Иван Толстой: Сегодня — гонконгский выпуск программы. Гонконгский У нас с Андреем Гавриловым были уже парижский, нью-йоркский, разумеется, множество московских выпусков, а сегодня — гонконгский. Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван! Вы забыли Пасхальный выпуск, посвященный Острову Пасхи.
Иван Толстой: Совершенно верно! Вот видите – голова садовая. Давненько мы с вами не разговаривали на поверхбарьерские темы в эфире. Гонконгский этот выпуск не потому, что Андрей болел гриппом, а потому, что Андрей этим летом побывал в Гонконге, и сегодня расскажет нам, что там хорошего увидел. Но помимо этого мы собираемся поговорить и на некоторые другие, интересные, с нашей точки зрения, темы. А пока, для затравки, стихотворение “В Китае” Арсения Несмелого.
Узкие окна. Фонарика
Продолговатый лимон,
Выжженный в мреющем паре — как
Вызолоченное клеймо.
Думаешь: тщательно вырисуй
Загнутых кровель углы,
Звезд лиловатые ирисы,
Синее марево мглы.
Небо... Не медными грудами
Над перевалом веков -
Храм с девятнадцатью буддами
Медленных облаков.
Арсений Несмелов, первая волна эмиграции.
Я чувствую, Андрей, что уже пошла музыкальная тема, и поскольку я эту музыку с собой не приносил, остаетесь — вы?
Андрей Гаврилов: Очень забавно, Иван, что вы начали со стихотворения о Гонконге, потому что о Гонконге написано очень много музыкальных произведений. Некоторые из них мы сегодня услышим, но начать я решил с абсолютно гонконгской музыки, гонконгской темы, которую, я думаю, знают очень многие любители кино. Это финальная тема из фильма Джеки Чана “Доспехи бога”, более того, поет сам Джеки Чан, знаменитейший гонконгский режиссер и актер.
(Песня)
Иван Толстой: В конце августа интеллигентный россиянин жил не только невротическими политическими новостями, но и сообщениями в рубрике “Прекрасное”. В Венеции завершилась 13-я Международная архитектурная биеннале, аукционный дом “Кристиз” объявил, что в сентябре будет выставлена на торги работа Василия Кандинского 1909-го года, за которую устроители планируют выручить рекордную сумму - 30 миллионов долларов (столько за работы этого художника еще не платили), в Гослитмузее открылась выставка карикатур и сатирических рисунков на наполеоновскую тему (или, скорее, антинаполеоновскую) “От великого до смешного один шаг”. Среди авторов — русские и европейские художники, по чьим странам прошагала и прокатилась Великая армия — туда, а потом назад. Но что-то меня сбивает на одни музейные, Андрей, новости. К чему бы это?
Такого музея пока, по-моему, нет, но, тем не менее, подобная выставка сейчас проходит в Петербурге. В Корпусе Бенуа Русского музея до 22 октября еще можно посетить выставку “Неизвестный художник”. Там представлены произведения, авторство которых не удалось установить. Всего представлено 213 произведений живописи и скульптуры 18-19 веков. Всего в собрании Русского музея находится, насколько я помню, порядка 15 тысяч произведений, но лишь 800 дошли до нас не атрибутированными, то есть без имени автора. Вот эти неизвестные художники, неизвестные авторы сейчас и заняли свое место в зале Корпуса Бенуа.
Кстати, если говорить о карикатурах, то, разумеется, надо, прежде всего, посмотреть “Преображенскую серию”, в которой мастера Оружейной палаты изобразили сподвижников Петра Первого в необычной, слегка пародийной манере. Но, опять-таки, фамилии этих художников нам неизвестны. Есть отдельная группа детских портретов, есть отдельная группа военных и чиновников, есть отдельная группа портретов царских особ, они не подписаны, и они, с моей точки зрения, наименее интересны, потому что в данном случае даже анонимные художники не позволяли себя никаких вольностей, а штамповали то, что сейчас мы бы назвали парадными фотографиями.
Я всем советую, кто может позволить себе найти время или деньги до 22 октября побывать в Петербурге, посетить выставку “Неизвестный художник. Живопись и скульптура 17-19 веков. Из собрания Русского музея“.
