей различных компаний, которые находились в компании "Файер Стоун Данкин", и после этого дело было передано Карпову, и Карпов расследовал это дело в течение трех месяцев. Не знаю, работает ли Карпов до сих пор.
Марьяна Торочешникова: Сергей Иванович, а вы не считаете, что мы заслужили такое отношение судов к нам? Ну, потому что так долго спокойно относились к заведомо неправосудным приговорам, которые эти судьи выносили, что сейчас они не считают необходимым как-то оправдываться и выносят решения и приговоры, руководствуясь собственными соображениями.
Сергей Александрин: Я думаю, мы все живем не в безвоздушном пространстве, и каждый из нас находится под определенным давлением. Я полагаю, что давление, которое оказывается на судей, есть факт. У нас любой вопрос принципиальный, когда начинается обсуждение, люди говорят: нужна политическая воля, политическое решение. Скажем, прохудился водопровод, и оказывается, что там украли деньги и положили дырявые трубы. Чтобы арестовать этих людей и провести расследование, говорят, нужна политическая воля. Под этим имеется в виду, что у нас все зависит от того, что им скажут. Скажут расследовать – расследуют, не скажут – не будут.
Марьяна Торочешникова: Вы обращались в Конституционный суд, сейчас ждете разбирательства в Гагаринском суде Москвы. Значит, вы им верите? Или вы поставлены в такую ситуацию, что вам ничего больше не остается?
Сергей Александрин: Пока мы живем в этом государстве, мы должны существовать в тех рамках, которые нам государство ограничивает. Либо мы должны брать лом или еще что-то и бить, крошить все, что связано с этим государством. Другого нет. Разные времена испытывала наша страна, и советская власть казалась незыблемой, а где она сейчас? Думаю, что те люди, которые сейчас идут на сделку со своей совестью и оправдывают все неправомочное, неправомерное, что у нас творится, они просто короткой памятью обладают. Потому что времена меняются, и придет, например, совестливый руководитель и скажет: все, ребята, закончилось это время. И что они будут делать?
Марьяна Торочешникова: Они тоже вдруг станут совестливыми.
Дмитрий Харитонов: Они после этого вдруг вспомнят о правах человека, о необходимости соблюдения Конституции, о неукоснительном соблюдении Уголовно-Процессуального кодекса, об условиях содержания в тюрьмах и так далее. Когда система начинает бить человека, который был частью системы, он вдруг начинает говорить: ой, а следователи, оказывается, у нас закон нарушают, судьи арестовывают всех подряд. А у нас же есть конституционные права! Об этом вспоминают только тогда, когда их самих начинают бить. До этого у них все отлично. Вы спрашивали Сергея Ивановича о давлении на судей, но ведь в какой-то момент очевидно, что никто никакого давления на суд не оказывает, к примеру, в деле ЮКОСа – если ты вынесешь не такое решение, проблем не оберешься.
Марьяна Торочешникова: То что называется самоцензура.
Дмитрий Харитонов: Да, все поняли, как себя вести.
Сергей Александрин: Недавно было громкое дело в Подмосковье, где вдруг уличили, что представители прокуратуры крышуют игорный бизнес. И что произошло? Тут же был окрик генпрокурора, и руководитель подмосковной прокуратуры сказал: есть же конституционное право! Для этого, кстати, и принят закон о клевете – вы же не можете теперь сказать "это вор", а надо доказать, провести расследование, собрать факты, передать их в суд, чтобы суд вынес решение, и только после этого вы можете написать статью и рассказать, что этот человек ворует и так далее.
Марьяна Торочешникова: Это и раньше было, другое дело, что клевета была административным правонарушением, и за нее никого не сажали. Правда, и сейчас за клевету не будут никого сажать, а максимальное наказание – штраф.
Дмитрий Харитонов: Но это уголовное преступление, уголовный процесс, судимость…
Марьяна Торочешникова: Но тогда получается, что ты либо живешь по законам, которые существуют, и пытается чего-то делать в рамках существующей системы, либо идешь против этого государства на баррикадах. В таком случае все граждане России являются соучастниками этого фарса.
Дмитрий Харитонов: Нет, не так. Во-первых, не вся судебная система настолько плохая. Огромное количество дело правильно рассматриваются, выносятся справедливые решения, и абсолютно нормальные, профессиональные судьи. Просто есть так называемые резонансные дела, и эти резонансные дела очень часто связаны с политикой в той или иной мере либо с высокопоставленными людьми. И вот здесь включается ровно то, о чем я говорил: не надо во многих случаях даже давать команду. Судьи у нас уже сами понимают, где государственные интересы, а где нет.
Марьяна Торочешникова: А разве не является государственным интересом защита прав собственных граждан, обеспечение их безопасности?
Сергей Александрин: Отдельных граждан – является.
