Анна Качкаева: «Рожденные в СССР»: портрет поколения. Сегодня мы будем говорить не только о кино, но и о тех 30-летних, которые стали героями фильма Сергея Мирошниченко, и которых мы уже очень многих видим на экранах, на сценах, на площадях, в Госдуме и так далее. Но не они – герои этого фильма.
Сергей Мирошниченко: Даже в журнале «Forbes».
Анна Качкаева: Сергей Мирошниченко, режиссер, документалист и режиссер фильма «Рожденные в СССР», 20-летнего наблюдения. Четвертый фильм из этой серии видели в начале сентября и в минувшие выходные обсуждали на канале «Культура», да и в социальных сетях очень активно обсуждали. И вместе с нами – социолог, сотрудник Института социологии Российской Академии наук и Высшей школы экономики Владимир Магун.
Я коротко скажу тем, кто не видел. Этот фильм начал сниматься в 1990 году, когда его 20 героям было по 7 лет. Потом съемочная группа каждые 7 лет возвращалась к ним, то есть – 7, 14, 21 и 28, которые мы видели в сентябре. Это российско-британский проект, хотя у него география шире. И всех героев очень разбросало от России до Америки, Аргентины, Израиля, некоторые сменили к 28-ми годам жен и мужей, у большинства есть дети, они сменили работы и страны, некоторые похоронили родителей. В общем, 28 лет – это уже сформировавшийся социальный тип. И вроде бы, ощущение, что почти все они состоялись, но тревожность в фильме есть. А интересно это поколение потому, что герои этого фильма – ровесники людей, которых вы все знаете, - 30-летние, заседающие в Думе, делающие бизнес, карьеры политические. Герои этого фильма на 2 года младше Ксении Собчак, министра связи Николая Никифорова, главреда «Russia Today» Маргариты Симоньян, депутата Госдумы Дмитрия Гудкова, писателя Сергея Шаргунова. То есть это одно поколение, ровесники.
И первый вопрос связан с персонажем. Антон, с которого начинается фильм ваш, Сергей, - мальчик, который мог бы иметь отношение... то есть он имеет отчасти отношение к перечисленным мною публичным персонажам нынешней российской и политической, и бизнес-сцены. Мальчик из «дома на набережной», внук, сын, продолжатель журналистской династии, продавший эту квартиру, и сейчас один из руководителей мужского журнала российско-американского. За кого из своих героев вы особенно рады?
Сергей Мирошниченко: Я рад, что все они живы. Есть некая статистика, которую я не могу точно сказать, что процентов, наверное, 20-25 к этому возрасту уже не живут. А у меня все живы, как-то живут, и это самое главное. Я даже думал, почему это так произошло. Когда я выбирал этих ребят, я не выбирал каких-то особенных детей, я выбирал разные классы социальные...
Анна Качкаева: Разные территории – от Урала до Киргизии.
Сергей Мирошниченко: ...но всегда я брал человека, который реагирует на камеру как-то. Значит, это человек активный был. Маленький, 7-летний ребенок, он был более активным. И вот такое счастье, что все они есть.
И что касается вопроса. Я проводил некое исследование для себя, и могу сказать, что поколение очень сложное. Составляющая успеха не такая, как у нас. У нас: человек пошел по линии – институт, профессия, развивается и развивается. А у них таких людей, которые выбрали профессию и состоялись внутри этой профессии, - человека 4 из 20-ти. Остальные все передвигаются, для них успех – это свободная жизнь.
Анна Качкаева: Это воплощение Лени, который из Советского Союза - в Израиль, из израильской армии - в Аргентину, к сальсе и самбе, и теперь ощущение, что оторвался. Он, конечно, апологет свободы.
Владимир Магун: Через несвободу очень большую.
Сергей Мирошниченко: Имеется в виду армия, которую он пережил. Он честно отслужил, он был в супервойсках, у нас это называется «спецназ» или что-то такое.
Анна Качкаева: Близнецы, вывезенные родителями с Урала, из Екатеринбурга в Израиль в 7-летнем возрасте, выучившиеся и выросшие в Израиле, не потерявшие русский и вот теперь разошедшиеся по жизни. Барышня встраивается в традиционную еврейскую жизнь, выходя замуж, обретая новое качество, хотя не является ни религиозной, ни иудейкой по сути, потому что абсолютно космополитичная, но пытается. И молодой человек, который «отвалил» в Аргентину.
Сергей Мирошниченко: Самое удивительное, теперь же по Интернету хорошо можно общаться, и я увидел его магазин. Он все-таки открыл там магазин для собак, продвинулся. И я не удивлюсь, что в 35 лет я увижу человека, который уже совсем другой человек, он будет хорошо заниматься бизнесом, и может быть, достаточно обеспеченным и успешным человеком будет. Я думаю, что вот те слова, который он говорил, и те мысли, которые он высказывает... а я с ними во многом солидарен, что человек должен сам отвечать за свои поступки, если и винить в этой жизни, то сам себя. За ту жизнь, которая вокруг него, за ту власть, которая рядом с ним, человек должен все-таки винить сам себя. Ты либо участвуешь в этом, либо ты не участвуешь, и не надо тогда винить, если ты не участвуешь в этом процессе. Его взгляд я разделяю, поэтому он есть у меня в первой части финальной, и стоит его главная мысль...
Анна Качкаева: И завершающая финал барышня, которая очень неоднозначная в детстве и делатель в финале.
Володя, вопросы, которые задает режиссер, а это мировой проект, эти вопросы задают от Америки, если говорить о проекте американском и британском, до очень многих стран мира, но все вопросы – Бог, смерть, успех, богатство, отношение к стране, к родине, к любви – из ценностного ряда, когда вы изучаете ценности...
Владимир Магун: Многие мы не изучаем, но они очень важны.
Анна Качкаева: Которые, по крайней мере, как-то характеризуют.
Сергей Мирошниченко: Но все вопросы не совпадают с английским...
Владимир Магун: У меня было такое ощущение, что это не единый сценарий.
Анна Качкаева: Давайте сначала про ценности, как в российском фильме, а потом Сергей расскажет, как в других странах. Как в российском фильме эти ценности воспроизводятся, по-вашему, когда вы смотрели 28 лет, последнюю, четвертую серию? Советский ребенок стал кем? Мы видим – 7 лет, «октябренок», он говорит про Ленина...
Владимир Магун: Я немножко испорчен, потому что у меня сразу всплывают статистические данные, и они перешибают немножко, но не исключено, что они совпадают. Но какие-то данные, которые нам удалось вытащить, это большой ценностный сдвиг в сторону индивидуализма, но в широком смысле. Индивидуализм – как две самые важные составляющие. Во-первых, это самостоятельность и ответственность за себя против расчета на патернализм. И не только молодежь, не только 28 лет по сравнению со старшими, а идет постепенный сдвиг, который еще в советское время начался: чем моложе, тем в большей степени люди отказываются от патерналистского и переходят к ценностному ряду, ориентированному все-таки на самостоятельность, личную ответственность и так далее. По сравнению с Западной Европой мы еще гораздо ниже, чем они. И молодежь ниже, чем молодежь западная, и старшее поколение, конечно, ниже. Но сдвиг, тренд все-таки идет в эту сторону. И Сергей в этом смысле совпадает, если это ваше основное впечатление. А во-вторых, индивидуализм менее симпатичный, это то, что противопоставляется обычно – альтруизм, эгоизм, сосредоточенность на своих интересах, ощущение ответственности за страну, мир.
