Елена Фанайлова: Свобода в кафе «Март». «Зима, уходи!» - так называется документальный фильм, снятый студентами Школы кино и театра Марины Разбежкиной и Михаила Угарова. Этот фильм посвящается зимним протестным событиям. Он был на фестивале в Локарно, его можно посмотреть на некоторых фестивалях в Москве, в прошлые выходные он был показан на фестивале «Московская премьера». Фильм сейчас приглашен в конкурсы и внеконкурсные программы разных фестивалей довольно авторитетных, вплоть до «Sundance». В Интернете можно посмотреть тизеры «Новой газеты», поскольку фильм выходил при ее поддержке.
За нашим столом – Марина Разбежкина, руководитель Школы документального кино и театра и соруководитель этого проекта вместе с Михаилом Угаровым, я имею в виду сейчас и школу, и фильм, о котором мы говорим; режиссеры этого фильма - Аскольд Куров, Дмитрий Кубасов, актер по прежним своим занятиям; Елена Хорева, культуролог по прежним своим занятиям; Антон Серегин, социолог по прежним своим занятиям.
Уважаемые гости, для начала - два слова о себе и о том, как вы оказались вовлечены в этот проект. Ведь, насколько я понимаю, студентов в Школе документального кино и театра много, но не всех людей эта идея зацепила.
Аскольд Куров: Началось с того, что я получил от Марины Александровны сообщение в «Facebook» о том, что «Новая газета» предложила студентам и выпускникам Школы документального кино участвовать в этом проекте, снимать подготовку и само шествие 4 февраля. Я тут же согласился, мне это было интересно, потому что мне казалось очень важным то, что происходило тогда в стране, и происходит сейчас. И очень интересно участвовать именно как документалисту в этом процессе. Когда мы впервые встретились с Дмитрием Муратовым, редактором «Новой газеты», он дал нам полную свободу действий, сказал, что мы можем снимать все, что хотим и как хотим. Для них было важно зафиксировать эти события, потому что последний раз такая гражданская активность была 20 лет назад, и с тех пор осталось не так много документальных материалов.
Елена Фанайлова: Это было, видимо, понимание не только Дмитрия Муратова, потому что то огромное количество документации стихийной, которое возникло в этот момент, говорит о том, что народу очень хотелось это делать Потому что эмоции были довольно сильные.
Дмитрий Кубасов: В «Facebook» Аскольд мне написал сообщение, что есть проект снять фильм обо всех волнениях, которые в обществе стали возникать. Я изначально не хотел принимать в этом участия, потому что я думал, что «Новая газета» будет как-то вмешиваться: как снимать, кого снимать, будет следить за тем, что мы делаем. И я сначала Аскольду написал: «Нет, скорее всего, я откажусь». А потом мне позвонил воодушевленный Аскольд, он был у Муратова, и Муратов сказал: «Делайте все, что хотите. Мы даем вам полную свободу». И это, конечно, очень зацепило, я это стал воспринимать как не какое-то политическое кино, а как материал, фактуру, в которой можно что-то поискать для кино и сделать хороший фильм.
Елена Хорева: Я присоединилась позже, чем остальные ребята. Мне 3 февраля позвонил Дима и попросил помочь им в съемке, потому что не хватало камер на всех героев. У меня на раздумье был час. Я согласилась. И пошла на митинг 4 февраля, поснимала, и в итоге осталась в проекте.
Антон Серегин: Я личного интереса в этой теме не имею, она мне не очень интересна. Но я сказал, что я поучаствую недолго, так оно и получилось. Сначала речь шла только о том, чтобы снять шествие и подготовку к шествию, что будут сниматься как бы звездные люди всей этой истории. И я это воспринял так, что нужно будет на паре мероприятий подснять этих людей.
Елена Фанайлова: Но закончилось все совсем другим. Но об этом мы поговорим чуть позже.
Марина Разбежкина: Несмотря на то, что мы никогда не занимались политикой... Мы снимали совсем другое кино, оно касается частного пространства человека, и это нам было очень интересно. У нас кино «медленное», длинно разворачивающееся. И я подумала, что вряд ли ребята смогут реагировать так быстро, потому что должен быть другой уровень реактивности во время этих событий. Но подумала, почему бы нет? Это дело документалистов – фиксировать какие-то корневые события, которые происходят в стране. И я согласилась с «Новой газетой», что мы можем поснимать. Но я тоже не думала, что это затянется так надолго. И они предполагали, что это будет только 4 февраля, большой митинг. После 4 февраля мы общались со студентами, и я поняла, что настолько интересно все, что случилось, и интересно им, что мы уже предложили «Новой газете» снимать дальше, до выборов, чтобы зафиксировать момент выборов и то, что произойдет после него в зависимости от решения. Было понятно, какое будет решение, и понятно, что могло произойти, это можно было предсказать.
И ребята начали снимать. Постепенно их стало 10 человек, которые очень активно участвовали в проекте. Это практически жизнь нон-стоп, они занимались только этим, больше ничем, насколько я понимаю, просто времени не было ни у кого, чтобы заниматься чем-то другим. Все начали искать героев, что, наверное, было самым сложным. Они чертили схемы, смотрели, кто из героев выходит на первый план, кто – на второй. Стало понятно, что герои первого плана, которых знают все, не могут быть первоплановыми героями в фильме – они малодоступны и, надо сказать, гораздо менее интересны, чем герои из толпы, которые вышли вдруг. Герои из толпы становятся главными героями в фильме, даже неизвестные, как рабочие, которых снял Антон, которые начинают фильм и заканчивают, это случайно попавшиеся мужики. Они оказались ключевыми, но этих людей никто не знает, как и многих героев фильма. Но на заднем плане непременно существуют лидеры, они начинают вдруг проявляться за счет людей из толпы, и совершенно по-другому видятся. И это очень любопытно, этому было посвящено много времени: каким образом связать их всех, чтобы это был не просто какой-то мозаичный материал, а чтобы была хотя бы внутренняя логика. Когда нет одного героя – очень сложно. 10 человек снимают – уже сложно. Если бы была нарушена стилистика, то фильм бы распался. Но, к счастью, оказалось, что они как-то очень точно по стилистике все совпали. И как я поняла, сейчас не всегда каждый может понять, кто и что снимал, ну, кроме тех материалов, когда есть какой-то выразительный герой. А когда в толпе – это съемки общие, «большой мировой разум», который все снимал.
И мне хочется, чтобы ребята рассказали, как каждый из них выбрал своего героя.
Елена Фанайлова: У меня было такое впечатление, что люди простые, не Навальный, не Чирикова, не Ольга Романова, они каким-то неожиданным образом раскрываются, доверяют вам и говорят такие вещи, которые, может быть, на камеру незнакомому человеку и не всегда говорят.
Антон Серегин: Фильм начинается с того, как в какой-то подсобке два человека на фоне Красного Знамени предприятия пролетарского труда ведут беседу на острые темы политические и пытаются выяснить, кто прав, кто виноват, кто довел Россию до такого состояния. Это двое рабочих – Василий и Виталий, которых я встретил на фабрике, на которой они всю жизнь проработали, насколько я понимаю. Фабрика совершенно заброшенная. Я там пытался найти точку для съемки, и они мне устроили экскурсию по заброшенным цехам. И я понял, что они, во-первых, очень открытые люди, а во-вторых, совершенно чужие на празднике жизни, какие-то маргинальные, и таких людей сейчас уже не существует, они как будто бы из 80-х годов выросли. И я понял, что их мнение будет очень интересно, тем более, они были готовы об этом говорить. Оказалось, что они совершенно уверены в том, что они говорят, хотя понятия не имеют о том, что происходит. И это странный заквас из каких-то исторических сведений, которые они давно уже полузабыли, из телевизионного вранья, из обыденных, народных мнений. Но получается очень смешно, когда такие люди из подвала высказывают авторитетное мнение о том, что происходит. Мы с ними очень хорошо посидели, они мне устроили настоящую пресс-конференцию, и я им очень благодарен за это.
Дмитрий Кубасов: Выяснилось, что все герои, которых мы выбрали, раскрываются в каком-то театре абсурда. Все, что происходит в стране, можно назвать театром абсурда. И мы в кино это увидели. Лично я работал над двумя героями основными – Ольга Романова и Скиф, Матвей Крылов, он же Дима Путенихин, который известен тем, что облил прокурора водой...
Елена Фанайлова: Он художник-акционист, анархист, бывший активист НБП и так далее.
