Марина Тимашева: Во Франции завершился очередной Авиньонский фестиваль. Он был основан в 1947 году Жаном Виларом, и с тех пор проходит ежегодно. Спектакли основной программы играют под открытым небом во дворе бывшего Папского дворца. О том, что увидели видавшие виды стены на этот раз, мы поговорим с профессором Школы-Студии МХТ, обозревателем газеты “Новые известия” Ольгой Егошиной.
Организация Авиньонского фестиваля? Понятно, как это устроено в России. То есть фестивальный штаб, у него есть группа экспертов, это эксперты соотечественники, наши с вами коллеги.
Ольга Егошина: Мне кажется, очень удачный принцип, что есть директора фестиваля - Винсан Бодрие и Ортанс Аршамбо - и они всякий год приглашают нового руководителя художественной программы. Это чаще всего режиссер, иногда - актер, иногда - пара. И они составляют программу. С одной стороны, естественно, есть опасность, потому что, когда составлял Ян Фабр программу, то он позвал друзей, и это вызвало жуткий скандал во французском обществе. У нас очень любят рассказывать, что там публика толерантная, они терпят все, а у нас - такая ужасная и никого не терпит. Так вот, там публика гораздо жестче. Я не помню, чтобы у нас публика устроила какому-то фестивалю такую обструкцию, чтобы приехал министр культуры и пообещал, что никогда в жизни, ни за что такого не повторится Я просто смотрю, кто формирует программу, и начинаю думать, интересно ли мне поехать. В этом году был Саймон МакБерни, руководитель и создатель театра “Комплисите”, который дважды приезжал в Москву. В этом году он специально для Авиньона поставил спектакль по Булгакову “Мастер и Маргарита”, для Папского дворца. Любопытно, что обычно иностранцы, которые были тут в советское время, а потом приехали уже в перестроечное время, говорят, как мы тут расцвели, почистились, приукрасились, а он отметил, наоборот, что люди стали страшные.
Марина Тимашева: Нас опять испортил “квартирный вопрос”.
Ольга Егошина: Главное действующее лицо постановки МакБерни это такая очередь - сметает людей не столько дьявольская сила, сколько массовка, очередь. Довольно сильный образ.
А второе важное отличие фестиваля… У нас очень любят говорить, что вот-де есть Авиньонский фестиваль, давайте себе заведем такой же. Завести такой же очень сложно. Авиньон ведь хорош тем, что он приспособлен к этому конкретному городу – маленькому, компактному, где очень мало театральных площадок. Там театр, в нашем понимании, один - Театр Оперы, где играется довольно немного фестивальных спектаклей. В этом году из “крупняков” там только Томас Остермайер показывал “Врага народа” Ибсена. А большинство спектаклей играется в церковных дворах, под открытым небом, под звездами, среди деревьев. Для зрителей специально построены ряды. И это тоже накладывает отпечаток на выбор программы. У нас очень любят говорить, что наших режиссеров не зовут в Авиньон, какие они все убогие, их туда не приглашают. Мне всякий раз хочется сказать: дорогие, любимые, я в Авиньон довольно много езжу, там я не встречала Лепажа, там не бывает Кристиана Люпы, нет Варликовского, не бывает Някрошюса. Это не свидетельствует об уровне режиссера, бывает он там или нет, вопрос в том, занимается ли он тем типом театра, который может вписаться в Авиньонский фестиваль, или не занимается. Грубо говоря, если на выставке акварелей нет масляной живописи, это не свидетельствует о качестве живописи, а просто разные типы выставок. Если у вас есть возможность звать художественных руководителей, чтобы они подбирали программу – прекрасно. Если можно, к тому же, их ежегодно менять, это очень хорошо. Потому что, конечно, беда русских фестивалей в том, что одни и те же люди постоянно формируют программу. Честное слово, если бы я в течение полувека формировала фестиваль, думаю, что зрители давно бы возненавидели меня: “Ну, что же у этой женщины такой постоянный ограниченный вкус?!”. А там хорошо тем, что год на год не приходится. В этом году была прекрасная программа. МакБерни, который любит качество, сделал упор на имена, которые в Авиньоне уже звучали, он точно знал, что их любят. Там был Остермайер, там была Кэти Митчелл, там был Марталер, там был Надж…Там была очень сильная танцевальная программа. Это традиционно для Авиньона, поскольку современные танцы под открытым небом смотрятся просто прекрасно. Ливанская группа уже раз была в Авиньоне, ее позвали еще раз. Она показала очень сильный спектакль, в котором участвует только техника, только гаджеты – мобильные телефоны, факсы, страничка в интернете, страничка в “Фейсбуке” умершего человека. И вся эта техника рассказывает о жизни, которая бывает после смерти. На самом деле, фестивальная программа предельно разнообразна.