Дмитрий Харитонов: У нас в Уголовно-процессуальном законе есть статья, которая называется "Назначение уголовного судопроизводства. Уголовное судопроизводство имеет своим назначением как установление человека, который виноват, так и оправдание его. Просто у нас забывают эту вторую часть – оправдание. У нас около 99 процентов обвинительных приговоров, и это не качество нашего следствия, а это сделка с совестью во многих делах, когда следователь говорит: лучше я дам чуть-чуть, но зато меня никто не спросит, почему я человека оправдал. Оправдательные приговоры есть, их очень мало, это наша беда.
Марьяна Торочешникова: Если мы говорим, что дело резонансное, значит, на него обращено внимание тысяч людей, и не только в России, но и за рубежом, и казалось бы, в интересах следователей, судей и всей государственной машины сделать так, чтобы дело прошло без сучка и задоринки, чтобы ни у кого не было оснований уличать следователя в каком-то соглашении с чем-то, уличать какого-то крупного бизнесмена в том, что он наверняка договорился о чем-то с судьями. Но этого же не происходит. Почему?
Сергей Александрин: Нельзя служить двум господам. Есть закон и есть хозяин, и нельзя соответствовать одновременно закону и тому, что хочет хозяин. Почему дела становятся резонансными. Для меня, например, характерно дело "Пуси Райт". Были бы грамотные, профессиональные люди, они бы все это сделали спокойно, грамотно, и никакого стона не было бы, не было резонанса. А у нас – как слон в посудной лавке.
Марьяна Торочешникова: Сергей Иванович, известно ли сейчас, как скоро прокуратуру может вернуть дело в суд?
Сергей Александрин: Мы полагаем, что сейчас все ждут, когда будет принято именно Госдумой и утверждено Советом Федерации и президентом изменение в ВПК. Вот старое дело Магнитского, которое снова возбуждено, не основано на законе.
Дмитрий Харитонов: А такого закона никогда и не будет! Никогда прокуратуре не разрешат возобновлять дела, прекращенные в связи со смертью. Все, такого уже больше не будет!
Сергей Александрин: Да, ждут этих изменений. И я обратил внимание, что в подготовленных Минюстом изменениях есть такая статья, что если вдруг такая необходимость возникнет, то следователь или кто-то будет искать людей, которые готовы встать на защиту погибших.
Марьяна Торочешникова: Я надеюсь, что в ближайшее время вопрос о реабилитации вашей дочери будет рассмотрен в суде, и вам удастся добиться ее реабилитации, пусть и посмертно. А родственникам Сергея Магнитского удастся обратить внимание, в том числе и прокуратуры, на всю абсурдность происходящего вокруг возбужденного в отношении него уголовного дела.
Сергей Александрин который год добивается судебного разбирательства по делу о нашумевшем ДТП. Виновном в нем назвали его дочь Ольгу, но дело прекратили в связи со смертью обвиняемой. Родственники Сергея Магнитского, который в 2009 году скончался в следственном изоляторе Матросская тишина, находясь под следствием по делу о неуплате налогов, напротив посмертного суда не хотят, но возобновленное по инициативе прокуратуры дела вот-вот начнут рассматривать в Тверском суде Москвы. О судах над покойниками, судили ли в России раньше посмертно и как могут выглядеть посмертные суды пойдет речь в сегодняшней передаче.
Авария на Ленинском проспекте произошла 25 февраля 2010 года, с участием автомобиль "Мерседес"-С500, в котором ехал вице-президент нефтяной компании "Лукойл" Анатолий Барков. В ДТП погибли врачи Вера Сидельникова и Ольга Александрина, которой предъявлено обвинение в нарушении правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств. Отец Ольги Александриной не может по-прежнему согласиться с тем, что его дочь назвали виновницей аварии, и третий год пытается добиться того, чтобы дело в отношении скончавшейся дочери рассмотрел суд, чтобы были заслушаны свидетели и было ясно, что там произошло.
Сергей Иванович, с какими проблемами вы столкнулись?
Сергей Александрин: Самая главная проблема заключалась в том, что это ДТП с первого дня было взято под контроль, и официальные лица сразу заявили СМИ о виновности моей дочери, и расследование пошло в этом направлении. Уголовное дело по факту гибели двух людей было возбуждено только на третий день. Второе, оказалось, что отсутствуют записи камер видеонаблюдения, и это на правительственной трассе. Любой логически мыслящий человек понимает, что если на трассе, по которой ездят первые лица государства, отсутствуют записи камер видеонаблюдения, то нужно увольнять всех руководителей службы контроля, которые за это отвечают. Далее, схема ДТП была составлена таким образом, что по ней невозможно определить, где же произошло столкновение, место самого столкновения.
Марьяна Торочешникова: Не говоря уже о вое буквально в соцсетях, в интернете, где люди проводили собственные экспертизы, независимые, и настаивали на том, что все выглядит вовсе не так, как рассказывали журналистам чиновники.
Сергей Александрин: Еще характерный пример. Автомобили, участники ДТП, были просто удалены с места ДТП и сразу переданы их владельцам. Причем наш автомобиль - просто сказали "забирайте" и даже вызвали эвакуатор, который мы должны были оплатить сами. Им даже не было надобности изучать автомобили, их детали, фрагменты, оборудование, чтобы понять, что произошло. Видимо, сразу было принято решение сделать виновной в этом ДТП мою дочь и прекратить дело в связи с гибелью.
