Московских журналистов, которые брали интервью у председателя общественной организации "Комитет против пыток" Игоря Каляпина, вызывают в ФСБ и Следственный комитет на "опросы". В начале сентября на вопросы следователей отвечали Светлана Рейтер, опубликовавшая монолог Каляпина в журнале "Esquire", и журналист сайта Grani.ru Юлия Башинова. Им объясняют, что идет доследственная проверка возможности уголовного преследования Игоря Каляпина в связи с разглашением им тайны следствия по делу о похищении жителя Чечни Ислама Умарпашаева.
Светлана Рейтер рассказала РС, что в приемной ФСБ на Кузнецком мосту ей задавали очень странные вопросы, совсем не те, к которым она готовилась:
– Я знала, что речь пойдет о моем материале "Кавказские борзые" в журнале "Esquire". Поскольку я не вижу возможности разгласить тайну следствия в материале, в котором речь идет о том, что следствие не ведется, я подумала, что пойду и честно скажу, что никто ничего не разглашал и что вообще это бред. Но вопросы были совершенно не по статье. "Умеете ли вы пользоваться сетью интернет? Как вы можете охарактеризовать себя как компьютерного пользователя? Есть ли у вас ноутбук? Где он расположен, по какому адресу? Есть ли у вас на работе компьютер? Кто им пользуется, кто помимо вас им пользуется?" Такие вопросы, как при приеме на работу. Понятно, что оперативник – это винтик, он задает вопросы, которые кто-то его попросил задать. А кто попросил задать эти вопросы – Рамзан Ахматович Кадыров, Владимир Владимирович Путин? Неизвестно.
Юлию Башинову вызвали на допрос не в ФСБ, а в Следственный комитет, но вопросы были примерно такими же.
– Спрашивали про интернет и компьютеры, но были и вопросы по поводу моего обращения в защиту Игоря Каляпина, отправленные в рамках срочной помощи "Международной амнистии". Это обращение было отправлено в июле, когда стало известно, что против Каляпина пытаются возбудить уголовное дело. Я направила в Ессентуки в Главное следственное управление письмо, заместителю прокурора Северокавказского федерального округа и копию председателю Следственного комитета Бастрыкину. В письме написала, что обеспокоена попытками преследования Игоря Каляпина в связи с его правозащитной деятельностью. Была и фраза, о которой меня спрашивали отдельно: "Настоятельно призываю пресекать любые попытки сотрудников правоохранительных органов оказывать давление на правозащитников". Спрашивали, что я имею в виду под попытками давления на правозащитников, и как именно я планировала этим письмом защищать Игоря Каляпина.
О том, почему журналистов вызывают на "опросы", РС рассказал Игорь Каляпин:
– Ведется не следствие, а доследственная проверка. Другое дело, что эта проверка, которая по закону может занимать от трех до десяти суток, ведется уже три месяца. То есть они проводят расследование в рамках доследственной проверки, при этом не предоставляя участникам расследования никаких процессуальных гарантий. Меня вызывают тоже – это называется опрос, но при этом я не являюсь ни подозреваемым, ни обвиняемым и не имею права на защиту. Вызывают журналистов, правозащитников, но они формально не являются свидетелями, у них отбираются некоторые объяснения, при этом со всем этим материалом можно делать что угодно.
Проверка эта началась в конце июня, меня первый раз опрашивал во Владикавказе следователь Главного следственного управления по Северокавказскому округу 7 июля, и с тех пор проверка ширится как в смысле регионов, откуда людей вызывают и опрашивают самые разные сотрудники Следственного комитета, прокуратуры, ОБЭП, ФСБ, кого там только нет, и Центр Э в том числе. И по направлению задаваемых вопросов – чем только ни интересуются. Насколько я понимаю, одна из их задач – это, с одной стороны, получить как можно больше информации, которая, глядишь, и пригодится, и, может быть, они мечтают найти хоть что-то противозаконное в нашей деятельности. С другой стороны, в последнее время акцент делается именно на представителей СМИ просто для того, чтобы создать вокруг нас информационный вакуум, запугать журналистов, чтобы журналисты в следующий раз десять раз подумали, прежде чем писать о нас и о нашей работе.
– Подозревают, что вы разгласили тайны следствия по делу о похищении Ислама Умарпашаева. Расскажите, пожалуйста, об этом деле.