Анна Качкаева: Кстати, в фильме вообще в 28 лет нет слова «родина»...
Владимир Магун: Там есть ответы на вопросы, но сами... может быть, период жизни такой, когда семья и повышенная ответственность, да еще и забота о родителях, но этого меньше, и это в фильме видно. А здесь, наоборот, молодежь сдвинулась в сторону эгоизма, условно, эгоцентризма. Но старшее поколение и молодежь намного опережают западных сверстников в этом плане.
Анна Качкаева: В худшем?
Владимир Магун: Я не уверен, что это всегда худшее. Необязательно же, что «я – борьба всех против всех». Это просто сосредоточенность на своих интересах. Даже в своих интересах тоже есть своеобразные вещи. Например, в фильме мы видим тело человека, сексуальность - как очень важная составляющая, присутствующая в сознании людей. Главный герой – самый, мне кажется, интеллектуальный. И замечательно, что он говорил в 7 лет...
Анна Качкаева: Провидец. Мальчик Антон, с которого я начала, рассказывает в 7 лет, что будет переворот и распадется страна. Это тот, который сейчас заместитель главного редактора в мужском журнале.
Владимир Магун: Так вот, показано, как он работает над материалом о том, как заниматься сексом в машине, поскольку он отвечает за два направления в журнале – за автомобили и за тело, за сексуальность, поэтому он объединил это в этом материале. Он очень включен и, мобилизуя все интеллектуальные ресурсы свои и своей команды, над этим работает. И это тоже входит в этот сдвиг. Важно, что тело стало предметом, а не только душа... В советское время шутка была: на душу населения, дайте что-нибудь на тело населения. И тело действительно вошло в жизнь молодых очень активно, и весь журнал фактически этому посвящен.
Сергей Мирошниченко: Там есть тело у каждого. Есть тело и у Лени, когда он приезжает за телом в Аргентину, потому что там хорошее тело.
Анна Качкаева: А парень, съездивший в Германию, ВДВшник, который качается...
Владимир Магун: Там не все в словах, там многое же в кадрах – с какой девушкой один парень танцует, с какой танцует другой. Кинематографический ряд тоже очень важен.
Анна Качкаева: И перекидывая мостик от того, как мы увидели ценности того, кем стал ребенок 7 лет к 28-ми в российских обстоятельствах... Сергей, как вам кажется, что больше всего повлияло на ваших героев - обстоятельства, семья или среда? Или везде по-разному?
Сергей Мирошниченко: Я думаю, что на них повлияли два важных момента, которые произошли во время их становления, две мощных революции, я бы назвал. Это гибель идеи общества социальной справедливости в глобальном масштабе, не сталинизм. И вторая – это техническая революция колоссальная, мощный скачок. Эти две вещи – это основное, что на них повлияло.
Анна Качкаева: И перешибло то, что было в семье, драмы и так далее?
Сергей Мирошниченко: Не думаю. Я сторонник того, что все-таки существует тот самый вектор. Если взять идею иезуитов или Блаженного Августина – дайте мне ребенка 7 лет и я скажу, каким он будет человеком, на мой взгляд, в ней что-то есть. За первые 7 лет складывается очень многое в человеке. Дальше у него есть некая колея, и его среда, какие-то воздействия выбивают из колеи, но он либо тяготеет к этой колее, либо ее помнит, у меня такое ощущение, он все равно внутренним сознанием ее помнит. Поэтому у многих из них еще атавизм о социальной справедливости. Леня находится в Аргентине, но он говорит абсолютно как левый человек. Левый – в хорошем смысле.
Анна Качкаева: А мы их никак не маркируем, мы просто обсуждаем.
Сергей Мирошниченко: Для меня самая большая трагедия – что у нас в стране нет социалистов нормальных и консерваторов нормальных, у нас куча-мала. А он – как раз такой человек, который имеет социальные, левые убеждения. Откуда они? Конечно, из детства. Они на подсознательном уровне. Но не все эгоисты. Ведь Антон надевает на себя костюм эгоиста, а дома он совершенно другой, и он выстраивает совершенно другие взаимоотношения со своими детьми, женой. Есть общество, и он там один, а здесь другой. И многие из них такие. Это удивительная вещь – некий театр, который нужно сыграть. И они играют, и хорошо, что мне удалось это показать. Но есть люди, которые все еще считают государство своим. Например, Марина говорит: государство – это мы, мы – народ, каждый человек – это мы, народ. И это перекликается с теми людьми молодыми, которые приходят сейчас на «Марши миллионов», нормальные люди, которые не кричат «убей кого-то, зарежь», а те, которые хотят показать, что государство – это мы. И эта девочка – это очень важный персонаж для меня. Не знаю, откуда у нее это все. Она из семьи священника, и вроде бы, у нее должна быть подчиненность, но она все больше и больше лидером становится, и лидером среди героев.
Анна Качкаева: Зато есть другие. Киргизский мальчик, который переживает разные обстоятельства, вынужденный сменить свою родину, где пережил еще две революции. И любопытно, как он говорит про судьбу своего будущего сына: «Я желаю ему быть офицером ФСБ». И это много говорит о том, какие они разные.
Сергей Мирошниченко: Это желание надеть очень удобный костюм. И можно хорошо существовать в этом обществе. Если рынок, на котором он торгует, называется «Дзержинец», он понимает, кем надо быть для того...
Анна Качкаева: ...чтобы добиться социального статуса.
Владимир Магун: Но этот человек внизу социальной иерархии и в очень непривилегированной ситуации.
Анна Качкаева: Володя, это очень похоже на некое научное исследование. Есть же такие методы, когда за установками, за людьми наблюдают. Для чего? Каким может быть результат? И сколько времени с точки зрения науки это имеет смысл делать?
Владимир Магун: Чем больше, тем лучше. У психологов есть традиция лонгитюдов – это тот случай, когда берут когорту или поколение детей и наблюдают, сколько смогут. Знаменитый Калифорнийский лонгитюд и так далее. Это очень развитое в мире дело. И теперь понемножку и социологи тоже этим начинают заниматься. У нас пока гораздо более скромные достижения, потому что это очень дорогое дело. Но у нас есть проект знаменитый, российский мониторинг благополучия экономического положения и здоровья с 1993 или 1994 года. Вот вы говорите, что у вас все 20 человек удается...
Сергей Мирошниченко: У нас две потери из 20-ти – это мальчик, беженец, которого мы снимали на площади в 1990 году, и мама боялась, что мы какие-нибудь неизвестные люди, и дала неправильные адреса, телефоны, и мы его потеряли, никак не можем найти. Правда, мы объявили в Интернете – и их появилось 280, но все – не они. «Дети лейтенанта Шмидта», которые хотели сниматься в фильме. И одна девочка отказалась по моей ошибке, потому что в этом проекте можно рассказать правду, но нельзя оскорблять. Я сделал небольшую шутку, а ее потом школьники замучили, она обиделась и ушла. Я надеюсь, что она, может быть, вернется, она очень хорошая героиня.