Иван Толстой: Вот вы, Андрей, рассказываете о Русском музее и об анонимных художниках, а я знаете, что вспомнил, пока вы говорили? Этим летом в очень многих СМИ - и в газетах, и в интернете, и по телевидению - прошли сюжеты на одну и ту же тему. Я имею в виду скандал, связанный с петербургским коллекционером Андреем Васильевым, человеком в Петербурге, да и вообще в России очень известным, который некоторое время назад купил фальшивого Бориса Григорьева. Картину очень симпатичную, кажется, называется «В ресторане» – яркая, радостная, непривычная, в смысле своей радостности, для этого художника, для Бориса Григорьева, который, скорее, своим мрачным трагизмом запоминается зрителю. Картина исключительно привлекательная, вполне солидного размера (салонного или большого кабинетного), которая показалась коллекционеру совершенно подлинной, и он даже не стал интересоваться каким-то экспертным заключением, он удовлетворился устным подтверждением одного из петербургских очень известных экспертов. Я не буду назвать этих имен, потому что идет сейчас следствие вокруг всей этой сделки. Так вот, вскоре после того как Васильев приобрел это полотно, обнаружилось, что оно фальшивое. Ему казалось, что оно абсолютно подлинное, он знает, откуда оно идет, он нашел воспроизведение этого полотна еще в дореволюционном коллекционерском журнале, полотно некогда принадлежало коллекционеру Бурцеву (не путать с известным следопытом и разоблачителем провокатора Азефа). И вот, убедившись в том, что это фальшивая картина, Васильев стал раскручивать историю назад и выяснились всякие неблаговидные вещи, по-видимому (я говорю очень осторожно и с пятью вопросительным знаками), связанные с какими-то нехорошими, подозрительными делами в запасниках Русского музея. Повторяю, я ни в коем случае не обвиняю в этом плане Русский музей: идет следствие, - но такое обвинение выдвинуто и идет проверка Министерства культуры, то ли она уже началась, то ли вот-вот начнется. Во всяком случае, вот история, которую я вспомнил, пока вы рассказывали об анонимах и Русском музее. Действительно, 250 тысяч долларов, выложенные за фальшак, это, как говорится, too much.
.
Андрей Гаврилов: Как я уже говорил, о Гонконге музыкальных произведений, по крайней мере, в жанре популярной музыки, популярной в широком смысле, то есть не классической - джазовой, рока, какой угодно не академической музыки - написано на удивление много. И сейчас мы слушаем знаменитого американского блюзового музыканта по имени Кричащий Джей Хокинс и его песню, которая называется “Гонконг”.
Вы знаете, когда вы говорили про фальшивого Бориса Григорьева, мне тут же вспомнились две истории. Я не коллекционер картин ни по складу характера, ни по состоянию кошелька, но однажды в интернете я наткнулся на объявление какого-то американского продавца, что продается неизвестный Борис Григорьев. Поскольку я очень люблю Бориса Григорьева, я полез смотреть. И представляете себе, как у меня задрожали руки и ноги, когда я увидел, что продается Борис Григорьев всего лишь за 500 долларов. Нужно было перевести продавцу 500 долларов, и как только он получал эту сумму, он тут же высылал вам настоящего, неизвестного, музейного Бориса Григорьева. Слава богу, что в последнюю секунду я вдруг опомнился и поинтересовался у людей, сколько может стоить, пусть маленький, но неизвестный Борис Григорьев. Ответ меня отрезвил, и я сохранил эти 500 долларов, не послав их этому мошеннику. Потом, кстати, его страничка из интернета исчезла.
Иван Толстой: Хорошая история! В этом году — 65 лет со смерти одного выдающегося голландского художника, имя которого не фигурирует в книгах по истории искусств и альбомы которого не издаются. А, может, и издаются, просто мне никогда не попадались. А цены на его работы были в свое время заоблачными. Зовут художника Хан Антониус ван Меегерен. Спроси любителя голландской живописи — кто это, пожмут плечами. С ним вот какая история приключилась.
Молодой художник ван Меегерен нуждался в деньгах и решил взяться за реставрацию старых полотен. Дело оказалось доходным, и через какое-то время он подумал, а почему бы не подделать какого-нибудь из особо дорогих мастеров? Один раз сошло, другой, и ван Меегерен взялся за самого Вермеера Дельфтского. Причем, поддельщик, изучив творчество великого мастера, обнаружил, что после Вермеера не осталось религиозных композиций, и он решил восполнить этот пробел.
Холсты 17 столетия проблемой не были: покупаешь у старьевщика плохую старую картину и смываешь красочный слой. Ван Меегерен понимал, что и вещества, им применяемые, должным быть современными Вермееру. Он все предусмотрел. Даже кракелюры, то есть трещины засохшего масла на полотне, и пыль веков — он подделывал специальным образом даже пыль.