Дмитрий Кубасов: У меня было внутреннее желание найти героя - молодого человека. А оппозиционные звезды – это взрослые люди. Романова, Навальный, Удальцов – это взрослые люди. Хотелось найти человека молодого, который с открытыми глазами эмоционально протащит свою молодую энергию через фильм. И я очень рад, что я Скифа откопал, до этого не зная о нем ничего. Я видел его лицо, его глаза – и понял, что его надо снимать, потому что он очень простодушный и очень открытый человек.
Елена Фанайлова: И очень эмоциональный при этом, я бы даже сказала, харизматичный в своем простодушии.
Дмитрий Кубасов: Скажу, что все крупные вещи мы снимали все вместе. Мы уже дошли до такого уровня взаимодействия, что мы друг друга могли подстраховывать. Например, если я не мог снимать Скифа, то меня подменяли коллеги. И мы сообща все время работали над фильмом.
Елена Фанайлова: А какой ключевой эпизод со Скифом?
Дмитрий Кубасов: Когда Скиф вышел на одиночный пикет, к нему случайно подошел иностранный журналист и стал с ним общаться: «Что вы здесь делаете? Почему вы здесь стоите?». И Скиф ему говорит: «Я против политики власти. Я только из тюрьмы вышел. Я облил прокурора водой». «Водой?! Какой водой?». И получается очень смешная сцена, что иностранец не понимает, за что он сидел. А за то, что просто облил прокурора водой. Это был яркий эпизод с ним.
Елена Хорева: Так получилось, что я в основном снимала на улице, уличные акции. Я каждую неделю ходила к ЦИКу, где «нацболы» и «Солидарность» устраивали акции за честные выборы, снимала, как их «винтят». Снимала «Белое кольцо».
Елена Фанайлова: А у вас не было неприятностей с теми, кто их «винтил»?
Елена Хорева: Те, кто «винтил», занимались исключительно ими. Было очень много журналистов, и мы растворялись в толпе журналистов, потому что были людьми с камерами. Проблем не было.
Елена Фанайлова: Но есть определенные законы, которые можно нарушать или не нарушать, когда вы снимаете подобного рода события. Что вы выхватывали из этих событий? И что осталось в монтаже? Я имею в виду – лица, динамику... Я понимаю, что очень увлекательно снять, как кого-то «винтят», но по-разному это можно сделать. Как вы это делали?
Елена Хорева: Происходило все само собой. Я не думала, как это снять. Я поддавалась волне.
Марина Разбежкина: Лена сняла удивительные вещи. Она очень точно сказала, что она поддавалась волне, как и очень многие ребята. Это была точная волна, они сели на какую-то верную волну. Для меня один из самых потрясающих кадров в этом фильме, снятом Леной, когда композитор Саша Маноцков дает интервью каналу «РЕН ТВ», и вдруг налетает в кадр... Гениально построен кадр, вроде бы, просто, но, как потом выяснилось, совершенно гениально: с правой стороны стоит Саша с интервьюером, а левая сторона свободна. И вдруг левая сторона заполняется народом, ОМОНом, ОМОН в секунду выхватывает Сашу, вытаскивает его из кадра, его арестовывают во время интервью. Это было потрясающе! Это придумать невозможно. Ощущение, что это было сыграно специально. И наблюдать такое можно, только если ты сел на правильную волну. Вот они все сели на такую верную волну, что они наблюдали вещи, которые не удалось заметить просто репортерам, которые приходили на митинг разово или сколько-то раз еще. Они оказывались в самом эпицентре. Или когда арестовывают вдруг Матвея с девушкой – тоже совершенно неожиданно. Они идут по площади, обнявшись, и вдруг на них налетают... Видимо, ориентировки на всех, все лица знают. А они без лозунгов, они никоим образом не демонстрируют свою причастность к какой-то партии. Но на них налетает ОМОН, их скручивают и уносят. И это все оказывается в камере, хотя никто никого, естественно, не предупреждал, но камера всегда была в нужном месте.
Аскольд Куров: Я своих героев нашел в «Мастерской протестных действий» – это регулярное собрание, которое происходило перед митингом 4 февраля. Там было очень много так называемых «гражданских» - это молодые люди, которые еще до декабрьских выборов не участвовали ни в какой политической жизни, ни в каких акциях. И вдруг что-то произошло, наступил ключевой момент, точка кипения, когда новые силы вдруг пришли на митинги, акции. И мне интересно было наблюдать за ними, как они входят в этот процесс, как они действуют, что они придумывают.
Елена Фанайлова: А кого-то из них вы можете нам представить поподробнее?
Аскольд Куров: Например, один из героев – это Алексей Шичков, известный как Леша Чайник, он организовывал раздачу бесплатного чая на митингах, потому что были сильные морозы. Он в огромных армейских термосах привозил чай, кофе на митинги и раздавал вместе со своими соратниками.
Марина Разбежкина: Была девушка в самом начале, у нее замечательный диалог со случайным прохожим по поводу президента: кто должен быть президентом. По-моему, она тоже в этой компании.
Аскольд Куров: Да. Это Надя, очень интересная девушка, она стюардесса, работает в «Аэрофлоте». А между рейсами она приезжала на митинги, акции, одиночные пикеты. И в фильме есть эпизод, когда она беседует со случайным прохожим, который увидел ее с плакатом напротив Большого театра. Они долго спорят, а в финале оказывается, что они оба за Зюганова.
Елена Фанайлова: Там у вас люди, скорее, не либеральных взглядов, и не очень даже образованные. А такие, которые за Зюганова, которые имеют свое простое представление, с хитринкой, простые русские мужики, у которых отрывочные сведения из истории, из мира массмедиа, и еще собственный здравый смысл, - мне показалось, что довольно много таких героев. Например, водитель такси, который рассуждает про это все. Антон, может быть, вы, как социолог, поделитесь своими наблюдениями?
Антон Серегин: Самое интересное в этом фильме – это то, как простые люди, не стоящие в первых рядах оппозиции, воспринимают все это. Мы видим, что такой важный политический повод, как выбор управляющей верхушки страны, становится для всех людей своеобразным магнитом, когда вдруг из них вытягивается все, о чем они давно хотели сказать. И хочется сказать настолько сильно, что не получается сказать внятно, вразумительно, но все очень понятно. А понятно то, что все хотят каких-то перемен, но их очень при этом боятся, понимают свою собственную ответственность, хотят быть очень важными, а в итоге все получается очень смешно. И в этой картине, мне кажется, нам удалось уловить эмоциональную мозаику всего происходящего. Всем нужно высказаться, нужно себя показать. Говорили, что в кино, дескать, много фриков. В общем-то, фриковатость попрела, скажем так, в это время.
Елена Фанайлова: Уже в материале? То есть вы ничего не придумывали, вы специально это не выдергивали?
Антон Серегин: Нет, конечно. Мне кажется, это связано с тем, что все чувствуют, что момент важный, что нужно что-то сделать, а что сделать – не совсем понятно, но как-то нужно себя проявить. А нам оставалось только все это фиксировать.
Марина Разбежкина: Если говорить о фриках, то «фриковатость поперла» не только из людей, совершенно непричастных к политике, но и из политиков. Иногда ты смотришь на них и понимаешь, что и это не вариант, при всей симпатии, допустим, к либеральному движению, потому что этот человек на самом деле очень плохо осознает, что он делает, как он выглядит, что он говорит.
Елена Фанайлова: Это важное замечание. Я бы сформулировала это как отсутствие политического инструментария. Это было замечено многими моими друзьями, у которых есть опыт жизни в Европе, или же журналистами иностранными, которые здесь работают. Они сказали: «Все хорошо, энергия была замечательной, но инструмента работы на митингах нет». Возможно, это потому, что последние события с подъемом гражданского движения были 20 лет назад, и этот опыт утрачен или не был приобретен.
А что с вашими героями сейчас? Вы успеваете следить за ними? Может быть, они посмотрели этот фильм. Вы как-то общаетесь с ними?
Аскольд Куров: Да, я общаюсь со своими героями через «Facebook» или встречаюсь. Мне казалось, что после того, как не оправдались их ожидания на выборах или после, энтузиазм пропадет, сойдет на нет, но они как-то очень активно включились в те процессы, которые происходят в стране, они продолжают ходить на митинги и заниматься конкретными делами. Например, они ездили в Крымск, организовывали там помощь, жили в лагере. Они приходят на показы, видели фильм. Вот Леша Шичков уже много раз, наверное, 6 или 7 видел, и он говорит, что для него этот фильм как альбом с детскими фотографиями – интересно смотреть, как мы изменились за короткое время. И многие из них понимают, что в фильме они выглядят иногда, наверное, смешно, наивно, фриковато, но они это принимают, не отторгают.