Марьяна Торочешникова: Вы с этим не согласились и пошли в Конституционный суд, который, рассмотрев ваше дело, пришел к выводу, что на самом деле прекратить уголовное преследование в отношении того или иного человека в России можно в случае его смерти только с согласия родственников. И вдруг здесь вспомнили о деле Сергея Магнитского, уголовное дело в отношении которого по налоговому делу тоже было прекращено в связи с гибелью Магнитского. Я так понимаю, что родственники Сергея Магнитского не были обрадованы тем, что дело против него возобновлено.
Дмитрий Харитонов: Я бы хотел немного сказать о самом решении Конституционного суда прежде всего. На мой взгляд, оно абсолютно правильное и законное, и люди, которые остались живы и чьи родственники погибли, в отношении которых возбуждены уголовные дела, которые хотят этой реабилитации, должны были получить право по закону продолжать это уголовное дело и добиваться реабилитации своих родственников. С этой точки зрения, то, чего добился Сергея Иванович со своими адвокатами, я считаю, это очень большая победа, которая благоприятно сказывается на всей правоприменительной практике в Российской Федерации. Что же касается дела Сережи, о чем вы спросили, были ли мы этому рады или нет, дело было прекращено после его смерти через несколько дней, решение было абсолютно законным, и мы его не обжаловали, поскольку Уголовно-Процессуальный кодекс предусматривает, что государство не может продолжать уголовное преследование лица, которое умерло. Ну, было было бы совсем уж глупо продолжать судить человека, который скончался. Все, уголовные претензии к нему сняты. Поэтому когда мы вдруг абсолютно неожиданно услышали о том, что производство по делу возобновлено и отменено постановление о том, что уголовное дело в отношении Сережи прекращено в связи с его смертью, естественно, первой реакцией было удивление. Потому что ни моя доверительница, вдова Сергея Наталья, ни его мама, Наталья Николаевна, не просили ни о какой реабилитации. Не просили, потому что понимали, что никакой справедливый суд в настоящее время в Российской Федерации в отношении Сергея невозможен, учитывая весь бекграунд этой истории, учитывая тот фон, который эта история приобрела после того, как Сережа скончался. Мы прекрасно понимали, что справедливый суд невозможен, и наши же обращения сыграют просто-напросто на руку властям, которые, добившись обвинительного приговора, скажут: ну, вот теперь все поняли, что мы не зря держали Сергея год под стражей. Что касается постановления, которое вынес заместитель генерального прокурора, на мой взгляд, логика была такая: мы отменяем постановление о прекращении дела в связи со смертью Сергея и возобновляем производство по делу. Поскольку родственники не просят ни о какой реабилитации, а вдруг прокуратура решает его реабилитировать, то все, что должны сделать следователи, - прекратить дело и не направлять его в суд. Но в любом случае действия прокуратуры незаконны. Не мог без ходатайства родственников заместитель генерального прокурора это постановление отменить.
Марьяна Торочешникова: Но он его отменил. Более того, сейчас в Тверском районном суде Москвы уже два раза не состоялись предварительные слушания по этому делу, потому что не являются представители подсудимого. И последний раз уже судья постановила назначить адвокатов Сергею Магнитскому, для того чтобы они могли его защищать.
Дмитрий Харитонов: Да, но Билл Браудер, слава богу, жив и находится вне пределов Российской Федерации. А Сергея Магнитский, к сожалению, скончался, и у него есть представители - его родственники, мама и вдова. В отношении Браудера проводится заочное разбирательство, и суд, поскольку адвокатов Браудера нет, может обратиться в Адвокатскую палату города Москвы, чтобы были назначены адвокаты, которые будут защищать Билла Браудера заочно. Потому что в заочном порядке проведение процесса без адвоката невозможно. Что касается Сергея, здесь опять долгая история. После того, как дело возобновили, Наталью пригласили в Следственный комитет и попросили ответить на вопрос: вы согласны с прекращением дела в связи со смертью? Мы не ответили ни на один вопрос следствия, потому что понимали: что бы мы ни сказали, все это будет использовано против нас. И не участвовали ни в каких следственных действиях, не ознакомились ни с одним листом этого дела, не получили обвинительного заключения и не собираемся являться в суд. Соответственно, весь процесс в отношении Сережи - это процесс его реабилитации, но мы об этой реабилитации не просили, и поэтому ни я, ни Наталья не придем в зал суда. И поэтому судье не надо назначать для Наташи никакого адвоката, она сама, если она хочет реабилитации, если она хочет, чтобы у нее был адвокат, пригласит этого адвоката, и этот адвокат придет в суд и будет представлять ее интересы. Все, что сейчас происходит, я могу назвать это нарушением закона, но это никоим образом не связано с правосудием в целом. Это еще одна попытка или просто попытка показать всем: дело Магнитского было в суде, суд признал в его действиях наличие всех признаков состава преступления и прекратил дело в связи с его смертью. А потому, оглядываясь на четыре года назад, мы вам всем можем назвать, что его законно посадили в 2008 году в тюрьму, его держали там в течение года, и он там скончался. Еще один интересный факт, чтобы все понимали. Когда было отменено постановление о прекращении дела в связи со смертью, мама обратилась в Тверской суд Москвы с жалобой на решение зама генерального прокурора, она просила это решение отменить. Сейчас это выглядит просто смешно, но тот же судья, который рассматривает сейчас дело в отношении Сережи и Браудера, принял решение, что она не имеет права подавать такую жалобу, потому что ее процессуальный статус никаким законом не определен, она вообще не сторона. А теперь вдруг она стала стороной, Наташа стала стороной, приходите в суд, приводите своих адвокатов, мы будем судить Сережу. Мы не будем судить Сережу, во всяком случае, мы в этом сумасшедшем доме, спектакле принимать участие не будем.
