Марина Тимашева: Наша историческая рубрика не может остаться в стороне от 200-летия Отечественной войны 12-го года. Сегодня Илья Смирнов представляет, против обыкновения, не монографию, а детскую литературу. Анатолий Митяев, “Громы Бородина”, издательский дом Мещерякова
Илья Смирнов: Хорошие детские книги – те, которые интересно читать и взрослым тоже. В данном случае аннотация “для детей старшего школьного возраста” весьма условная. Анатолий Васильевич Митяев (1924 – 2008) - на войне солдат –минометчик, потом долго работал в “Пионерской правде”, а в журнале "Мурзилка" 12 лет был главным редактором. В книге “Громы Бородина” собственно Бородинское сражение – раздел центральный, но всё-таки один из многих. Перед нами история участия России в Наполеоновских войнах, с самого начала, с Великой Французской революции, которая “переполошила европейских монархов” (29), и до возвращения Европы в новый старый порядок “парижской осенью 1815 года”: “Век славы военной кончился с Наполеоном. Теперь настало время освобождения народов от угнетающего их рабства, и неужели Русские, ознаменовавшие себя столь блистательными подвигами в войне истинно Отечественной, — Русские, исторгшие Европу из-под ига Наполеона, не свергнут собственного ярма?” (362). Это слова Михаила Бестужева –Рюмина.
Марина Тимашева: Получается, от штурма Бастилии до восстания декабристов.
Илья Смирнов: Именно так сам автор и сформулировал: “Сколько грозных, бурных, кровавых событий уместилось между взятием Бастилии парижанами и восстанием на Сенатской площади в Петербурге! Александрия, Корфу, Треббия, Нови, Сен – Готард, Маренго, Аустерлиц, Прейсиш –Эйлау, Ауэрштедт и Йена, Смоленск, Бородино, Москва, Березина, Лейпциг, Ватерлоо – все в орудийном громе, в пороховых облаках…” (363), конец цитаты, и добавлю от себя: всё очень внятно и логично (на зависть авторам монографий) изложено на 360 с лишним страницах, превосходно иллюстрировано и снабжено живописными картами- схемами.
Марина Тимашева: На сей раз к картам у Вас претензий нет.
Илья Смирнов: Карты – произведения искусства. В вышеупомянутой газете “Пионерская правда” (17 авг. 2012) сказана таки чистая правда, что “Громы Бородина” - книга из тех, которые живут в семье “долго – долго, переходя от поколения к поколению”.
Марина Тимашева: Цена, наверное, соответствующая.
Илья Смирнов: Грозная цена. Но всё-таки подобные книги и раньше, при историческом материализме стоили недешево.
Марина Тимашева: Раз уж Вы вспомнили об историческом материализме – судя по приведенным Вами цитатам, в книге представлен достаточно традиционный взгляд на Наполеоновские войны, с переходом от них к декабристам, примерно так эти сюжеты нам и преподавали.