Дмитрий Кубасов: Они с большим удовольствием ходят на фильм. Мероприятие создается в «Facebook». Ольга Романова неоднократно приходила на фильм, в «Facebook» писала, что «я уже не могу его смотреть, но не могу и оторваться». Уже десятки раз она пересматривала, всем показывает, просит диски. Скиф все время появляется на наших мероприятиях. И не то что мы их зовем, они сами приходят. Было уже много показов и в Москве, и в провинции, и они с радостью смотрят, им нравится. А человеческое общение осталось. Но сейчас все занимаются своими делами, потому что у них все-таки политическая направленность, а я не политик, не оппозиционер, это разные вещи. С другой стороны, как оказалось, это очень узкий круг людей. Мы все время их видим. Сейчас снимается фильм «Срок» Костомарова и Расторгуева – и все те же люди. То есть это очень узкое сообщество.
Марина Разбежкина: Несколько наших ребят присоединились к съемкам «Срока», они тоже снимают фрагменты, и Лена, и Дима, и Аскольд, они участвуют в работе над «Сроком».
Елена Фанайлова: Лена, а что снимается в фильме «Срок»? Я очень надеюсь поговорить и с его создателями здесь.
Елена Хорева: Сейчас ребята хотят расширить свою тему, не только на политическую тематику снимать сюжеты, но...
Марина Разбежкина: Я разговаривала и с Сашей, и с Пашей. Они пытаются понять, что еще, кроме политики, является очень важным для людей, не только в Москве, но и в провинции.
Елена Фанайлова: Давайте о провинции и поговорим. Были ли у вас герои из провинции? Какова география этого фильма? И если вы показывали этот фильм в провинции, как люди там воспринимают это кино?
Аскольд Куров: География съемок такая – мы снимали в Питере, в Казани, в Нижнем Новгороде и в Смоленске. Дима Кубасов был в нескольких экспедициях. Денис Клеблеев, Надежда Леонтьева, Аня Моисеенко и Леша Жириков ездили. По поводу показов. Прошло уже несколько показов в провинции - Новосибирск, Волгоград, Саратов, Воронеж. Там с интересом воспринимают зрители, у них есть определенные ожидания к этому фильму. Они хотят понять, что же происходило тогда. Они не верят новостям на телеканалах, они не видели это воочию, только какие-то обрывки в «Facebook», в социальных сетях, в Интернете. И иногда эти ожидания не оправдываются. Одна из претензий к фильмам – складывается впечатление абсурда происходящего, на что мне приходилось отвечать, что, в принципе, это отражает реальную ситуацию. Потому что мы сами не понимаем, что происходило тогда и происходит сейчас. А в целом очень хорошо принимают, и не только в России. Мы недавно вернулись из Локарно, и мы очень опасались, что вне контекста зарубежному зрителю будет непонятно вообще ничего, если уж нам самим далеко не все понятно. Оказалось, что это не так. Они очень внимательно следят за новостями из России, им интересно, что у нас здесь происходит. И судя по реакции зала... А надо сказать, что на фестивале у нас было 6 показов, и всегда залы были переполнены.
Марина Разбежкина: Дополнительные показы сделали, потому что люди не смогли попасть и потребовали, чтобы им все-таки показали фильм, и еще назначили показ, что не так часто бывает на фестивалях класса «А».
Елена Фанайлова: А какие-то вопросы иностранцы задавали вам? Было что-то, что они хотели прояснить для себя?
Аскольд Куров: Они спрашивали, было ли страшно снимать, опасаемся ли мы за последствия, видел ли фильм Путин, как мы относимся к «Pussy Riot» и так далее.
Дмитрий Кубасов: Я несколько месяцев съемок... то есть все рождалось не умозрительно, все наши переключения на одних, на других людей, на поиск – это все рождалось из материала, из героев, когда мы втянулись в процесс и достигли понимания, что нам нужно. Я не могу сказать, что мы показали какую-то одну сторону, мы показали очень много разных людей, вопрос только в пропорциях. Вот в пропорциях мы недобрали, потому что если сравнивать, сколько процентов отведено оппозиционерам московским и простым людям, то здесь провинциальные люди пропутинские проигрывают. Мы столкнулись с такой странной ситуацией, что люди, которые за Путина, они почему-то отказывались сниматься в кино, и это было для нас проблемой. Мы пытались выходить и на штаб Путина, на Говорухина, на «единороссов». Но возникла странная ситуация, что они наотрез отказывались сниматься. В Смоленске я нашел одного члена партии «Молодая гвардия», «Россия молодая», я завербовался в автобус, который ехал на «путинг» в Москву 23 февраля. И этот человек был насколько закрыт от камеры, что он даже боялся сниматься в каких-то бытовых условиях. Он, как радио, рассказывал свои мысли, он этого не боялся, все анализировал. Я ему сказал: «Анатолий, давайте мы снимем, как вы дома собираетесь на митинг». Потому что он мне рассказывал, что бабушка ему испекла пирожки. «Вкусный» эпизод в фильме. Он говорит: «Ни в коем случае! Нельзя!». Ну, нельзя так нельзя. Такое впечатление, что они что-то скрывают. И поэтому у нас была с этим действительно проблема. Поэтому так мало в фильме оказалось таких людей. Аскольд снял очень хорошую «нашистку», которая внятно на «Белом кольце» объясняет свои позиции и так далее.
Елена Фанайлова: Это совершенно молодая девушка, насколько я помню.
Марина Разбежкина: И она не похожа на фрика. Она нам очень ценна, потому что она какой-то очень внятной барышней оказалась.
Аскольд Куров: Совсем не «Света из Иваново». Она образована, она искренне верит в свои убеждения и умеет дискутировать. Кстати, в том эпизоде, когда она спорит с людьми, которые пришли с белыми лентами на «Белое кольцо», она почему-то выглядит убедительнее. К сожалению, нам не удалось ее снимать дальше - она заболела или не смогла, не знаю. Но, действительно, сложнее было найти героев на той стороне. Мы очень хотели снимать поезд, который шел с Урала, «Уралвагонзавод», который вез рабочих на митинг в поддержку Путина 23 февраля. И всю дорогу у них проходили какие-то занятия, политинформации, они рисовали плакаты, готовились. Но нам не разрешили там снимать, все это было засекречено. И в каждом вагоне находилось по два сотрудника спецслужб, которые почему-то их охраняли от внешнего мира.
Елена Фанайлова: Журналистов туда вообще не пустили?
Аскольд Куров: Может быть, каких-то официальных пустили, но людей с улицы туда не пускали.
Марина Разбежкина: Я фильм смотрела уже много раз, и я поняла, что на пропутинской стороне все боятся выглядеть частными людьми. Такое впечатление, что у них вообще нет частной жизни. Они не сыновья, не дети, у них нет бабушек, они не едят пирожки. Они – пламенные ленинцы, и этим они себя определяют, не их определяют. Они говорят общие слова для всех, как правило, у них нет индивидуальных средств выражения, как это может быть у нормальных людей, которые разделяют ту или иную позицию. Они все – как часть какой-то запущенной машины, нет ощущения индивидуальности ни в ком, и это поразительно. Пожалуй, только в единственном эпизоде пропутинском, который ребята сняли в Нижегородской области, - это совершенно фантастическая секта. Я о ней много слышала, но я не представляла, что можно снять такой фантастический эпизод. Снимал Денис Клеблеев внутри. Пустили только одного человека туда.
Дмитрий Кубасов: Есть село Большая Ельня в Нижегородской области. Там находится Храм «Воскрешающая Русь». И настоятельница этого храма уверяет, что в этом храме замироточила икона Путина.
Елена Фанайлова: Такая икона существует, что ли?
Дмитрий Кубасов: Да, икона Путина замироточила. И мы поехали туда на машине, нашли эту церковь. Это все сектантские вещи, а Денис у нас по этой теме. Денис постучался в ворота, зашел, его не было где-то часа 1,5, он там о чем-то договаривался. А потом зеленый вышел и говорит: «Давайте водки выпьем». «Ну что, разрешили?», - «Да, завтра в 9 утра я иду на службу». И Денис снимал. Матушка Фотиния – настоятельница этого храма, сумасшедшая женщина, в прошлом какая-то бизнесменка, сидела в тюрьме – построила этот храм. И она дала возможность Денису снять службу, где она говорит, что «не просто так в Интернете пишут, что в этом храме замироточила икона Путина, он ко мне явился, но в другой плоти». То есть там «03» стопроцентный, но это отражает весь бред, в котором живет часть страны. На службе они поют песню: «Пусть всегда будет Солнце...». И она говорит: «Путин – это капитан нашего корабля, мы должны его любить, а Россия – это «палата номер шесть», мы все уже сумасшедшие, а вот Путин...». Там есть мощные вещи.
