Три эксперимента над животными, которыми можно объяснить и человеческую социальную психологию
1. О справедливости
Нейропсихологи из Университета Джорджии и Еркерского центра исследований приматов продемонстрировали, что животные также обладают чувством справедливости и способны быть альтруистами, как люди. До этого считалось, что альтруизм — это лишь человеческое качество, чуждое даже самым развитым животным.
Результаты исследования опубликованы в Proceedings of The National Academy of Sciences. Чтобы оценить обезьянье чувство справедливости, зоопсихологи использовали игру в «ультиматум», в которой один игрок делит блага, а другой решает, насколько честно они поделены, и может отказаться от своей части, если не доволен результатом дележа — в этом случае никто не получает вообще ничего. Игра, которая считается в психологии золотым стандартом исследований чувства справедливости, основана, если вдуматься, на жадности и недоверии.
Здоровые взрослые люди обычно делят поровну, понимая, что справедливость — залог общего успеха. Оказывается, шимпанзе, если им доходчиво объяснить правила, также быстро улавливают суть и делят поровну.
Аналогичные результаты авторы получили и с детьми от двух до семи лет. И животные, и дети играли в упрощенный вариант «ультиматума», в котором первый игрок может выбрать между двумя разноцветными жетонами, один из которых можно затем обменять (на еду для шимпанзе и на наклейки для детей) с особой выгодой для себя, а второй — с одинаковым выигрышем для обоих. Обменять жетоны на призы можно только сообща, когда второй игрок согласен с тем, что первый выбрал справедливую опцию.
Именно этот логический шаг считался прежде недоступным для скромных способностей абстрактного мышления животных. Считалось, что животное всегда будет тупо выбирать более выгодный для себя вариант, не думая о последствиях. Однако мы их недооценивали: обезьяны быстро смекали, в чем залог успеха, и выбирали справедливый вариант не хуже, чем люди. Причем, если изменить правила игры и лишить второго участника права отказаться от призов, обезьяны это тоже быстро улавливали и выбирали выгодный для себя «несправедливый» жетон. Ровно как человек, между прочим.
В позапрошлом году те же авторы опубликовали в PNAS похожую работу, только без участия человеческих детенышей. Тогда авторы подчеркивали, что справедливому выбору первого участника пары способствовало, если второй в это время находился неподалеку и всячески напоминал о себе, словом, давил на совесть.
Вывод: чувство справедливости вовсе не уникальная человеческая черта, и происходит она не от каких-то высших идеалов, а от подспудного понимания, что социальная справедливость — это гарантия твоего же собственного благополучия. Об этом, кстати, свидетельствует и антропологическое исследование, опубликованное в свежем номере журнала Evolution. Биологи, экологи и психологи из Принстонского университета и Университета Аризоны доказывают в нем, что человеческий альтруизм происходит не из отвращения к жадности и несправедливости, а из эгоистического соображения, что твои собственные социальные гарантии основаны на справедливых законах.
2. О власти
В 1994 году биолог Дидье Дезор из Университета Нанси проделал следующий эксперимент:
Он взял шесть крыс и поместил их в домик, в котором основное пространство было отделено от кормушки небольшим узким коридором. Животные мирно сосуществовали, ели вдоволь, и вся их жизнь сводилась к прогулкам из комнаты к неограниченному источнику крокетов и обратно. После того как они разучили этот променад, Дезор затопил его. Теперь, чтобы добыть еды, крысам приходилось на пару секунд погружаться в воду и вплавь преодолевать расстояние около метра. Посильная, но неприятная задача для любой крысы.
Моментально начались трения, конфликты и насилие: животные начали выяснять, кому лезть в воду, а кому сидеть в сухой комнате и отнимать у плавцов еду.
Вскоре социальные роли распределились иначе: трое стали дайверами и добытчиками, а трое — рэкетирами-эксплуататорами, которые не добывали еду, а лишь отбирали у дайверов. Причем не у всех: двое дайверов покорно служили доминантам, а один добивался независимости — он был достаточно силен, чтобы отстоять свою добычу и не платить дань рэкетирам. Причем две рабочие лошадки жестоко подавлялись и имели право поесть сами, только когда «хозяева» сыты. Со временем каждый член общества закреплял свои навыки: дайверы все лучше ныряли, доминанты все уверенней выбивали из них налоги, а независимый, вероятно, учился находить удовольствие в одиночестве.
