Телесные наказания, отмененные трагически поздно, остаются не только в полицейской и домашней повседневности
Итак, почти каждый, кто возмущён заточением Pussy Riot, говорит, что он ограничился бы поркой или чем-то вроде. Чаще - поркой. Желание взяться за розги выразили самые разные люди: от Зюганова до Немцова. Все они считают, что телесное наказание было бы меньшей карой, чем сколько-то лет лагерей общего режима. Обозначилась, к слову, закономерность: чем больше обременён летами невостребованный пока экзекутор, тем охотнее употребляет он слова: попа, попка, мягкое место, только что не местечко. Истязание молодых женских тел наглядно входит в число удовольствий возраста. Старики, одно слово, - и ничто старческое им не чуждо.
Понятно, что воздух сотрясается для красного словца, для большей доходчивости главной и, разумеется, человеколюбивой мысли. Но всё же интересно: кто из них не только на словах, а и на деле взял бы в руки розги? Кого-то легче, кого-то труднее вообразить… Зюганова, например, легко. Он уроженец деревни Мымрино Орловской области. Орловщина - самая густая часть красного пояса, а перед тем – самого укоренённого, самого, так сказать, природного русского крепостничества. В этой местности рождались "Записки охотника", ударившие по крепостному праву с громовой силой манифеста. Могу представить себе секущим и Немцова – далеко не старик и не сталинист, но какая лёгкость в словах и тоне (кто слышал): "Я бы им по заднице надавал"!
24 января 1878 г. Вера Засулич всадила три полновесных пули в генерала Трепова, петербургского градоначальника. Так она вступилась за политкаторжанина Боголюбова, который отказался снять перед ним шапку, за что тот приказал его выпороть. Присяжные оправдали её, поскольку она, как они убедились, имела в виду защитить честь человека, который не мог сделать этого сам. В отличие от них, бесхитростных обывателей, даже властители правозащитных дум в нынешней России такую материю, как честь своих подзащитных, не рассматривают. Они, повторим, уверены, что бесчестье поркой – это мягче, человечнее, чем помещение за колючую проволоку.
Кто-то из них вскричит даже со слезами в голосе: "Да мы же в переносном смысле!!". Так-то оно так, только смысл у вас почему-то переносится и переносится на розги. Это в аккурат то, о чём скорбели люди русской культуры и общественности во времена крепостного права: и славянофилы, и западники, даже Достоевский, этот глашатай сугубой государственно-церковной бесцеремонности. Крепостничество, говорили они, калечит как низших, так и высших, как рабов, так и господ. До того прижилось и зажилось оно в России, что следы его будут бороздить её очень долго. Роковое последействие будет огрублять, развращать, опошлять души и нравы, свист розог будет отдаваться в веках. Как в воду глядели… Телесные наказания, отмененные трагически поздно, остаются не только в полицейской и домашней повседневности. Они – в народной душе: в языке всех классов, слоёв, вероучений и верований. Пороть, выдрать, отстегать, отлупить, врезать, дать по морде, по шее, в нос, в глаз… С одинаковым смаком и врождённым знанием дела это всё произносят и малограмотные, и образованные, и бедные, и богатые. Те из них, кто говорит, что в Европе наших дней невозможно Хамовническое судилище, конечно, правы. Но невозможно и такое, чтобы вся Европа, от академиков литературы и живописи до музыкантов первого ряда и фрондирующих церковнослужителей, ратовала за телесное наказание трёх молодых женщин, в чём бы они ни обвинялись.
В такие дни лишний раз вспоминается научные школы, выделяющие Россию как отдельную цивилизацию, чуждую Западу. А коль так, то миллионы рук, потянувшихся к розгам, - не позор России, как считает три-четыре белых вороны в этой стране, а лицо России. Черты его рассогласованы, иные враждуют между собой, но это черты одного лица, и путинское его выражение не случайно. И однако же… Немцов: "Я бы им по заднице надавал, и на этом бы все закончилось". Нет, господин Немцов, для страны всё только началось бы. А для вас – ну, для вас да, могло бы и закончиться. В России всё-таки 140 миллионов. Веру Засулич среди них вы узнали бы по устремлённому на вас взгляду. "Какое маленькое отверстие у ствола!", - успели бы подумать.