– Это одно и типичных дел, которыми мы занимаемся в Чеченской республике. Там время от времени пропадают люди, причем пропадают после того, как их задерживают или вызывают на беседы сотрудники чеченской полиции. Обычно это сотрудники определенных подразделений, которые на самом деле по закону вообще не имеют права никого никуда вызывать – так называемый полк управления вневедомственной охраны и ОМОН МВД Чеченской республики, который тоже является подразделением милиции общественной безопасности и не имеет права ни задерживать, ни вести допросов. Обычно после общения с сотрудниками этих подразделений люди бесследно исчезают и о них нет больше никаких известий. Самое удивительное и возмутительное в этих случаях то, что официальное расследование, которое начинают правоохранительные органы, то есть органы Следственного комитета в Чечне, немедленно наталкивается на противодействие, эти полицейские отказываются отвечать на вопросы следователей, не дают никакой информации, не являются на допросы, отказываются предоставлять фотографии своих сотрудников и так далее. Наши юристы в рамках полутора десятков дел официально представляют интересы родственников исчезнувших людей и пытаются заставить законными способами следователей хоть что-то делать.
Одно из таких дел – это дело об исчезновении Умарпашаева, которого задержали дома, не предъявили ему никаких обвинений и даже не высказали никаких официальных претензий. Он был задержан, увезен из дома, после чего исчез. Он отсутствовал примерно четыре месяца, после чего нашелся и рассказал типичную историю о том, что четыре месяца находился в подвале чеченского ОМОНа, все четыре месяца был прикован наручниками к батарее, его достаточно сносно кормили, время от времени били. И ему совершенно откровенно говорили, что его готовят для уничтожения в качестве боевика. Что, мол, приблизится 9 мая, нам нужно отчитаться о предотвращении теракта, наденем на тебя камуфляж, дадим автомат, умрешь как мужчина. Говорили не только ему: по его словам, вместе с ним содержалось еще несколько человек. Все эти люди в это время официально считались похищенными неустановленными людьми, и в отношении них велись розыскные мероприятия. Умарпашаеву повезло, его не убили – его освободили, при этом взяли обещание, что он, выйдя из этого подвала, расскажет следователю Следственного комитета, что он все 4 месяца находился где-то у родственников то ли в Дагестане, то ли в Подмосковье. Умарпашаев такое обещание дал, но он его нарушил, пришел к нам и рассказал, как все происходило на самом деле, дал согласие участвовать в следственных действиях, и давать показания.
Мы добились, чтобы дело было передано в Главное следственное управление, и следователь полковник Соболь стал пытаться достаточно эффективно это дело расследовать. Было чудовищное, ожесточенное сопротивление со стороны различных структур МВД в Чечне. Следственной группе угрожали просто расстрелом, причем это делалось публично, нас не пускали на территорию ОМОНа, на территорию Октябрьского РОВД для проведения следственных действий. Оказывалось очень серьезное давление на самого Умарпашаева. Сотрудники милиции похитили его родственников и пытались шантажировать сначала меня, потом его тем, что он должен отказаться от своих показаний, отозвать жалобу из Европейского суда по правам человека и так далее. О фактах противодействия следствию я рассказывал в различных публичных выступлениях, в том числе в интервью Светлане Рейтер и в интервью "Новой газете". Я неоднократно обращался к различным должностным лицам: к Генеральному прокурору, к председателю Следственного комитета, вплоть до президента Медведева, говоря о том, что в Чеченской республике грубо, систематически нарушаются российские законы, что игнорируются требования Следственного комитета, прокуратуры, что угрожают не только потерпевшим, но и следователям. Видимо, это моя активная позиция, в том числе публичные выступления вызвали такую реакцию, которая, к сожалению, является типичной для нашей страны. То есть стали разбираться не с нарушениями, о которых я говорил, а стали разбираться со мной.
Никакой тайны следствия я, естественно, не разглашал. Да, я давал подписку о неразглашении материалов дела Умарпашаева, я действительно знаю какие-то фрагменты этого уголовного дела, поскольку участвую в следственных действиях, но я никогда не раскрывал того, что является тайной следствия, никогда не раскрывал содержания документов, содержащихся в материалах уголовного дела. Я рассказывал о фактах противодействия следствию, я рассказывал о фактах нарушения закона должностными лицами МВД Чеченской республики. Эти сведения не являются тайной следствия.
