Марина Тимашева: В Москве сейчас проходит конкурс на разработку новой концепции музея Михаила Булгакова на Большой Садовой 10. Это один из самых молодых литературных музеев столицы. Он возник 5 лет назад по инициативе не государства, а общественных деятелей. Конкурс продлится вплоть до конца ноября. Рассказывает Лиля Пальвелева.
Лиля Пальвелева: Главная трудность заключается в том, что мемориальных вещей писателя в музее Булгакова считанные единицы. Паломничество посетителей (а их около сорока тысяч в год) скорее продиктовано магией места – знаменитой “нехорошей квартирой” под №50 и даже подъездом, испещренным граффити, навеянными “Мастером и Маргаритой”. Правда, многие рисунки уже скрыты под слоями масляной краски, о чем почитатели Булгакова печалятся. Как бы то ни было, всякому хочется сопоставить сцены из культового романа со своими впечатлениями от реального пространства. Нельзя не отдать должное энтузиазму создателей Булгаковского музея, однако со временем налет любительства стал казаться все более досадным.
В Московском институте социально-культурных программ провели “Круглый стол”, где обсудили, каким должен быть современный литературный музей. До разработки концепции еще далеко. Пока речь велась о самых общих принципах. И вот размышления члена жюри конкурса, культуролога Михаила Гнедовского о специфике таких музеев.
Михаил Гнедовский: Литературный музей сегодня это вызов профессионалам-музейщикам, потому что литература и музеи это, как сказал Михаил Михайлович Бахтин, “разные хронотопы”, они по-разному связывают пространство и время. Мир литературных музеев как раз созрел сегодня для появления принципиально новых идей.
Лиля Пальвелева: Искусствовед Григорий Ревзин однажды провел описание всех малых музеев Москвы, - правда, за исключением литературных.
Григорий Ревзин: У меня было очень четкое представление о том, что такое литературный музей. Это просто мемориал писателя и, таким образом, мы пытаемся поставить ему памятник по месту проживания. Но, в принципе, бывают мемориалы, которые сами по себе способны произвести художественное впечатление.
Лиля Пальвелева: Таких традиционных литературных музеев в России большинство. И счастливы те, кто работает в какой-нибудь старинной усадьбе, где и стены, и предметы помнят прославленного хозяина. В этом же ряду – музеифицированные мастерские художников или квартиры литераторов, в которых все осталось таким, как было при жизни.
С квартирой под номером 50 – другая история. Это была коммуналка, и Михаил Афанасьевич ютился в одной небольшой комнате. Быт был скудный, да еще и после Булгакова обитатели неоднократно менялись. Что тут могло сохраниться? Потому поневоле придется искать иное, небанальное решение. Послушаем, какие примеры приводит член Правления Международной ассоциации искусствоведов Георгий Никич.
Георгий Никич: В частности, фантастический пример музея - военная подземная квартира Черчилля. Музей текста, связанного с Черчиллем. Потому что, сидя за 15-метровым тач-скрином, очень комфортно, можно вызывать невероятные глубины информации и у себя под руками вдруг ощущать историю. При этом масштаб этой истории дает сам этот стол, сама эта протяженность. Ты имеешь дело с вполне комфортным чтением текста, а эта протяженность дает тебе еще какое-то другое ощущение масштаба. Удивительно точная дизайнерская и концептуальная фигура. Или совсем другое в музее Томаса Манна в Литве - образец пустого музея. Там есть один экспонат, картина, им написанная, и больше ничего. Зато вокруг - зона целая возможностей, связанных с активными событиями: симпозиумы, пленэры самого разного рода под этим “зонтиком” имени Томаса Манна собираются. Кстати, очень похожий музей Фолкнера в Америке. Фактически это произведение - особняк, и особняк, наполненный подлинными вещами, тоже такой сакральный предмет. Зато вокруг него масса всякой жизни, дети могут общаться со зверюшками, происходят какие-то истории в саду про то, как он возделывается. Два замечательных, очень крупных джазовых фестиваля аккумулируются вокруг этого места. То есть никакого отношения буквального к литературе это не имеет, это имеет отношение к жизни. Есть музеи, которые оказываются центрами такого культурного строительства, центрами сетей в своих городах или между городами. Вот эти проекты музея Толстого в Ясной Поляне или музея Роберта Бернса начинают связывать литературные миры международные.
Лиля Пальвелева: По мнению журналиста Юрия Сапрыкина, для того, чтобы разработать концепцию Булгаковского музея, надо решить, кому он должен быть адресован
Юрий Сапрыкин: Туда скорее должен идти школьник, или туда скорее должен идти турист, или скорее туда должен идти адепт культа Булгакова, или человек его ни разу не читавший? Задача жюри – выбрать путь развития. Это, скорее, архив или аттракцион? Это музей биографический, текстологический, исторический или краеведческий? Это музей про Москву через Булгакова или это музей про историю страны через Булгакова?
Лиля Пальвелева: Своими воспоминаниями делится руководитель музейно-выставочного отдела департамента культуры Москвы Антон Горянов.
Антон Горянов: Фактически музей Булгакова был создан еще до того, как появилось юридическое лицо. Сначала появилась лестница - символ культуры, символ свободы. Я - один из тех многочисленных москвичей, которые приходили на эту лестницу еще задолго до того, как был сформирован музейный фонд, как музей стал государственным. Это воспоминание юности, когда я посещал лестницу, всю исписанную, изрисованную, до сих пор живо и до сих пор памятно. Сейчас, к сожалению, музей другой. Ты приходишь в дом, где стены покрашены ремонтной организацией, ты проходишь в музей через двор, который заставлен дорогущими иномарками, попадаешь в квартиру, где когда-то жил Булгаков, и попадаешь в совершенно другую атмосферу. У музея Булгакова есть проблемы, их много. Одна из проблем любого музея, если он успешно действует, это нехватка площадей. Мы прекрасно знаем, что у музея Булгакова такая проблема есть. Музей находится в квартире, в которой фактически можно создать только мемориальную экспозицию - негде хранить фонды, негде сидеть администрации, тем более, негде проводить какие-то концерты, мемориальные мероприятия, и так далее.
Лиля Пальвелева: При этом, какой бы замечательной и небанальной ни была концепция, она еще не гарантирует успеха. Реализация – куда более тонкая и сложная задача.
Вот три года назад в Москве открылся другой литературный музей - Гоголя, и тоже в мистически окрашенном месте – в особняке, где классик сжег “Мертвые думы” и где окончил свои дни.
Устроители музея явно старались, чтобы он был на волне новейших веяний, чтобы посетитель, не дай бог, не заскучал. На помощь призвали две новинки музейной моды – театрализацию и мультимедийные технологии. Беда в том, что авторам экспозиции отказал вкус, зато фантазия была проявлена в избытке.
Даже в спальне (она же и рабочий кабинет) вокруг конторки, подобием которой пользовался Гоголь, укрепили массивные, с пола до невысокого потолка, конструкции из толстого стекла в виде ангела с распростертыми крылами. Метафора такая. Чтобы впечатление было еще более сильным, время от времени здесь включают фонограмму с шумом улицы и звоном колоколов.
О камине, из которого на экран вылетают тени Толстого, Данте и бог знает кого еще, лучше и вовсе не вспоминать.