Итак, почти каждый, кто возмущён заточением Pussy Riot, говорит, что он ограничился бы поркой или чем-то вроде. Чаще - поркой. Желание взяться за розги выразили самые разные люди: от Зюганова до Немцова. Все они считают, что телесное наказание было бы меньшей карой, чем сколько-то лет лагерей общего режима. Обозначилась, к слову, закономерность: чем больше обременён летами невостребованный пока экзекутор, тем охотнее употребляет он слова: попа, попка, мягкое место, только что не местечко. Истязание молодых женских тел наглядно входит в число удовольствий возраста. Старики, одно слово, - и ничто старческое им не чуждо.
Понятно, что воздух сотрясается для красного словца, для большей доходчивости главной и, разумеется, человеколюбивой мысли. Но всё же интересно: кто из них не только на словах, а и на деле взял бы в руки розги? Кого-то легче, кого-то труднее вообразить… Зюганова, например, легко. Он уроженец деревни Мымрино Орловской области. Орловщина - самая густая часть красного пояса, а перед тем – самого укоренённого, самого, так сказать, природного русского крепостничества. В этой местности рождались "Записки охотника", ударившие по крепостному праву с громовой силой манифеста. Могу представить себе секущим и Немцова – далеко не старик и не сталинист, но какая лёгкость в словах и тоне (кто слышал): "Я бы им по заднице надавал"!
24 января 1878 г. Вера Засулич всадила три полновесных пули в генерала Трепова, петербургского градоначальника. Так она вступилась за политкаторжанина Боголюбова, который отказался снять перед ним шапку, за что тот приказал его выпороть. Присяжные оправдали её, поскольку она, как они убедились, имела в виду защитить честь человека, который не мог сделать этого сам. В отличие от них, бесхитростных обывателей, даже властители правозащитных дум в нынешней России такую материю, как честь своих подзащитных, не рассматривают. Они, повторим, уверены, что бесчестье поркой – это мягче, человечнее, чем помещение за колючую проволоку.
Кто-то из них вскричит даже со слезами в голосе: "Да мы же в переносном смысле!!". Так-то оно так, только смысл у вас почему-то переносится и переносится на розги. Это в аккурат то, о чём скорбели люди русской культуры и общественности во времена крепостного права: и славянофилы, и западники, даже Достоевский, этот глашатай сугубой государственно-церковной бесцеремонности. Крепостничество, говорили они, калечит как низших, так и высших, как рабов, так и господ. До того прижилось и зажилось оно в России, что следы его будут бороздить её очень долго. Роковое последействие будет огрублять, развращать, опошлять души и нравы, свист розог будет отдаваться в веках. Как в воду глядели… Телесные наказания, отмененные трагически поздно, остаются не только в полицейской и домашней повседневности. Они – в народной душе: в языке всех классов, слоёв, вероучений и верований. Пороть, выдрать, отстегать, отлупить, врезать, дать по морде, по шее, в нос, в глаз… С одинаковым смаком и врождённым знанием дела это всё произносят и малограмотные, и образованные, и бедные, и богатые. Те из них, кто говорит, что в Европе наших дней невозможно Хамовническое судилище, конечно, правы. Но невозможно и такое, чтобы вся Европа, от академиков литературы и живописи до музыкантов первого ряда и фрондирующих церковнослужителей, ратовала за телесное наказание трёх молодых женщин, в чём бы они ни обвинялись.
В такие дни лишний раз вспоминается научные школы, выделяющие Россию как отдельную цивилизацию, чуждую Западу. А коль так, то миллионы рук, потянувшихся к розгам, - не позор России, как считает три-четыре белых вороны в этой стране, а лицо России. Черты его рассогласованы, иные враждуют между собой, но это черты одного лица, и путинское его выражение не случайно. И однако же… Немцов: "Я бы им по заднице надавал, и на этом бы все закончилось". Нет, господин Немцов, для страны всё только началось бы. А для вас – ну, для вас да, могло бы и закончиться. В России всё-таки 140 миллионов. Веру Засулич среди них вы узнали бы по устремлённому на вас взгляду. "Какое маленькое отверстие у ствола!", - успели бы подумать.