– Ваш монолог, записанный Светланой Рейтер и опубликованный в журнале Esquire, кончается словами о том, что Чечня при Кадырове стала фактически независимой от России. По сравнению с людьми, которые сейчас возглавляют Чечню, правительство Дудаева было кучкой мечтателей…
– В Грозном всюду портреты Путина, трехцветные российские флаги, но этим и ограничивается принадлежность Чеченской республики к Российской Федерации. Еще нужно добавить ударное финансирование Чеченской республики из российского бюджета. Я совсем не против того, что восстановлен город Грозный и выглядит так, как мало, наверное, какой центр любого российского города. Но дело в том, что в этом городе, так красиво выглядящем с флагами Российской Федерации и развешенными везде портретами Путина, не действует российский закон. Могу вам, не рискуя раскрыть данных предварительного следствия, рассказать такой эпизод. Следственная группа Главного Следственного управления во главе с полковником юстиции идет выполнять следственные действия, проверку показаний на месте, в подразделение чеченской милиции, в обычный районный отдел внутренних дел, и следственную группу туда не пускают, более того, там начинают щелкать затворами и ведут себя по-хамски. Когда следователь говорит, что это незаконно, ему отвечают: нет, все законно, потому что у нас есть приказ местного полицейского руководства пускать только по пропускам, а у вас пропуска нет. И когда мы дальше начинаем с этой ситуацией разбираться, выясняется, что да, действительно такой приказ существует. Ну и что, что в федеральном законе Российской Федерации написано, что следователь следственного комитета по предъявлению своего служебного удостоверения имеет право проходить и осматривать что угодно, в том числе и подразделение полиции.
В данном случае федеральный закон противоречит приказу местного полицейского начальника, и действует приказ местного начальника. Мы потом несоответствие этого местного приказа федеральному закону России обжаловали в течение полугода. Этот приказ продолжает существовать до сих пор, он не отменен. Нам все инстанции, вплоть до Генеральной прокуратуры ответили, что они в этом никакого нарушения ничьих прав не видят, и это продолжает существовать. То есть в этой республике существует правовой режим, который совершенно не вписывается в федеральное законодательство России, и на это никто не реагирует. Даже когда мы обращаем на это внимание, даже когда мы носом тычем прокуроров, нам отвечают, что это есть и будет существовать дальше. Это такая политика. У нас на территории Российской Федерации создана не просто автономия, а некая территория, которая с ведома высших должностных лиц России, объявлена территорией вне российских законов. Там висят портреты президента и российские флаги, но на этом принадлежность к Российской Федерации заканчивается.
Фрагмент программы "Итоги недели"
Светлана Рейтер рассказала РС, что в приемной ФСБ на Кузнецком мосту ей задавали очень странные вопросы, совсем не те, к которым она готовилась:
– Я знала, что речь пойдет о моем материале "Кавказские борзые" в журнале "Esquire". Поскольку я не вижу возможности разгласить тайну следствия в материале, в котором речь идет о том, что следствие не ведется, я подумала, что пойду и честно скажу, что никто ничего не разглашал и что вообще это бред. Но вопросы были совершенно не по статье. "Умеете ли вы пользоваться сетью интернет? Как вы можете охарактеризовать себя как компьютерного пользователя? Есть ли у вас ноутбук? Где он расположен, по какому адресу? Есть ли у вас на работе компьютер? Кто им пользуется, кто помимо вас им пользуется?" Такие вопросы, как при приеме на работу. Понятно, что оперативник – это винтик, он задает вопросы, которые кто-то его попросил задать. А кто попросил задать эти вопросы – Рамзан Ахматович Кадыров, Владимир Владимирович Путин? Неизвестно.
Юлию Башинову вызвали на допрос не в ФСБ, а в Следственный комитет, но вопросы были примерно такими же.
– Спрашивали про интернет и компьютеры, но были и вопросы по поводу моего обращения в защиту Игоря Каляпина, отправленные в рамках срочной помощи "Международной амнистии". Это обращение было отправлено в июле, когда стало известно, что против Каляпина пытаются возбудить уголовное дело. Я направила в Ессентуки в Главное следственное управление письмо, заместителю прокурора Северокавказского федерального округа и копию председателю Следственного комитета Бастрыкину. В письме написала, что обеспокоена попытками преследования Игоря Каляпина в связи с его правозащитной деятельностью. Была и фраза, о которой меня спрашивали отдельно: "Настоятельно призываю пресекать любые попытки сотрудников правоохранительных органов оказывать давление на правозащитников". Спрашивали, что я имею в виду под попытками давления на правозащитников, и как именно я планировала этим письмом защищать Игоря Каляпина.