Марьяна Торочешникова: Сергей Иванович, а что происходит с вашим делом? Были там свидетельские показания, что машина, которая врезалась в машину вашей дочери, выехала на встречную полосу?
Сергей Александрин: Такие показания есть, но следователь эти показания признал недостоверными и отмел. Потому что следователь так посчитал.
Марьяна Торочешникова: А что такого сделала ваша дочь?
Сергей Александрин: Она столкнулась с машиной человека настолько влиятельного, что на месте ДТП в половине девятого, это рано очень, как один свидетель сказал, как минимум три бараньих каракулевых шапки было, то есть большие руководители были на месте.
Марьяна Торочешникова: А вы видите выход из этой ситуации?
Сергей Александрин: Выход из этой ситуации заключается для меня в том, что нам наши руководители, первые лица говорят: обращайтесь в суд и доказывайте свои права там. Вот мы и обращаемся. Когда начали рассматривать наше дело уже по существу в Гагаринском суде, опытный очень судья, женщина, на первом заседании отвела наше ходатайство о возвращении материалов дела в прокуратуру в связи с нарушениями законодательства. На взгляд адвокатов, оно заключалось в том, что не было предъявлено обвинительное заключение, а просто постановление следователя о передаче дела в суд, заверенное замом прокурора города Москвы. По действующему закону прокуратура должна передать в суд обвинительное заключение, а они не передают его, а они передают постановление следователя о передаче дела в суд, визированное прокуратурой города Москвы. Мы указываем судье на это и просим устранить несоответствие. Судья отводит наше ходатайство, поскольку оно не нарушает законодательство. Следующее заседание, уже 9 января, и на нем представители прокуратуры сами обращаются с ходатайством о передаче материалов дела в прокуратуру для исправления допущенных нарушений законодательства, - и в этом случае судья уже не отказал, аргументируя теми же самыми словами, когда она отказывала в удовлетворении нашего ходатайства. Вот характерный пример нашего правосудия, как оно действует.
Марьяна Торочешникова: А есть какая-то управа на это? У родственников Сергея Магнитского, например, есть основания жаловаться в Европейский суд по правам человека, что было нарушено право на справедливое судебное разбирательство или на защиту?
Дмитрий Харитонов: На самом деле, жалоба в Европейский суд по правам человека, связанная с арестом Сережи и с условиями его содержания, подана еще в 2008-м - начале 2009 года, после его смерти мы дополнили ее аргументами. Жалоба пока не коммуницирована, и никаких сообщений из Европейского суда мы не получали. Что касается нарушений прав сейчас, к сожалению, прав мертвого человека просто нет, и мы не можем обжаловать...
Марьяна Торочешникова: То есть судить мертвого человека можно, а нарушать...
Дмитрий Харитонов: Если бы мы просили реабилитации, это был бы процесс по реабилитации, это было бы судебное заседание, в конце которого было бы решено, надо ли выносить оправдательный приговор и реабилитировать Сергея или надо прекращать дело, поскольку признаки состава преступления налицо, доказано, что он совершил, он виновен и так далее, и тому подобное, но приговор постановить нельзя, а дело должно быть прекращено, таков закон. Мы не просим о реабилитации, а это выглядит так, как вы говорите: они хотят устроить суд над мертвым человеком. Этот человек не может защищать себя, он не давал показаний в ходе следствия, и он теперь не может их дать. Они предлагают это все подменить присутствием в зале суда мамы и вдовы, которые не просят о реабилитации, и их адвокатов. Это фарс, это не суд!
Марьяна Торочешникова: Сергей Иванович, а вам будет достаточно, если в суде посмотрят и скажут, что нужно реабилитировать?