Дидье многократно повторял свой эксперимент с разными группами из шести крыс, и каждый раз роли распределялись одинаково. Тогда он собрал две группы — из бывших вассалов (дайверов) и бывших сюзеренов (рэкетиров). Ожидалось, что в первом сообществе свободных мастеров должны были наступить гармония и торжество справедливости, а во втором — ад, в который попадают после смерти все эксплуататоры трудящихся. Ничего подобного.
В первой группе бывшие вассалы учинили драку и вскоре выяснили, кому нырять, а кому собирать мзду. Не помня своих корней, трое бывших тружеников превратились в эксплуататоров.
Во второй группе после долгих прений и серии актов насилия в компании бывших сюзеренов определили двух новых вассалов-дайверов, которые теперь кормили остальных четверых. Сколько ни повторяли авторы этот эксперимент, в группе бывших эксплуататоров не удавалось понизить социальный статус больше чем у одного или двух животных.
Интересно, что самый высокий уровень гормона стресса кортизола ученые обнаружили в крови у эксплуататоров, которым постоянно приходилось доказывать свое право на иждивение. Интересно, что когда половине крыс в клетке давали анксиолитики (препараты, угнетающие тревожность), они всегда становились дайверами, а другие трое, которым не давали ничего, всегда начинали терроризировать своих соседей «на таблетках».
Выводы. Во-первых, очевидно, нет никаких от рождения заданных социальных ролей, все изменчиво, и доказывать свои права и статус приходится постоянно. Во-вторых, социальный лифт вниз идет хуже, чем вверх, и превратиться в рабочего из управляющего труднее, чем наоборот. Легкий хлеб — это наркотик, с которого не так просто слезть, и эксплуататоры скорее поднимут налоги, чем сами станут работать. В-третьих, труд не так вреден для здоровья, как постоянный стресс, который испытывают эксплуататоры в борьбе за власть. И наконец, подумайте о последствиях, прежде чем садиться на сильные транквилизаторы.
3. О мифах и традициях
Этот эксперимент с четырьмя макаками, бананом, лестницей и ледяным душем стал притчей во языцех, при том что оригинальную научную работу найти не удалось даже самым пытливым искателям правды. В том виде, в котором он стал известен широкой публике, эксперимент описан в книге Гари Гамеля и С.К. Прагалада Competing For The Future, опубликованной в 1996 году.
Суть его состоит в том, что в клетку помещают пять обезьян, к потолку клетки привязан банан и приставлена лестница. Когда самая смышленая из обезьян лезет за бананом, всех животных обливает ледяной водой. Усвоив урок, животные оставляют попытки: лестница и банан у них прочно ассоциируются лишь с коварством и горьким опытом.
Когда одну наученную опытом макаку в клетке заменяют новичком, «старики» быстро и грубо объясняют ему, что лезть на лестницу нельзя и попытки снять банан ни к чему хорошему не приведут. Затем экспериментаторы удаляют из клетки еще одного старика и запускают еще одного новичка. Ситуация повторяется снова и снова, пока в клетке не останутся одни лишь новички, которые никогда в жизни не испытывали сурового наказания ледяной водой, но от старожилов знают, что за попытку снять банан в этой клетке жестоко наказывают. На гипотетический вопрос «почему?» новые макаки лишь развели бы руками: «Такие уж тут у нас традиции!»
Эта широко известная история из популярной книжки правдива лишь отчасти. Скептики говорят, что один из авторов бестселлера на прямой запрос выслать оригинал научной статьи ответил отказом. Более того, в блоге Psychology Today подробно разбирается этот обезьяний апокриф, с указанием оригинальной работы Stephenson (1967), которую авторы бестселлера взяли за основу, существенно домыслили и украсили деталями. На самом деле в работе Стефенсона не было ни лестницы, ни, вероятно, душа. Суть ее сводилась к тому, что обезьяны могут учить друг друга не брать некий предмет, и обученные своими сородичами животные действительно существенно меньше пользуются этим предметом, даже когда их «учителей» нет в поле зрения. Максимум, что следует из этого описания, это что у обезьян есть способность усваивать уроки, преподанные их собратьями.
Вывод. История с экспериментом свидетельствует не столько о обезьяньем консерватизме, сколько о том, с какой легкостью люди принимают на веру округлые концепции и нравоучения, построенные на несуществующих «научных данных». Этот популистский прием (“согласно научным данным”) сегодня широко используется законодателями и лояльными СМИ, и производит большое впечатление на доверчивых читателей. Не стесняйтесь уточнить, согласно каким именно научным данным, иначе может оказаться на поверку, что холодного душа, которым нас пугают, нет и никогда не было.