Марина Тимашева: Вот эта группа ливанская, режиссеры Раби Мруе и Лина Сане, и это документальная история, которая связана с самоубийством ямайского актера Дийи Ямута. На самом деле там вообще нет актеров?
Ольга Егошина: Ни одного человека. Играется во дворе, на коврике. Воспроизведена часть кабинета хозяина, где стоят: факс, автоответчик, телефон, включен телевизор и работает компьютер. Открыт компьютер на страничке в “Фейсбуке”, а на экране возникает, как обычно : “Дорогой, ты где? Давно не общались”. Потом следующее сообщение: “Что же ты не откликаешься?”. Потом уже сердито: “Что ты молчишь?!”. И, наконец, чья-то фраза, что он умер. “Как? Не может быть!”. И дальше - шквал бесед по этому поводу, с “лайками”, с комментариями к комментариям, люди общаются на английском, французском, арабском. При этом, моментами, поразительно узнаваемые вещи. Наши любимые крики типа “он - герой”, “он умер от кровавого режима”, дальше комментарий – “ он предатель, он убежал от нашей борьбы”…. Выясняется, что “Фейсбук” это язык интернациональный. Параллельно работает телефон, кто-то ему все время звонит на автоответчик, женщина, которая не может до него дозвониться, оставляет ему сообщения, тоже начинает сердиться, видимо, не слышала о самоубийстве. Приходят эсэмэски на мобильный, приходит сообщение о том, что надо оплатить телефон… То есть идет вот эта жизнь, которую мы фактически не замечаем, и она необыкновенно страшна, когда человека уже нет. Включается телевизор, появляются первые официальные комментарии смерти, а потом - запись в студии (до слез, до оскомин узнаваемая ситуация) психолога, который рассказывает, что во всем виноват “Фейсбук”, что это бездуховная молодежь там тусуется, а потом кончает с собой. А потом появляется его предсмертная записка, где он объясняет, что никаких реальных причин ухода нет, причины исключительно экзистенциальные, метафизические, метания души. С одной стороны, прав Воланд, что перерезать нитку может только тот, кто ее подвесил, с другой стороны, человеку даны большие возможности распорядиться собой, но он уже не властен над своим “Фейсбуком”. Тебя нет, а там дальше может писать, кто хочет, что хочет, ты абсолютно здесь беззащитен. Я представила себе, что никого уже нет, техногенная катастрофа, Земля наша пустая, а все приборы продолжают работать.
Марина Тимашева: На фестивалях в России часто играют спектакли на маленьких сценах, и получается, что немногочисленные зрители знают 90 процентов людей, которые в этом зале находятся. И, как правило, это люди, связанные с театром. А там это иначе?
Ольга Егошина: Это феномен конкретного фестиваля. Авиньон - маленький город, он весь живет только фестивалем. Коренные авиньонцы часто уезжают на время фестиваля, потому что трудно перенести праздник с утра и до ночи. Тем не менее, город набит до придела, приезжают специальные официанты, открываются специальные кафе. Город живет три недели только этим. Ни в Вене, ни в Эдинбурге такого не повторишь: там только центр живет фестивалем Тем более, в Москве, где фестиваль может идти, а 99 процентов жителей просто не знают о его существовании. В этом смысле, если перенимать опыт Авиньона, то небольшим российским городам. Потому что это феномен – театр-город.
Марина Тимашева: Или делать так, как, например, в Севастополе, когда проводились там "Херсонесские игры", когда играли на руинах, на развалинах античного амфитеатра, ночью. Я помню там “Двенадцатую ночь” Театра Фоменко. И это было потрясающее впечатление.
Ольга Егошина: Я сформулировала, что любовью и искусством лучше всего заниматься на пленере.