Анна Качкаева: Повзрослеет и простит. Кстати, 600 часов на каждого из людей, и потом 10-12 минут в фильме. Вы, по сути, ужимаете жизнь. Вы же, как талантливый, опытный кинематографист, знаете, что вопрос монтажа, акцент, тема...
Сергей Мирошниченко: Согласен с вами. И вопросы, и так, как все это сделано, это сделано не только мною, но и группой молодых людей. Я взял в команду людей, средний возраст которых...
Анна Качкаева: Тоже 28.
Сергей Мирошниченко: Даже меньше. И даже композитору 28 лет, Илья Демонский. Маша и Ангелина, мои дети, которым 27 и 25. Соне Гевейлер - 22. Монтажеры – 25 Марченко...
Анна Качкаева: Стилистика видна, она изменилась.
Сергей Мирошниченко: И они все – интернационал. Они помогали мне составлять вопросы, потому что они как бы задавали сами себе вопросы. И то, что я задавал сейчас, о чем я разговаривал с ребятами, - это было с подачи молодых людей. И это отличается от того, что делал Майкл. Ребятам у них по 56 лет, героям английской версии. Но мне легко, потому что я иду по проторенному немножко пути. Я честно могу признаться, что дружба с Майклом и разговоры с ним мне помогли.
Анна Качкаева: То есть Библия вопросов, общего настроя, она есть.
Сергей Мирошниченко: Она очень различается. Англичане делали проект о бедных и богатых, у них было четкое деление: были богатые и бедные. И сейчас, к 56 годам он пришел к очень тяжелому результату – в Англии все расстроены и обижены, что там отсутствие социального лифта. Все бедные остались бедными, все богатые остались богатыми. И это диссидентская работа, с его точки зрения, и он сделал очень крепко, сам он пережил внутреннюю философскую драму, потому что это, по существу, противоречит тому, с чего он начинал.
Анна Качкаева: А начинал он в 65-ом...
Сергей Мирошниченко: ...когда он верил в то, что все изменится, потому что было сильное движение демократическое.
Анна Качкаева: Володя, а вам не показалось, что сейчас в этом поколении тоже уже прочитывается очевидное социальное расслоение и возможность через 20 лет не иметь явного социального лифта? Или все-таки нет? У меня ощущение тревожности есть и за образ будущего, и за неопределенность, осталось оно после 28 лет. Это гораздо менее позитивное ощущение, чем от 7-леток, например. Все-таки они про что?
Владимир Магун: Я не очень надежный эксперт. Как выяснилось сейчас в разговоре, я только первую часть фильма посмотрел. И еще мне прислала дочка ссылку на «Большой город», где очень ворчливая рецензия, что все эти ребята постарели, обрюзгли, какими замечательными они были маленькими, а теперь почти седые. Но я этого совершенно не увидел, и у меня противоположное, удивительное ощущение, что почти все успешные в широком смысле. Нет ощущения, что человек нуждается остро. У меня ощущение от Маргариты, что ей трудно, и не очень ясно, как она вырулит. И по первой части ощущение сочувствия большого Алмазу. Но он уже на определенной тропе стоит, он все-таки работает. Ну, это тупиковая...
Сергей Мирошниченко: И у Андрея тоже сложно. Мальчик в Соединенных Штатах.
Владимир Магун: А здесь я просто не понял, потому что он ушел от разговора последнего.
Анна Качкаева: Мне кажется, что все они... так или иначе это проскакивает, там есть проблема. Неслучайно одна из героинь пыталась покончить жизнь самоубийством. Явно, что есть тема наркотиков у этого поколения, у некоторых, хотя она неочевидна.
Сергей Мирошниченко: Я не могу ничего об этом говорить, потому что это жизни человеческие. Моя картина сложна тем, что мальчик Алмаз... я рассказал, как он в 21 живет плохо. Он пришел брать кредит на свое дело в банк, а ему человек говорит: «Я тебе не дам. Я видел, как ты плохо живешь». То есть кино сыграло отрицательную роль. Вместо того, чтобы помочь ему... Конечно, есть треть людей в сложном положении, но это ничего не значит. У меня девочка Катя была в 21 в сложном положении, а сейчас она на подъеме. Во второй части она окончила университет, у нее все идет хорошо. Бывают у людей сбои. И я не могу ставить здесь финальную... Может быть, поэтому у вас ощущение, что жизнь продолжается, что нет кризиса. Конечно, у них есть тяжелые моменты, но есть ощущение борьбы за жизнь.
Владимир Магун: И какого-то движения. Один человек в первой части вызывает тревогу и беспокойство.
Анна Качкаева: Сергей, разумеется, они рассказывали больше, чем есть в фильме.
Сергей Мирошниченко: Намного. И я все знаю.
Анна Качкаева: И я думаю, что другой бы режиссер мог распорядиться иначе тем, что есть в этом материале. И очень важно, чтобы ваши молодые коллеги следовали прорастанию человеческого в человеке, или потом они могут столкнуться с кризисом...
Сергей Мирошниченко: Надо, чтобы к ним приходили такие педагоги, как приходили к нам, чтобы был Мамардашвили, который бы объяснял, что нет формы и содержания, а есть формы содержащие, чтобы Звонникова читала, Волкова, чтобы Бахмутский был, чтобы Третьяков приходил. Такие люди воспитывали, что есть ценность человеческой жизни. Если ты себя считаешь свободным режиссером, то ты должен уважать чужую человеческую жизнь, ценность ее, и не нарушать права того человека, которого ты снимаешь, не делать таких фильмов, после которых людям тяжело. Либо уходите в игровое кино и там делайте все, что хотите. Как Гай Германика сделала. Она была честной, она взяла и ушла. Она поняла, что там ей легче рассказывать свои истории.
Владимир Магун: То есть вы все время чувствовали, что есть барьеры, границы.
Сергей Мирошниченко: Я оставляю это к концу. Тот, кто придет после меня, а он обязательно придет, и я готовлю себе смену...
Анна Качкаева: Если снимать и в 40, и в 50, и в 60, то конечно.
Сергей Мирошниченко: И те, кто придет, могут досказать и договорить всю историю до конца. Причем герои себя соавторами считают, мы так поставили. Они во многом показывают, что я должен снять. Это они мне дают ту информацию, которую я должен снять.
Анна Качкаева: А как менялись отношения ваши к ним и их к вам? Ведь это дети по возрасту.
Сергей Мирошниченко: У меня есть одна героиня... я их всех люблю, но есть одна, которая со мной иногда переписывается ярко, и вот она мне говорит: «С премьерой, наш кино-папа!». И я действительно их люблю как детей. Мне бывает очень больно, когда с ними плохо, и я стараюсь помочь как могу, но я же не всесильный. Все равно они сами строят свою судьбу. И так как разница большая... это же не за стеклом, когда их наблюдают, как насекомых, а это ведь как бы история мысли, это не история физиологии человека, а история его мысли, о чем он размышляет про себя...