О том, почему журналистов вызывают на "опросы", РС рассказал Игорь Каляпин:
– Ведется не следствие, а доследственная проверка. Другое дело, что эта проверка, которая по закону может занимать от трех до десяти суток, ведется уже три месяца. То есть они проводят расследование в рамках доследственной проверки, при этом не предоставляя участникам расследования никаких процессуальных гарантий. Меня вызывают тоже – это называется опрос, но при этом я не являюсь ни подозреваемым, ни обвиняемым и не имею права на защиту. Вызывают журналистов, правозащитников, но они формально не являются свидетелями, у них отбираются некоторые объяснения, при этом со всем этим материалом можно делать что угодно.
Проверка эта началась в конце июня, меня первый раз опрашивал во Владикавказе следователь Главного следственного управления по Северокавказскому округу 7 июля, и с тех пор проверка ширится как в смысле регионов, откуда людей вызывают и опрашивают самые разные сотрудники Следственного комитета, прокуратуры, ОБЭП, ФСБ, кого там только нет, и Центр Э в том числе. И по направлению задаваемых вопросов – чем только ни интересуются. Насколько я понимаю, одна из их задач – это, с одной стороны, получить как можно больше информации, которая, глядишь, и пригодится, и, может быть, они мечтают найти хоть что-то противозаконное в нашей деятельности. С другой стороны, в последнее время акцент делается именно на представителей СМИ просто для того, чтобы создать вокруг нас информационный вакуум, запугать журналистов, чтобы журналисты в следующий раз десять раз подумали, прежде чем писать о нас и о нашей работе.
– Подозревают, что вы разгласили тайны следствия по делу о похищении Ислама Умарпашаева. Расскажите, пожалуйста, об этом деле.
– Это одно и типичных дел, которыми мы занимаемся в Чеченской республике. Там время от времени пропадают люди, причем пропадают после того, как их задерживают или вызывают на беседы сотрудники чеченской полиции. Обычно это сотрудники определенных подразделений, которые на самом деле по закону вообще не имеют права никого никуда вызывать – так называемый полк управления вневедомственной охраны и ОМОН МВД Чеченской республики, который тоже является подразделением милиции общественной безопасности и не имеет права ни задерживать, ни вести допросов. Обычно после общения с сотрудниками этих подразделений люди бесследно исчезают и о них нет больше никаких известий. Самое удивительное и возмутительное в этих случаях то, что официальное расследование, которое начинают правоохранительные органы, то есть органы Следственного комитета в Чечне, немедленно наталкивается на противодействие, эти полицейские отказываются отвечать на вопросы следователей, не дают никакой информации, не являются на допросы, отказываются предоставлять фотографии своих сотрудников и так далее. Наши юристы в рамках полутора десятков дел официально представляют интересы родственников исчезнувших людей и пытаются заставить законными способами следователей хоть что-то делать.
Одно из таких дел – это дело об исчезновении Умарпашаева, которого задержали дома, не предъявили ему никаких обвинений и даже не высказали никаких официальных претензий. Он был задержан, увезен из дома, после чего исчез. Он отсутствовал примерно четыре месяца, после чего нашелся и рассказал типичную историю о том, что четыре месяца находился в подвале чеченского ОМОНа, все четыре месяца был прикован наручниками к батарее, его достаточно сносно кормили, время от времени били. И ему совершенно откровенно говорили, что его готовят для уничтожения в качестве боевика. Что, мол, приблизится 9 мая, нам нужно отчитаться о предотвращении теракта, наденем на тебя камуфляж, дадим автомат, умрешь как мужчина. Говорили не только ему: по его словам, вместе с ним содержалось еще несколько человек. Все эти люди в это время официально считались похищенными неустановленными людьми, и в отношении них велись розыскные мероприятия. Умарпашаеву повезло, его не убили – его освободили, при этом взяли обещание, что он, выйдя из этого подвала, расскажет следователю Следственного комитета, что он все 4 месяца находился где-то у родственников то ли в Дагестане, то ли в Подмосковье. Умарпашаев такое обещание дал, но он его нарушил, пришел к нам и рассказал, как все происходило на самом деле, дал согласие участвовать в следственных действиях, и давать показания.