1. О справедливости
Нейропсихологи из Университета Джорджии и Еркерского центра исследований приматов продемонстрировали, что животные также обладают чувством справедливости и способны быть альтруистами, как люди. До этого считалось, что альтруизм — это лишь человеческое качество, чуждое даже самым развитым животным.
Результаты исследования опубликованы в Proceedings of The National Academy of Sciences. Чтобы оценить обезьянье чувство справедливости, зоопсихологи использовали игру в «ультиматум», в которой один игрок делит блага, а другой решает, насколько честно они поделены, и может отказаться от своей части, если не доволен результатом дележа — в этом случае никто не получает вообще ничего. Игра, которая считается в психологии золотым стандартом исследований чувства справедливости, основана, если вдуматься, на жадности и недоверии.
Здоровые взрослые люди обычно делят поровну, понимая, что справедливость — залог общего успеха. Оказывается, шимпанзе, если им доходчиво объяснить правила, также быстро улавливают суть и делят поровну.
Аналогичные результаты авторы получили и с детьми от двух до семи лет. И животные, и дети играли в упрощенный вариант «ультиматума», в котором первый игрок может выбрать между двумя разноцветными жетонами, один из которых можно затем обменять (на еду для шимпанзе и на наклейки для детей) с особой выгодой для себя, а второй — с одинаковым выигрышем для обоих. Обменять жетоны на призы можно только сообща, когда второй игрок согласен с тем, что первый выбрал справедливую опцию.
Именно этот логический шаг считался прежде недоступным для скромных способностей абстрактного мышления животных. Считалось, что животное всегда будет тупо выбирать более выгодный для себя вариант, не думая о последствиях. Однако мы их недооценивали: обезьяны быстро смекали, в чем залог успеха, и выбирали справедливый вариант не хуже, чем люди. Причем, если изменить правила игры и лишить второго участника права отказаться от призов, обезьяны это тоже быстро улавливали и выбирали выгодный для себя «несправедливый» жетон. Ровно как человек, между прочим.
В позапрошлом году те же авторы опубликовали в PNAS похожую работу, только без участия человеческих детенышей. Тогда авторы подчеркивали, что справедливому выбору первого участника пары способствовало, если второй в это время находился неподалеку и всячески напоминал о себе, словом, давил на совесть.
Вывод: чувство справедливости вовсе не уникальная человеческая черта, и происходит она не от каких-то высших идеалов, а от подспудного понимания, что социальная справедливость — это гарантия твоего же собственного благополучия. Об этом, кстати, свидетельствует и антропологическое исследование, опубликованное в свежем номере журнала Evolution. Биологи, экологи и психологи из Принстонского университета и Университета Аризоны доказывают в нем, что человеческий альтруизм происходит не из отвращения к жадности и несправедливости, а из эгоистического соображения, что твои собственные социальные гарантии основаны на справедливых законах.
2. О власти
В 1994 году биолог Дидье Дезор из Университета Нанси проделал следующий эксперимент:
Он взял шесть крыс и поместил их в домик, в котором основное пространство было отделено от кормушки небольшим узким коридором. Животные мирно сосуществовали, ели вдоволь, и вся их жизнь сводилась к прогулкам из комнаты к неограниченному источнику крокетов и обратно. После того как они разучили этот променад, Дезор затопил его. Теперь, чтобы добыть еды, крысам приходилось на пару секунд погружаться в воду и вплавь преодолевать расстояние около метра. Посильная, но неприятная задача для любой крысы.
Моментально начались трения, конфликты и насилие: животные начали выяснять, кому лезть в воду, а кому сидеть в сухой комнате и отнимать у плавцов еду.
Вскоре социальные роли распределились иначе: трое стали дайверами и добытчиками, а трое — рэкетирами-эксплуататорами, которые не добывали еду, а лишь отбирали у дайверов. Причем не у всех: двое дайверов покорно служили доминантам, а один добивался независимости — он был достаточно силен, чтобы отстоять свою добычу и не платить дань рэкетирам. Причем две рабочие лошадки жестоко подавлялись и имели право поесть сами, только когда «хозяева» сыты. Со временем каждый член общества закреплял свои навыки: дайверы все лучше ныряли, доминанты все уверенней выбивали из них налоги, а независимый, вероятно, учился находить удовольствие в одиночестве.
