45-летний житель Кракова с редким именем Брунон Квецень (фамилия эта означает по-польски «апрель»), судя по всему, проведет за решеткой значительную часть оставшейся жизни. В начале ноября Квецень, преподаватель органической химии в Краковском аграрном университете, был арестован польскими спецслужбами по обвинению в подготовке крупного теракта в Варшаве. Власти сообщили, что химик намеревался осуществить мощный взрыв у здания польского Сейма, а также во время праздничного шествия с участием президента Польши Бронислава Коморовского.
Арестованный во всем сознался, заявив, что действовал из патриотических побуждений – ведь Польшу, по его словам, совсем замучили продажные политики, связанные с Германией, Россией и евреями. Взрывным делом он интересовался давно, изготавливал самодельные бомбы и испытывал их. При одном из таких испытаний лишился трех пальцев на руке, о чем рассказывал своим студентам.
Квеценя немедленно окрестили «польским Брейвиком» – тем более что в прессе появились сведения, что именно у него норвежский террорист, несколько раз ездивший в Восточную Европу, якобы покупал часть сырья для изготовления бомбы, которую позднее взорвал в центре Осло. Показательно, однако, другое: сразу после того, как пресса сообщила об аресте подрывника-любителя, польский интернет переполнили спекуляции о том, «что это было на самом деле». То ли власти нашли человека, несколько тронувшегося умом на почве политики (Квецень был известен резкими высказываниями на политических интернет-форумах), и раскручивают, по сути, не очень значительное дело, стремясь использовать его как компромат против правой оппозиции. То ли, напротив, дело вполне серьезное, а краковский химик просто побежал впереди паровоза, всерьез решив осуществить то, о чем польские радикалы пока что лишь болтают в социальных сетях. То ли вообще речь идет о «мыльном пузыре», надуваемом спецслужбами из собственных интересов…
В таких случаях принято писать, что дело Брунона Квеценя раскололо Польшу. На самом деле раскалывать уже нечего: две Польши, либеральная и консервативная, скептическая и католическая, проевропейская и традиционалистская, существуют довольно давно и с трудом уживаются вместе. Гибель правительственной делегации во главе с президентом Лехом Качиньским в авиакатастрофе под Смоленском два года назад загнала страну в состояние, когда эти две Польши смотрят друг на друга с глубоким недоверием, а каждые выборы воспринимаются как последний и решительный бой с «внутренним врагом». На этом фоне расцветают конспирологические теории, крепчают выражения на парламентских трибунах и в социальных сетях, в Варшаве в день национального праздника проходят сразу четыре конкурирующих демонстрации… А у какого-нибудь очередного не слишком удачливого и одинокого человека понемногу ум заходит за разум, и он, как Брунон Квецень, пишет на форуме: «Вы тут только болтовней занимаетесь. Настало время действий» – и идет за рецептом изготовления бомбы из подручных средств.
Для контраста – приведу отрывок из интервью чешскому еженедельнику Respekt норвежского психиатра Ульрика Мальта – одного из тех, кто обследовал Андерса Брейвика после ареста.
- Требовали ли норвежцы как можно более суровой кары для Брейвика?
- Каждый, конечно, считал, что Брейвика следует наказать. Но очень немногие говорили, что его нужно казнить. В Норвегии нет смертной казни, и даже в этом случае никто не предлагал ее восстановить. Норвежцы не считают, что в обязанности властей входит казнить людей.
- Разве норвежцы не были рассержены?
- Были. И были убеждены, что Брейвик должен отправиться в тюрьму. Но можно испытывать злость и отвращение, не желая при этом никого убивать. Это другая традиция. Смертной казни в Норвегии нет с середины XIX века… В целом у нас и после преступления Брейвика господствует убеждение, что работу полиции и всю систему надо улучшать, но при этом не нужно терять голову.
- Стал ли суд над Брейвиком катарсисом для Норвегии? Можно ли сказать, что общество приняло приговор и Брейвик стал для норвежцев закрытой главой их истории?
- Катарсис, мне кажется, подходящее слово. Да, мы это пережили и закрыли главу.