Марина Тимашева: Только что в “Фейсбуке” была вывешена фотография французского меню, в котором написано: “Кофе” - 2 евро, “Кофе, пожалуйста” - 1.80”. То есть, за слово “пожалуйста” дается скидка. Посмеявшись, я пересчитала евро на рубли, и поняла, что чашка кофе даже без “пожалуйста” стоит значительно дешевле, чем в Москве. А что с билетами на спектакли Авиньонского фестиваля? С ценами, ведь все вынуждены, например, там снимать жилье?
Ольга Егошина: Авиньон понимает, что количество желающих необыкновенно велико, и гостиницы там довольно дорогие. “Гранд -Отель”, по-моему, до 100 евро номер в сутки. Для нас – дороговато. Но есть большое количество квартир, которые авиньонские жители сдают в аренду, и здесь можно найти самые разные варианты. В этом году приезжали юные коллеги, они, по-моему, сняли на троих комнату на неделю, и она им обошлась в те самые сто евро. Что касается билетов театральных, по-моему, самый дорогой билет в этом году был 50 евро, а билет более дешевый стоил от 10 до 15.
Марина Тимашева: 50 евро это 2 тысячи рублей. А ятолько что интересовалась стоимостью билета на предпремьерные показы театра Ленком, там билет стоил три с половиной тысячи рублей. Это еще считается мало.
Ольга Егошина: Фестивали европейские вообще не идут по пути взвинчивания цен на билеты. Лучше побольше сыграть спектаклей. Почему-то считается, что больше одного-двух раз спектакль не пройдет в Москве, а при этом он спокойно пять-шесть раз идет в Авиньоне. Если уж ты привез дорогой спектакль, поиграй ты его подольше. Тогда не надо задирать цены на билеты.
Марина Тимашева: Мы уже немножко говорили про технологии, которым мы всегда завидуем. Было в этом году что-то совершенно необыкновенное, когда смотришь, и глазам своим не веришь?
Ольга Егошина: Самым впечатляющим был МакБерни с “Мастером и Маргаритой”. На сцене были исключительно проекции - пустыни, интерактивная карта Москвы из “Гугла”, которая менялась, и так далее.
Но там очень странное было у меня в этом году ощущение… Мы привыкли верить, что если что-то из Европы, то это модно. Людям кажется, что то, что делается, условно говоря, в маленьком немецком городе, это модно, а то, что делается в Москве, это уже не модно. Но нас очень долго уверяли, что европейский театр забыл про слово, про литературу, любит, чтобы все было построено на пластике. На самом деле, в этом году был просто расцвет разговорного жанра, причем всех видов, форм и вариантов. Я себе плохо представлю, что в Москве режиссер Оноре показывает спектакль “Современный роман” (то есть “Новый роман”). Это соответственно их французские шестидесятники – Натали Саррот, Самюэль Беккет, Маргерит Дюрас, которые спорят о литературе четыре часа. Причем, на сцене - студенты, которые не пытаются это играть. Почти нет того, к чему мы привыкли - любовных отношений, каких-то сюжетов, разоблачений. Нет, люди четыре часа беседуют о путях развития литературы. И зрительный зал на это с большим интересом смотрит. Особой художественной ценности в этом почти нет. Фрагменты из фильмов, реальных интервью, и актеры, которые рассказывают их текст. Это было потрясающе. Второе - Кэти Митчелл, очень модная режиссер, показала спектакль-лекцию “Десять миллиардов”. Реальный ученый, на протяжении часа пятнадцати минут, читал лекцию, как лектор из общества “Знание». Он рассказывал, как надо жить, если мы хотим, чтобы Земля продолжала существовать, даже если нас станет десять миллиардов. Что происходит, сколько стоит наша постирушка, что такое ежедневный душ, как мы расходуем электроэнергию…
Марина Тимашева: Мы недавно с Ильей Смирновым обсуждали книгу на ту же тему. Что значит только что купленная и немедленно выброшенная тряпка, что значит мебель, которая просто вышла из моды и выброшена, что значит утилизация того, что выброшено на свалку… Во что это обходится не нам, а…
Ольга Егошина: А Земле. Как все истребляется. С очень хорошим видеорядом спектакль, очень красиво иллюстрирован картой Земли, которая меняется. Зрители сидят, слушают эту "говорящую голову". Это реальный ученый, совсем не актер, он стоит на костылях, обаятельнейший человек. У них есть ощущение, которое у нас совсем пропало, что театр это еще и некоторое просветительство, что это соответствует высоким художественным задачам. Это было очень здорово.