Первой подделкой была картина “Христос в Эммаусе” - якобы сенсационная находка. Меегерен продал ее роттердамскому музею. Была устроена выставка 450 шедевров голландской живописи - и “Христос в Эммаусе” среди них. Успех был необычайный, толпы посетителей, антиквары и искусствоведы только и говорил об этой находке. Картину признали лучшим и наиболее совершенным творением Вермеера.
Меегерен ликовал. Ну, Петька, тут у меня игра и пошла, - как говорил в анекдоте Василий Иванович.
Меегерен разбогател, переехал в Ниццу, купил роскошную виллу из мрамора. Быстро изготовил двух неизвестных Питеров де Хоохов и скоро не знал, куда девать деньги.
Наступила Вторая мировая война. Среди нацистов были свои коллекционеры. Один из них - Геринг, которому ван Мегерен продал еще одного поддельного Вермеера, полотно “Христос и грешница”.
Сделка, надо сказать, не осталась незамеченной, и официальные голландские инстанции заявили протест, что национальное достояние уходит из страны. Картину оценили в тогдашние 6 миллионов франков. Были проведены секретные переговоры, и по договоренности, германская сторона в обмен на лже-Вермеера вернула Голландии 200 подлинных полотен, украденных гитлеровцами во время вторжения. Меегерену в результате досталось около 4 миллионов франков. Всего же с 1939 по 1943 год он создал тринадцать подделок.
Но война закончилась, и Меегерен попал в Голландии под суд. Он продавал национальное достояние Голландии. Меегерен ответил: никакое не национальное достояние, это я сам нарисовал. Но кто ж ему поверит. Поставили эксперимент. И в присутствии комиссии искусствоведов, поддельщик, не покидая мастерской, действительно создал за несколько дней еще один шедевр Вермеера Дельфтского — полотно “Христос среди учителей”.
Возникла контроверза: преступник ли сидит на скамье подсудимых или национальный герой, вернувший стране 200 ценных старинных оригиналов?
Ван Меегерен был приговорен к одному году лишения свободы. Его подделки вернули их владельцам. А поддельщик вынужден был отдать полученные деньги. В 1947 году он умер от сердечного приступа.
Кстати, на следственном эксперименте Меегерен полотно не закончил. Комиссии и так все стало ясно. А хитрый голландец так и не показал свои главные профессиональные секреты.
Вот такая история.
Андрей Гаврилов: А за что ему дали год?
Иван Толстой: Все-таки, за совершение мошенничества. За вступление в контакт с нацистами. Настроения после войны были очень твердые и очень серьезные – мало кто улыбался в этих вопросах.
Андрей Гаврилов: Я абсолютно не согласен с решением голландского суда. Надеюсь, что меня простит эта страна за то, что я лезу в историю ее юриспруденции, но мне кажется, что за то, что человек вправил гитлеровцам фальшивую картину и за это вернул 200 картин, которые составляли национальное достояние страны, получить за это год, как мошеннику, это примерно то же самое, как влепить год партизану, как террористу, если он подорвал состав с той взрывчаткой, которая должна была этот национальный музей взорвать. Он спас национальное достояние! Какая разница, какими способами?
Иван Толстой: Это правильно, Андрей, но мне кажется, что голландцы были еще страшно раздавлены тем, что их великого национального гения, оказалось, можно подделать в числе, по-моему, там было семь Вермееров, в общей сложности, и все искусствоведы, галерейщики, антиквары на этом попались. Ведь книги уже писали о неизвестных Вермеерах на религиозную тему, и тут оказалось, что ничего не стоит их экспертиза и их понимание. И все-таки этого гадкого Меегерена нужно было наказать, ну хотя бы на годик. Вот столько и дали.
Андрей Гаврилов: Единственное, что я могу сказать, - это великие слова бессмертного нашего поэта Александра Галича – “и вся жизнь их заграничная - лажа, даже хуже, извиняюсь, чем наша”.
1 сентября произошло очень грустное событие. Печальное, грустное и, к сожалению, как и все подобные события в жизни людей – неизбежное. Скончался Дмитрий Плавинский. Я думаю, что очень многие искусствоведы, очень многие критики истории искусства уже сказали или скажут свои слова по этому поводу, не мне, дилетанту, лезть в их слаженный хор, а если не скажут, то сам Дмитрий Плавинский, с моей точки зрения, своей жизнью, своим искусством все сказал, занял то место в истории современного советского и российского искусства, которое, кроме него, занять никто не мог. Как он однажды сказал: “Я всегда хотел быть тем, что я есть”. Вот такой он был, такой он и стал. Я хочу сказать немножко другое.