Елена Фанайлова: Елена, а вам не обидно, что вы пропустили майские события, я имею в виду «ОккупайАбай», и сейчас все события вокруг «Pussy Riot», которые происходили вокруг суда?
Елена Хорева: Естественно, мы бы обратили на это внимание. Но мы, как люди, все равно не в стороне, мы следим за этим, и неважно, отражено это в нашем фильме или нет. Все события вокруг «Pussy Riot» снимали в сроки. И у Хамовнического суда в последний день, когда выносили приговор, собралась большая толпа людей, по-моему, тысячи 2. И было такое впечатление, что сейчас что-то начнется, что будет продолжение всей этой истории. Но люди разошлись, ничего не произошло. Но мне кажется, что осенью что-то будет. И мы все это будем снимать. Мы от этой темы не отходим, потому что кажется, что это очень важно.
Антон Серегин: Мне кажется, что этот фильм выполнил свою функцию. А нужно ли снимать дальше... Должен быть драйв. Просто люди устали немножечко, мне кажется, это снимать. И соберемся ли мы все снова снимать – я не знаю. Фильм хорошо отражает, мне кажется, хронику начала всего этого, а уже дальше есть проект «Срок». В общем, найдется, кому снимать.
Елена Фанайлова: Как мне кажется, на этой своей зимней работе вы приобрели определенную оптику, то, как вы смотрите на все события. Вот что бы вы лично для себя, снимая свое кино такого рода, выхватывали из того калейдоскопа событий, который происходил, начиная с мая этого года? Если это можно вообразить.
Дмитрий Кубасов: Я не совсем согласен, потому что оптику нам поменяли в Школе Разбежкиной, она там устоялась. С этой оптикой мы и снимали этот фильм. Мы не журналисты, мы понимаем, что это не телевизионный взгляд, и мы постарались внести взгляд режиссерский во всю эту историю. Меня, например, не очень интересуют энциклопедические вещи, меня не очень интересует в фильме, кто победит, кто станет президентом. Мы не расследование проводим, это не журналистское расследование. А погрузиться, увидеть человека в такой фактуре, в таких обстоятельствах. Для нас приоритет – это человек. Конечно, можно себе что-то придумать, что может быть интересно, но все равно все зависит от героя, которого ты снимаешь.
Елена Фанайлова: А православные активисты, которые пришли на премьеру спектакля о процессе над «Pussy Riot» в Хамовническом суде в «Театр.doc», которые там пытались устроить скандал, и их снимало НТВ, они не могли бы стать героями вашего следующего документального наблюдения?
Марина Разбежкина: Пятеро ребят из нашей школы снимали в этот вечер в театре. Мы не ждали появления этих молодцов в театре, мы просто снимали то, что там происходит, это был разговор с адвокатами, с Петей Верзиловым, мужем Нади Толоконниковой, с ребятами из «Новой газеты». Мы ждали актрис, которые хотели бы работать над спектаклем об этом процессе. Наши ребята собрались в театре и очень подробно все документировали. Лена с Димой снимали для «Срока». И большой подарок для кинематографистов после двух часов разговора – вдруг включился свет, появилась камера НТВ и вышли эти странные ребята, которые стали произносить чудовищные речи. Мне они напомнили болельщиков «Спартака», потому что это были речевки.
Елена Фанайлова: А что они скандировали?
Елена Хорева: Они сказали: «Мы и так дали вам уже два часа. Почему вы тут сидите и обсуждаете это дело?».
Марина Разбежкина: Они скандировали: «Почему вы не любите Россию? Почему вы не любите русский народ? Мы – православные активисты, православные христиане. Мы за русский народ». И их нельзя было сбить. Мы спрашивали: «Вы представьтесь, как вас зовут». А они говорили: «Мы – православные христиане». Они свою индивидуальность задвинули за эти речевки. При том они были очень активными, они были узнаны, потому что они сейчас мелькают практически во всех роликах. Они устраивают всякие индивидуальные суды над людьми, которые носят майки с изображением «Pussy Riot». И они почему-то очень точно появляются в этих местах вместе с камерой НТВ. И я думаю, что эти люди запущены как вирус в жизнь, точно так же, как запущены люди, которые рубят кресты. Это чья-то одна большая, шалая идея таким образом развести весь народ на две стороны. Понятно, что ни эти люди не имеют к православию по-настоящему, к вере никакого отношения, ни те, кто рубит кресты, не имеют отношения к левому движению. Это совершенно шалый народ, который был запущен как вирус в Интернет, как вирус в жизнь. Я пыталась с ними поговорить. Я осталась после того, как все ушли. Дима остался снимать до конца. И мы не смогли из них выбить ни одного живого слова.
Дмитрий Кубасов: Я снимал. Один из них мне сказал: «Ты ведь «В контакт» сольешь видео. Дай мне потом ссылку, я посмотрю – интересно, как я получился». Я очень много снимал, весь этот бред. Потом я выключил камеру и стал с ним говорить по-человечески: «Как тебя зовут?». Он говорит: «А это важно? Ты в Бога веришь?», - «Ну да». «Скажи мне заповеди», - «Подожди! Чем ты занимаешься? Где ты учился? Кто вы такие? Что происходит?». И этот человек сразу включает агрессию, опять лозунги. Человек находится в какой-то роли, и я не смог увидеть его настоящего. Это какая-то, кажется, завербованная история, и это очень страшно. У них средство массовой информации – НТВ. А мы знаем, что этот канал смотрит огромное количество людей. И к сожалению, в нашей стране очень много людей, наверное, разделяют вот это плакатное существование, и это страшно. И мне кажется, что они настолько уверены в своей победе, что будут какие-то не очень хорошие вещи происходить.
Аскольд Куров: Очень интересно то, что сейчас происходит, благодаря процессу над «Pussy Riot». Давнишний внутрицерковный конфликт вдруг вышел наружу, и за ним начали наблюдать. Это началось еще в начале 90-х, когда правящей верхушке РПЦ, скажем, было выгодно, чтобы существовало обрядовое язычество, чтобы была какая-то масса, которой легко управлять. И были очень живые силы, они есть в церкви, это люди образованные, по-настоящему верующие и преданные, для которых существует Евангелие, существует Христос. И это противостояние происходило очень давно. А сейчас это все вышло наружу, и за этим уже начали наблюдать все. Это уже какой-то общественный процесс. Сейчас появился дьякон Сергей Баранов, который обратился с открытым письмом к патриарху и вышел из РПЦ. Появилось несколько мирян, которые тоже с открытым письмом вышли из РПЦ. Я думаю, что это важно, и конечно, это нужно снимать и за этим нужно наблюдать.
Марина Разбежкина: Есть вменяемые священники, и мы видим, как они разговаривают через Интернет со своей паствой. Но я в Интернете увидела фотографию этих двух молодцов, ворвавшихся в театр, которые были сфотографированы с Всеволодом Чаплиным. И это тоже характеристика церкви - если она принимает в свои ряды боевые дружины, очень невнятно формулирующие себя, но очень внятно старающиеся внести раскол даже в церковное сообщество.
Елена Фанайлова: Вот если можно представить себя через 10 лет, что бы вы снимали?
Дмитрий Кубасов: Я понимаю, что надо работать, и все. Я не знаю, что будет через полгода-год, не то что через 10 лет.
Елена Хорева: Планов нет пока, все должно подвернуться под руку. Может, мы эмигрируем. А может, в тюрьму сядем.
Антон Серегин: Я думаю, что бы ни происходило, надо снимать то, как люди живут. Люди всегда как-то живут, всегда имеют какие-то желания, им очень хочется жить хорошо. И попытки жить хорошо нужно обязательно фиксировать, и желательно – по всей стране.
Аскольд Куров: 10 лет – это большой срок. Я надеюсь, что я буду снимать. И надеюсь, что всегда будут события, которые интересно снимать и фиксировать. Я думаю, что в России через 10 лет, к сожалению или к счастью, ничего радикально не изменится, что станет скучно жить, скучно снимать. А оптика действительно изменилась. Появился интерес не к частным лицам, а еще и к событиям масштабным.