Анна Качкаева: Поэтому там почти нет быта?
Сергей Мирошниченко: Он есть, но его должно быть ровно столько, сколько мы по намекам поняли. Ничего не говорится плохого о том, что у Риты сложно, но вы поняли, понемножку, но поняли. Там есть достаточно быта. Ведь эта картина для людей, которые думают. И меня порадовало, что этих людей оказалось много, потому что рейтинг рос и рос, и смотрело огромное количество людей для канала «Культура». И меня это удивило. И еще меня удивило вот что. Раньше этого проекта вообще у нас в стране не было, его ведь не показывали, ни 7-летних, ни 14-летних, только 21. А сейчас показали все. Видимо, время возникло в обществе, и интерес к молодым был гораздо выше, чем обычно. Фильм «21» вдруг совершенно по-другому смотрели на канале «Культура», потому что, видимо, наступило время смены поколений. У нас в обществе наступило время смены поколений. Люди моего возраста, они так долго себя любили, что они забыли, что время идет...
Анна Качкаева: Да и сейчас еще никак не перестанут.
Сергей Мирошниченко: Уже ясно, что их уже нет практически, а они еще себя любят.
Владимир Магун: Я хочу напомнить, что «перестройка» началась... один из ключевых эпизодов – «Легко ли быть молодым?». И может быть, это действительно очень символично, что серия ваших фильмов сейчас появилась, когда идет общественное брожение и осмысление, передумывание, переориентация общества. По-моему, это очень важно и своевременно. И я хотел бы поблагодарить, в частности, канал «Культура»...
Сергей Мирошниченко: И «Россия». Там есть несколько умных руководителей, которые историки по образованию, и они понимают, что это просто история...
Анна Качкаева: ...которую надо показывать и фиксировать, история через людей.
Александр, Москва, здравствуйте.
Слушатель: Добрый день. Я смотрел фильм этот практически полностью. Этот проект мелькнул лет 7 назад, но такое впечатление, что не было к нему общего и моего конкретно интереса. Я не знаю, что сейчас происходит, почему он в эпицентре запроса оказался. Но реакция на него была очень сильной и очень положительной. И такое замечание. Там промелькнуло, что тело появилось. И слава Богу, что фильм прежде всего к душе апеллирует. В Советском Союзе секса не было, а сейчас его предостаточно, со всех каналов он льется. А здесь все-таки правда, искренность, что подкупало. И людей неинтересных нет. Но огорчали какие-то социологические нюансы. Мне показалось, что в 21 год герои с большим социальным оптимизмом глядели в будущее.
Анна Качкаева: Владимир, между 21 и 28 действительно есть разница. С точки зрения социологии и антропологии, конечно, желание перемен в 21 больше, чем в 28, в 28 чуть спокойнее люди становятся...
Владимир Магун: Мне кажется, что просто из общих соображений. Не надо быть социологом, чтобы сказать, что в 28 жить труднее, на тебя гораздо больше ответственности ложится, детей больше, работа. А в 21 люди учатся в основном. А тут уже обретение зрелых обязанностей.
Сергей Мирошниченко: Как раз мои молодые помощники подготовили интересную информацию, что в некоторых философских и религиозных учениях период с 24 до 28 называется воплощением. Так что вторая серия – это воплощение. В этот момент человек фиксирует свой путь. Поэтому мы построили картину так: фиксирует человек свой путь или сейчас пока еще не нашел его. И там ведь есть еще одна идея, что если человек фиксирует свой путь, он иногда у буддистов ангела получает, человеком становится, а так реинкарнация пойдет, то есть путем зверя.
Владимир Магун: Исходя из вашей идеи об отличии этого поколения очень глубокое наблюдение, мне кажется, что они все свободны, и непонятно было, куда их все это выведет, не было траекторий, коридоров у этого поколения. Если следовать тому, что это поколение вот такое, то будут перемены и после 28 лет, и многие прямо это провозглашают.
Сергей Мирошниченко: Я вообще считаю, что это поколение и близкое к нему должны поменять общество не только в России, но и в мире, они должны найти третий путь. Потому что путь крайности, от сталинизма до понимания капитализма в крайнем его проявлении, мне кажется, он исчерпан в начале XXI века.
Анна Качкаева: Такое ощущение, что они это как-то проговаривают, может быть, не думая в таких категориях. Кто-то говорит о желании стабильности, кто-то, наоборот, говорит об апологетике свободы. Люди, которые прошли через революции и серьезные перемены, перемен-то ждут, мне так показалось. Или это поколение, которое еще не сформировало образ будущего, или оно читается в этом фильме, как вам показалось?
Владимир Магун: Мне показалось, что фильм был завершен до декабря 2011 года, поэтому вызовы, которые стали более явными, еще не отражены в сознании этих молодых людей, и многие из них готовы встать на более активный путь. Но пока политики очень мало, она представлена крейсером «Аврора», который не должен больше стрелять, революции быть не должно, и это настроение присутствует широко в нашем обществе. Или у Лени, который из жизни в продвинутом израильском обществе, а потом в Латинской Америке сформировал очень глубокое убеждение в необходимости глубокого реформирования и перестройки капитализма.
Сергей Мирошниченко: Социального баланса.
Владимир Магун: Я бы сказал, слишком левое, и это явно выражено. А у других это в гораздо меньшей мере, чуть-чуть у Дмитрия. У него явное восхищение Германией...
Анна Качкаева: И очень странное. Он говорит про Гитлера и про коммунизм в одном флаконе. «Но как-то не так они это воплотили», - говорит он.
Владимир Магун: Сегодняшняя Германия явно вызывает у него огромное уважение, и он говорит о том, что справедливость... очень робко, и вряд ли он будет очень активным. Но другие вообще почти не формулируют.
Анна Качкаева: А внутреннее ощущение перемен... Болотная и все, что произошло, - это же их поколение, люди на сценах и площадях.
Сергей Мирошниченко: Я расскажу смешную историю. Там был редактор, который теперь уже не работает на канале. И я ведь отдал давно эту картину. Она прошла по всей Европе, показывали в Британии, Франции, Голландии, Швеции – везде. Но я отдал эту картину, и человек, который смотрел, он сказал вдруг мне: «Я не буду показывать. Это люди с Болотной площади». Слава Богу, руководство канала гораздо более...
Владимир Магун: ...верит в перемены и понимает, что с этими людьми надо будет вести диалог очень скоро.
Сергей Мирошниченко: И эти люди скоро придут во все области. Я неслучайно сказал про журнал «Forbes». Уже миллиардер есть 28-летний в нашем списке. Эти люди придут, они никуда не уйдут, с ними надо будет вместе жить. У меня студенты такие. Мы все должны с ними жить вместе и понимать, что они хотят, и учитывать их мнение – вот это самое главное. И тогда не будет потрясений.
Анна Качкаева: И будем ждать, что будет с ними через 7 лет. А зрители вас благодарят и говорят, что получили большое удовольствие.