Илья Смирнов: Такова их объективная внутренняя логика. И А.В. Митяев, в общем, сумел ее передать простыми человеческими словами. Это не игра в солдатики, а серьезный разговор, который подводит подростка, увлеченного военной историей, к пониманию закономерностей общественного развития, и, с другой стороны, к нравственной оценке героев, которые были не оловянные солдатики, а живые люди. Вот в связи с личностью генерала Петра Петровича Коновницына: “Коновницыну не суждено было узнать, что его уроки не пошли впрок воспитуемому, что к имени Николая будет прибавлено прозвище Палкин – генерал умер за три года до коронации нового императора. А вот своих детей Петр Петрович воспитал людьми достойными: его сын станет декабристом и погибнет в николаевской ссылке, дочь добровольно уедет в Сибирь, чтобы разделить тяготы каторги с мужем, декабристом М.И. Нарышкиным” (189). Позиция ясная. Декабристы – гордость России, а не масонские заговорщики против самодержавия, православия, народности. И смотрите, как прослеживается перерождение французской революционной армии в захватническую и грабительскую. “Смысл и стиль распоряжений, отданных французскими генералами, вдруг изменился. Хотя были в тех распоряжениях прежние слова о свободе и равенстве, отчетливо звучали и завоевательные ноты: “Солдаты! Вы не одеты, вы плохо накормлены. Я поведу вас в самые плодородные страны на свете” Всевозможные блага за счет других народов обещал французским солдатам генерал Наполеон Бонапарт” (31). Ну, и следующая стадия, когда он уже не генерал, а император: “высокими титулами начал оделять своих родственников и маршалов. Брат Луи станет королем Голландии, брат Жозеф – королем Испанским, брат Жером – королем Вестфальским, пасынок Евгений Богарне – вице-королем Итальянским, сестры Элиза и Полина – принцессами и герцогинями, шурин Мюрат – королем Неаполитанским, маршал Бернадот – королем шведов… Сын трактирщика Мюрат, сын рабочего Ней, сын крестьянина Ланн стали владельцами дворцов и вилл… “ (101 – 102). После взятия Москвы “везли с собой на 40 тысячах подвод вместе с военным грузом вещи москвичей – от женских чепцев до поповских ряс, от столовой посуды до картин в рамах” (293), шествие, которое Сегюр сравнивал с кочевым племенем, возвращающимся из набега с добычей (293). И показана, извините за немодную терминологию, классовая природа этой империи. Во-первых, “промышленники, банкиры, торговцы радовались твердому правлению Бонапарта” (97), французская буржуазия стремилась “к мировому господству” (100). Но Наполеона поддерживали и крестьяне, и небогатые горожане, отсюда результаты плебисцита 1804 года (102), куда более триумфальные, чем даже Аустерлиц, там и 0,1% голосов не набралось против.
Марина Тимашева: И всё это величественное здание разрушили “громы Бородина”…
И здесь, конечно, волей-неволей возникают аналогии между двумя стопроцентно справедливыми войнами, которые стали для России Отечественными. В книге часто встречаются параллели между 1812 годом и 1941 по разным поводам, вплоть до климатического: “и Наполеон, и Гитлер… причиной поражения назовут морозы” - с таким ироническим комментарием: “готовясь к нашествиям, они прекрасно знали, что зимой в Москве холоднее, чем в Париже и Берлине” (147). Явные параллели и в дипломатической истории: пакты о мире и дружбе накануне большой войны. Но есть и принципиальное различие. Наполеон – обычный завоеватель необычного масштаба. Завоевателей и грабителей было много, да и сейчас находятся желающие навести порядок в чужой стране, прибирая к невидимым рукам, что плохо лежит, и ещё будут такие, к сожалению. Во Второй мировой войне человечеству (во всём его социальном, экономическом и идейном разнообразии) противостояло то, что Дов Конторер определил как “абсолютное и ни с чем не сравнимое зло”. Поэтому советскому солдату выпала судьба защищать не только свою страну. Род людской от расчеловечивания.
Но что, если сравнить тех, кто осуществлял руководство в Отечественных войнах ХIХ и ХХ столетия?
Вроде бы, за победу нужно благодарить в первую очередь того, кто возглавлял государство. Поклонники Сталина так и говорят: если победили фашизм, значит, Сталин был великий человек. А как насчет Александра Первого? Его никто всерьез “великим”, вроде, не считает, и в книге Митяева он выглядит, прямо скажем, не героически, а уж как его, бедного, А.С. Пушкин припечатал… Да. Не хватило ему величия, чтобы аккурат перед войной расстрелять Кутузова, с которым у царя были старые счеты еще из-за Аустерлица (128, 184). Барклая де Толли …
Марина Тимашева: Его-то за что?