Марина Разбежкина: Я думаю, что самое страшное, если через 10 лет мы будем снимать то же самое – митинги, протестное движение и так далее. Очень бы хотелось, чтобы было какое-то движение, куда-то двигаться, чтобы люди начали жить нормальной жизнью. Хотя для документалиста нормальная жизнь гораздо менее интересна, чем жизнь ненормальная. И Россия – лакомый кусок для документалиста. Нигде не бывает так интересно, как здесь. Я думаю, что нам будет интересно жить, во всяком случае – ребятам, точно через 10 лет. Но очень надеюсь, что они будут снимать другие сюжеты.
За нашим столом – Марина Разбежкина, руководитель Школы документального кино и театра и соруководитель этого проекта вместе с Михаилом Угаровым, я имею в виду сейчас и школу, и фильм, о котором мы говорим; режиссеры этого фильма - Аскольд Куров, Дмитрий Кубасов, актер по прежним своим занятиям; Елена Хорева, культуролог по прежним своим занятиям; Антон Серегин, социолог по прежним своим занятиям.
Уважаемые гости, для начала - два слова о себе и о том, как вы оказались вовлечены в этот проект. Ведь, насколько я понимаю, студентов в Школе документального кино и театра много, но не всех людей эта идея зацепила.
Аскольд Куров: Началось с того, что я получил от Марины Александровны сообщение в «Facebook» о том, что «Новая газета» предложила студентам и выпускникам Школы документального кино участвовать в этом проекте, снимать подготовку и само шествие 4 февраля. Я тут же согласился, мне это было интересно, потому что мне казалось очень важным то, что происходило тогда в стране, и происходит сейчас. И очень интересно участвовать именно как документалисту в этом процессе. Когда мы впервые встретились с Дмитрием Муратовым, редактором «Новой газеты», он дал нам полную свободу действий, сказал, что мы можем снимать все, что хотим и как хотим. Для них было важно зафиксировать эти события, потому что последний раз такая гражданская активность была 20 лет назад, и с тех пор осталось не так много документальных материалов.
Елена Фанайлова: Это было, видимо, понимание не только Дмитрия Муратова, потому что то огромное количество документации стихийной, которое возникло в этот момент, говорит о том, что народу очень хотелось это делать Потому что эмоции были довольно сильные.
Дмитрий Кубасов: В «Facebook» Аскольд мне написал сообщение, что есть проект снять фильм обо всех волнениях, которые в обществе стали возникать. Я изначально не хотел принимать в этом участия, потому что я думал, что «Новая газета» будет как-то вмешиваться: как снимать, кого снимать, будет следить за тем, что мы делаем. И я сначала Аскольду написал: «Нет, скорее всего, я откажусь». А потом мне позвонил воодушевленный Аскольд, он был у Муратова, и Муратов сказал: «Делайте все, что хотите. Мы даем вам полную свободу». И это, конечно, очень зацепило, я это стал воспринимать как не какое-то политическое кино, а как материал, фактуру, в которой можно что-то поискать для кино и сделать хороший фильм.
Елена Хорева: Я присоединилась позже, чем остальные ребята. Мне 3 февраля позвонил Дима и попросил помочь им в съемке, потому что не хватало камер на всех героев. У меня на раздумье был час. Я согласилась. И пошла на митинг 4 февраля, поснимала, и в итоге осталась в проекте.
Антон Серегин: Я личного интереса в этой теме не имею, она мне не очень интересна. Но я сказал, что я поучаствую недолго, так оно и получилось. Сначала речь шла только о том, чтобы снять шествие и подготовку к шествию, что будут сниматься как бы звездные люди всей этой истории. И я это воспринял так, что нужно будет на паре мероприятий подснять этих людей.
Елена Фанайлова: Но закончилось все совсем другим. Но об этом мы поговорим чуть позже.
Марина Разбежкина: Несмотря на то, что мы никогда не занимались политикой... Мы снимали совсем другое кино, оно касается частного пространства человека, и это нам было очень интересно. У нас кино «медленное», длинно разворачивающееся. И я подумала, что вряд ли ребята смогут реагировать так быстро, потому что должен быть другой уровень реактивности во время этих событий. Но подумала, почему бы нет? Это дело документалистов – фиксировать какие-то корневые события, которые происходят в стране. И я согласилась с «Новой газетой», что мы можем поснимать. Но я тоже не думала, что это затянется так надолго. И они предполагали, что это будет только 4 февраля, большой митинг. После 4 февраля мы общались со студентами, и я поняла, что настолько интересно все, что случилось, и интересно им, что мы уже предложили «Новой газете» снимать дальше, до выборов, чтобы зафиксировать момент выборов и то, что произойдет после него в зависимости от решения. Было понятно, какое будет решение, и понятно, что могло произойти, это можно было предсказать.
И ребята начали снимать. Постепенно их стало 10 человек, которые очень активно участвовали в проекте. Это практически жизнь нон-стоп, они занимались только этим, больше ничем, насколько я понимаю, просто времени не было ни у кого, чтобы заниматься чем-то другим. Все начали искать героев, что, наверное, было самым сложным. Они чертили схемы, смотрели, кто из героев выходит на первый план, кто – на второй. Стало понятно, что герои первого плана, которых знают все, не могут быть первоплановыми героями в фильме – они малодоступны и, надо сказать, гораздо менее интересны, чем герои из толпы, которые вышли вдруг. Герои из толпы становятся главными героями в фильме, даже неизвестные, как рабочие, которых снял Антон, которые начинают фильм и заканчивают, это случайно попавшиеся мужики. Они оказались ключевыми, но этих людей никто не знает, как и многих героев фильма. Но на заднем плане непременно существуют лидеры, они начинают вдруг проявляться за счет людей из толпы, и совершенно по-другому видятся. И это очень любопытно, этому было посвящено много времени: каким образом связать их всех, чтобы это был не просто какой-то мозаичный материал, а чтобы была хотя бы внутренняя логика. Когда нет одного героя – очень сложно. 10 человек снимают – уже сложно. Если бы была нарушена стилистика, то фильм бы распался. Но, к счастью, оказалось, что они как-то очень точно по стилистике все совпали. И как я поняла, сейчас не всегда каждый может понять, кто и что снимал, ну, кроме тех материалов, когда есть какой-то выразительный герой. А когда в толпе – это съемки общие, «большой мировой разум», который все снимал.
И мне хочется, чтобы ребята рассказали, как каждый из них выбрал своего героя.
Елена Фанайлова: У меня было такое впечатление, что люди простые, не Навальный, не Чирикова, не Ольга Романова, они каким-то неожиданным образом раскрываются, доверяют вам и говорят такие вещи, которые, может быть, на камеру незнакомому человеку и не всегда говорят.
Антон Серегин: Фильм начинается с того, как в какой-то подсобке два человека на фоне Красного Знамени предприятия пролетарского труда ведут беседу на острые темы политические и пытаются выяснить, кто прав, кто виноват, кто довел Россию до такого состояния. Это двое рабочих – Василий и Виталий, которых я встретил на фабрике, на которой они всю жизнь проработали, насколько я понимаю. Фабрика совершенно заброшенная. Я там пытался найти точку для съемки, и они мне устроили экскурсию по заброшенным цехам. И я понял, что они, во-первых, очень открытые люди, а во-вторых, совершенно чужие на празднике жизни, какие-то маргинальные, и таких людей сейчас уже не существует, они как будто бы из 80-х годов выросли. И я понял, что их мнение будет очень интересно, тем более, они были готовы об этом говорить. Оказалось, что они совершенно уверены в том, что они говорят, хотя понятия не имеют о том, что происходит. И это странный заквас из каких-то исторических сведений, которые они давно уже полузабыли, из телевизионного вранья, из обыденных, народных мнений. Но получается очень смешно, когда такие люди из подвала высказывают авторитетное мнение о том, что происходит. Мы с ними очень хорошо посидели, они мне устроили настоящую пресс-конференцию, и я им очень благодарен за это.
Дмитрий Кубасов: Выяснилось, что все герои, которых мы выбрали, раскрываются в каком-то театре абсурда. Все, что происходит в стране, можно назвать театром абсурда. И мы в кино это увидели. Лично я работал над двумя героями основными – Ольга Романова и Скиф, Матвей Крылов, он же Дима Путенихин, который известен тем, что облил прокурора водой...
Елена Фанайлова: Он художник-акционист, анархист, бывший активист НБП и так далее.
Дмитрий Кубасов: У меня было внутреннее желание найти героя - молодого человека. А оппозиционные звезды – это взрослые люди. Романова, Навальный, Удальцов – это взрослые люди. Хотелось найти человека молодого, который с открытыми глазами эмоционально протащит свою молодую энергию через фильм. И я очень рад, что я Скифа откопал, до этого не зная о нем ничего. Я видел его лицо, его глаза – и понял, что его надо снимать, потому что он очень простодушный и очень открытый человек.