Владимир Магун: Какой зазор был между фильмом «Легко ли быть молодым?» и последующими событиями, надо рассчитать.
Сергей Мирошниченко: Даже в журнале «Forbes».
Анна Качкаева: Сергей Мирошниченко, режиссер, документалист и режиссер фильма «Рожденные в СССР», 20-летнего наблюдения. Четвертый фильм из этой серии видели в начале сентября и в минувшие выходные обсуждали на канале «Культура», да и в социальных сетях очень активно обсуждали. И вместе с нами – социолог, сотрудник Института социологии Российской Академии наук и Высшей школы экономики Владимир Магун.
Я коротко скажу тем, кто не видел. Этот фильм начал сниматься в 1990 году, когда его 20 героям было по 7 лет. Потом съемочная группа каждые 7 лет возвращалась к ним, то есть – 7, 14, 21 и 28, которые мы видели в сентябре. Это российско-британский проект, хотя у него география шире. И всех героев очень разбросало от России до Америки, Аргентины, Израиля, некоторые сменили к 28-ми годам жен и мужей, у большинства есть дети, они сменили работы и страны, некоторые похоронили родителей. В общем, 28 лет – это уже сформировавшийся социальный тип. И вроде бы, ощущение, что почти все они состоялись, но тревожность в фильме есть. А интересно это поколение потому, что герои этого фильма – ровесники людей, которых вы все знаете, - 30-летние, заседающие в Думе, делающие бизнес, карьеры политические. Герои этого фильма на 2 года младше Ксении Собчак, министра связи Николая Никифорова, главреда «Russia Today» Маргариты Симоньян, депутата Госдумы Дмитрия Гудкова, писателя Сергея Шаргунова. То есть это одно поколение, ровесники.
И первый вопрос связан с персонажем. Антон, с которого начинается фильм ваш, Сергей, - мальчик, который мог бы иметь отношение... то есть он имеет отчасти отношение к перечисленным мною публичным персонажам нынешней российской и политической, и бизнес-сцены. Мальчик из «дома на набережной», внук, сын, продолжатель журналистской династии, продавший эту квартиру, и сейчас один из руководителей мужского журнала российско-американского. За кого из своих героев вы особенно рады?
Сергей Мирошниченко: Я рад, что все они живы. Есть некая статистика, которую я не могу точно сказать, что процентов, наверное, 20-25 к этому возрасту уже не живут. А у меня все живы, как-то живут, и это самое главное. Я даже думал, почему это так произошло. Когда я выбирал этих ребят, я не выбирал каких-то особенных детей, я выбирал разные классы социальные...
Анна Качкаева: Разные территории – от Урала до Киргизии.
Сергей Мирошниченко: ...но всегда я брал человека, который реагирует на камеру как-то. Значит, это человек активный был. Маленький, 7-летний ребенок, он был более активным. И вот такое счастье, что все они есть.
И что касается вопроса. Я проводил некое исследование для себя, и могу сказать, что поколение очень сложное. Составляющая успеха не такая, как у нас. У нас: человек пошел по линии – институт, профессия, развивается и развивается. А у них таких людей, которые выбрали профессию и состоялись внутри этой профессии, - человека 4 из 20-ти. Остальные все передвигаются, для них успех – это свободная жизнь.
Анна Качкаева: Это воплощение Лени, который из Советского Союза - в Израиль, из израильской армии - в Аргентину, к сальсе и самбе, и теперь ощущение, что оторвался. Он, конечно, апологет свободы.
Владимир Магун: Через несвободу очень большую.
Сергей Мирошниченко: Имеется в виду армия, которую он пережил. Он честно отслужил, он был в супервойсках, у нас это называется «спецназ» или что-то такое.
Анна Качкаева: Близнецы, вывезенные родителями с Урала, из Екатеринбурга в Израиль в 7-летнем возрасте, выучившиеся и выросшие в Израиле, не потерявшие русский и вот теперь разошедшиеся по жизни. Барышня встраивается в традиционную еврейскую жизнь, выходя замуж, обретая новое качество, хотя не является ни религиозной, ни иудейкой по сути, потому что абсолютно космополитичная, но пытается. И молодой человек, который «отвалил» в Аргентину.
Сергей Мирошниченко: Самое удивительное, теперь же по Интернету хорошо можно общаться, и я увидел его магазин. Он все-таки открыл там магазин для собак, продвинулся. И я не удивлюсь, что в 35 лет я увижу человека, который уже совсем другой человек, он будет хорошо заниматься бизнесом, и может быть, достаточно обеспеченным и успешным человеком будет. Я думаю, что вот те слова, который он говорил, и те мысли, которые он высказывает... а я с ними во многом солидарен, что человек должен сам отвечать за свои поступки, если и винить в этой жизни, то сам себя. За ту жизнь, которая вокруг него, за ту власть, которая рядом с ним, человек должен все-таки винить сам себя. Ты либо участвуешь в этом, либо ты не участвуешь, и не надо тогда винить, если ты не участвуешь в этом процессе. Его взгляд я разделяю, поэтому он есть у меня в первой части финальной, и стоит его главная мысль...
Анна Качкаева: И завершающая финал барышня, которая очень неоднозначная в детстве и делатель в финале.
Володя, вопросы, которые задает режиссер, а это мировой проект, эти вопросы задают от Америки, если говорить о проекте американском и британском, до очень многих стран мира, но все вопросы – Бог, смерть, успех, богатство, отношение к стране, к родине, к любви – из ценностного ряда, когда вы изучаете ценности...
Владимир Магун: Многие мы не изучаем, но они очень важны.
Анна Качкаева: Которые, по крайней мере, как-то характеризуют.
Сергей Мирошниченко: Но все вопросы не совпадают с английским...
Владимир Магун: У меня было такое ощущение, что это не единый сценарий.
Анна Качкаева: Давайте сначала про ценности, как в российском фильме, а потом Сергей расскажет, как в других странах. Как в российском фильме эти ценности воспроизводятся, по-вашему, когда вы смотрели 28 лет, последнюю, четвертую серию? Советский ребенок стал кем? Мы видим – 7 лет, «октябренок», он говорит про Ленина...
Владимир Магун: Я немножко испорчен, потому что у меня сразу всплывают статистические данные, и они перешибают немножко, но не исключено, что они совпадают. Но какие-то данные, которые нам удалось вытащить, это большой ценностный сдвиг в сторону индивидуализма, но в широком смысле. Индивидуализм – как две самые важные составляющие. Во-первых, это самостоятельность и ответственность за себя против расчета на патернализм. И не только молодежь, не только 28 лет по сравнению со старшими, а идет постепенный сдвиг, который еще в советское время начался: чем моложе, тем в большей степени люди отказываются от патерналистского и переходят к ценностному ряду, ориентированному все-таки на самостоятельность, личную ответственность и так далее. По сравнению с Западной Европой мы еще гораздо ниже, чем они. И молодежь ниже, чем молодежь западная, и старшее поколение, конечно, ниже. Но сдвиг, тренд все-таки идет в эту сторону. И Сергей в этом смысле совпадает, если это ваше основное впечатление. А во-вторых, индивидуализм менее симпатичный, это то, что противопоставляется обычно – альтруизм, эгоизм, сосредоточенность на своих интересах, ощущение ответственности за страну, мир.