Мы добились, чтобы дело было передано в Главное следственное управление, и следователь полковник Соболь стал пытаться достаточно эффективно это дело расследовать. Было чудовищное, ожесточенное сопротивление со стороны различных структур МВД в Чечне. Следственной группе угрожали просто расстрелом, причем это делалось публично, нас не пускали на территорию ОМОНа, на территорию Октябрьского РОВД для проведения следственных действий. Оказывалось очень серьезное давление на самого Умарпашаева. Сотрудники милиции похитили его родственников и пытались шантажировать сначала меня, потом его тем, что он должен отказаться от своих показаний, отозвать жалобу из Европейского суда по правам человека и так далее. О фактах противодействия следствию я рассказывал в различных публичных выступлениях, в том числе в интервью Светлане Рейтер и в интервью "Новой газете". Я неоднократно обращался к различным должностным лицам: к Генеральному прокурору, к председателю Следственного комитета, вплоть до президента Медведева, говоря о том, что в Чеченской республике грубо, систематически нарушаются российские законы, что игнорируются требования Следственного комитета, прокуратуры, что угрожают не только потерпевшим, но и следователям. Видимо, это моя активная позиция, в том числе публичные выступления вызвали такую реакцию, которая, к сожалению, является типичной для нашей страны. То есть стали разбираться не с нарушениями, о которых я говорил, а стали разбираться со мной.
Никакой тайны следствия я, естественно, не разглашал. Да, я давал подписку о неразглашении материалов дела Умарпашаева, я действительно знаю какие-то фрагменты этого уголовного дела, поскольку участвую в следственных действиях, но я никогда не раскрывал того, что является тайной следствия, никогда не раскрывал содержания документов, содержащихся в материалах уголовного дела. Я рассказывал о фактах противодействия следствию, я рассказывал о фактах нарушения закона должностными лицами МВД Чеченской республики. Эти сведения не являются тайной следствия.
– Ваш монолог, записанный Светланой Рейтер и опубликованный в журнале Esquire, кончается словами о том, что Чечня при Кадырове стала фактически независимой от России. По сравнению с людьми, которые сейчас возглавляют Чечню, правительство Дудаева было кучкой мечтателей…
– В Грозном всюду портреты Путина, трехцветные российские флаги, но этим и ограничивается принадлежность Чеченской республики к Российской Федерации. Еще нужно добавить ударное финансирование Чеченской республики из российского бюджета. Я совсем не против того, что восстановлен город Грозный и выглядит так, как мало, наверное, какой центр любого российского города. Но дело в том, что в этом городе, так красиво выглядящем с флагами Российской Федерации и развешенными везде портретами Путина, не действует российский закон. Могу вам, не рискуя раскрыть данных предварительного следствия, рассказать такой эпизод. Следственная группа Главного Следственного управления во главе с полковником юстиции идет выполнять следственные действия, проверку показаний на месте, в подразделение чеченской милиции, в обычный районный отдел внутренних дел, и следственную группу туда не пускают, более того, там начинают щелкать затворами и ведут себя по-хамски. Когда следователь говорит, что это незаконно, ему отвечают: нет, все законно, потому что у нас есть приказ местного полицейского руководства пускать только по пропускам, а у вас пропуска нет. И когда мы дальше начинаем с этой ситуацией разбираться, выясняется, что да, действительно такой приказ существует. Ну и что, что в федеральном законе Российской Федерации написано, что следователь следственного комитета по предъявлению своего служебного удостоверения имеет право проходить и осматривать что угодно, в том числе и подразделение полиции.
В данном случае федеральный закон противоречит приказу местного полицейского начальника, и действует приказ местного начальника. Мы потом несоответствие этого местного приказа федеральному закону России обжаловали в течение полугода. Этот приказ продолжает существовать до сих пор, он не отменен. Нам все инстанции, вплоть до Генеральной прокуратуры ответили, что они в этом никакого нарушения ничьих прав не видят, и это продолжает существовать. То есть в этой республике существует правовой режим, который совершенно не вписывается в федеральное законодательство России, и на это никто не реагирует. Даже когда мы обращаем на это внимание, даже когда мы носом тычем прокуроров, нам отвечают, что это есть и будет существовать дальше. Это такая политика. У нас на территории Российской Федерации создана не просто автономия, а некая территория, которая с ведома высших должностных лиц России, объявлена территорией вне российских законов. Там висят портреты президента и российские флаги, но на этом принадлежность к Российской Федерации заканчивается.
Фрагмент программы "Итоги недели"