Елена Фанайлова: И очень эмоциональный при этом, я бы даже сказала, харизматичный в своем простодушии.
Дмитрий Кубасов: Скажу, что все крупные вещи мы снимали все вместе. Мы уже дошли до такого уровня взаимодействия, что мы друг друга могли подстраховывать. Например, если я не мог снимать Скифа, то меня подменяли коллеги. И мы сообща все время работали над фильмом.
Елена Фанайлова: А какой ключевой эпизод со Скифом?
Дмитрий Кубасов: Когда Скиф вышел на одиночный пикет, к нему случайно подошел иностранный журналист и стал с ним общаться: «Что вы здесь делаете? Почему вы здесь стоите?». И Скиф ему говорит: «Я против политики власти. Я только из тюрьмы вышел. Я облил прокурора водой». «Водой?! Какой водой?». И получается очень смешная сцена, что иностранец не понимает, за что он сидел. А за то, что просто облил прокурора водой. Это был яркий эпизод с ним.
Елена Хорева: Так получилось, что я в основном снимала на улице, уличные акции. Я каждую неделю ходила к ЦИКу, где «нацболы» и «Солидарность» устраивали акции за честные выборы, снимала, как их «винтят». Снимала «Белое кольцо».
Елена Фанайлова: А у вас не было неприятностей с теми, кто их «винтил»?
Елена Хорева: Те, кто «винтил», занимались исключительно ими. Было очень много журналистов, и мы растворялись в толпе журналистов, потому что были людьми с камерами. Проблем не было.
Елена Фанайлова: Но есть определенные законы, которые можно нарушать или не нарушать, когда вы снимаете подобного рода события. Что вы выхватывали из этих событий? И что осталось в монтаже? Я имею в виду – лица, динамику... Я понимаю, что очень увлекательно снять, как кого-то «винтят», но по-разному это можно сделать. Как вы это делали?
Елена Хорева: Происходило все само собой. Я не думала, как это снять. Я поддавалась волне.
Марина Разбежкина: Лена сняла удивительные вещи. Она очень точно сказала, что она поддавалась волне, как и очень многие ребята. Это была точная волна, они сели на какую-то верную волну. Для меня один из самых потрясающих кадров в этом фильме, снятом Леной, когда композитор Саша Маноцков дает интервью каналу «РЕН ТВ», и вдруг налетает в кадр... Гениально построен кадр, вроде бы, просто, но, как потом выяснилось, совершенно гениально: с правой стороны стоит Саша с интервьюером, а левая сторона свободна. И вдруг левая сторона заполняется народом, ОМОНом, ОМОН в секунду выхватывает Сашу, вытаскивает его из кадра, его арестовывают во время интервью. Это было потрясающе! Это придумать невозможно. Ощущение, что это было сыграно специально. И наблюдать такое можно, только если ты сел на правильную волну. Вот они все сели на такую верную волну, что они наблюдали вещи, которые не удалось заметить просто репортерам, которые приходили на митинг разово или сколько-то раз еще. Они оказывались в самом эпицентре. Или когда арестовывают вдруг Матвея с девушкой – тоже совершенно неожиданно. Они идут по площади, обнявшись, и вдруг на них налетают... Видимо, ориентировки на всех, все лица знают. А они без лозунгов, они никоим образом не демонстрируют свою причастность к какой-то партии. Но на них налетает ОМОН, их скручивают и уносят. И это все оказывается в камере, хотя никто никого, естественно, не предупреждал, но камера всегда была в нужном месте.
Аскольд Куров: Я своих героев нашел в «Мастерской протестных действий» – это регулярное собрание, которое происходило перед митингом 4 февраля. Там было очень много так называемых «гражданских» - это молодые люди, которые еще до декабрьских выборов не участвовали ни в какой политической жизни, ни в каких акциях. И вдруг что-то произошло, наступил ключевой момент, точка кипения, когда новые силы вдруг пришли на митинги, акции. И мне интересно было наблюдать за ними, как они входят в этот процесс, как они действуют, что они придумывают.
Елена Фанайлова: А кого-то из них вы можете нам представить поподробнее?
Аскольд Куров: Например, один из героев – это Алексей Шичков, известный как Леша Чайник, он организовывал раздачу бесплатного чая на митингах, потому что были сильные морозы. Он в огромных армейских термосах привозил чай, кофе на митинги и раздавал вместе со своими соратниками.
Марина Разбежкина: Была девушка в самом начале, у нее замечательный диалог со случайным прохожим по поводу президента: кто должен быть президентом. По-моему, она тоже в этой компании.
Аскольд Куров: Да. Это Надя, очень интересная девушка, она стюардесса, работает в «Аэрофлоте». А между рейсами она приезжала на митинги, акции, одиночные пикеты. И в фильме есть эпизод, когда она беседует со случайным прохожим, который увидел ее с плакатом напротив Большого театра. Они долго спорят, а в финале оказывается, что они оба за Зюганова.
Елена Фанайлова: Там у вас люди, скорее, не либеральных взглядов, и не очень даже образованные. А такие, которые за Зюганова, которые имеют свое простое представление, с хитринкой, простые русские мужики, у которых отрывочные сведения из истории, из мира массмедиа, и еще собственный здравый смысл, - мне показалось, что довольно много таких героев. Например, водитель такси, который рассуждает про это все. Антон, может быть, вы, как социолог, поделитесь своими наблюдениями?
Антон Серегин: Самое интересное в этом фильме – это то, как простые люди, не стоящие в первых рядах оппозиции, воспринимают все это. Мы видим, что такой важный политический повод, как выбор управляющей верхушки страны, становится для всех людей своеобразным магнитом, когда вдруг из них вытягивается все, о чем они давно хотели сказать. И хочется сказать настолько сильно, что не получается сказать внятно, вразумительно, но все очень понятно. А понятно то, что все хотят каких-то перемен, но их очень при этом боятся, понимают свою собственную ответственность, хотят быть очень важными, а в итоге все получается очень смешно. И в этой картине, мне кажется, нам удалось уловить эмоциональную мозаику всего происходящего. Всем нужно высказаться, нужно себя показать. Говорили, что в кино, дескать, много фриков. В общем-то, фриковатость попрела, скажем так, в это время.
Елена Фанайлова: Уже в материале? То есть вы ничего не придумывали, вы специально это не выдергивали?
Антон Серегин: Нет, конечно. Мне кажется, это связано с тем, что все чувствуют, что момент важный, что нужно что-то сделать, а что сделать – не совсем понятно, но как-то нужно себя проявить. А нам оставалось только все это фиксировать.
Марина Разбежкина: Если говорить о фриках, то «фриковатость поперла» не только из людей, совершенно непричастных к политике, но и из политиков. Иногда ты смотришь на них и понимаешь, что и это не вариант, при всей симпатии, допустим, к либеральному движению, потому что этот человек на самом деле очень плохо осознает, что он делает, как он выглядит, что он говорит.
Елена Фанайлова: Это важное замечание. Я бы сформулировала это как отсутствие политического инструментария. Это было замечено многими моими друзьями, у которых есть опыт жизни в Европе, или же журналистами иностранными, которые здесь работают. Они сказали: «Все хорошо, энергия была замечательной, но инструмента работы на митингах нет». Возможно, это потому, что последние события с подъемом гражданского движения были 20 лет назад, и этот опыт утрачен или не был приобретен.
А что с вашими героями сейчас? Вы успеваете следить за ними? Может быть, они посмотрели этот фильм. Вы как-то общаетесь с ними?
Аскольд Куров: Да, я общаюсь со своими героями через «Facebook» или встречаюсь. Мне казалось, что после того, как не оправдались их ожидания на выборах или после, энтузиазм пропадет, сойдет на нет, но они как-то очень активно включились в те процессы, которые происходят в стране, они продолжают ходить на митинги и заниматься конкретными делами. Например, они ездили в Крымск, организовывали там помощь, жили в лагере. Они приходят на показы, видели фильм. Вот Леша Шичков уже много раз, наверное, 6 или 7 видел, и он говорит, что для него этот фильм как альбом с детскими фотографиями – интересно смотреть, как мы изменились за короткое время. И многие из них понимают, что в фильме они выглядят иногда, наверное, смешно, наивно, фриковато, но они это принимают, не отторгают.