Сергей Александрин: Ситуация заключается в том, что решение о невиновности моей дочери могло было быть принято и на стадии предварительного следствия. То есть нет фактов, которые напрямую утверждают, что именно она явилась виновницей столкновения. Или хотя бы было признано, что обоюдное нарушение. Если бы следователи признали, что не она виновата, тогда начали бы выяснять вину водителя "Мерседеса", а это не нужно никому. Поэтому все и велось к тому, чтобы дело закрыть, не нужно никакого разбирательства по существу. СМИ до сих пор уделяют большое внимание этому делу, они будут на суде, будут это транслировать, и там трудно будет убедить в том, чего не было. Судью-то можно убедить, и я вам сейчас привел пример, самый простой, как уже начался судебный процесс, и он будет двигаться во вполне определенную сторону.
Марьяна Торочешникова: Дмитрий Валерьевич, с вашей точки зрения, если приговор по делу Магнитского и Браудера будет вынесен, вопреки всякой логике, к каким юридическим последствиям может привести этот прецедент?
Дмитрий Харитонов: Ситуация очень простая: в отношении Браудера может быть вынесен оправдательный или обвинительный приговор. Если этот приговор будет обвинительным, то о каких-либо правовых последствиях для него как человека, которого просто-напросто в течение 8 лет не пускают в страну и при этом говорят "он от нас скрывается", для него, как гражданина другого государства, никаких последствий фактических это иметь не будет. Что касается Сергея, если он будет признан невиновным, будет вынесен оправдательный приговор, а если будут установлены все признаки состава преступления, то дело в отношении него будет прекращено. Другого варианта быть не может. Я думаю, что если родственники живы тех людей, дела которых прекращены в связи со смертью, если они пожелают в настоящее время добиться их реабилитации, то такие дела будут возобновлены, и в соответствии с порядком, который пока, к сожалению, не определен, но его черты видны в постановлении Конституционного суда, они будут расследоваться и рассматриваться. И в этой связи мне очень интересно узнать у Генеральной прокуратуры, а по собственной инициативе, кроме дела Магнитского, они хоть одно постановление о прекращении дела в связи со смертью отменили или нет, чтобы справедливость восстановить? И я более чем уверен, что это единственное постановление, которое было отменено, и это постановление в отношении Сережи. Потому что по-другому им бы пришлось возобновить сейчас ни одну сотню и, может быть, даже тысячу дел и спрашивать родственников, а вы хотите реабилитации или не хотите.
Марьяна Торочешникова: Вы сказали, что после постановления Конституционного суда более-менее стал ясен порядок, как будут рассматриваться такие дела, что будет следовать после заявления родственников, пожелавших реабилитации. Насколько я понимаю, никакого закона до сих пор нет, и вот Александр Иванович Александрин со своими адвокатами как раз пытался каким-то образом ускорить этот процесс, но пока это тоже ни к чему не приводит.
Сергей Александрин: Сейчас информация уже есть, что подготовленные Минюстом изменения в УПК находятся уже в Госдуме, и депутаты должны рассмотреть их в первоочередном порядке.
Марьяна Торочешникова: Дмитрий Валерьевич, вы неоднократно принимали участие в делах, когда обвиняемый есть, но физически он не присутствует. В частности, вы осуществляли защиту Леонида Невзлина, которого судили заочно дважды...
Дмитрий Харитонов: И сейчас процесс продолжается, второй.
Марьяна Торочешникова: Нужны ли эти заочные суды? И можно ли считать решения, которые выносятся в таком заочном процессе, законными хоть сколько-нибудь?
Дмитрий Харитонов: Норма о возможности заочного производства в отношении лиц, которые находятся за пределами Российской Федерации, была введена в действие в 2006 году. До этого новый УПК был принят в 1996 году, и этой нормы не было. И тогда это все связали с тем, во всяком случае в юридическом мире, что понадобилось вынести приговор в отношении Березовского. Потом оказалось, что не только в отношении него. Я не знаю статистики заочных судов, много ли их проведено, но в отношении Леонида Невзлина, которого я защищаю с 2003 года, был вынесен один приговор, с 2008 году, и сейчас идет второе следствие. Естественно, что это один из инструментов - судебное решение, чтобы показать, что суд в Российской Федерации признал человека виновным, его вина доказана собранными по делу доказательствами и так далее. Качество этих процессов... ну, у нас огромная жалоба в Европейском суде по поводу этого процесса, о несправедливости судебного разбирательства. И эта несправедливость связана не только с тем, что человека нет в зале судебного заседания, но и в целом с порядком ведения такого процесса. Мне кажется, что норма о заочном судебном производстве какая-то из другого века.
Марьяна Торочешникова: Популистская история такая получается.
Дмитрий Харитонов: Это у законодателей надо узнавать, для чего они это ввели. Вот все мои коллегии, или многие, говорят, что первое дело - это было дело Березовского, и это делали якобы под него. Может быть, это совпадение. Но мы получаем судебные решения о том, что этот виновен, этому столько, этому столько.
Марьяна Торочешникова: И при этом приговоры никак не выполняются, то есть происходит абсолютная дискредитация судебного института. Если человека судили заочно, потому что не смогли найти, доставить, привезти, понятно, что он плевать хотел и на этот самый приговор, который вынесли без него.