Анна Качкаева: Кстати, в фильме вообще в 28 лет нет слова «родина»...
Владимир Магун: Там есть ответы на вопросы, но сами... может быть, период жизни такой, когда семья и повышенная ответственность, да еще и забота о родителях, но этого меньше, и это в фильме видно. А здесь, наоборот, молодежь сдвинулась в сторону эгоизма, условно, эгоцентризма. Но старшее поколение и молодежь намного опережают западных сверстников в этом плане.
Анна Качкаева: В худшем?
Владимир Магун: Я не уверен, что это всегда худшее. Необязательно же, что «я – борьба всех против всех». Это просто сосредоточенность на своих интересах. Даже в своих интересах тоже есть своеобразные вещи. Например, в фильме мы видим тело человека, сексуальность - как очень важная составляющая, присутствующая в сознании людей. Главный герой – самый, мне кажется, интеллектуальный. И замечательно, что он говорил в 7 лет...
Анна Качкаева: Провидец. Мальчик Антон, с которого я начала, рассказывает в 7 лет, что будет переворот и распадется страна. Это тот, который сейчас заместитель главного редактора в мужском журнале.
Владимир Магун: Так вот, показано, как он работает над материалом о том, как заниматься сексом в машине, поскольку он отвечает за два направления в журнале – за автомобили и за тело, за сексуальность, поэтому он объединил это в этом материале. Он очень включен и, мобилизуя все интеллектуальные ресурсы свои и своей команды, над этим работает. И это тоже входит в этот сдвиг. Важно, что тело стало предметом, а не только душа... В советское время шутка была: на душу населения, дайте что-нибудь на тело населения. И тело действительно вошло в жизнь молодых очень активно, и весь журнал фактически этому посвящен.
Сергей Мирошниченко: Там есть тело у каждого. Есть тело и у Лени, когда он приезжает за телом в Аргентину, потому что там хорошее тело.
Анна Качкаева: А парень, съездивший в Германию, ВДВшник, который качается...
Владимир Магун: Там не все в словах, там многое же в кадрах – с какой девушкой один парень танцует, с какой танцует другой. Кинематографический ряд тоже очень важен.
Анна Качкаева: И перекидывая мостик от того, как мы увидели ценности того, кем стал ребенок 7 лет к 28-ми в российских обстоятельствах... Сергей, как вам кажется, что больше всего повлияло на ваших героев - обстоятельства, семья или среда? Или везде по-разному?
Сергей Мирошниченко: Я думаю, что на них повлияли два важных момента, которые произошли во время их становления, две мощных революции, я бы назвал. Это гибель идеи общества социальной справедливости в глобальном масштабе, не сталинизм. И вторая – это техническая революция колоссальная, мощный скачок. Эти две вещи – это основное, что на них повлияло.
Анна Качкаева: И перешибло то, что было в семье, драмы и так далее?
Сергей Мирошниченко: Не думаю. Я сторонник того, что все-таки существует тот самый вектор. Если взять идею иезуитов или Блаженного Августина – дайте мне ребенка 7 лет и я скажу, каким он будет человеком, на мой взгляд, в ней что-то есть. За первые 7 лет складывается очень многое в человеке. Дальше у него есть некая колея, и его среда, какие-то воздействия выбивают из колеи, но он либо тяготеет к этой колее, либо ее помнит, у меня такое ощущение, он все равно внутренним сознанием ее помнит. Поэтому у многих из них еще атавизм о социальной справедливости. Леня находится в Аргентине, но он говорит абсолютно как левый человек. Левый – в хорошем смысле.
Анна Качкаева: А мы их никак не маркируем, мы просто обсуждаем.
Сергей Мирошниченко: Для меня самая большая трагедия – что у нас в стране нет социалистов нормальных и консерваторов нормальных, у нас куча-мала. А он – как раз такой человек, который имеет социальные, левые убеждения. Откуда они? Конечно, из детства. Они на подсознательном уровне. Но не все эгоисты. Ведь Антон надевает на себя костюм эгоиста, а дома он совершенно другой, и он выстраивает совершенно другие взаимоотношения со своими детьми, женой. Есть общество, и он там один, а здесь другой. И многие из них такие. Это удивительная вещь – некий театр, который нужно сыграть. И они играют, и хорошо, что мне удалось это показать. Но есть люди, которые все еще считают государство своим. Например, Марина говорит: государство – это мы, мы – народ, каждый человек – это мы, народ. И это перекликается с теми людьми молодыми, которые приходят сейчас на «Марши миллионов», нормальные люди, которые не кричат «убей кого-то, зарежь», а те, которые хотят показать, что государство – это мы. И эта девочка – это очень важный персонаж для меня. Не знаю, откуда у нее это все. Она из семьи священника, и вроде бы, у нее должна быть подчиненность, но она все больше и больше лидером становится, и лидером среди героев.
Анна Качкаева: Зато есть другие. Киргизский мальчик, который переживает разные обстоятельства, вынужденный сменить свою родину, где пережил еще две революции. И любопытно, как он говорит про судьбу своего будущего сына: «Я желаю ему быть офицером ФСБ». И это много говорит о том, какие они разные.
Сергей Мирошниченко: Это желание надеть очень удобный костюм. И можно хорошо существовать в этом обществе. Если рынок, на котором он торгует, называется «Дзержинец», он понимает, кем надо быть для того...
Анна Качкаева: ...чтобы добиться социального статуса.
Владимир Магун: Но этот человек внизу социальной иерархии и в очень непривилегированной ситуации.
Анна Качкаева: Володя, это очень похоже на некое научное исследование. Есть же такие методы, когда за установками, за людьми наблюдают. Для чего? Каким может быть результат? И сколько времени с точки зрения науки это имеет смысл делать?
Владимир Магун: Чем больше, тем лучше. У психологов есть традиция лонгитюдов – это тот случай, когда берут когорту или поколение детей и наблюдают, сколько смогут. Знаменитый Калифорнийский лонгитюд и так далее. Это очень развитое в мире дело. И теперь понемножку и социологи тоже этим начинают заниматься. У нас пока гораздо более скромные достижения, потому что это очень дорогое дело. Но у нас есть проект знаменитый, российский мониторинг благополучия экономического положения и здоровья с 1993 или 1994 года. Вот вы говорите, что у вас все 20 человек удается...
Сергей Мирошниченко: У нас две потери из 20-ти – это мальчик, беженец, которого мы снимали на площади в 1990 году, и мама боялась, что мы какие-нибудь неизвестные люди, и дала неправильные адреса, телефоны, и мы его потеряли, никак не можем найти. Правда, мы объявили в Интернете – и их появилось 280, но все – не они. «Дети лейтенанта Шмидта», которые хотели сниматься в фильме. И одна девочка отказалась по моей ошибке, потому что в этом проекте можно рассказать правду, но нельзя оскорблять. Я сделал небольшую шутку, а ее потом школьники замучили, она обиделась и ушла. Я надеюсь, что она, может быть, вернется, она очень хорошая героиня.
