Я только что вернулся из поездки в норвежское Заполярье, в городок Киркенес на берегу Баренцева моря. Там уже больше пятнадцати лет работает организация «Девушки на мосту» (по названию известной картины Мунка), которая конструирует культурные, социокультурные и просто дружеские связи между жителями пограничных стран Баренца – Норвегии и России. «Девушки» устраивают уже ставший знаменитым фестиваль «Баренц-спектакль», где модный сегодня локализм, интерес ко всему местному и корневому отлично сочетается с самыми дерзкими концепциями современного искусства. Все это рождает благоприятную почву и для экономического сотрудничества, но я сейчас о другом.
В Киркенесе я провел неделю в качестве «writer in residence», другим литератором-резидентом был норвежец Мортен Стрекснес, а среди организаторов фестиваля оказалась начинающая романистка Лене Одегард Олсен. Другие участники наших поездок и дискуссий в местном кафе Surf and Turf также не были чужды словесности – тут и норвежско-британский художник, планирующий арт-путешествие на фургончике мороженщика по Восточной Европе, и галеристка с юга страны, и журналисты веб-сайта Barents Observer. Много говорили о том, какова норвежская литература сегодня – и о том, что о Норвегии пишут в других литературах. И вот здесь всплыло имя Мортена Рамсланда, датчанина, автора романа «Собачья голова». В этой книге рассказывается о трех поколениях датско-норвежской семьи; к тому же часть сюжета относится к тяжкому военному прошлому и нацистским концлагерям – а это для Норвегии, особенно севера Норвегии, где мы сидели, обсуждая Рамсланда, очень актуально. Мои слова о том, что на Радио Свобода было интервью со Мортеном Рамсландом, вызвали недоверчивое удивление, мол, не может быть, кто его в России знает. Отчасти, чтобы доказать киркенесским собеседникам (а я им непременно пошлю ссылку), что говорил правду, отчасти, чтобы напомнить нашим читателям о любопытной беседе Остапа Кармоди с автором «Собачьей головы», привожу отрывок из «Поверх барьеров» Дмитрия Волчека от 31 августа 2011 года.
Остап Кармоди: Я где-то читал, что несколько лет назад у вас была депрессия, вы начали записывать истории из своего детства, и эти реальные истории вдохновили вас на написание романа ''Собачья голова''. Это действительно так?
Мортен Рамсланд: Да, можно сказать и так. Отношения между реальными историями и историями в книге весьма запутаны. К тому же за те четыре года, что я писал роман, я иногда сам уже забывал, что там было подлинной историей, а что я придумал. Я использовал семейные истории как кирпичики для строительства новых историй. Так что, хотя содержание менялось, эмоциональный климат книги оставался во многом тем же, что и в историях, которые рассказывали мои родственники.
Остап Кармоди: Не могли бы вы привести пример какой-нибудь истории из жизни и ее трансформации в романе?
Мортен Рамсланд: Например, мой дед, так же как и Аскиль в романе, был узником нацистского концлагеря – и почти по той же причине. Так же, как Аскиль, он пытался бежать и был пойман солдатами с ищейками. Правда, поймали его не совсем так, как в книге. Мой дед рассказывал о концлагере, как и Аскиль, только когда был сильно пьян, так что многочисленные темные места в его истории мне пришлось заполнять с помощью своего воображения.
(…)
Остап Кармоди: Да, это понятно. Но я скорее хотел спросить, почему вы выбрали в качестве главного символа своей книги именно собачью голову. В книге происходит очень много странных, мрачных, таинственных событий. Я понимаю насчет истории с нацистами и ищейками, но все же – что такое для вас лично эта собачья голова, почему именно она стала названием книги?
Мортен Рамсланд: Ну, собака имеет большое значение в книге. Для рассказчика это тоже одно из событий его детства, которое он постоянно вспоминает – вспоминает этот рассказ Аскиля об ищейках, как что-то страшное, и, мне кажется, что вполне естественно, это становится и его кошмаром. Это постоянно всплывает в его детстве, потом эта история с сестрой...
Остап Кармоди: Да, я понимаю про героя. Но я спрашиваю сейчас не о нем, а о вас. На вас в детстве тоже произвели такое сильное впечатление рассказы деда о собаках? Или, может быть, вы просто боялись в детстве собак? Почему вы – именно вы – выбрали в качестве главного символа пока что главного своего романа собачью голову? Это ведь довольно странный образ.
Мортен Рамсланд: У меня самого в детстве никогда не было кошмаров о том, что за мной гонятся собаки. Этот образ появился, когда я писал эту книгу, до этого ничего такого не было. Я пишу очень интуитивно, и, когда я работал над этим романом, эта фантазия о собачьей голове постоянно всплывала.
Остап Кармоди: То есть название появилось не одновременно с книгой, а позже, когда вы ее писали?