Дмитрий Харитонов: Смотрите, когда Российская Федерация обращается в Израиль с неоднократными запросами о выдаче Невзлина, Израиль говорит: мы не будем вам его выдавать. Я не знаю, почему государство Израиль принимает такое решение, это закрытая информация, но государство Израиль говорит, что выдавать Невзлина не будут, и доказательства, которые предоставляет Российская Федерации, их качество стремится к нулю. А проводя судебный процесс, Российская Федерация говорит: смотрите, мы провели судебный процесс, были в нашем процессе из 500 - 100 свидетелей, мы их допросили, исследовали материалы дела, и суд наш вынес решение. То есть делается все, чтобы еще обратиться к Израилю: выдайте нам Невзлина, мы его осудили, у нас есть приговор, вступивший в законную силу, он приговорен к пожизненному заключению, отдавайте нам его. Не знаю, обращалась ли Российская Федерация после приговора с таким запросом, но для чего она это делала, если не для этого?
Марьяна Торочешникова: Кстати, журналисты шутили по этому поводу, когда рассматривали заочно дело Невзлина, что адвокат мог бы попросить присяжных, и, во всяком случае, было бы интересно приходить на заочный процесс, в котором сидят присяжные и наблюдают пустую скамью подсудимых. Если уж доводить все до полного абсурда.
Дмитрий Харитонов: Дело в том, что адвоката не допустили к ознакомлению с делом, лишили возможности заявить соответствующие ходатайства, назначили адвоката, который с 19 тысячами страниц дела ознакомился за... мы считали, что он знакомился с одним листом дела в секунду или в две секунды. 19 тысяч важнейших документов, 500 свидетелей, экспертиз, 9 эпизодов убийств, а адвокат вот так перелистывает все. О коллегах нельзя говорить плохо, но это то, что было фактически. И он ознакомился, не заявив ни одного ходатайства, кроме проведения предварительного слушания. И я был просто лишен возможности просить о суде присяжных, и это положение есть и в жалобе в Европейский суд. Я хотел бы добавить, мы пропустили важную вещь из того, о чем говорил Сергей Иванович. Дело в том, что Сергей Иванович добивается реабилитации своей дочки, и он понимает, что все материалы дела и все свидетели, все допросы были проведены кулуарно, в рамках предварительного следствия. Таков у нас закон: приходит свидетель, его допрашивает следователь, это все фиксируется в протоколе, и они расходятся. Потерпевшая сторона и адвокаты Сергея Ивановича - они лишены возможности спросить свидетеля. А следствие у нас иногда спрашивает только то, что им интересно, и записывает только то, что им интересно, это называется - оценка доказательств. Поэтому, когда Сергей Иванович со своими адвокатами добился того, что появилась возможность судебного разбирательства в целях реабилитации, и они и получили эту возможность в суде - допрашивать всех, кто может. И это самое важное. Во-первых, в суде очень чувствуется, врет человек или нет, кривит он душой или не кривит душой, есть ли что-то, что можно поставить под сомнение. И они, я думаю, это и будут делать в суде. Ведь Сергею Ивановичу, так же как и вдове Сережи Магнитского, не нужны назначенные виновные, им нужно знать правду. Может быть, и была какая-то вина дочки, но когда у человека есть сомнения в том, что ему говорят "ваша дочка виновна"...
Марьяна Торочешникова: То есть должна появляться возможность эти сомнения устранить.
Дмитрий Харитонов: Правильно, и эта возможность благодаря этому решению появилась, и это самое важное. Они добились того, что это будет открытый процесс.
Марьяна Торочешникова: Но непонятно, как он будет происходить и не сведется ли этот новый процесс тоже к фарсу. Если сейчас нам говорят о том, что там судья заведомо уже заняла позицию государственного обвинения, и одно и то же ходатайство, заявленное до этого адвокатами, а теперь прокурорами, в первом случае отклоняется, а во втором поддерживается на ура.
Дмитрий Харитонов: Я, как адвокат и юрист, могу вам сказать, что здесь просто-напросто судья сначала не поняла, что происходит, а потом прокуроры поняли, что происходит. Потому что у нас нет порядка. Следователь направил постановление, и правильно говорит Сергей Иванович и его адвокаты, уголовное дело может быть отправлено в суд только с обвинительным заключением, нет другого порядка. Формальная вещь. В законе написано: обвинительное заключение, - привезите обвинительное заключение, Сергей Иванович должен его иметь со своими адвокатами. В обвинительном заключении указываются доказательства, на которые ссылается обвинение как на доказательства вины. Он хочет со своими адвокатами понимать, а что именно, какие доказательства следствие собирается представить суду, чтобы обосновать вину его дочки. Поэтому прокуроры сначала не поняли, потом сказали: да, мы согласны, но суд сказал: так, все, мы тут сами без вас разберемся. Мы с этим фарсом столкнулись в деле в отношении Кратова.
Марьяна Торочешникова: Напомню, что Дмитрия Кратова обвиняли в халатности, которая повлекла по неосторожности смерть Сергея Магнитского, это зам начальника Бутырской тюрьмы по медицинской части, который был оправдан в итоге.