Мне выпала честь, мне выпала привилегия, мне выпало удовольствие быть знакомым с Дмитрием Плавинским, и я хочу два слова сказать о нем, как о человеке, а не как о художнике. Меня всегда поражал Дмитрий Плавинский своей открытостью, гостеприимством и добротой. Наверняка были случаи, наверняка были события в жизни у него, как у любого другого человека, когда он проявлял и какие-то другие качества. Я с ними никогда не сталкивался. Всегда, когда я попадал в его дом и в дом его жены Маши, даже если в этот момент он работал и был занят, он находил минутку выйти что-то сказать, показать, что он делает, над чем он работает (довольно редкая для художника черта). С ним всегда было весело. Я помню, в 70-е годы он рассказывал байки какие-то, знаете, есть советские мифы, в которых нет ни слова правды, но которые именно этим и прекрасны - это сказки советской жизни. Он их рассказывал запоем - о каких-то необыкновенных приключениях кэгэбэшных генералов в Афганистане, о том, как кто-то от кого-то бежал темными дворами, унося не то, что картину, а целые библиотеки в карманах или под майками. То есть понятно было, что, может быть, где-то и была реальная основа, но дальше было веселое, бесшабашное творчество. Слушать было сплошное наслаждение.
В начале 80-х годов в Москве, как звезда, вдруг появился эстонский пианист Рейн Раннап. До этого он был известен только в Эстонии, а тут у него серия концертов - сначала на джазовом фестивале “Джаз-82”, потом концерты по различным залам. Я привел Машу и Дмитрия Плавинских на какой-то его концерт, Рейн Раннап им очень понравился, настолько, что после выступления Плавинский попросил меня их познакомить (а я был знаком и дружен с Рейном Раннапом). И Плавинский говорил, что, конечно, надо бы, чтобы собрались художники и надо делать обложки пластинок таких вот музыкантов. Он не успел сделать пластинку Рейна Раннапа, который вскоре после этого остался на Западе и, вообще, как-то их союз не состоялся. Но я бы хотел в память о Дмитрии Плавинском дать послушать фрагмент одной композиции Рейна Раннапа, написанной как раз в то время, когда мы вместе Дмитрием и Машей Плавинскими были на его концерте. Играет Рейн Раннап, и я посвящаю этот музыкальный фрагмент памяти замечательного художника, великолепного человека, веселого, остроумного, прекрасного хозяина дома Дмитрия Плавинского.
Иван Толстой: Гонконгский выпуск программы. Гонконгский — потому, что Андрей недавно вернулся из Гонконга. Честно говоря, для меня, это место на земном шаре — по-прежнему такая экзотика, что я никак не представлю себе, что в этом Гонконге делать.
Иван Толстой: Андрей, можно задать вам самый примитивный, дебильный практически, вопрос: что в Гонконге делают? Гонконг - это город для чего?
Андрей Гаврилов: В Гонконге можно делать все, что угодно, но самое простое - это ходить с широко открытыми газами и отвисшей челюстью и смотреть по сторонам. В Гонконге есть вещи, которые я не видел больше нигде в мире и, честно говоря, я не слышал, чтобы где-то в мире они были, хотя допускаю, что где-то они прекрасно и существуют. Например, когда в первое же утро мы вышли из гостиницы (мы в Гонконге оказались вдвоем с женой) и искали кофейню (хотелось с утра попить кофе), нам портье сказал: “Идите по переходу, и там будет кофейня”. Было не очень понятно, что это значит, все это как-то странно было. Мы вышли из гостиницы, поднялись по лесенке на переход, и тут, конечно, началось то, что я нигде не встречал. Конечно, не весь (то, что пишут в путеводителе, что весь - неправда), но очень большая часть Гонконга, и уж практически весь его центр, можно обойти, не ступая на землю, на уровень земли. Вы идете по переходам, которые находятся на уровне примерно 2-го или 3-го этажа. Все здания центра, эти гигантские небоскребы, соединены вот такими переходами. На них даже есть выходы из метро или входы туда. Вы можете спуститься в метро или, наоборот, подняться из него, не оказываясь на земле, на тротуаре, на уровне первого этажа. Вы идете от небоскреба к небоскребу, от здания к зданию. Эти здания открыты для публики, по крайней мере, там, где закрыто, так устроена навигация внутри здания, что вы в эти места даже не попадете, вы их не заметите, а так эти здания открыты. Вы идете над транспортом, который идет под вами, вы идете над пешеходами, над уличными торговцами, над ресторанчиками, надо всем вы идете по этим переходам и смотрите на город, если не сверху, то, по крайней мере, немного свысока.