Марина Тимашева: У нас это пропало не только по отношению к театру. Так говорят про телевидение: «кому нужны эти говорящие головы?». И не нужно говорить долго, даже если говорящий бесконечно умен, а непременно должно быть 10, 20 или 888 разных людей, пусть они необразованны, не умны, потому что так легче, якобы, воспринимать. А я идеалом телевизионной программы считаю, давно прекратившую свое существование передачу Александра Гордона. К нему приходили ученые, преимущественно естественники, рассказывали о своей области знаний. Ничего более интересного, драматичного, драматургичного, интересного даже с точки зрения человеческой психологии, потому что же это все были разные люди, с разными характерами, темпераментами, гипотезами научными, так вот, ничего более интересного я с тех пор не видела. А тут – театр, живой человек, не на экране.
Ольга Егошина: Почему-то у нас считается, что зритель гораздо меньше, чем тот, кто с ним разговаривает. Не лучше ли думать, что зритель в зале немножко умнее, чем ты, и тебе надо стараться, чтобы ему было с тобой интересно.
Марина Тимашева: То, что вы говорите об этой лекции, о ее сути, содержании, как я понимаю, связано со спектаклем Томаса Остермайера “Враг народа” по пьесе Генриха Ибсена. Она была написана более ста лет назад и кажется довольно устаревшей. У русского театра вообще довольно странные отношения с Ибсеном, его играют редко, мало. Безразличен театр к его социальным пьесам, как “Враг народа”.
Ольга Егошина: Пьеса опять пошла, ее в разных странах стали ставить, поскольку, как выясняется, она не просто актуальная, а прямо-таки злободневная. Ее Остермайер не очень-то переписывал и переделывал. Он сохранил ее структуру, чуть-чуть почистив, обострив современные ее коллизии. Он омолодил героев. У Ибсена - 40-летний мужчина со взрослой дочерью. А здесь - буквально только что женившийся молодой человек, типичный хипстер, растет в благополучном мире, у которого все хорошо, из обеспеченной семьи, женился на прекрасной девушке из обеспеченной семьи, чудесные друзья, которые работают в местной газете. Такие прекрасные раздолбаи, у них музыкальный ансамбль, они поют, слушают музыку, прекрасный дом, где стоит икеевская мебель, завален бутылками пива, стоит аппаратура, вперемешку его чертежи, какие-то учебники жены… Абсолютно узнаваемая богемная квартира, абсолютно узнаваема музыка, которую они слушают. Все узнаваемое, родное, ты прекрасно знаешь этих людей. И вот человек, занимаясь своей наукой, выясняет, что вода его города, в который люди приезжают ( именно на воды) лечиться, вредна этим приезжающим. Он это доказал экспериментально. Ребята, какая прелесть! Я это доказал! Оказывается, не совсем раздолбай. Вот сейчас старшему брату -успешному чиновнику - докажу, что я в своей науке что-то могу». Поначалу даже нет ощущения, что он делает что-то криминальное. Но тут ему начинают объяснять, что его открытие обозначает, что в город не поедут больные, значит, город лишится денег. А твое собственное благополучие тоже зависит от этих денег. Значит, развивается на наших глазах нормальная, семейная, человеческая история. Человек вначале не понимает, что происходит. Друзья берут в газету материал – прекрасно! Потом выясняется, что и друзья предадут, поскольку одному пообещают место главного редактора, другому - прибавку к зарплате. Вот такая коллизия…. Мы сейчас часто видим, что происходит, когда общечеловеческие ценности идут вразрез с интересами твоих сограждан, группы людей, с которыми ты так или иначе связан. Столкновение корпоративной этики, которую у нас сейчас насаждают, с этими самыми нормальными ценностями. Остермайер доверяет зрителям и спор двух братьев выносит в зрительный зал. То есть каждый из братьев имеет возможность сказать свою речь зрительному залу, после этого по залу ходят люди с микрофонами и дают возможность это комментировать зрителям.
Марина Тимашева: Это - не подсадные утки?