Дмитрий Кубасов: Они с большим удовольствием ходят на фильм. Мероприятие создается в «Facebook». Ольга Романова неоднократно приходила на фильм, в «Facebook» писала, что «я уже не могу его смотреть, но не могу и оторваться». Уже десятки раз она пересматривала, всем показывает, просит диски. Скиф все время появляется на наших мероприятиях. И не то что мы их зовем, они сами приходят. Было уже много показов и в Москве, и в провинции, и они с радостью смотрят, им нравится. А человеческое общение осталось. Но сейчас все занимаются своими делами, потому что у них все-таки политическая направленность, а я не политик, не оппозиционер, это разные вещи. С другой стороны, как оказалось, это очень узкий круг людей. Мы все время их видим. Сейчас снимается фильм «Срок» Костомарова и Расторгуева – и все те же люди. То есть это очень узкое сообщество.
Марина Разбежкина: Несколько наших ребят присоединились к съемкам «Срока», они тоже снимают фрагменты, и Лена, и Дима, и Аскольд, они участвуют в работе над «Сроком».
Елена Фанайлова: Лена, а что снимается в фильме «Срок»? Я очень надеюсь поговорить и с его создателями здесь.
Елена Хорева: Сейчас ребята хотят расширить свою тему, не только на политическую тематику снимать сюжеты, но...
Марина Разбежкина: Я разговаривала и с Сашей, и с Пашей. Они пытаются понять, что еще, кроме политики, является очень важным для людей, не только в Москве, но и в провинции.
Елена Фанайлова: Давайте о провинции и поговорим. Были ли у вас герои из провинции? Какова география этого фильма? И если вы показывали этот фильм в провинции, как люди там воспринимают это кино?
Аскольд Куров: География съемок такая – мы снимали в Питере, в Казани, в Нижнем Новгороде и в Смоленске. Дима Кубасов был в нескольких экспедициях. Денис Клеблеев, Надежда Леонтьева, Аня Моисеенко и Леша Жириков ездили. По поводу показов. Прошло уже несколько показов в провинции - Новосибирск, Волгоград, Саратов, Воронеж. Там с интересом воспринимают зрители, у них есть определенные ожидания к этому фильму. Они хотят понять, что же происходило тогда. Они не верят новостям на телеканалах, они не видели это воочию, только какие-то обрывки в «Facebook», в социальных сетях, в Интернете. И иногда эти ожидания не оправдываются. Одна из претензий к фильмам – складывается впечатление абсурда происходящего, на что мне приходилось отвечать, что, в принципе, это отражает реальную ситуацию. Потому что мы сами не понимаем, что происходило тогда и происходит сейчас. А в целом очень хорошо принимают, и не только в России. Мы недавно вернулись из Локарно, и мы очень опасались, что вне контекста зарубежному зрителю будет непонятно вообще ничего, если уж нам самим далеко не все понятно. Оказалось, что это не так. Они очень внимательно следят за новостями из России, им интересно, что у нас здесь происходит. И судя по реакции зала... А надо сказать, что на фестивале у нас было 6 показов, и всегда залы были переполнены.
Марина Разбежкина: Дополнительные показы сделали, потому что люди не смогли попасть и потребовали, чтобы им все-таки показали фильм, и еще назначили показ, что не так часто бывает на фестивалях класса «А».
Елена Фанайлова: А какие-то вопросы иностранцы задавали вам? Было что-то, что они хотели прояснить для себя?
Аскольд Куров: Они спрашивали, было ли страшно снимать, опасаемся ли мы за последствия, видел ли фильм Путин, как мы относимся к «Pussy Riot» и так далее.
Дмитрий Кубасов: Я несколько месяцев съемок... то есть все рождалось не умозрительно, все наши переключения на одних, на других людей, на поиск – это все рождалось из материала, из героев, когда мы втянулись в процесс и достигли понимания, что нам нужно. Я не могу сказать, что мы показали какую-то одну сторону, мы показали очень много разных людей, вопрос только в пропорциях. Вот в пропорциях мы недобрали, потому что если сравнивать, сколько процентов отведено оппозиционерам московским и простым людям, то здесь провинциальные люди пропутинские проигрывают. Мы столкнулись с такой странной ситуацией, что люди, которые за Путина, они почему-то отказывались сниматься в кино, и это было для нас проблемой. Мы пытались выходить и на штаб Путина, на Говорухина, на «единороссов». Но возникла странная ситуация, что они наотрез отказывались сниматься. В Смоленске я нашел одного члена партии «Молодая гвардия», «Россия молодая», я завербовался в автобус, который ехал на «путинг» в Москву 23 февраля. И этот человек был насколько закрыт от камеры, что он даже боялся сниматься в каких-то бытовых условиях. Он, как радио, рассказывал свои мысли, он этого не боялся, все анализировал. Я ему сказал: «Анатолий, давайте мы снимем, как вы дома собираетесь на митинг». Потому что он мне рассказывал, что бабушка ему испекла пирожки. «Вкусный» эпизод в фильме. Он говорит: «Ни в коем случае! Нельзя!». Ну, нельзя так нельзя. Такое впечатление, что они что-то скрывают. И поэтому у нас была с этим действительно проблема. Поэтому так мало в фильме оказалось таких людей. Аскольд снял очень хорошую «нашистку», которая внятно на «Белом кольце» объясняет свои позиции и так далее.
Елена Фанайлова: Это совершенно молодая девушка, насколько я помню.
Марина Разбежкина: И она не похожа на фрика. Она нам очень ценна, потому что она какой-то очень внятной барышней оказалась.
Аскольд Куров: Совсем не «Света из Иваново». Она образована, она искренне верит в свои убеждения и умеет дискутировать. Кстати, в том эпизоде, когда она спорит с людьми, которые пришли с белыми лентами на «Белое кольцо», она почему-то выглядит убедительнее. К сожалению, нам не удалось ее снимать дальше - она заболела или не смогла, не знаю. Но, действительно, сложнее было найти героев на той стороне. Мы очень хотели снимать поезд, который шел с Урала, «Уралвагонзавод», который вез рабочих на митинг в поддержку Путина 23 февраля. И всю дорогу у них проходили какие-то занятия, политинформации, они рисовали плакаты, готовились. Но нам не разрешили там снимать, все это было засекречено. И в каждом вагоне находилось по два сотрудника спецслужб, которые почему-то их охраняли от внешнего мира.
Елена Фанайлова: Журналистов туда вообще не пустили?
Аскольд Куров: Может быть, каких-то официальных пустили, но людей с улицы туда не пускали.
Марина Разбежкина: Я фильм смотрела уже много раз, и я поняла, что на пропутинской стороне все боятся выглядеть частными людьми. Такое впечатление, что у них вообще нет частной жизни. Они не сыновья, не дети, у них нет бабушек, они не едят пирожки. Они – пламенные ленинцы, и этим они себя определяют, не их определяют. Они говорят общие слова для всех, как правило, у них нет индивидуальных средств выражения, как это может быть у нормальных людей, которые разделяют ту или иную позицию. Они все – как часть какой-то запущенной машины, нет ощущения индивидуальности ни в ком, и это поразительно. Пожалуй, только в единственном эпизоде пропутинском, который ребята сняли в Нижегородской области, - это совершенно фантастическая секта. Я о ней много слышала, но я не представляла, что можно снять такой фантастический эпизод. Снимал Денис Клеблеев внутри. Пустили только одного человека туда.
Дмитрий Кубасов: Есть село Большая Ельня в Нижегородской области. Там находится Храм «Воскрешающая Русь». И настоятельница этого храма уверяет, что в этом храме замироточила икона Путина.
Елена Фанайлова: Такая икона существует, что ли?
Дмитрий Кубасов: Да, икона Путина замироточила. И мы поехали туда на машине, нашли эту церковь. Это все сектантские вещи, а Денис у нас по этой теме. Денис постучался в ворота, зашел, его не было где-то часа 1,5, он там о чем-то договаривался. А потом зеленый вышел и говорит: «Давайте водки выпьем». «Ну что, разрешили?», - «Да, завтра в 9 утра я иду на службу». И Денис снимал. Матушка Фотиния – настоятельница этого храма, сумасшедшая женщина, в прошлом какая-то бизнесменка, сидела в тюрьме – построила этот храм. И она дала возможность Денису снять службу, где она говорит, что «не просто так в Интернете пишут, что в этом храме замироточила икона Путина, он ко мне явился, но в другой плоти». То есть там «03» стопроцентный, но это отражает весь бред, в котором живет часть страны. На службе они поют песню: «Пусть всегда будет Солнце...». И она говорит: «Путин – это капитан нашего корабля, мы должны его любить, а Россия – это «палата номер шесть», мы все уже сумасшедшие, а вот Путин...». Там есть мощные вещи.