Дмитрий Харитонов: Мы надеялись, что это будет процесс, в котором все узнают, что там на самом деле произошло. Вот все было сделано так, чтобы мы ничего не узнали. К примеру, допрос следователя Сильченко случился в пятницу, мы работали с 10 или 11 утра, без перерыва, и в 5 часов мы допросили последнего свидетеля, о котором знали, и в друг нам говорят: перерыв 5 минут. И нам говорят, что будет еще один свидетель, и приходит следователь Сильченко. Ни одного журналиста в зале, и ни одного вопроса следователю Сильченко судья практически не дает задать, все вопросы снимаются: это не относится к делу, не относится к делу… И таких моментов в этом процессе было очень много.
Марьяна Торочешникова: Я так понимаю, что в деле об убийстве Анны Политковской примерно то же самое происходит. Там родственники недовольным тем, кого назначали виновными в разное время, и в прошлом году был вынесен приговор некому Дмитрию Павлюченкову, бывшему милиционеру, который в первом процесс проходил как секретный свидетель, потом пошел на сделку по следствием, дело рассматривали в особом порядке. А родственники Анны Степановны как раз очень надеялись, что будет открытое судебное заседание, что все узнают, что происходило, как это происходило, кто заказывал, что было. И теперь этого никто не знает и никогда не узнает, потому что дело рассмотрели в особом порядке, договорились и все. И такое впечатление, что правосудие не исполняет свою основную функцию – защиту прав граждан.
Геннадий из Ленинградской области до нас дозвонился. Пожалуйста…
Слушатель: Следователи, которые вели дело Магнитского, Кузнецов и Карпов, работают на своем месте или уже уволены, понижены в должности?
Дмитрий Харитонов: Артем Кузнецов никогда не был следователем и не расследовал никакого дела в отношении Сергея, это оперативный работник. А Павел Карпов в расследовании уголовного дела, где я был адвокатом Сергея, об уклонении от уплаты налогов двумя юридическими лицами, тоже никакого участия не принимал. Павел Карпов был следователем, который расследовал дело об уклонении от уплаты налогов других компаний, и это было летом 2007 года, более чем за год до того момента, когда Сережу арестовали по обвинению в неуплате налогов.
Марьяна Торочешникова: Я так понимаю, что Карпова как раз Сергея Магнитский уличал в том, что он совершал какие-то противоправные действия и в многомиллионных хищениях из бюджета.
Дмитрий Харитонов: Был проведен обыск, в ходе которого было изъято большое количество документов и печатей различных компаний, которые находились в компании "Файер Стоун Данкин", и после этого дело было передано Карпову, и Карпов расследовал это дело в течение трех месяцев. Не знаю, работает ли Карпов до сих пор.
Марьяна Торочешникова: Сергей Иванович, а вы не считаете, что мы заслужили такое отношение судов к нам? Ну, потому что так долго спокойно относились к заведомо неправосудным приговорам, которые эти судьи выносили, что сейчас они не считают необходимым как-то оправдываться и выносят решения и приговоры, руководствуясь собственными соображениями.
Сергей Александрин: Я думаю, мы все живем не в безвоздушном пространстве, и каждый из нас находится под определенным давлением. Я полагаю, что давление, которое оказывается на судей, есть факт. У нас любой вопрос принципиальный, когда начинается обсуждение, люди говорят: нужна политическая воля, политическое решение. Скажем, прохудился водопровод, и оказывается, что там украли деньги и положили дырявые трубы. Чтобы арестовать этих людей и провести расследование, говорят, нужна политическая воля. Под этим имеется в виду, что у нас все зависит от того, что им скажут. Скажут расследовать – расследуют, не скажут – не будут.
Марьяна Торочешникова: Вы обращались в Конституционный суд, сейчас ждете разбирательства в Гагаринском суде Москвы. Значит, вы им верите? Или вы поставлены в такую ситуацию, что вам ничего больше не остается?
Сергей Александрин: Пока мы живем в этом государстве, мы должны существовать в тех рамках, которые нам государство ограничивает. Либо мы должны брать лом или еще что-то и бить, крошить все, что связано с этим государством. Другого нет. Разные времена испытывала наша страна, и советская власть казалась незыблемой, а где она сейчас? Думаю, что те люди, которые сейчас идут на сделку со своей совестью и оправдывают все неправомочное, неправомерное, что у нас творится, они просто короткой памятью обладают. Потому что времена меняются, и придет, например, совестливый руководитель и скажет: все, ребята, закончилось это время. И что они будут делать?
Марьяна Торочешникова: Они тоже вдруг станут совестливыми.