Дидье многократно повторял свой эксперимент с разными группами из шести крыс, и каждый раз роли распределялись одинаково. Тогда он собрал две группы — из бывших вассалов (дайверов) и бывших сюзеренов (рэкетиров). Ожидалось, что в первом сообществе свободных мастеров должны были наступить гармония и торжество справедливости, а во втором — ад, в который попадают после смерти все эксплуататоры трудящихся. Ничего подобного.
В первой группе бывшие вассалы учинили драку и вскоре выяснили, кому нырять, а кому собирать мзду. Не помня своих корней, трое бывших тружеников превратились в эксплуататоров.
Во второй группе после долгих прений и серии актов насилия в компании бывших сюзеренов определили двух новых вассалов-дайверов, которые теперь кормили остальных четверых. Сколько ни повторяли авторы этот эксперимент, в группе бывших эксплуататоров не удавалось понизить социальный статус больше чем у одного или двух животных.
Интересно, что самый высокий уровень гормона стресса кортизола ученые обнаружили в крови у эксплуататоров, которым постоянно приходилось доказывать свое право на иждивение. Интересно, что когда половине крыс в клетке давали анксиолитики (препараты, угнетающие тревожность), они всегда становились дайверами, а другие трое, которым не давали ничего, всегда начинали терроризировать своих соседей «на таблетках».
Выводы. Во-первых, очевидно, нет никаких от рождения заданных социальных ролей, все изменчиво, и доказывать свои права и статус приходится постоянно. Во-вторых, социальный лифт вниз идет хуже, чем вверх, и превратиться в рабочего из управляющего труднее, чем наоборот. Легкий хлеб — это наркотик, с которого не так просто слезть, и эксплуататоры скорее поднимут налоги, чем сами станут работать. В-третьих, труд не так вреден для здоровья, как постоянный стресс, который испытывают эксплуататоры в борьбе за власть. И наконец, подумайте о последствиях, прежде чем садиться на сильные транквилизаторы.
3. О мифах и традициях
Этот эксперимент с четырьмя макаками, бананом, лестницей и ледяным душем стал притчей во языцех, при том что оригинальную научную работу найти не удалось даже самым пытливым искателям правды. В том виде, в котором он стал известен широкой публике, эксперимент описан в книге Гари Гамеля и С.К. Прагалада Competing For The Future, опубликованной в 1996 году.
Суть его состоит в том, что в клетку помещают пять обезьян, к потолку клетки привязан банан и приставлена лестница. Когда самая смышленая из обезьян лезет за бананом, всех животных обливает ледяной водой. Усвоив урок, животные оставляют попытки: лестница и банан у них прочно ассоциируются лишь с коварством и горьким опытом.
Когда одну наученную опытом макаку в клетке заменяют новичком, «старики» быстро и грубо объясняют ему, что лезть на лестницу нельзя и попытки снять банан ни к чему хорошему не приведут. Затем экспериментаторы удаляют из клетки еще одного старика и запускают еще одного новичка. Ситуация повторяется снова и снова, пока в клетке не останутся одни лишь новички, которые никогда в жизни не испытывали сурового наказания ледяной водой, но от старожилов знают, что за попытку снять банан в этой клетке жестоко наказывают. На гипотетический вопрос «почему?» новые макаки лишь развели бы руками: «Такие уж тут у нас традиции!»
Эта широко известная история из популярной книжки правдива лишь отчасти. Скептики говорят, что один из авторов бестселлера на прямой запрос выслать оригинал научной статьи ответил отказом. Более того, в блоге Psychology Today подробно разбирается этот обезьяний апокриф, с указанием оригинальной работы Stephenson (1967), которую авторы бестселлера взяли за основу, существенно домыслили и украсили деталями. На самом деле в работе Стефенсона не было ни лестницы, ни, вероятно, душа. Суть ее сводилась к тому, что обезьяны могут учить друг друга не брать некий предмет, и обученные своими сородичами животные действительно существенно меньше пользуются этим предметом, даже когда их «учителей» нет в поле зрения. Максимум, что следует из этого описания, это что у обезьян есть способность усваивать уроки, преподанные их собратьями.
Вывод. История с экспериментом свидетельствует не столько о обезьяньем консерватизме, сколько о том, с какой легкостью люди принимают на веру округлые концепции и нравоучения, построенные на несуществующих «научных данных». Этот популистский прием (“согласно научным данным”) сегодня широко используется законодателями и лояльными СМИ, и производит большое впечатление на доверчивых читателей. Не стесняйтесь уточнить, согласно каким именно научным данным, иначе может оказаться на поверку, что холодного душа, которым нас пугают, нет и никогда не было.