Илья Смирнов: Например, родственники за границей. И Багратион – хотя и обедневшего рода, но такого знатного, рядом с которым Романовы просто плебеи, вдруг захочет сам стать царем? И еще несколько процентов 60 командного состава перебить. Чтобы как следует подготовиться к войне. Еще царскому правительству не пришло в голову в порядке, опять же, подготовки к сражению с Наполеоном разорить могилы героев, защищавших Отечество в предыдущих войнах, например, участников Полтавского сражения. То, что сделали в 30-е годы ХХ столетия с памятниками на Бородинском поле, и о чем А.В. Митяев тоже пишет в своей книге: “горько мне и стыдно” (231). Конечно, Александр был “властитель слабый”. И, наверное, потому он в 1812 году не уничтожал свою кадровую армию бессмысленными контрнаступлениями на Наполеона, пока тот был заведомо намного сильнее. Не великий царь доверил руководство генералам, которые сумели реализовать политически невыигрышный, но очень рациональный, на самом деле просто гениальный план кампании: “отход в глубину страны был лучшей стратегией из всех возможных” (178). Конечно, Россия в то время была феодально-крепостнической. Но феодальный полководец Кутузов почему-то берёг солдат. Как он сам писал: “надобно было разбить дёшево для нас” (283). Или замечательная его беседа с пленным генералом Пюибюском: “Я, уверенный в вашей гибели, не хотел жертвовать ни одним из своих солдат… Вот как мы, северные варвары, сохраняем людей!” (299). Всякий раз, когда захочется отметить величие товарища Сталина и особую эффективность и “социальную направленность” того порядка, который он олицетворял – вспомните для сравнения старика Кутузова, Барклая, Багратиона, да и того же Александра. И очень хорошо, что в популярной книге отражена эта противоречивость и неоднозначность исторической материи. Вот краткая биография А.А. Аракчеева – прямо скажем, не вызывает симпатии. Дальше вопрос: “какова же роль Аракчеева в подготовке артиллерии…? Роль положительная” (155). От юного читателя не скрывают личной неприязни между героями (185), “цепь наветов, злословия, подсиживания” (187). Оказывается, один и тот же человек на поле боя и в придворных интригах может выглядеть совсем по-разному. При общем, безусловно, патриотическом настрое автор очень высоко оценивает воинское искусство и храбрость противника, и приводит данные о потерях на Бородинском поле, которые ближе к французской версии (246).
Марина Тимашева: Насколько я понимаю, это сражение до сих пор вызывает споры среди историков.
Илья Смирнов: Один день, эхо от которого не умолкает 200 лет. Очень странное сражение, крупнейшее в ту войну, значит, вроде бы, решающее, но ничего не решившее: Наполеон продолжал наступать, русские отступали на восток. В книге представлены разные мнения, последним – Л.Н. Толстого, так что читателю есть, над чем самостоятельно поразмышлять.
Что до недостатков нашего во всех смыслах подарочного издания, мне кажется, что в широкой панораме наполеоновских войн несколько смазано различие между событиями 1812 года – и заграничными походами русской армии. При всем уважении к талантам и человеческим качествам Суворова или Ушакова у нас всё-таки нет оснований считать, что их подвиги за сотни верст от родной земли чем-то принципиально отличались от аналогичных подвигов Наполеона. Еще при чтении, пусть очень редко, но все-таки спотыкаешься о такие чужеродные конструкции, как, например: “за подвиг в служении Отечеству Русская православная церковь прославила адмирала флота Российского, непобедимого Федора Федоровича Ушакова в лике праведных святых” (59).
Марина Тимашева: Вам стиль не нравится?
Илья Смирнов: Сама идея канонизации царей и военачальников вызывает в свете Евангелия большие сомнения, но в любом случае об этом можно сказать нормальными словами, теми, которыми написана вся остальная книга.
Марина Тимашева: Вас могут не понять некоторые слушатели. То Вы защищаете религию, то советский период истории, то наоборот. Непоследовательно получается.
Илья Смирнов: Что отличает научный подход от партийного? Если нас интересует истина, мы просто вынуждены соглашаться с разными людьми по существу вопроса, а не по партийным ярлыкам. По-моему, это и есть свобода.