Мортен Рамсланд: Даже позже, когда я уже ее написал. Я думал над тем, как ее назвать, и решил, что «Собачья голова» будет хорошим названием. В датском «собачья голова» означает еще и дурака, так что у этого выражения есть и комический аспект, который не переводится на другие языки. Если вы называете кого-нибудь собачьей головой, это значит, что он не слишком умен.
В Киркенесе я провел неделю в качестве «writer in residence», другим литератором-резидентом был норвежец Мортен Стрекснес, а среди организаторов фестиваля оказалась начинающая романистка Лене Одегард Олсен. Другие участники наших поездок и дискуссий в местном кафе Surf and Turf также не были чужды словесности – тут и норвежско-британский художник, планирующий арт-путешествие на фургончике мороженщика по Восточной Европе, и галеристка с юга страны, и журналисты веб-сайта Barents Observer. Много говорили о том, какова норвежская литература сегодня – и о том, что о Норвегии пишут в других литературах. И вот здесь всплыло имя Мортена Рамсланда, датчанина, автора романа «Собачья голова». В этой книге рассказывается о трех поколениях датско-норвежской семьи; к тому же часть сюжета относится к тяжкому военному прошлому и нацистским концлагерям – а это для Норвегии, особенно севера Норвегии, где мы сидели, обсуждая Рамсланда, очень актуально. Мои слова о том, что на Радио Свобода было интервью со Мортеном Рамсландом, вызвали недоверчивое удивление, мол, не может быть, кто его в России знает. Отчасти, чтобы доказать киркенесским собеседникам (а я им непременно пошлю ссылку), что говорил правду, отчасти, чтобы напомнить нашим читателям о любопытной беседе Остапа Кармоди с автором «Собачьей головы», привожу отрывок из «Поверх барьеров» Дмитрия Волчека от 31 августа 2011 года.
Остап Кармоди: Я где-то читал, что несколько лет назад у вас была депрессия, вы начали записывать истории из своего детства, и эти реальные истории вдохновили вас на написание романа ''Собачья голова''. Это действительно так?
Мортен Рамсланд: Да, можно сказать и так. Отношения между реальными историями и историями в книге весьма запутаны. К тому же за те четыре года, что я писал роман, я иногда сам уже забывал, что там было подлинной историей, а что я придумал. Я использовал семейные истории как кирпичики для строительства новых историй. Так что, хотя содержание менялось, эмоциональный климат книги оставался во многом тем же, что и в историях, которые рассказывали мои родственники.
Остап Кармоди: Не могли бы вы привести пример какой-нибудь истории из жизни и ее трансформации в романе?
Мортен Рамсланд: Например, мой дед, так же как и Аскиль в романе, был узником нацистского концлагеря – и почти по той же причине. Так же, как Аскиль, он пытался бежать и был пойман солдатами с ищейками. Правда, поймали его не совсем так, как в книге. Мой дед рассказывал о концлагере, как и Аскиль, только когда был сильно пьян, так что многочисленные темные места в его истории мне пришлось заполнять с помощью своего воображения.
(…)
Остап Кармоди: Да, это понятно. Но я скорее хотел спросить, почему вы выбрали в качестве главного символа своей книги именно собачью голову. В книге происходит очень много странных, мрачных, таинственных событий. Я понимаю насчет истории с нацистами и ищейками, но все же – что такое для вас лично эта собачья голова, почему именно она стала названием книги?
Мортен Рамсланд: Ну, собака имеет большое значение в книге. Для рассказчика это тоже одно из событий его детства, которое он постоянно вспоминает – вспоминает этот рассказ Аскиля об ищейках, как что-то страшное, и, мне кажется, что вполне естественно, это становится и его кошмаром. Это постоянно всплывает в его детстве, потом эта история с сестрой...
Остап Кармоди: Да, я понимаю про героя. Но я спрашиваю сейчас не о нем, а о вас. На вас в детстве тоже произвели такое сильное впечатление рассказы деда о собаках? Или, может быть, вы просто боялись в детстве собак? Почему вы – именно вы – выбрали в качестве главного символа пока что главного своего романа собачью голову? Это ведь довольно странный образ.
Мортен Рамсланд: У меня самого в детстве никогда не было кошмаров о том, что за мной гонятся собаки. Этот образ появился, когда я писал эту книгу, до этого ничего такого не было. Я пишу очень интуитивно, и, когда я работал над этим романом, эта фантазия о собачьей голове постоянно всплывала.
Остап Кармоди: То есть название появилось не одновременно с книгой, а позже, когда вы ее писали?
Мортен Рамсланд: Даже позже, когда я уже ее написал. Я думал над тем, как ее назвать, и решил, что «Собачья голова» будет хорошим названием. В датском «собачья голова» означает еще и дурака, так что у этого выражения есть и комический аспект, который не переводится на другие языки. Если вы называете кого-нибудь собачьей головой, это значит, что он не слишком умен.