Дмитрий Харитонов: Они после этого вдруг вспомнят о правах человека, о необходимости соблюдения Конституции, о неукоснительном соблюдении Уголовно-Процессуального кодекса, об условиях содержания в тюрьмах и так далее. Когда система начинает бить человека, который был частью системы, он вдруг начинает говорить: ой, а следователи, оказывается, у нас закон нарушают, судьи арестовывают всех подряд. А у нас же есть конституционные права! Об этом вспоминают только тогда, когда их самих начинают бить. До этого у них все отлично. Вы спрашивали Сергея Ивановича о давлении на судей, но ведь в какой-то момент очевидно, что никто никакого давления на суд не оказывает, к примеру, в деле ЮКОСа – если ты вынесешь не такое решение, проблем не оберешься.
Марьяна Торочешникова: То что называется самоцензура.
Дмитрий Харитонов: Да, все поняли, как себя вести.
Сергей Александрин: Недавно было громкое дело в Подмосковье, где вдруг уличили, что представители прокуратуры крышуют игорный бизнес. И что произошло? Тут же был окрик генпрокурора, и руководитель подмосковной прокуратуры сказал: есть же конституционное право! Для этого, кстати, и принят закон о клевете – вы же не можете теперь сказать "это вор", а надо доказать, провести расследование, собрать факты, передать их в суд, чтобы суд вынес решение, и только после этого вы можете написать статью и рассказать, что этот человек ворует и так далее.
Марьяна Торочешникова: Это и раньше было, другое дело, что клевета была административным правонарушением, и за нее никого не сажали. Правда, и сейчас за клевету не будут никого сажать, а максимальное наказание – штраф.
Дмитрий Харитонов: Но это уголовное преступление, уголовный процесс, судимость…
Марьяна Торочешникова: Но тогда получается, что ты либо живешь по законам, которые существуют, и пытается чего-то делать в рамках существующей системы, либо идешь против этого государства на баррикадах. В таком случае все граждане России являются соучастниками этого фарса.
Дмитрий Харитонов: Нет, не так. Во-первых, не вся судебная система настолько плохая. Огромное количество дело правильно рассматриваются, выносятся справедливые решения, и абсолютно нормальные, профессиональные судьи. Просто есть так называемые резонансные дела, и эти резонансные дела очень часто связаны с политикой в той или иной мере либо с высокопоставленными людьми. И вот здесь включается ровно то, о чем я говорил: не надо во многих случаях даже давать команду. Судьи у нас уже сами понимают, где государственные интересы, а где нет.
Марьяна Торочешникова: А разве не является государственным интересом защита прав собственных граждан, обеспечение их безопасности?
Сергей Александрин: Отдельных граждан – является.
Дмитрий Харитонов: У нас в Уголовно-процессуальном законе есть статья, которая называется "Назначение уголовного судопроизводства. Уголовное судопроизводство имеет своим назначением как установление человека, который виноват, так и оправдание его. Просто у нас забывают эту вторую часть – оправдание. У нас около 99 процентов обвинительных приговоров, и это не качество нашего следствия, а это сделка с совестью во многих делах, когда следователь говорит: лучше я дам чуть-чуть, но зато меня никто не спросит, почему я человека оправдал. Оправдательные приговоры есть, их очень мало, это наша беда.
Марьяна Торочешникова: Если мы говорим, что дело резонансное, значит, на него обращено внимание тысяч людей, и не только в России, но и за рубежом, и казалось бы, в интересах следователей, судей и всей государственной машины сделать так, чтобы дело прошло без сучка и задоринки, чтобы ни у кого не было оснований уличать следователя в каком-то соглашении с чем-то, уличать какого-то крупного бизнесмена в том, что он наверняка договорился о чем-то с судьями. Но этого же не происходит. Почему?
Сергей Александрин: Нельзя служить двум господам. Есть закон и есть хозяин, и нельзя соответствовать одновременно закону и тому, что хочет хозяин. Почему дела становятся резонансными. Для меня, например, характерно дело "Пуси Райт". Были бы грамотные, профессиональные люди, они бы все это сделали спокойно, грамотно, и никакого стона не было бы, не было резонанса. А у нас – как слон в посудной лавке.
Марьяна Торочешникова: Сергей Иванович, известно ли сейчас, как скоро прокуратуру может вернуть дело в суд?
Сергей Александрин: Мы полагаем, что сейчас все ждут, когда будет принято именно Госдумой и утверждено Советом Федерации и президентом изменение в ВПК. Вот старое дело Магнитского, которое снова возбуждено, не основано на законе.
Дмитрий Харитонов: А такого закона никогда и не будет! Никогда прокуратуре не разрешат возобновлять дела, прекращенные в связи со смертью. Все, такого уже больше не будет!
Сергей Александрин: Да, ждут этих изменений. И я обратил внимание, что в подготовленных Минюстом изменениях есть такая статья, что если вдруг такая необходимость возникнет, то следователь или кто-то будет искать людей, которые готовы встать на защиту погибших.
Марьяна Торочешникова: Я надеюсь, что в ближайшее время вопрос о реабилитации вашей дочери будет рассмотрен в суде, и вам удастся добиться ее реабилитации, пусть и посмертно. А родственникам Сергея Магнитского удастся обратить внимание, в том числе и прокуратуры, на всю абсурдность происходящего вокруг возбужденного в отношении него уголовного дела.