Иван Толстой: А что же на этом втором этаже делается? Там тоже есть все ресторанчики, торговля и все, что для туриста нужно?
Андрей Гаврилов: Все, что угодно. Когда мы входили в ближайшее к нам здание, первое, что мы увидели, - это выставочный зал с картинами, рядом с ним была та кофейня, в которую мы шли, дальше был ресторан, дальше был торговый центр, ювелирный магазин. Все, что вам нужно, находится и на уровне второго этажа. Конечно, все это есть и внизу. Вообще, я не сторонник левых настроений политических, я не считаю, что нужно “сбросить капитализм с парохода современности” или разнести витрины салона по продаже “Мерседесов” для того, чтобы накормить голодающих в Африке, как это происходило в вашем славном городе Прага, когда антиглобалисты там наводили свои порядки. Я не сторонник этого. Я не говорю, что я противник этого, но не сторонник, скажу осторожно. Тем не менее, у меня проснулись такие настроения, когда я увидел, сколько всего производится и предлагается покупателем. У меня было ощущение, что я живу внутри универмага, внутри гигантского торгового центра, где есть все, что вам нужно, где есть все, что вам не нужно, где есть то, что вам не нужно потому, что вам никогда не придет в голову, что вам это может быть нужно, и еще вдобавок куча всего, о чем вы никогда не подозревали и никогда не узнаете, до самой смерти. Гонконг меня поразил тем, что это гигантская торговая конгломерация. Там есть и много чего другого - и киностудии, и пляжи, но я говорю про ощущение, которое я ощутил в самом начале. Есть свои прелести. Есть замечательное средство транспорта - двухэтажный трамвайчик, на котором ты ездишь по центру города, но ты, опять же, ездишь между шестиэтажным магазином “Тиффани”, напротив семиэтажный “Луи Виттон”, только что проехал пятиэтажный “Прада”, а “Зара” занимает не 4 этажа, как в районе, где ты живешь, а 8. Это все безумно интересно, но в какой-то момент тебе кажется, что ты начинаешь сходить с ума.
Андрей Гаврилов: Во-первых, меня не тошнило, как я уже сказал, я все-таки не сторонник левацкого переустройства мира, меня поразило это обилие товаров, я такого не видел нигде, ни в одном европейском, ни в одном американском городе. Оно меня поразило и, кстати, немножко огорчило, потому что я понимаю, что далеко не все найдет своего покупателя, и очень много отправится на переработку или в развивающиеся страны, типа нашей любимой Российской Федерации, где мы будем скупать эти китайские товары за более низкую цену.
Что я там делал? Просто помогал. Людям нужно было помочь с переводом, они делали какие-то закупки, и так получилось, что была возможность туда поехать на несколько дней. А так я так бы никогда в Гонконг не собрался, я с удовольствием согласился.
Но кроме этого не нужно думать, что Гонконг это один сплошной гигантский магазин. Ничего подобного.
Иван Толстой: Да, я все жду, когда вы перейдете к гонконгской духовности.
Андрей Гаврилов: Во-первых, Гонконг меня потряс чистотой. Я не видел нигде и никогда такого чистого города. Говорят, что Сингапур - чище. Не буду спорить, не был, но привычной московской, пражской, парижской, нью-йоркской, лондонской мешанины мусора под ногами, причем мусор-то у нас не чудовищный, это просто такой ежедневной уличный мусор, здесь этого нет. И чистота стопроцентная. Как говорил Жванецкий, если не ошибаюсь, про Германию, “такое ощущение, будто заснул на полу в аптеке”. Так вот, здесь примерно то же самое. Не видно ни одной брошенной обертки от жвачки, окурка - ничего.