Елена Фанайлова: Елена, а вам не обидно, что вы пропустили майские события, я имею в виду «ОккупайАбай», и сейчас все события вокруг «Pussy Riot», которые происходили вокруг суда?
Елена Хорева: Естественно, мы бы обратили на это внимание. Но мы, как люди, все равно не в стороне, мы следим за этим, и неважно, отражено это в нашем фильме или нет. Все события вокруг «Pussy Riot» снимали в сроки. И у Хамовнического суда в последний день, когда выносили приговор, собралась большая толпа людей, по-моему, тысячи 2. И было такое впечатление, что сейчас что-то начнется, что будет продолжение всей этой истории. Но люди разошлись, ничего не произошло. Но мне кажется, что осенью что-то будет. И мы все это будем снимать. Мы от этой темы не отходим, потому что кажется, что это очень важно.
Антон Серегин: Мне кажется, что этот фильм выполнил свою функцию. А нужно ли снимать дальше... Должен быть драйв. Просто люди устали немножечко, мне кажется, это снимать. И соберемся ли мы все снова снимать – я не знаю. Фильм хорошо отражает, мне кажется, хронику начала всего этого, а уже дальше есть проект «Срок». В общем, найдется, кому снимать.
Елена Фанайлова: Как мне кажется, на этой своей зимней работе вы приобрели определенную оптику, то, как вы смотрите на все события. Вот что бы вы лично для себя, снимая свое кино такого рода, выхватывали из того калейдоскопа событий, который происходил, начиная с мая этого года? Если это можно вообразить.
Дмитрий Кубасов: Я не совсем согласен, потому что оптику нам поменяли в Школе Разбежкиной, она там устоялась. С этой оптикой мы и снимали этот фильм. Мы не журналисты, мы понимаем, что это не телевизионный взгляд, и мы постарались внести взгляд режиссерский во всю эту историю. Меня, например, не очень интересуют энциклопедические вещи, меня не очень интересует в фильме, кто победит, кто станет президентом. Мы не расследование проводим, это не журналистское расследование. А погрузиться, увидеть человека в такой фактуре, в таких обстоятельствах. Для нас приоритет – это человек. Конечно, можно себе что-то придумать, что может быть интересно, но все равно все зависит от героя, которого ты снимаешь.
Елена Фанайлова: А православные активисты, которые пришли на премьеру спектакля о процессе над «Pussy Riot» в Хамовническом суде в «Театр.doc», которые там пытались устроить скандал, и их снимало НТВ, они не могли бы стать героями вашего следующего документального наблюдения?
Марина Разбежкина: Пятеро ребят из нашей школы снимали в этот вечер в театре. Мы не ждали появления этих молодцов в театре, мы просто снимали то, что там происходит, это был разговор с адвокатами, с Петей Верзиловым, мужем Нади Толоконниковой, с ребятами из «Новой газеты». Мы ждали актрис, которые хотели бы работать над спектаклем об этом процессе. Наши ребята собрались в театре и очень подробно все документировали. Лена с Димой снимали для «Срока». И большой подарок для кинематографистов после двух часов разговора – вдруг включился свет, появилась камера НТВ и вышли эти странные ребята, которые стали произносить чудовищные речи. Мне они напомнили болельщиков «Спартака», потому что это были речевки.
Елена Фанайлова: А что они скандировали?
Елена Хорева: Они сказали: «Мы и так дали вам уже два часа. Почему вы тут сидите и обсуждаете это дело?».
Марина Разбежкина: Они скандировали: «Почему вы не любите Россию? Почему вы не любите русский народ? Мы – православные активисты, православные христиане. Мы за русский народ». И их нельзя было сбить. Мы спрашивали: «Вы представьтесь, как вас зовут». А они говорили: «Мы – православные христиане». Они свою индивидуальность задвинули за эти речевки. При том они были очень активными, они были узнаны, потому что они сейчас мелькают практически во всех роликах. Они устраивают всякие индивидуальные суды над людьми, которые носят майки с изображением «Pussy Riot». И они почему-то очень точно появляются в этих местах вместе с камерой НТВ. И я думаю, что эти люди запущены как вирус в жизнь, точно так же, как запущены люди, которые рубят кресты. Это чья-то одна большая, шалая идея таким образом развести весь народ на две стороны. Понятно, что ни эти люди не имеют к православию по-настоящему, к вере никакого отношения, ни те, кто рубит кресты, не имеют отношения к левому движению. Это совершенно шалый народ, который был запущен как вирус в Интернет, как вирус в жизнь. Я пыталась с ними поговорить. Я осталась после того, как все ушли. Дима остался снимать до конца. И мы не смогли из них выбить ни одного живого слова.
Дмитрий Кубасов: Я снимал. Один из них мне сказал: «Ты ведь «В контакт» сольешь видео. Дай мне потом ссылку, я посмотрю – интересно, как я получился». Я очень много снимал, весь этот бред. Потом я выключил камеру и стал с ним говорить по-человечески: «Как тебя зовут?». Он говорит: «А это важно? Ты в Бога веришь?», - «Ну да». «Скажи мне заповеди», - «Подожди! Чем ты занимаешься? Где ты учился? Кто вы такие? Что происходит?». И этот человек сразу включает агрессию, опять лозунги. Человек находится в какой-то роли, и я не смог увидеть его настоящего. Это какая-то, кажется, завербованная история, и это очень страшно. У них средство массовой информации – НТВ. А мы знаем, что этот канал смотрит огромное количество людей. И к сожалению, в нашей стране очень много людей, наверное, разделяют вот это плакатное существование, и это страшно. И мне кажется, что они настолько уверены в своей победе, что будут какие-то не очень хорошие вещи происходить.
Аскольд Куров: Очень интересно то, что сейчас происходит, благодаря процессу над «Pussy Riot». Давнишний внутрицерковный конфликт вдруг вышел наружу, и за ним начали наблюдать. Это началось еще в начале 90-х, когда правящей верхушке РПЦ, скажем, было выгодно, чтобы существовало обрядовое язычество, чтобы была какая-то масса, которой легко управлять. И были очень живые силы, они есть в церкви, это люди образованные, по-настоящему верующие и преданные, для которых существует Евангелие, существует Христос. И это противостояние происходило очень давно. А сейчас это все вышло наружу, и за этим уже начали наблюдать все. Это уже какой-то общественный процесс. Сейчас появился дьякон Сергей Баранов, который обратился с открытым письмом к патриарху и вышел из РПЦ. Появилось несколько мирян, которые тоже с открытым письмом вышли из РПЦ. Я думаю, что это важно, и конечно, это нужно снимать и за этим нужно наблюдать.
Марина Разбежкина: Есть вменяемые священники, и мы видим, как они разговаривают через Интернет со своей паствой. Но я в Интернете увидела фотографию этих двух молодцов, ворвавшихся в театр, которые были сфотографированы с Всеволодом Чаплиным. И это тоже характеристика церкви - если она принимает в свои ряды боевые дружины, очень невнятно формулирующие себя, но очень внятно старающиеся внести раскол даже в церковное сообщество.
Елена Фанайлова: Вот если можно представить себя через 10 лет, что бы вы снимали?
Дмитрий Кубасов: Я понимаю, что надо работать, и все. Я не знаю, что будет через полгода-год, не то что через 10 лет.
Елена Хорева: Планов нет пока, все должно подвернуться под руку. Может, мы эмигрируем. А может, в тюрьму сядем.
Антон Серегин: Я думаю, что бы ни происходило, надо снимать то, как люди живут. Люди всегда как-то живут, всегда имеют какие-то желания, им очень хочется жить хорошо. И попытки жить хорошо нужно обязательно фиксировать, и желательно – по всей стране.
Аскольд Куров: 10 лет – это большой срок. Я надеюсь, что я буду снимать. И надеюсь, что всегда будут события, которые интересно снимать и фиксировать. Я думаю, что в России через 10 лет, к сожалению или к счастью, ничего радикально не изменится, что станет скучно жить, скучно снимать. А оптика действительно изменилась. Появился интерес не к частным лицам, а еще и к событиям масштабным.
Марина Разбежкина: Я думаю, что самое страшное, если через 10 лет мы будем снимать то же самое – митинги, протестное движение и так далее. Очень бы хотелось, чтобы было какое-то движение, куда-то двигаться, чтобы люди начали жить нормальной жизнью. Хотя для документалиста нормальная жизнь гораздо менее интересна, чем жизнь ненормальная. И Россия – лакомый кусок для документалиста. Нигде не бывает так интересно, как здесь. Я думаю, что нам будет интересно жить, во всяком случае – ребятам, точно через 10 лет. Но очень надеюсь, что они будут снимать другие сюжеты.