Ольга Егошина: Может быть, кто-то, кто первый начал, и подсадной. Может быть, как опытный человек, Остермайер понимает, что зал бывает разный. Но дальше обычные французы разговорились. В какой-то момент, кажется, что дискуссия вышла из- под контроля режиссера, что все забыли про пьесу, все заговорили о кризисе в Европе, о том, что сворачивают социальные программы, о том, что не будет денег на школы. То есть, режиссер накладывает реальную ситуацию на события в пьесе, и выясняется, что человечество решает почти одни те же проблемы все время, просто новый виток. Ты участвуешь в реальном диспуте. Когда-то такие вещи Мейерхольд делал . И вот он, живой, социальный, политический театр, причем, сделанный в рамках нормального традиционного, что называется, репертуарного "Шаубюне". Это делает Остермайер. И в ту минуту, когда кажется, что режиссер потерял контроль над ситуацией, он возвращается к пьесе. Сделано это здорово: в ту минуту, когда доктор Штокман комментирует чье-то выступление, один из актеров швыряет в него из зала комок серой краски – грязи. Причем, это настолько неожиданно, что действительно вздрагиваешь: “Ах!”. Потому что кажется, что это сиюминутная реакция какого-то зрителя. Дальше начинают с разных сторон лететь комки грязи. Заляпанная сцена, заляпанные актеры. И финал - как у Ибсена. Остермайер только снимает победный пафос. У Ибсена доктор, получив известие, что его тесть купил эти воды и отдает их ему, дескать, делай, что хочешь, сейчас ты хозяин, это все твои деньги. То ли ты их, ради своих идеалов, кинешь псу под хвост и пустишь семью по миру, то ли аккуратно скажешь, что ошибался в своих научных выводах, а воды глубоко полезны. Но это - твой выбор. В пьесе герой однозначно остается на своей позиции. А в спектакле он, вдвоем с женой, два молодых человека, которые были готовы бороться, сидят и понимают, что лично будут отвечать на заданные вопросы. В Поднять острый вопрос готовы все, а вот принять ответственное решение готово очень мало людей, один из сотни. Очень смешно сидят, смотрят друг на друга, синхронно открывают бутылки пива, пьют, и финал остается открытый - станет им жалко младенца, квартиру и продолжат ли они петь песенки, или будут разгребаться с этой лечебницей. Спектакль необыкновенный, забирает мыслью, энергией. Прекрасно играют . Когда тебя так захватывает спектакль, уже не хочется говорить о форме, но Остермайер ее умеет держать. У нас опять же считают, что если человек социально активный, то ему профессия не очень нужна. Выясняется, что нет, социальная активность - хорошо, а еще хорошо бы уметь это делать.
Марина Тимашева: Прочитав много рецензий на разные спектакли Авиньона, я для пришла к выводу, что хочу немедленно увидеть именно "Врага нраода". Или там было еще что-то сопоставимое по значимости?
Ольга Егошина: Как высказывание, это был наиболее цельный спектакль. Насчет гастролей в Москве, сейчас это обговаривается. Ведь в Малом Драматическом театре- театре Европы сейчас как раз репетируется “Враг народа” Ибсена. И, может быть, на юбилей Станиславского (2013 год) привезут обе постановки – из Германии и Петербурга. Ведь это любимейшая пьеса Константина Сергеевича, его гениальная роль. Само соседство этих спектаклей могло бы дать объем любому фестивалю. В частности, фестивалю "Сезон Станиславского", просто сам Бог велел. Но, как вы сами знаете, у нас так все меняется в любимой стране, в министерстве культуры, и вообще везде…
Марина Тимашева: Что непонятно, исполнится ли 150 лет Станиславскому
Ольга Егошина: Или, по крайней мере, не упразднят ли этого человека , не спросят ли: “ А это кто такой?”.
Марина Тимашева: Не дадут ли нам другого кого в «основоположники» ,тем более, цифра такая нехорошая – 13-й год.
Ольга Егошина: Я бы сказала, что у нас театр, который происходит в жизни, гораздо сильнее действует на окружающих, забирает их время, энергию, силы, чем художественные впечатления. Хотя говорят, что душу можно лечить только ощущениями от искусства. А поскольку наше общество трудно назвать здоровым, может быть, театральные фестивали - некоторое свидетельство здоровья, по крайней мере, витамин, которые надо иногда принимать.
