10 декабря в 21:00 в программе Александра Гениса –
Выставка танца “Хава-Нагила”, Блеск и нищета книжных премий, Музыка-киногерой: итоги цикла.
Сочинение Бориса Парамонова под острым названием «Мои русские» только что вышло в петербургском издательстве «Петрополис» и было с успехом представлено на московской ярмарке интеллектуальной книги.
“Радийное” происхождение этой книги несомненно сказывается в ее стиле. В первую очередь это – риторические качества, опора на звук, на устное слово, на убедительность и красноречие ораторской поэтики. Отсюда, от Радио с его особой экспрессивностью, пришла и резкая – до скандала – парадоксальность суждений, которая никого не оставляет равнодушным.
Сегодня я пригласил Бориса Парамонова в АЧ для обстоятельной беседы, которая представит нашим слушателям и читателям это незаурядное – гарантирую! – произведение. Вот короткий фрагмент из этой беседы.
– Как построены «Мои русские»? Кто они?
– В общем – брал тех людей, о которых что-то знаю, имею более или менее ясное представление. С самого начала стал ясен состав книги в смысле удельного веса тех или иных персоналий: больше всего оказалось, естественно, писателей, людей литературы. Это не удивительно – наиболее заметных людей Россия дала именно в этой области. Тут и сказывается, вне всяких априорных схем и методов искусственного отбора, главная особенность русской культурной истории – ее литературоцентричность. В общем и целом, «мои» – это люди, склонные разделять общечеловеческие идеалы, как они сложились в европейской культурной истории.
– А как же тогда быть с теми русскими, которые самоопределялись в противостоянии к Западу? Скажем, славянофилы. Вы же не обошлись без них.
– Ни в коем случае, славянофилы присутствуют – Иван Киреевский и Хомяков. Тут все дело в том, что считать Европой. Нельзя ее сводить к известному набору универсалистских концепций – вроде рационального знания или, скажем, политической демократии. Европейская культурная история много богаче той картины, которую застали славянофилы, вернее, той картины, которую они сами составили. Они ведь были самыми настоящими романтиками, были русской ветвью мирового романтического движения, которое росло и ширилось с самого начала 19-го века. Это давно уже было замечено – эта близость их к романтизму, особенно в немецком его изводе, в так называемом йенском романтизме.
Или другой пример того же рода – Солженицын. Его антизападническая позиция хорошо известна, но он ведь сам являет очень остро выраженный тип европейского мышления, не современного, конечно. Солженицын – тип пуританина, то есть в глубине европейский. Это рыцарь веры Авраам, если воспользоваться философемой Киркегора. То есть Россия дает примеры типа мышления, да и жизненного действования, свойственного Европе на глубине ее истории. Россия – страна, на своих вершинах отнюдь не чуждая европейской, западной культурной традиции. Вектор ее движения именно туда ее клонит, несмотря на все отклонения.
– Есть ли в вашей книге единый сюжет, находите ли вы в русском культурном прошлом некое логическое разворачивание такого сюжета? Есть ли у вас смысл русской истории? Какие-то уроки, которые из русского прошлого можно извлечь?
– Нет. И не потому, что именно у русских все “бессмысленно и беспощадно”, а потому что в истории вообще не бывает сквозных сюжетов. В истории нет законов, нет предопределенной необходимости или телеологического разворачивания. Это еще Риккерт выяснил в начале 20-го века. Есть науки о природе и науки о культуре, и в науках о культуре мы имеем дело не с закономерностями, а с единичными фактами.
Что же касается смысла истории, и не только русской, а истории как таковой, то она обретает смысл лишь в перспективе конца, в эсхатологическом плане. Об этом Бердяев писал, и гораздо интереснее, чем Фукуяма. Конец истории – это действительно конец, а не приведение ее к некоему общему знаменателю, когда и двигаться больше некуда и незачем.
А также в программе
Диалог на Бродвее:
- “Хава-Нагила”, или Ханука в Нью-Йорке
- Нужен ли книгам свой “Оскар”
- Музыка-киногерой. “Цирк”