Второе, чем меня потряс Гонконг, - это тем, что это безумно зеленый город. Вот чего я совершенно не ожидал, - это такого количества зелени, деревьев, которые я видел там. Сказать, что в городе чистый воздух нельзя, в городе достаточно серьезный смог, и при температуре плюс 35-37, особенно, если ты находишься в тени, это чувствуется. Я, конечно, знаю, что 80 процентов смога несет с материкового Китая, но от этого не легче. Так вот, кроме того, что город такой зеленый, такой чистый, есть еще одно, чем город меня абсолютно потряс. Дело в том, что он нечеловечески вкусный. У меня ощущение, что любая ваша гастрономическая фантазия, а даже, может, и не фантазия, а мечта, потому что фантазию надо как-то представлять себе, а о мечте можно просто пофантазировать, извините, ради бога, так вот, вы там найдете ее воплощение. Любая кухня – французская, итальянская, испанская, китайская разных регионов, индонезийская, малазийская, японская, и так далее. Первое предприятие общественного питания, куда мы попали, не считая той кофейни, это был ресторан уличной вьетнамской кухни. Там было маленькое предисловие на входе, что кухня уличных торговцев во Вьетнаме давно уже считается отдельной категорией кулинарии, она заслужила очень высокую оценку самых привередливых едоков, и для того, чтобы вы, не будучи во Вьетнаме, могли с этим познакомиться, мы предлагаем вам ресторан уличной вьетнамской кухни. Два слова - очень дешево и нечеловечески вкусно.
Иван Толстой: Так много этнографического Гонконга, Андрей, что хочется разбавить разговор чем-то поэтическим. Собственно гонконгских стихотворных тем я не нашел, но вот симпатичное на мой взгляд стихотворение русского поэта Валерия Перелешина. Называется “Китай”.
Это небо — как синий киворий,
Осенявший утерянный рай,
Это милое желтое море -
Золотой и голодный Китай.
Я люблю эти пестрые стены,
Эти дворики, сосны, цветы.
Ах, не всем же, не всем же измены:
Сердце, верным останься хоть ты!
Сердце мудрое, где ни случиться,
Как святыню ты станешь беречь
Этих девушек кроткие лица,
Этих юношей мудрую речь.
И родные озера, озера!
Словно на материнскую грудь
К ним я, данник беды и позора,
Приходил тишины зачерпнуть...
Словно дом после долгих блужданий,
В этом странном и шумном раю
Через несколько существований,
Мой Китай, я тебя узнаю!
Вообще, Русский Китай как тема представлен в последние годы весьма неплохо. Я уже не говорю о старом двухтомнике Наталии Ильиной “Возвращение”, романе-воспоминании, с которым Наталья Иосифовна вошла в русскую (в данном случае — советскую) послевоенную литературу. Книга Ильиной в течении почти 40 лет оставалась у нас единственной на эту тему. Кстати, младшая сестра Наталии, Ольга Ильина-Лаиль, тоже жила с семьей в Китае и тоже написала автобиографию “Восточная нить”. Она издана в России.
Хорошо известен сборник воспоминаний “Русский Харбин” и монография Георгия Мелихова “Российская эмиграция в Китае”, мемуары Виктора Санникова “Под знаком восходящего солнца в Маньчжурии”, записки Елены Таскиной “Дорогами русского зарубежья”.
Вот еще замечательный справочник дальневосточника Амира Хисамутдинова “Российская эмиграция в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Южной Америке”. Хисамутдинов - автор еще нескольких книг на эту тему, один из самых известных специалистов по Дальнему Востоку.
Патриция Полански, профессор Гонолулского университета имени Гамильтона, она давно уже занимается русской печатью на Дальнем Востоке, у нее есть специальная библиография изданная - “Русская печать в Китае, Японии и Корее”.
“Россияне в Азии”, сборники, выходившие в Торонто, там масса мемуаров, в том числе тех сотрудников Радио Свобода, которые в 50-60 годы работали в Нью-Йорке.
Упомяну еще такие громадные труды, как двухтомную монографию Виктора Усова “Советская разведка в Китае” - 20-х и 30-х годов и книгу китайского историка Ван Чжичэна “История русской эмиграции в Китае”. Она выпущена издательством “Русский путь” в Москве
Я многого не назвал, но хочу только подчеркнуть, что русское присутствие в этих местах освещено довольно интенсивно.
Андрей, а как обстоит дело с русскими в самом Гонконге сейчас?
Андрей Гаврилов: В ближайшем к нам небоскребе, когда мы в него вошли по этому переходу, первое, что висело, это было огромное объявление на русском языке “Открываем фирмы и банковские счета в Гонконге за один день”. Но, я думаю, не это можно считать русскими в Гонконге, хотя лет через 50-100 мы с вами, дай нам бог здоровья, будем это вспоминать как одну из первых ласточек какой-нибудь четвертой, пятой, десятой волны.