Анна Качкаева: Повзрослеет и простит. Кстати, 600 часов на каждого из людей, и потом 10-12 минут в фильме. Вы, по сути, ужимаете жизнь. Вы же, как талантливый, опытный кинематографист, знаете, что вопрос монтажа, акцент, тема...
Сергей Мирошниченко: Согласен с вами. И вопросы, и так, как все это сделано, это сделано не только мною, но и группой молодых людей. Я взял в команду людей, средний возраст которых...
Анна Качкаева: Тоже 28.
Сергей Мирошниченко: Даже меньше. И даже композитору 28 лет, Илья Демонский. Маша и Ангелина, мои дети, которым 27 и 25. Соне Гевейлер - 22. Монтажеры – 25 Марченко...
Анна Качкаева: Стилистика видна, она изменилась.
Сергей Мирошниченко: И они все – интернационал. Они помогали мне составлять вопросы, потому что они как бы задавали сами себе вопросы. И то, что я задавал сейчас, о чем я разговаривал с ребятами, - это было с подачи молодых людей. И это отличается от того, что делал Майкл. Ребятам у них по 56 лет, героям английской версии. Но мне легко, потому что я иду по проторенному немножко пути. Я честно могу признаться, что дружба с Майклом и разговоры с ним мне помогли.
Анна Качкаева: То есть Библия вопросов, общего настроя, она есть.
Сергей Мирошниченко: Она очень различается. Англичане делали проект о бедных и богатых, у них было четкое деление: были богатые и бедные. И сейчас, к 56 годам он пришел к очень тяжелому результату – в Англии все расстроены и обижены, что там отсутствие социального лифта. Все бедные остались бедными, все богатые остались богатыми. И это диссидентская работа, с его точки зрения, и он сделал очень крепко, сам он пережил внутреннюю философскую драму, потому что это, по существу, противоречит тому, с чего он начинал.
Анна Качкаева: А начинал он в 65-ом...
Сергей Мирошниченко: ...когда он верил в то, что все изменится, потому что было сильное движение демократическое.
Анна Качкаева: Володя, а вам не показалось, что сейчас в этом поколении тоже уже прочитывается очевидное социальное расслоение и возможность через 20 лет не иметь явного социального лифта? Или все-таки нет? У меня ощущение тревожности есть и за образ будущего, и за неопределенность, осталось оно после 28 лет. Это гораздо менее позитивное ощущение, чем от 7-леток, например. Все-таки они про что?
Владимир Магун: Я не очень надежный эксперт. Как выяснилось сейчас в разговоре, я только первую часть фильма посмотрел. И еще мне прислала дочка ссылку на «Большой город», где очень ворчливая рецензия, что все эти ребята постарели, обрюзгли, какими замечательными они были маленькими, а теперь почти седые. Но я этого совершенно не увидел, и у меня противоположное, удивительное ощущение, что почти все успешные в широком смысле. Нет ощущения, что человек нуждается остро. У меня ощущение от Маргариты, что ей трудно, и не очень ясно, как она вырулит. И по первой части ощущение сочувствия большого Алмазу. Но он уже на определенной тропе стоит, он все-таки работает. Ну, это тупиковая...
Сергей Мирошниченко: И у Андрея тоже сложно. Мальчик в Соединенных Штатах.
Владимир Магун: А здесь я просто не понял, потому что он ушел от разговора последнего.
Анна Качкаева: Мне кажется, что все они... так или иначе это проскакивает, там есть проблема. Неслучайно одна из героинь пыталась покончить жизнь самоубийством. Явно, что есть тема наркотиков у этого поколения, у некоторых, хотя она неочевидна.
Сергей Мирошниченко: Я не могу ничего об этом говорить, потому что это жизни человеческие. Моя картина сложна тем, что мальчик Алмаз... я рассказал, как он в 21 живет плохо. Он пришел брать кредит на свое дело в банк, а ему человек говорит: «Я тебе не дам. Я видел, как ты плохо живешь». То есть кино сыграло отрицательную роль. Вместо того, чтобы помочь ему... Конечно, есть треть людей в сложном положении, но это ничего не значит. У меня девочка Катя была в 21 в сложном положении, а сейчас она на подъеме. Во второй части она окончила университет, у нее все идет хорошо. Бывают у людей сбои. И я не могу ставить здесь финальную... Может быть, поэтому у вас ощущение, что жизнь продолжается, что нет кризиса. Конечно, у них есть тяжелые моменты, но есть ощущение борьбы за жизнь.
Владимир Магун: И какого-то движения. Один человек в первой части вызывает тревогу и беспокойство.
Анна Качкаева: Сергей, разумеется, они рассказывали больше, чем есть в фильме.
Сергей Мирошниченко: Намного. И я все знаю.
Анна Качкаева: И я думаю, что другой бы режиссер мог распорядиться иначе тем, что есть в этом материале. И очень важно, чтобы ваши молодые коллеги следовали прорастанию человеческого в человеке, или потом они могут столкнуться с кризисом...
Сергей Мирошниченко: Надо, чтобы к ним приходили такие педагоги, как приходили к нам, чтобы был Мамардашвили, который бы объяснял, что нет формы и содержания, а есть формы содержащие, чтобы Звонникова читала, Волкова, чтобы Бахмутский был, чтобы Третьяков приходил. Такие люди воспитывали, что есть ценность человеческой жизни. Если ты себя считаешь свободным режиссером, то ты должен уважать чужую человеческую жизнь, ценность ее, и не нарушать права того человека, которого ты снимаешь, не делать таких фильмов, после которых людям тяжело. Либо уходите в игровое кино и там делайте все, что хотите. Как Гай Германика сделала. Она была честной, она взяла и ушла. Она поняла, что там ей легче рассказывать свои истории.
Владимир Магун: То есть вы все время чувствовали, что есть барьеры, границы.
Сергей Мирошниченко: Я оставляю это к концу. Тот, кто придет после меня, а он обязательно придет, и я готовлю себе смену...
Анна Качкаева: Если снимать и в 40, и в 50, и в 60, то конечно.
Сергей Мирошниченко: И те, кто придет, могут досказать и договорить всю историю до конца. Причем герои себя соавторами считают, мы так поставили. Они во многом показывают, что я должен снять. Это они мне дают ту информацию, которую я должен снять.
Анна Качкаева: А как менялись отношения ваши к ним и их к вам? Ведь это дети по возрасту.
Сергей Мирошниченко: У меня есть одна героиня... я их всех люблю, но есть одна, которая со мной иногда переписывается ярко, и вот она мне говорит: «С премьерой, наш кино-папа!». И я действительно их люблю как детей. Мне бывает очень больно, когда с ними плохо, и я стараюсь помочь как могу, но я же не всесильный. Все равно они сами строят свою судьбу. И так как разница большая... это же не за стеклом, когда их наблюдают, как насекомых, а это ведь как бы история мысли, это не история физиологии человека, а история его мысли, о чем он размышляет про себя...