Если Брунон Квецень действительно был так опасен, как заявляют польские власти, то Польше повезло: в отличие от Норвегии, она вовремя остановила своего Брейвика. Но, опять-таки в отличие от Норвегии, Польше пока не хватает умения переживать свои беды с достоинством и не сходя с ума.
Арестованный во всем сознался, заявив, что действовал из патриотических побуждений – ведь Польшу, по его словам, совсем замучили продажные политики, связанные с Германией, Россией и евреями. Взрывным делом он интересовался давно, изготавливал самодельные бомбы и испытывал их. При одном из таких испытаний лишился трех пальцев на руке, о чем рассказывал своим студентам.
Квеценя немедленно окрестили «польским Брейвиком» – тем более что в прессе появились сведения, что именно у него норвежский террорист, несколько раз ездивший в Восточную Европу, якобы покупал часть сырья для изготовления бомбы, которую позднее взорвал в центре Осло. Показательно, однако, другое: сразу после того, как пресса сообщила об аресте подрывника-любителя, польский интернет переполнили спекуляции о том, «что это было на самом деле». То ли власти нашли человека, несколько тронувшегося умом на почве политики (Квецень был известен резкими высказываниями на политических интернет-форумах), и раскручивают, по сути, не очень значительное дело, стремясь использовать его как компромат против правой оппозиции. То ли, напротив, дело вполне серьезное, а краковский химик просто побежал впереди паровоза, всерьез решив осуществить то, о чем польские радикалы пока что лишь болтают в социальных сетях. То ли вообще речь идет о «мыльном пузыре», надуваемом спецслужбами из собственных интересов…
В таких случаях принято писать, что дело Брунона Квеценя раскололо Польшу. На самом деле раскалывать уже нечего: две Польши, либеральная и консервативная, скептическая и католическая, проевропейская и традиционалистская, существуют довольно давно и с трудом уживаются вместе. Гибель правительственной делегации во главе с президентом Лехом Качиньским в авиакатастрофе под Смоленском два года назад загнала страну в состояние, когда эти две Польши смотрят друг на друга с глубоким недоверием, а каждые выборы воспринимаются как последний и решительный бой с «внутренним врагом». На этом фоне расцветают конспирологические теории, крепчают выражения на парламентских трибунах и в социальных сетях, в Варшаве в день национального праздника проходят сразу четыре конкурирующих демонстрации… А у какого-нибудь очередного не слишком удачливого и одинокого человека понемногу ум заходит за разум, и он, как Брунон Квецень, пишет на форуме: «Вы тут только болтовней занимаетесь. Настало время действий» – и идет за рецептом изготовления бомбы из подручных средств.
Для контраста – приведу отрывок из интервью чешскому еженедельнику Respekt норвежского психиатра Ульрика Мальта – одного из тех, кто обследовал Андерса Брейвика после ареста.
- Требовали ли норвежцы как можно более суровой кары для Брейвика?
- Каждый, конечно, считал, что Брейвика следует наказать. Но очень немногие говорили, что его нужно казнить. В Норвегии нет смертной казни, и даже в этом случае никто не предлагал ее восстановить. Норвежцы не считают, что в обязанности властей входит казнить людей.
- Разве норвежцы не были рассержены?
- Были. И были убеждены, что Брейвик должен отправиться в тюрьму. Но можно испытывать злость и отвращение, не желая при этом никого убивать. Это другая традиция. Смертной казни в Норвегии нет с середины XIX века… В целом у нас и после преступления Брейвика господствует убеждение, что работу полиции и всю систему надо улучшать, но при этом не нужно терять голову.
- Стал ли суд над Брейвиком катарсисом для Норвегии? Можно ли сказать, что общество приняло приговор и Брейвик стал для норвежцев закрытой главой их истории?
- Катарсис, мне кажется, подходящее слово. Да, мы это пережили и закрыли главу.
Если Брунон Квецень действительно был так опасен, как заявляют польские власти, то Польше повезло: в отличие от Норвегии, она вовремя остановила своего Брейвика. Но, опять-таки в отличие от Норвегии, Польше пока не хватает умения переживать свои беды с достоинством и не сходя с ума.