Что же касается более дальних волн, в Гонконге есть русские захоронения на гонконгском кладбище. Их очень немного, их немногим больше 100. Самое раннее относится к 1895 году, после чего идет перерыв. Есть захоронение 1917 года, но дореволюционное, потом идет волна 1936-39 год, несколько послевоенных. В общем, чуть больше ста, из чего можно сделать вывод, что массового присутствия русских в Гонконге не было. В Гонконге действует Храм Святых апостолов Петра и Павла, который относится к Московскому патриархату. Вот, пожалуй, как ни жалко, практически все.
Однажды в каком-то гонконгском фильме, в раннем фильме Джеки Чана, в финальных титрах, среди перечня тех, кто помогал в работе над этим боевиком, мелькнула, не помню точно, но характерная эмигрантская фамилия, типа Зайцефф или Волкофф. Кто-то был, кто сохранил, если не корни, то, по крайней мере, имя. Но, в принципе, русского присутствия в Гонконге я не заметил.
Иван Толстой: Андрей, а что это за музыка звучит сейчас?
Андрей Гаврилов: Раз у нас гонконгский выпуск, звучит гонконгский джаз. В Гонконге есть оркестр, который называется “Виктория джаз-бэнд”, старейший в Гонконге из действующих свинговых классических джазовых коллективов. Вот их запись мы сейчас и слушаем.
Кстати, еще одна интересная черта Гонконга. Как я уже сказал, в ближайшем небоскребе попадаешь сразу в картинную галерею. Картинная галерея меня поразила вот, чем. Там было представлено не очень много работ, то есть весь этаж это были разные картинные галереи, но та галерея, в которую я попал, меня поразила тем, что там было не очень много работ, и работы были не очень выдающиеся, некоторые были достаточно эпатажными, некоторые были достаточно классическими, в общем, это был тот уровень, к которому мы привыкли, даже не будем сейчас говорить о великих столицах типа Лондона или Парижа, но к которому мы привыкли по маленьким галерейкам, которые находятся в любом практически европейском крупном городе – в Праге есть такие галереи, в Москве, они есть везде. Чуть-чуть с авангардным уклоном, все-таки, не совсем классика. И вот, чем эта галерея отличалась от того, что я видел в Праге, например, или в Москве, так это тем, что, несмотря на то, что уровень картин был практически такой же, рамки картин, подача этих произведений, интерьер самой галереи были на таком высочайшем уровне, что просто дух захватывало. В первую секунду я даже растерялся. В Москве, в Праге, да и в Лондоне уровень оформления, скорее, соответствовал бы, ну, может быть, Леонардо да Винчи. И вдруг я понял то, о чем мы с вами говорили несколько минут назад: здесь тебя рассматривают не как зрителя в этой галерее, а как потенциального покупателя. Это тоже одна из форм продажи товара. Товар, в данном случае - произведения искусства. Поэтому у меня было полное ощущение, что кресло, в которое тебе предлагали сесть, или стол, за которым с тобой готовы были подписать контракт, стоили явно больше, чем те картины, которые в этой галерее были представлены. Ты был покупателем, клиентом. И вот то, как люди работают с пространством выставок, то, как люди работают с музейным пространством, это безумно интересная тема. Мы очень редко о ней говорим, наверное, потому что это абсолютно отдельный вид деятельности, отдельный вид какого-то профессионального искусства.
Кстати, в Москве в ближайшую неделю, а именно начиная с 13 сентября, пройдет очень интересное действо, оно называется “Музейный гид”. Это событие, в котором будет и фестиваль для широкой публики, и дискуссионная площадка для профессионалов музейного дела. Проводят “Музейный гид” Центр современного искусства “Винзавод” (на его территории все это и проходит) и Благотворительной фонд Потанина. Так вот, “Музейный гид” пройдет с 13 по 16 сентября, его задача - обсудить (вряд ли создать, но, по крайней мере, обсудить) возможность создания современного открытого, доступного музейного пространства вне привычных нам музейных стен. К проведению фестиваля, кстати, приурочено награждение победителей традиционного конкурса “Меняющийся музей в меняющемся мире”. В рамках этой выставки будет представлено шесть проектов победителей конкурса Благотворительного фонда Потанина.