Анна Качкаева: Поэтому там почти нет быта?
Сергей Мирошниченко: Он есть, но его должно быть ровно столько, сколько мы по намекам поняли. Ничего не говорится плохого о том, что у Риты сложно, но вы поняли, понемножку, но поняли. Там есть достаточно быта. Ведь эта картина для людей, которые думают. И меня порадовало, что этих людей оказалось много, потому что рейтинг рос и рос, и смотрело огромное количество людей для канала «Культура». И меня это удивило. И еще меня удивило вот что. Раньше этого проекта вообще у нас в стране не было, его ведь не показывали, ни 7-летних, ни 14-летних, только 21. А сейчас показали все. Видимо, время возникло в обществе, и интерес к молодым был гораздо выше, чем обычно. Фильм «21» вдруг совершенно по-другому смотрели на канале «Культура», потому что, видимо, наступило время смены поколений. У нас в обществе наступило время смены поколений. Люди моего возраста, они так долго себя любили, что они забыли, что время идет...
Анна Качкаева: Да и сейчас еще никак не перестанут.
Сергей Мирошниченко: Уже ясно, что их уже нет практически, а они еще себя любят.
Владимир Магун: Я хочу напомнить, что «перестройка» началась... один из ключевых эпизодов – «Легко ли быть молодым?». И может быть, это действительно очень символично, что серия ваших фильмов сейчас появилась, когда идет общественное брожение и осмысление, передумывание, переориентация общества. По-моему, это очень важно и своевременно. И я хотел бы поблагодарить, в частности, канал «Культура»...
Сергей Мирошниченко: И «Россия». Там есть несколько умных руководителей, которые историки по образованию, и они понимают, что это просто история...
Анна Качкаева: ...которую надо показывать и фиксировать, история через людей.
Александр, Москва, здравствуйте.
Слушатель: Добрый день. Я смотрел фильм этот практически полностью. Этот проект мелькнул лет 7 назад, но такое впечатление, что не было к нему общего и моего конкретно интереса. Я не знаю, что сейчас происходит, почему он в эпицентре запроса оказался. Но реакция на него была очень сильной и очень положительной. И такое замечание. Там промелькнуло, что тело появилось. И слава Богу, что фильм прежде всего к душе апеллирует. В Советском Союзе секса не было, а сейчас его предостаточно, со всех каналов он льется. А здесь все-таки правда, искренность, что подкупало. И людей неинтересных нет. Но огорчали какие-то социологические нюансы. Мне показалось, что в 21 год герои с большим социальным оптимизмом глядели в будущее.
Анна Качкаева: Владимир, между 21 и 28 действительно есть разница. С точки зрения социологии и антропологии, конечно, желание перемен в 21 больше, чем в 28, в 28 чуть спокойнее люди становятся...
Владимир Магун: Мне кажется, что просто из общих соображений. Не надо быть социологом, чтобы сказать, что в 28 жить труднее, на тебя гораздо больше ответственности ложится, детей больше, работа. А в 21 люди учатся в основном. А тут уже обретение зрелых обязанностей.
Сергей Мирошниченко: Как раз мои молодые помощники подготовили интересную информацию, что в некоторых философских и религиозных учениях период с 24 до 28 называется воплощением. Так что вторая серия – это воплощение. В этот момент человек фиксирует свой путь. Поэтому мы построили картину так: фиксирует человек свой путь или сейчас пока еще не нашел его. И там ведь есть еще одна идея, что если человек фиксирует свой путь, он иногда у буддистов ангела получает, человеком становится, а так реинкарнация пойдет, то есть путем зверя.
Владимир Магун: Исходя из вашей идеи об отличии этого поколения очень глубокое наблюдение, мне кажется, что они все свободны, и непонятно было, куда их все это выведет, не было траекторий, коридоров у этого поколения. Если следовать тому, что это поколение вот такое, то будут перемены и после 28 лет, и многие прямо это провозглашают.
Сергей Мирошниченко: Я вообще считаю, что это поколение и близкое к нему должны поменять общество не только в России, но и в мире, они должны найти третий путь. Потому что путь крайности, от сталинизма до понимания капитализма в крайнем его проявлении, мне кажется, он исчерпан в начале XXI века.
Анна Качкаева: Такое ощущение, что они это как-то проговаривают, может быть, не думая в таких категориях. Кто-то говорит о желании стабильности, кто-то, наоборот, говорит об апологетике свободы. Люди, которые прошли через революции и серьезные перемены, перемен-то ждут, мне так показалось. Или это поколение, которое еще не сформировало образ будущего, или оно читается в этом фильме, как вам показалось?
Владимир Магун: Мне показалось, что фильм был завершен до декабря 2011 года, поэтому вызовы, которые стали более явными, еще не отражены в сознании этих молодых людей, и многие из них готовы встать на более активный путь. Но пока политики очень мало, она представлена крейсером «Аврора», который не должен больше стрелять, революции быть не должно, и это настроение присутствует широко в нашем обществе. Или у Лени, который из жизни в продвинутом израильском обществе, а потом в Латинской Америке сформировал очень глубокое убеждение в необходимости глубокого реформирования и перестройки капитализма.
Сергей Мирошниченко: Социального баланса.
Владимир Магун: Я бы сказал, слишком левое, и это явно выражено. А у других это в гораздо меньшей мере, чуть-чуть у Дмитрия. У него явное восхищение Германией...
Анна Качкаева: И очень странное. Он говорит про Гитлера и про коммунизм в одном флаконе. «Но как-то не так они это воплотили», - говорит он.
Владимир Магун: Сегодняшняя Германия явно вызывает у него огромное уважение, и он говорит о том, что справедливость... очень робко, и вряд ли он будет очень активным. Но другие вообще почти не формулируют.
Анна Качкаева: А внутреннее ощущение перемен... Болотная и все, что произошло, - это же их поколение, люди на сценах и площадях.
Сергей Мирошниченко: Я расскажу смешную историю. Там был редактор, который теперь уже не работает на канале. И я ведь отдал давно эту картину. Она прошла по всей Европе, показывали в Британии, Франции, Голландии, Швеции – везде. Но я отдал эту картину, и человек, который смотрел, он сказал вдруг мне: «Я не буду показывать. Это люди с Болотной площади». Слава Богу, руководство канала гораздо более...
Владимир Магун: ...верит в перемены и понимает, что с этими людьми надо будет вести диалог очень скоро.
Сергей Мирошниченко: И эти люди скоро придут во все области. Я неслучайно сказал про журнал «Forbes». Уже миллиардер есть 28-летний в нашем списке. Эти люди придут, они никуда не уйдут, с ними надо будет вместе жить. У меня студенты такие. Мы все должны с ними жить вместе и понимать, что они хотят, и учитывать их мнение – вот это самое главное. И тогда не будет потрясений.
Анна Качкаева: И будем ждать, что будет с ними через 7 лет. А зрители вас благодарят и говорят, что получили большое удовольствие.
Владимир Магун: Какой зазор был между фильмом «Легко ли быть молодым?» и последующими событиями, надо рассчитать.