Как я уже говорил, я не профессионал музейного дела, но мне безумно интересно всегда сравнивать музеи разных стран. Наверное, многие согласятся со мной, что в последние 10-20 лет совершенно фантастический рывок сделали английские, в частности, лондонские музеи. Когда ты попадаешь в них, полное ощущение, что ты находишься не в 21, а в 22, может быть, 23 веке. Кстати, именно представители английских музеев будут участвовать в этом “Музейном гиде”, делиться своим опытом. Более того, пройдет конференция TED, английское сокращение от Технология, Развлечение, Дизайн. Это международный некоммерческий проект, который в свое время родился в Штатах, он характеризуется небольшими, достаточно короткими, но очень острыми выступлениями известнейших людей типа Билла Клинтона, Стива Джобса, Билла Гейтса, если не ошибаюсь, даже Сергея Брина, основателя “Гугла”, и многих других. Так вот, на “Музейном гиде” в формате TED выступят представители российских музеев, авторы проектов, разработчики технологий, новинок, художники, блогеры на тему “Что такое музей в современном цифровом мире?”. И с удовольствием, я думаю, все поставят на полку новый издательский проект, который будет представлен в рамках этого фестиваля, он называется “Путеводитель. “Музейный гид”. Издание это задумано как многосерийное, ежегодное. В первом выпуске (это будет коробочка) будет представлено шесть книг-брошюр, которые представляют 16 различных музеев России, очень многие из которых до сих пор незаслуженно были как бы в тени. Там будут самые разные музеи, от Приморского музея имени Арсеньева, который был открыт в 1890 году, до, например, Музея исчезнувшего вкуса “Коломенская пастила”, который открылся в 2009.
Мое сердце сразу было отдано этому проекту, потому что в нем будет отдельный путеводитель по одному из моих самых любимых музеев - Музее света в Москве, “Огни Москвы”. Есть в Москве такой музей, который мало кто знает. Кстати, в Москве есть замечательный Музей воды, тоже незаслуженно совершенно забытый. Вот, по крайней мере, один из этих музеев будет представлен очень красиво, очень хорошо, очень дотошно, очень подробно для любого туриста, который хочет туда попасть. Музеи Москвы, Питера, Мураново, Калининграда, Рыбинска – всего 16 музеев.
Иван Толстой: А чтобы не забылась наша основная гонконгско-китайская тема, я прочту замечательное стихотворение Алексея Ачаира, также довоенного поэта, который жил в Китае, стихи, которые часто очень цитируют:
Мы живали в суровой Неметчине,
Нам знаком и Алжир, и Сиам;
Мы ходили по дикой Туретчине
И по льдистым Небесным горам.
Нам близки и Памир, и Америка,
И Багдал, и Лионский залив.
На казак у восточного берега
Упирался в Дежневский пролив.
Легче птиц и оленей проворнее,
Рассыпаясь по тысячам мест,
Доходил до границ Калифорнии
Одинокий казачий разъезд...
И теперь, когда черные веянья
Разметали в щепы корабли -
Снова двинулись в страны рассеянья
Мы от милой чумазой земли...
На плантациях, фармах, на фабриках, -
Где ни встать, ни согнуться, ни лечь, -
В Аргентинах, Канадах и Африках
Раздается московская речь.
Мы с упорством поистине рыцарским
Подавляем и слез и грусть,
По латинским глотая кухмистерским
Жидковатые щи a la russe.
И в театрах глядим с умилением
(Да, пожалуй, теперь поглядишь!)
На последнее наше творение -
На родную "Летучую мышь".
В академиях, в школах, на улицах, -
Вспоминая Кавказ и Сибирь, -
Каждый русский трепещет и хмурится,
Развевая печальную быль...
Не сломала судьба нас, не выгнула,
Хоть пригнула до самой земли.
И за то, что нас Родина выгнала, -
Мы по свету ее разнесли.
Я напомню, что на волнах Радио Свобода звучал Гонконгский выпуск.
А какой музыкой мы его закончим?
Андрей Гаврилов: Вот никто не поверит, Иван, что мы с вами не сговаривались, но этим стихотворением вы просто открыли ту музыку, которая сейчас будет звучать. Вы написали к ней предисловие, пролог, интерлюдию, все, что угодно. Как я уже говорил, о Гонконге музыки написано достаточно много, и вот сейчас мы послушаем мелодию, которую знает весь мир. Это музыка Чарли Чаплина из кинофильма “Графиня из Гонконга”. Кстати, хочу напомнить тем, кто забыл фильм, что графиня, разумеется - та русская графиня, одна из героинь того стихотворения, которое вы, Иван, только что прочли.
Иван Толстой: На этом мы заканчиваем Гонконгский выпуск Поверх барьеров. Пишите нам по адресу svoboda-radio@mail.ru
